Чистовик. Побочка

Описываю вчерашние события. Есть над чем поразмышлять.

Вчера рыбку выпустили из банки в привычную среду обитания. За мной на выписку приехала сестра, побоялась оставлять одну, всё-таки была амнезия, могу дорогу домой забыть, хотя идти пешком пять минут. Так она пошутила. Сестренка любимая, Машенька, ты мой спаситель! Если бы ты не приехала в то утро, меня бы уже не было в живых. Гоню страшные воспоминания, иначе меня снова засосет безвременье, беспамятство, и вернется Человек с собакой по имени Вадим.

На работу, в библиотеку, мне выходить только через две недели. Коллега улетит в отпуск, удачно совпало, я посижу в тишине, без лишних расспросов, охов и ахов. Никита Калоевич подписал больничный и рекомендовал позвонить его другу — доктору Ларионову, «крутому» психиатру, сказал — проследит, найдет меня и накажет, если не пошла на терапию. Нет у меня денег на его друга — «крутого» психиатра. Придумаю что-нибудь, скажу, много работы, не отпустили.

Хотя показаться врачу не мешает. Галлюцинации повторяются. Я уже писала про медсестру с резиновыми губами, так она опять приходила, только не в смену Серафимы Петровны. Прислонилась к косяку двери, как и в прошлый раз и следила за перевязкой в палате девочек. Я хотела подойти ближе, присоску вместо рта рассмотреть, наверняка показалось прошлый раз, но не тут-то было, живот скрутило — не разогнуться. Я потом вернулась к палате девочек, только никого в предбаннике не было, медсестра исчезла.

Что-то со мной не так, чувствую. Физически здорова, руки ноги на месте, а вот зрение изменилось. Я вижу вещи, объяснить которые здравыми словами не получается.

Например, легкое, перламутровое сияние вокруг нянечки Серафимы. Ее кожа словно светится изнутри. Такой оптический эффект был в старых фильмах. Лица Элизабет Тейлор, Ланы Тернер и других голливудских див сияли в кадре, гримеры наносили на кожу светоотражающую пудру. Вряд ли пожилая нянечка пользуется хайлайтером, чтобы сиять на работе. Серафима и так вся белоснежная, халат, кружевные манжеты, оборки на юбке, а тут еще лицо и запястья переливаются, утром не так заметно, как вечером. Вечером она словно ночник светится, уютно и тепло. Неужели кроме меня это никто не замечает?

Стала присматриваться к другим людям, у доктора Романова, например, радужный ареол вокруг рук, а в области сердца заметны волны пульсирующего тепла, как если бы в холодной воде расходился кипяток. Я читала про ауру, но то, что я вижу, совсем другое, оно в динамике, живое, то есть, то его нет, надо под определенным углом смотреть, у немногих людей движется из сердца вовне, а у большинства всасывается внутрь.

И это не все странности. Когла к Оле Петровой приходила мать, сидела у кровати, от маминого сердца к дочери протягивалась еле заметная полупрозрачная нить, ниточка скользила по телу ребёнка, от сердца к затылку, к шее, спускалась на живот, бесполезно, кокон не раскрывался, мама плакала. Я замечала этот феномен несколько раз, думала, схожу с ума. Потому что никто, ни соседка по палате, ни процедурные медсестры ничего не видели, ходили мимо, как ни в чем не бывало.

Не выдержала, рассказала Серафиме Петровне, доктору Романову побоялась, иначе психиатрическую карету вызовет.

— Это побочная реакция организма на стресс, ты пережила клиническую смерть. С людьми еще не такие чудеса случаются. Если в ближайшее время видения не пройдут, приходи ко мне домой, попробую помочь, — сказала нянечка и написала адрес.

Плотников переулок дом 20, это недалеко от Смоленской площади.

— Да и вообще заходи в гости, моя соседка, Роза Альбертовна, чудесный человек с богатой историей, она будет рада с тобой познакомиться, — сказала Серафима и подмигнула.

Я пообещала зайти, интуиция мне подсказывает, что побочка в «ближайшее время» не пройдёт. Интересно, как Серафима мне поможет? Заговорит? Она точно колдунья, только добрая.

Вадим больше не звонил, надеюсь, он исчез навсегда, как и мои кошмары.

