Младший брат

Об эффекте плацебо известно испокон веков, люди силой веры творили чудеса, исцеляли болезни, сращивали свои сломанные позвонки, восстанавливали поражённую склерозом мозговую ткань, Матвей знал множество перечёркнутых страшных диагнозов и возвращений с того света. И, тем не менее, новость о выходе из комы, несмотря на полиорганную недостаточность и крайне пессимистические прогнозы вызвала у Ларионова противоположные чувства — шок, недоверие, безумную радость и желание в каждом московском храме пожертвовать на ремонт. Прогноз действительно был катастрофический, он не озвучивал его Ларисе, боясь причинить боль, улучшение состояния Никиты объяснилось агонией, врач советовал готовиться к худшему.

Матвей отказался от новогодних приглашений, праздновать, когда кусок в горло не лезет, полнейший идиотизм. Остался дома с телевизором. Он собирался утром 1 января приехать к Чайкиной, все рассказать, забрать с собой, чтобы проститься с другом. Таков был план — не оставлять ее одну ни в коем случае, поддерживать и оберегать. Он отменил всех своих пациентов после праздников вплоть до 15 января, и уже выходил из дома, чтобы отправиться за Ларисой, как раздался телефонный звонок.

Звонил дежурный врач реанимационного отделения, сказал, что Никита Романов ночью вышел из комы и находится в сознании, мало того его физиологические показатели улучшились до первоначальных, это, скорее всего какая то ошибка, они все перепроверят и снова свяжутся. Но факт остаётся фактом — Романов обманул смерть и будет бороться дальше.

Матвей выдохнул.

Произошло самое настоящее новогоднее чудо, одно на миллион, доказательство величайшей человеческий воли, способной повернуть время вспять. В этом Матвей, не догадываясь об истинных причинах исцеления, был абсолютно прав.

Вторым чудом стал долгожданный снег, накрывший Москву в новогоднюю ночь. Он словно услышал людские мольбы и превратил мигающий огоньками, взрывающийся салютами, но все еще унылый, вымерзший насквозь город в долгожданную сказку. За несколько часов снег запорошил скверы и парки, нахохлил башенки, нарастил горбами крыши, укутал в манто церковные маковки, каждому фонарю выдал по меховой шапке, укрыл тротуары белоснежным, сияющим на утреннем солнце одеялом.

За ночь выпало не менее половины месячной нормы, основные дороги начали чистить с утра, а во дворы не вышел ни один дворник — все спали.

Матвей открыл дверь из подъезда и ахнул от восхищения, с трудом нашел и откопал свою машину, завелся, и вдвое дольше добирался по засыпанному пушистому городу.

Он поехал сначала не к дому Ларисы Чайкиной, а в больницу Спасокукоцкого к дежурному врачу, чтобы лично убедиться в произошедшем чуде.

Первым делом он поинтересовался состоянием больного в информационном столе — «стабильное средней тяжести» прозвучало почти как «готов к выписке», до дежурного удалось лишь дозвониться, тот, как и Матвей находился под впечатлением «непредсказуемости человеческого организма» и готовился вернуть Романова в общую палату, результаты исследований показывают положительную динамику.

Вот с таким букетом чудесных новостей Матвей буквально в десять минут разминулся с ушедшими Серафимой и Аристархом, взлетел на восьмой этаж и позвонил в квартиру Ларисы.

Та открыла сразу, словно сидела у входа и ждала гостей. Пропустила Матвея в прихожую и быстро прикрыла за ним дверь. Замерла, умоляя взглядом — есть новости? Ларионов невольно рассмеялся, обнял девушку.

— Жив, идёт на поправку! Утром позвонили, сказали, ночью вышел из комы, динамика положительная.

Если бы Матвей не удержал Ларису, она бы упала. После услышанных слов ее колени подкосились, и бедняга начала сползать по стенке.

— Только этого не хватало! Один воскрес, другая помирает! — воскликнул Ларионов, подхватил на руки Ларису и перенёс ее на диван в гостиной.

Раздвинул занавески, открыл форточку, пуская солнечный свет и свежий воздух.

— На улице красотища! А ты как в погребе. Посмотри, зима пришла!

Но Лариса лишь махнула рукой — не важно.

