Ее пальцы пахли ладаном

По ночам за плотными гардинами в кабинете Михаила Гавриловича Архангельского всегда горел свет. Главный пристав Москвы не нуждался в отдыхе, но образу простого государственного служащего не изменял, покидал здание по делам государственной службы или в личных целях, вечером возвращался по чёрной лестнице и продолжал работать.

Около полуночи в сопровождении троих стражей в кабинет под номером «8» была доставлена Полина Романова. Гражданку Гельвеции взяли на месте злодеяния, у тела полностью изможденной жертвы. Романова дорвалась до эссенции, потеряла всякую осторожность и адекватность в суждениях, во время задержания буйствовала, требовала объяснений, звонок в швейцарское посольство и другую человеческую ерунду, оттого была временно обезмолвлена. Лохматая, с черными потеками туши на лице, обвиняемая выглядела безумной, и было отчего, она, веками привыкшая к безнаказанной трапезе, столкнулась с высшим противодействием.

Архангельский не удостоил мычащую женщину взглядом, указал слугам на тайную дверь, скрытую за портьерой в углу его кабинета

— Туда, под замок и свет не включать. Пусть денек посидит во тьме, возможно, станет сговорчивее.

Ближе к часу ночи явился секретарь с дневником Романовой в руках, положил кожаную тетрадь на стол перед Началом и подобострастно вытянулся.

— Как вы приказали, — отрапортовал Алексий.

Хозяин кабинета лишь кивнул и продолжал писать, современные электронные отчеты он не жаловал, писал всегда от руки, клавиатура в его кабинете стояла нетронутой, для декорации, как и современные средства связи и компьютерные мониторы, потому что «должны» стоять. Архангельский лишь смахивал с них пыль.

— Ещё будут поручения, Владыко? — уточнил секретарь.

— Скажи-ка, милейший, Серафима Петровна не оказала сопротивления при изъятии дневника? — уточнил Архангельский.

— Никак нет. Отдала тут же.

— Она была одна?

— Никак нет. В присутствии одетого в женский халат и женские тапочки старика, повадками похожего на кота.

Архангельский оторвался от доклада и улыбнулся.

— Известный нам плут, давний приятель Серафимы. Солист больших и малых. Именно он и умыкнул улику из дома Романовой. Если не ошибаемся, мы просили следить за каждым их шагом.

— Так точно, следил. Стоило им вернуться, я забрал дневник.

В глазах Архангельского промелькнул синий всполох, прислужник побледнел и отступил в тень.

— Виноват, готов понести самое суровое наказанье. Тетрадь изъята часом позже.

— Именно! Старикам за этот час удалось прочесть нечто, совершенно им не нужное. Но, памятуя твоё долгое и исправное служение, закрою глаза на нерасторопность, но лишь раз, осознал?

Испуганный секретарь почти исчез на фоне терракотовых гардин.

— Ступай, — приказал Архангельский.

Облегченно вздохнув, прислужник даже не воспользовался дверью, он просто стерся из глаз.

Дописав фразу, Архангельский поставил уверенную точку, откинулся в кресле.

Пиявки, паразиты, жизнесосы, пожиратели праны, симбиоты. Румынские варколаки, японские каппы, германские видергенгеры, итальянские стриксы, «nomen illis legio».

Имя им легион.

Люди ошибочно считают, что жизнь — это только их кровь, отчасти так, сказки о вампирах, вурдалаках, нетопырях — лишь иллюзия правды. Бессмертие зиждется на человеческом «электричестве», живительной эссенции, коей пропитано их тело.

Ее пальцы пахли ладаном, а в ресницах навеки заснула печаль. Почти как в романсе известного русского Пьеро. Только умерла она за десять лет до прозвучавших строк. Михаил не заметил, как она перестала быть человеком, превратилась в источенный червями гриб.

Девушка шансонетка, малышка Лотти, певичка из «Чёрного Кота».

«Ничего теперь не надо нам. Никого теперь не жаль»

Он очеловечился единожды и был сражен чудовищной болью, уколом в самое сердце, глубоким, почти сквозным.

