Пауки и паутина

С каждым годом Москва била рекорды по роскоши иллюминации, толпы зевак бродили по ее улицам, щёлкали телефонами, охали, ахали, делились в сетях. Найти вечером свободный столик в недорогом месте в центре стало такой же сложной задачей, как и поиск свободной парковки, улицы, переулки, скверы, все пригодные для стоянки закутки в центральном округе были заняты.

Никита припарковал машину недалеко от Белой площади на Белорусской, пересел в метро и поехал на встречу с Матвеем, в паб «Моллис» на Мясницкую.

— Если бы хозяин этого заведения не ходил ко мне на терапию, ели бы мы гамбургеры на лавочке, — поприветствовал его Ларионов, — пить будешь?

— Нет, я на колесах, бросил у Белки, дальше не проехать, — ответил Никита.

— Понятное дело. А я выпью, умотался до черта. Мне пинту Харпа для начала и крылышки, — обратился Матвей к официанту, потом повернулся к Никите:

— Ты выбрал?

— Да, мне фирменный бюргер и зеленый чай.

Официант принял заказ.

— И чем, если не секрет, страдает хозяин этого паба? — поинтересовался Никита.

— У него классический набор — клаустрофобия, маленький член и какоморфобия.

Романов рассмеялся.

— Како… что?

— Смейся — смейся. Боязнь толстых женщин. Толстая мамка запирала сына в туалете и приговаривала: «Вырастешь таким же неудачником и импотентом как твой папаша». Вот пацан и рос вопреки ее пожеланиям, для людей успешная маска, внутри испуганный ребенок.

— И у него правда маленький?

— Ты предлагаешь мне это проверить? — хохотнул Матвей.

На столе появилась запотевший стакан с янтарным пивом и ароматные крылышки, Никита невольно сглотнул, жаль, что он за рулем, сейчас бы с удовольствием сделал несколько глотков.

— Ваш бургер почти готов, буквально две минуты, — сказал паренек в зеленом переднике.

— Я чего позвал тебя, — Матвей стер пивную пену с губ, — похоже, мое исключительно материалистическое понимание мира терпит крах. Чем дольше я пытаюсь разобраться в первопричинах феномена с суицидниками, тем глубже погружаюсь в чертовщину. Это никуда не годится, но только сверхъестественная дичь дает ответы на все вопросы.

— Ты о психопате в сети говоришь?

Ларионов кивнул. Поднял указательный палец.

— Не об одном, а о целой группе психопатов, создающих смертельные игры. Один присасывается к жертве, и, ударив по камертону, вызывают сильную негативную эмоцию. А какие самые сильные эмоции? Страх смерти, ненависть, гнев, отчаяние, тоска. Жертва зафиксирована, статична в рефлексии, выдает нужное колебание, энергия вытекает из нее ручьем, жертву доят досуха, пока та не совершает суицид. А если мы отвлечемся от бедных играющих детей, то подобным способом травят любую другую жертву, пока та не заболевает, становится неизлечима, у нее срывается психосоматика. Есть такое понятие как «буллинг» — травля. Возвращаюсь к нашим запуганным детям, их невидимая глазу энергия сливается в резервуар или передается реципиенту или группе, возможно в цепочке не один желающий полакомиться.

— Подростки жестоки, сильные всегда травят слабых. Даже у нас в универе были случаи. А людей постоянно раскачивают на негатив. Стоит включить телевизор.

Матвей, словно его не услышал.

— Следуя древним учениям и как ни странно квантовой физике, наш мир не материален, он — чистая энергия, колеблющаяся в различных диапазонах. Самая высокая октава у чувства любви, самая низкая у ненависти. Смерть — это прямая линия. Вечная жизнь — бесконечная амплитуда. Понимаешь меня?

— Пытаюсь, — ответил Никита.

— Материи нет, есть лишь колебания. Вибрации. Сам не въезжаю до сих пор, как вот эта несуществующая пинта пива доставляет мне столько удовольствия. Или твой невидимый многоэтажный вибро-бургер.

Перед Никитой появилось гастрономическое произведение: внушительного размера булочка бриошь, нашпигованная говяжьей котлетой, сыром, маринованными огурчиками и листьями латука. Бургер протыкала огромная зубочистка с листком клевера.

— Но, тем не менее, это так. Мы не видим электрический ток, а он есть. Не видим ветер, морские течения. Не видим энергию, аккумулированную внутри и потоки энергии, пронизывающие нас. Лишь чувствуем себя полными сил или полностью их лишенными. Но мы видим людей, которые расцветают на глазах после скандала, или чувствуют себя героями, изрядно кого-то напугав. Молодые жены сорят деньгами, а седые папики пьют их силу или наоборот, перезрелая дама меняет альфонсов. Каждый сосет друг у друга энергию. Одни энергию денег, другие жизненную. Догоняешь меня, Никит?

— Да это понятно. К чему ты клонишь?

— А к тому, что тот, кто создает группы в сети, передает ворованные эмоции детей по цепочке дальше. Ему, организатору, тупо платят бабки, а детский страх жрет кто-то еще. И это не человек.

Матвей тремя большими глотками осушил стакан и кивнул официанту — еще!

— Не человек?

Никита решил, что ослышался.

— Точнее, не совсем человек. Тот, кто способен насыщаться эмоциями.

— Сказки про энергетических вампиров?