А вот доктор Романов меня удивил. Протянул выписку и спросил, не могу ли я встретиться с ним, но «не как пациент с врачом».

Я растерялась. А как кто?

Сказал, «поболтаем, кофе с пирожным попьём, вы наверняка сластена, Лариса. Я знаю одно замечательную кафешку на Тверском бульваре, там двадцать сортов кофе со всего мира, а пироженки такие вкусные, что можно язык проглотить. Я вам завтра позвоню, не против?»

Отказывать симпатичным мужчинам сложно, тем более мужчинам с меняющими оттенки глазами и с полыхающим сердцем. Опять мои видения, да. Романов стоял левым боком к окну, и я могу поклясться, когда он говорил « завтра позвоню» радужка на его левом глазу вспыхнула и приобрела оттенок сочной травы, а правый глаз оставался темно-карим, почти чёрным.

— Хорошо, звоните, — смущенно ответила я и поспешила за сестрой к выходу.

— Кто этот красавчик? Он твой лечащий врач? Он женат? — посыпались Машкины вопросы, стоила нам отойти на безопасное расстояние. Никита Романов умел производить впечатление.

Моя младшая сестра похожа на меня только ростом, а в остальном пошла в папину родню, рыжая, краснощекая, пышногрудая красотка. На мне природа сэкономила не только в росте, но и в цвете волос и размере груди.

Сестра до сих пор не помирилась со своим парнем. Работает она аудитором в крупной юридической компании, где служебные романы под строжайшим запретом, вплоть до увольнения, свободного времени остается мало, вот она и ищет себе нового френда везде, где возможно.

— Да, это был мой врач. Женат или нет, не знаю. Он немного слащавый, не находишь? — ответила я вопросом на вопрос.

— Есть немного, но он реально бомбический. Почему я его раньше не видела? Познакомилась бы, тем более я сейчас девушка свободная.

— Не знаю, возможно, ты навещала меня не в его время.

— Ой, совсем забыла! — Маша замедлила шаг, — когда я сегодня вещи твои брала, Феликс Павлович из квартиры вылез, он тебе большущий привет передавал, очень беспокоится. Предлагал до больницы проводить, но я отказалась.

Палыч в своём репертуаре, палочка— выручалочка. О нем напишу отдельно, занятный экземпляр.

— Кстати, — добавила сестра, — в то утро, когда я почуяла неладное и поехала к тебе, встретила Феликса на лестничной площадке. Он стоял у твоей двери и смотрел в глазок. Странно немного. Сказал, что почуял беду, звонил, стучал, но ты не открывала. (Конечно, не открывала, я пребывала в безумном состоянии и не слышала ни звонков, ни стука). Феликс Павлович хотел звонить в полицию, но что он им скажет? Мол, ему показалось, в соседней квартире произошла беда? Тут пришла я, открыла дверь, и чуть не потеряла сознание от ужаса. Слава Богу, Палыч вызвал скорую и все норовил с тобой в больницу поехать, только его не пустили. Он тайно влюблён в тебя, Лариса, — подвела неожиданный итог сестра.

— Здрасьте, этого ещё не хватало! Он любит только свои грибы.

Но Машка не поняла, а я не стала объяснять.

Феликс просто неравнодушный человек, мне повезло с соседом. Он уже жил в девятиэтажной сталинке по первому Боткинскому проезду, когда я переехала в бабушкину квартиру. И мы сразу сдружились.

Интеллигент среднего роста и неопределенного возраста, наверное, ему немного за пятьдесят (мне неудобно спрашивать, сколько ему лет), седины не видно, возможно, он ее закрашивает, походка легкая, пружинистая, тем не менее, Феликс пижонит и часто гуляет с тростью. Одет всегда опрятно, на работу надевает тройку и галстук-бабочку, носит круглые очки, бородку клинышком, оттого напоминает Антона Павловича Чехова. Показательно консервативен. Стрижется исключительно в барбершопе у одного и того же мастера, одевается в ателье у одного того же закройщика. Работает учителем естествознания с какой-то элитной гимназии в центре Москвы, адрес называл, я не запомнила, зарабатывает хорошо, имеет накопления, много путешествует (и это не пляж и не море, а весь земной шар), часто привозит мне диковинки, увлекательно рассказывает о поездках. Женщин домой не водит.