Только сейчас Матвей заметил, как она измучена. Бессонные ночи и непреходящее волнение не пошли для неё бесследно, волосы на висках выбелила седина, тонкие морщины изрезали лоб, покрыли сеточкой нижние веки, спрятались в уголках губ.

Ларионов мог поклясться, что ещё позавчера она выглядела моложе. Неужели горе способно так быстро состарить? Сколько ей на самом деле? Сорок? Никита говорил, она почти его ровесница. Но «почти» понятие растяжимое. Впрочем, какая разница, скрывала Чайкина свой возраст или нет, Никита любит ее и счастлив, остальное не важно.

— Как ты объяснишь это? — спросила Лариса, придя в себя, — разве не чудо?

— Чудо, — подтвердил Матвей, — и ещё какое. В принципе, известны случаи радикальных ремиссий, но каждая новая вызывает трепет. Наверное, Никита очень хотел жить и вернуться к тебе, вот и заставил своё тело восстановиться, запустил, так сказать, барахлившие шестеренки.

Матвей не догадывался, как близко он подобрался к истине. Только часовой механизм запустил за Никиту другой человек, чья капля крови прошлой ночью впиталась в циферблат.

— Да, наверное, так и было, — ответила Лариса.

— Ты как? Больше не отключишься?

— Все нормально. Пойдём, попьём чай или кофе. Завтракать будешь? — предложила Лариса.

— Можно. А то я как поговорил с врачом, сорвался и поехал. Яйца, помидоры, сыр есть?

— Есть, наверное.

— Сейчас фирменный омлет сделаю. Никита его любит. А ты отдыхай! Сиди и учись.

Наблюдать за мужчинами на кухне особое удовольствие. В их движениях появляется изящество, в жестах виртуозность, во взгляде детскость, они снова, только уже с большей ответственностью «пекут куличики».

«Фирменный омлет» с жареными помидорами и тертым сыром на вид получился очень вкусный, голодный Матвей проглотил большую его часть за минуту, пока Лариса вежливо ковырялась в тарелке. После пережитого ночью, ей кусок в горло не лез, но обижать гостя она не хотела.

Ларионов же был на своей волне, избавившись от тяжести на сердце, он болтал обо всем и не о чем, Лариса слушала его молча, словно приятное расслабляющее радио, она по-своему наслаждалась нечаянным покоем. Волшебство случилось, оплата последовала. Останутся ли они с Никитой вместе? Молодой парень и средних лет женщина? Если да, то ненадолго, если нет, то уже навсегда. Будет так, как правильно.

Необременительный монолог одного и невесёлые мысли другой прервал продолжительный звонок в дверь.

— Ты кого-то ждёшь? — спросил Матвей.

Лариса отрицательно покачала головой.

Молодой человек вышел в коридор и заглянул в глазок.

— Там полиция. Придётся открывать.

На лестничной клетке, зажав подмышкой кожаную папку, стоял грузный краснощекий полицейский в форменной куртке с меховым воротником, а рядом с ним...

Чайкина невольно облокотилась на косяк двери, словно собралась упасть в обморок второй раз за утро.

Было от чего, рядом со стражем закона переминался с ноги на ногу Феликс, только изрядно помолодевший.

Выглянувшая из-за своей двери Крыса Степановна тоже заметила сходство мужчины с покойным соседом, и истово покрывала грудь крестами.

— Капитан Ермолаев, — представился полицейский, — а это родной брат вашего покойного соседа, Константин…

Капитан закашлялся.

— Константин Павлович Смирнов, — брат представился сам, — я не был частым гостем у Феликса, поэтому мы с вами не знакомы.

Протянул руку Ларисе, та нехотя ответила на его рукопожатие.

Первое впечатление оказалось обманчиво, стоило приглядеться, сходство младшего брата со старшим сглаживалось, лишь рост, аккуратно выбритая бородка, широкополая шляпа и классический крой пальто напоминали Ларисе покойного соседа, цвет глаз, форма носа и губ у Константина были другими.

Так вот он какой родной брат, о котором вскользь упомянул Феликс, закончив поговоркой «гусь свинье не товарищ». По его словам после смерти матери братья крепко поссорились и почти не общались.

— Лариса Владимировна, — обратился капитан Ермолаев, — у меня разрешение на изъятие из квартиры покойного Феликса Павловича Смирнова необходимых вещей для погребения. Ключи запасные отдайте, не порядок, пойдёте понятыми, вы и вы, молодой человек, — Ермолаев глянул на Матвея, — как ваше имя?