— Почему сказки? Или ты не видел старух на лавочке, питающихся грязными сплетнями, свекровей или тещ, пьющих кровь. Но это мелочевка, бытовуха. Мы все порой вампирим осознанно или нет. Я говорю о тварях высшего порядка, которые носят маски филантропов, организаторов благотворительных фондов, марафонов спасения…не смотри на меня, как на идиота! Не все! Но на десяток истинных добряков, парочка паршивых овец, точнее волков в овечьих шкурах. И самое страшное, они не финальное звено, существует Некто, способный жить неизвестно долго.

Матвей говорил на полном серьезе, но Никита не сдержался.

— Это уже перебор! Ты бредишь. Я верю в тещу — кровопийцу и жену — бензопилу. Знаю из практики, эмоции способны исцелять или убивать. Но теория о паутине кровососов, точнее жизнесосов — чушь собачья! Избавь меня от этой ерунды.

— Точняк! — Матвей хлопнул себя по лбу, пропуская все возражения, — па-у-ти-на. Идеальное сравнение. Паук ловит мух, высасывает их и прячется, ждет других, а сам тоже часть более сложной паутины, сам тоже муха. Фрактальность!

Спорить с Ларионовым было бесполезно.

— Ладно, как это связано с детьми? — свернул в сторону Никита.

— Ты не догоняешь совсем? Я же объяснял. Организатор группы — первый паук, но он «шестерка», хотя считает себя крутым, он получает нехилые деньги за результат, если доводит дело до конца — добивает морально подростка. Потом видеофайл с самоубийством летит дальше по паутине, к психопату — некрофилу, но и он только транслятор, невидимую и очень мощную детскую энергию в момент трагедии жрет самый главный. Понял?

Никита кивнул. Ему сейчас было легче согласиться. В профессионализме Матвея он не сомневался. После его терапии психическое состояние Оли Петровой улучшилось. Девочка больше не закрывалась в домике, шла на контакт с мамой, наблюдалась положительная динамика. Олечка захотела жить. А вот насчёт мух в паутине Никита согласен лишь отчасти, в потусторонние заговоры он не верил.

Матвей догадался по реакции друга, что тема зашла в тупик.

— Вижу, подгрузил тебя. Разворачиваемся на сто восемьдесят. Как твоя новенькая? Отношения складываются?

От неожиданного маневра Никита замялся, какие к черту отношения.

— Я даже не знаю, куда ее пригласить, чтобы не отказалась. Что подарить тоже не знаю.

— Не по зубам оказалась? Орешек Кракатук? — хохотнул Матвей.

— Смейся! Наше первое свидание — что прогулка по канату, шаг в сторону, летишь вниз. Или по минному полю, не то скажешь — подорвешься. Она зашуганная вся. Шкатулочка с секретами. В глаза боится смотреть, губы кусает, вежливо улыбается. Я пытался ее разговорить, узнать причину срыва, но она тут же ушла в сторону.

— А как ты думаешь сам?

— Скорее всего, несчастная любовь.

— Ничего нового. Мужчин сводят с ума деньги, девушек токсичные отношения. А что ты в ней нашел? Красавица? Умница?

— Она симпатичная, милая, глазик немного косит.

— Чудесно! Продолжай, — улыбнулся Матвей.

— Да иди ты к черту! — отрезал Никита.

Сказать, стоило прикоснуться к ее руке, как он дважды услышал звон колокольчика, Никита не мог, друг тот час поставит ему диагноз и будет прав.

— Имей в виду, у неудачливых суицидников пограничное состояние, у «пограничников» эйфория граничит с истерией, и обе под маской нормальности. Какова бы не была причина ее срыва, он может повториться. Не бери грех на душу, не дури девочке голову.

— Я никому ничего не дурю.

«Да, не собираюсь я ей дурить голову. Моя голова не в порядке. Все зависит от ее ответа. Через два дня я ей позвоню, и все будет ясно. Два дня, 23 декабря, не раньше и не позже. Пограничная психика. А кто сейчас не пограничник? У каждого отклонения, даже у тебя, друг. Бессмертные пауки кого угодно с ума сведут. Или мой колокольчик», — гонял мысли Никита.

Он устал, на часах было уже за полночь.

После короткого разговора о Чайкиной Матвей опять вернулся к теме паутины, но чем больше он старался пояснить Никите свою точку зрения, тем сильнее сам в ней запутывался, возможно, виной тому была третья пинта или нежелание собеседника принять существование таинственного заговора. Никита давно перерос сказки, а Матвей нырнул в них с головой.

Они разъехались, один на Арбат, другой на Садовое, так и не придя к единому мнению.

На улице сильно похолодало, но снег так и не выпал. Ясени и кусты сирени у дома Никиты прижались друг к другу, переплелись ветками, словно пытались согреть друг друга, сухая, заиндевевшая трава крошилась под ногами. Оставшаяся без снега земля промерзла насквозь и убила в себе все живое.

Стоило Романову открыть дверь квартиры, как он почувствовал знакомый пряный аромат.

Полина в легком шелковом халате сидела в гостиной перед включённым телевизором и початой бутылкой коньяка.

— Что-то ты припозднится, маленький. Я соскучилась, — сказала она и привычно поманила Никиту пальчиком.

Романов прижался спиной к входной двери. Повернуть бы время хоть на пять минут назад, вдохнуть ее запах раньше, не открывая квартиру, уехать, переночевать у Ларионова, подготовиться к разговору.

— Ты чего там стоишь, Ники?

Черт подери, сейчас ничего уже не изменить.

— С приездом, Полина, нам надо поговорить, — сказал Никита, входя в гостиную.

Но слова замерли на его языке.

Глаза Полины были красными и припухшими от слез.

— Что-то случилось?