Кстати да! Я никогда не видела соседа в компании женщин, да и мужчин (что сейчас уже не новость). Он на редкость интересный собеседник, но домосед. Правда, ведет «тревел блог» в Живом Журнале, пишет научные статьи. А еще, если не ошибаюсь, активно участвует в благотворительных фондах. Но опять-таки — все дистанционно. Вскользь упоминал об оставшемся от дяди домике в «оккупированной» Тюрингии, но он туда не ездит, говорит — на родине теплее, да и «язык врага» плохо понимает.

А еще Феликс очень внимательный и надежный человек. Помог мне с переселением, дырки, где надо просверлил, с проводкой разобрался, даже прокладку в кране поменял, не мужчина, а золото, странно, что одинокий.

А еще есть в нем одна веселая особенность — он всегда пахнет грибами. Невероятно аппетитный аромат, вдохнешь, и слюнки текут. У Феликса Павловича дома грибница и не одна. Он серьезно увлечён микологией. Мало того, влюблен в предмет исследования.

— Ларочка, они совершенны, ни одно существо не сравнится с ними! У них коллективный разум, люди же потребляют их лишь гастрономически, порой фармацевтически, но грибы — способны на коммуникацию, их споры выдерживают радиацию, электромагнитное излучение, жару и вечную мерзлоту, грибы, по сути, бессмертны и мудрее многих хомосапиенс, в особенности маргинального характера. Воистину, злая ирония, когда отброс общества поедает жареные грибы с картошкой, а не они его! Первые грибы на Земле пришли из космоса!

Себя к отбросам Феликс не причислял, потреблял «пришельцев» регулярно. Солил, жарил, запекал, сушил.

В общем, стоит Феликсу оседлать любимую тему, остановить его невозможно. Но как ни крути, все его рассказы о разумности и совершенстве грибов сводятся к рецептам их приготовления. И откусывая пирожок, я порой вглядываюсь в начинку — не следит ли за мной оттуда инопланетный глаз.

Как у людей на подоконниках и балконе растут цветы, так у Палыча в каждой комнате грибные шляпки. Из ящиков на кухонном окне выглядывают стайки шампиньонов, рядом с ними на пеньках кучерявятся лисички, из полиэтиленовых пакетов торчат вешенки, в гостиной на березовых чурках водят хороводы опята, а на полностью заставленном стеллажами балконе царствуют элитные сорта. Там Феликсу удается выращивать подберезовики и белые. Не много, но на зиму хватает.

А какие блюда готовит Феликс Павлович!

Попав к нему на кухню, не уйдешь, не угостившись гастрономическим шедевром, вплоть до десерта, уж как сосед ухитряется и в сладкие пироги грибной дух спрятать, ума не приложу.

В прошлом году Феликс летал в Японию за чудодейственными омолаживающими грибами, это бред, он сам потом признался — «японцы» повышают иммунитет, лечат, но не более. Тогда свою московскую грибницу он оставил на меня, плюс подробную инструкцию, как рыхлить и чем подкармливать.

Так вот наедине с его многочисленными «питомцами» оказалось очень неуютно.

Я перешагнула порог и оторопела. Словно в квартире присутствовало неприветливое нечто, тот самый коллективный разум, мне никто не был рад, ни элита на балконе, ни солдаты на кухонном подоконнике. Грибы ждали своего хозяина, а чужаков не приветствовали.

— Мы с вами одной крови, — произнесла я волшебную фразу.

Слова эти остались с детства и применялись по назначению. В зоопарке я, маленькая, подошла к клетке с волками, прошептала «слова» первый раз и принялась наблюдать. Помню, как два волка, стоящие поодаль от людей, вдруг направились в мою сторону с улыбками на клыкастых мордах. Если бы я тогда не испугалась и не спряталась за папу, то мы точно «породнились». Ясное дело, улыбки на волчьих физиономиях мне привиделись, но именно тогда, ребенком, я поверила в силу «слов». И повторяла их мысленно в любой стремной ситуации, очутившись в незнакомой компании, заплутав в лесной чаще, заплыв далеко в море…

«Я с вами одной крови» означало не причинение друг другу вреда.