— Ларионов Матвей Иванович.

— Документ есть?

— Конечно, — ответил Матвей и потянулся за паспортом во внутреннем кармане куртки.

— Хорошо.Письменно засвидетельствуем, что конкретно изъято. И если вы были у покойного в гостях, укажите, где хранятся его костюмы, рубашки, туфли.

— И трость, — добавил младший брат, — Феликс с ней не расставался и был бы рад ...

— Хорошо, и трость, — добавил капитан.

— Да, я была не раз в гостях, примерно знаю, где верхняя одежда, а трость обычно стоит в коридоре, в ящике для зонтов, — ответила Лариса.

В квартире Феликса все так же пахло высохшими грибами и тленом, за два дня тонкий слой пыли уже покрыл зеркала и мебель. Капитан ещё сильнее закашлялся.

— Как в склепе воняет. Чем ваш брат тут занимался?

Младший лишь пожал плечами — понятия не имею.

— Он грибы выращивал, — подсказала Лариса, — это сухими грибами пахнет.

— Мухоморами и поганками, не иначе, — ответил полицейский и, зажав нос, прошёл в гостиную.

— Ох, мы забыли зеркала завесить, — неожиданно выдала Степановна, капитан на ее слова обернулся и попросил остаться в коридоре.

Пока полицейский доставал костюм и рубашку, младший брат метался в поисках трости. В коридоре ее не оказалось, ни рядом с зонтами, ни на вешалке, ни в шифоньере. Константин прошёл в спальню, проверил укромный уголок за комодом, заглянул за кресло, за занавески, нагнулся под кровать и радостно воскликнул:

— Вот она! Запрятал, так запрятал.

Да, это была та самая, любимая тросточка Феликса Павловича с изящной головой слона.

— Сюда несите предмет, — крикнул из гостиной капитан Ермолаев, — для описи.

Усевшись за столом, полицейский достал необходимые бумаги для заполнения.

— Итак, при свидетелях изымается мужской костюм синего цвета, — капитан откинул лацкан и прочёл по слогам, — фирмы «Хен-дер-сон». Белая сорочка, галстук, пара ботинок, фирму не вижу, пишу «кожаные», размер примерно сорок второй. Так, теперь трость. Передайте мне ее, Константин Павлович.

Брат Феликса протянул «предмет» капитану, но случилось неожиданное, полицейский опять зашёлся кашлем, протянул руку мимо, трость упала на пол, костяной набалдашник треснул, бивни и хобот отлетели под стол.

— Черт, — выругался младший брат, быстро поднял трость, осмотрел.

Константин Павлович был зол, словно только что нарушил клятвенное обещание — доставить трость в могилу брата в целости и сохранности.

— Ну, полно вам расстраиваться, давайте сюда, — повторил капитан Ермолаев.

Взяв в руки трость, он внимательно осмотрел треснувший набалдашник, подцепил ногтем и, несмотря не протесты младшего Смирнова, словно яичную скорлупу снял слоновью голову.

— Мейд ин чайна. Пластмасса это, а не слоновая кость.

Под головой элефанта скрывалась изящная совиная фигурка с глазами из чёрных камушков.

— Интересно получается. Внутри далеко не Китай. Вещица явно дорогая, тут надо ждать вступления в наследство и все официально оформлять. Отдать трость вам не имею законного права, Константин Павлович, извините.

Ларисе показалось, младшего брата сейчас разорвет от негодования, он покраснел, вытянулся в струнку, но сдержался, не произнес ни слова.

Капитан продолжал осмотр «дорогой вещицы»

— Ваш покойный братец чудак, зачем прятать такую красоту под дешевой пластмассой? Думаю, набалдашник этот из серебра, глаза птицы из оникса, а сама трость из черного дерева. Что скажете? — обратился Ермолаев к Константину Смирнову.

Тот лишь пожал плечами и с трудом выдавил из себя:

— Брат часто приводил меня в замешательство. Наверное, серебро и дерево, я не разбираюсь.

— Да? — недоверчиво спросил капитан, — «в замешательство приводил» говорите, ладно, так и запишем. Трость из чёрного дерева с серебряным набалдашником и вставками из оникса. В скобках пишу «предположительно». Окончательно решит экспертиза.