И хотя у грибов крови нет, после «слов», напряжение в квартире Феликса заметно спало, неприветливость сменило равнодушие. Я быстро сделала свое дело, подкормила, порыхлила, накрыла «старичков» пакетами, повернула выпупившихся «малышей» к свету и ушла.

Слава Богу, больше ухаживать за своими питомцами меня сосед не просил.

Вчера, стоило нам с сестрой подняться на этаж, Феликс Павлович выглянул из квартиры, и лестничную площадку затопил аромат свежей выпечки и белых грибов.

После больничной каши у меня свело желудок.

— Ларочка, милая, как же я рад тебя видеть. Переживал, ночами не спал. Как ты себя чувствуешь?

Круглые очки блеснули на солнце, пряча глаза, но в голосе прозвучало столько сочувствия, что я растрогалась. Добрая душа.

— Все хорошо, Феликс Павлович.

— Заходите, девочки, в гости, испек необыкновенно вкусный расстегай с боровичками. Не оторветесь!

Но в гости мы к Павловичу не зашли. Я не была голодна, а Феликс такой настырный, что наверняка затащит меня к себе завтра на остатки пирога.

А Маша хотела со мной поболтать.

Сестра, помимо яркой внешности, отличается от меня трезвым умом и здравым смыслом, «умом и сообразительностью», как она любила говорить в детстве, подражая птице-говоруну.

Все мои потуги влюбить в себя Климова вызывали у неё поначалу ехидные насмешки, а потом лютую неприязнь к объекту моего воздыхания.

Как только она его не величала, бабником, нарциссом, приспособленцем, обзывала даже модным словом «газлайтер», кричала о ядовитых отношениях, но все ее слова казались мне надуманными, притянутыми, ведь «любимое, лучшее из лучших, одарённое идолище» восседало на облаках и туманило взгляд. Маша билась за меня отчаянно и спасла в последний момент. И если бы она знала телефон и адрес Климова, то после случившегося со мной разнесла его жизнь в пух и прах.

Будучи младше меня на пять лет, Маша повзрослела быстрее, уже в детском садике она стаскивала бороду с Деда Мороза и узнавала в нем дядю Сережу охранника, Маша смотрела по телеку «Очевидное — невероятное», я же загадывала желания под бой курантов и хранила сказки под кроватью.

Так вот сестра легко разгадала мои больничные сны.

Нескончаемая рукопись. Полная чернильница и наточенные перья. Незнакомец с собакой.

— Всего-то сигналы подсознания. Незаконченные отношения, избыток эмоций, стремление к действию. У тебя была амнезия, Климов приперся в твой сон, назвал имя и причину происшествия, хоть чем-то этот тип оказался полезен, даже прощения попросил. В реальности кишка тонка.

— Не говори так. Я сама во всем виновата. Позволяла ему себя использовать.

— Вот только Алешей Карамазовым не прикидывайся, — недовольно проворчала Маша, — я виноватая, а он только спать приходил. Кротость и всепрощение рождает чудовищ. Толстовщину развела, чудище собственными руками выкормила.

— Маша, я знаю, нельзя никого заставить себя полюбить. Невозможно, хоть об стенку убейся. И вообще, я носилась со своей любовью к нему как с наградой, мол, бери и радуйся. А не нужна ему такая радость.

— Тут ты права. Заставить нельзя! А честно сказать — Лариса, у меня жена, ребенок, разводиться не планирую, так нет, вечно жаловался, не понимает, не ценит. Использовал тебя вдоль и поперек. А самое главное, воровал твое время! Ты с ним сколько?

— Четыре года.

— Четыре года просто вычеркни из жизни. Мы сейчас совсем не ценим время, а когда-нибудь не хватит пяти минут, чтобы исправить ошибку. Лариса, умоляю, найди себе парня, не обременённого эпистолярным даром, простого, который будет любить и беречь тебя! Придумай сказку с красивым концом! А то, как сапожник без сапог.

И тут моя сестренка не могла сдержать слез.

— Ты так напугала меня! Я же родителям соврала, ничего не рассказала, они думают, обычный перелом. Ты меня не выдай! Браслет на руку надевай.

Мы так и просидели весь вечер на кухне на табуретках, обнявшись, то рыдая, то смеясь.

Я знаю, у меня дурная голова, но чернильница снова полная, и перо готово писать новую главу.