Паразиты перестали быть сферой ответственности Михаила, ими занимались стражи контроля, в рядах которой он служил до последнего назначения Градо Началом.

С методами работы стражей Архангельский был знаком не понаслышке: слежка, провокация, задержание, Обсерватор, профилактика рецидива. Система контроля, поимки и перевоспитания паразитарных сущностей не менялась тысячи лет, несметное число любителей крови и жизненной эссенции поймано, изменено или рассеяно.

Лишь единожды отлаженный механизм слежки и поимки дал сбой, во время Минской империи при правлении императора Чжу Юаньчжана, тогда Михаил, носящий имя Вейдун, «защитник Востока», шел по следу «прыгающего» цзянши.

«Попрыгун» обладал исключительным даром — наводить тень на плетень, маскировать свои намерения, его настоящие и будущие жертвы, а так же их хранители, были лишены предвидения скорой погибели. Цзянши словно слепое пятно находился рядом, оставался невидимым.

Что это было — эволюционный сбой, системная ошибка, неизвестный вирус? Только основной закон — свобода выбора искажался в угоду цзянши.

Жизнеед был из высшей касты паразитов, он пил не кровь, как примитивные сосальщики, он питался витальностью, жизненной субстанцией «ци».

С мифологическим образом «прыгающего покойника» его ничего не связывало. Он не выглядел высохшим до костей, не носил желтых одежд и фулу с заклятьем на лбу, не прыгал, передвигался еле-еле в силу почтенного возраста, цзянши ничем не отличался от человека кроме способа принятия пищи.

Вейдун, служивший при дворце тайным советником — шептуном наткнулся на нелюдя случайно, на окраине Нанкина. Тот, в облике седовласого старца, владел чайной лавкой, был гостеприимен и щедр с гостями. Лавочка, хоть и небольшая, стояла рядом с рыбным базаром, оттого по утрам отбоя от посетителей не было, чай, как и выпиваемся хозяином эссенция, текли рекой, монеты оседали в карманах, чужая жизнь в жилах чайханщика. Народу на рынке толкалось много, каждый день новые люди, никому не было дело до умирающих от неизвестной сухотки, мало ли хвори вокруг? Седовласый старец, сломленный подагрой, ползал словно улитка по чайхане с подносом, таким являл себя цзянши, он морочил глаза стражам довольно долго, но спрятаться от всезрящего тайного советника не смог, Вейдун под дряхлым и согбенным ликом разносчика чая распознал сосущую долгоживущую тварь.

Но на следующий день чайханщик исчез, точнее «то», что было им ещё вчера, лежало омытое родственниками и ждало седьмого дня, придания земле, а симбиотирующая сущность улизнула. Вейдун охотился за очень опасным перевертышем, симбиот подселялся в человеческое тело, иссушал душу, выпив ее полностью, хозяйничал на свой лад, ел окружающих, а, почувствовав опасность, переселялся в кого угодно и творил свои темные дела дальше. Безликий, обитавший в старом чайханщике, почуял опасность, убил старика и сменил лицо.

На некоторое время он затаился и появился за тысячи вёрст от бывшего места обитания.

Михаил шёл по его следу почти семьсот лет, безликий несколько раз менял тела, сосуществовал и с мужчиной и с женщиной, выбирал людей незаметных, не яркой внешности, ловко заметал следы, но до восемнадцатого века пил эссенцию в одиночку, после 1753 года впервые сплёл паутину. Начал «заключать договора».

Венецианская куртизанка, добытчица и патронесса, свела в могилу несколько патрициев и более десятка купцов, велеречивый поэт оставлял без сил сеньорит и любящих вирши синьоров. Тогда безликий впервые создал живцов. Пока стражи шли по следу его наживок, симбиот скрывался, залезал в укромный уголок. И появился вновь спустя время, в другом городе, в другом теле и с другими наживками, коих становилось все больше. Живцы кроме похотливых мыслей теперь паразитировали на страхе, ненависти и отчаянии, кои в отличие от любострастия, немного горчили, но насыщали хозяина дольше. Паразиты по-прежнему присасывались к свадхистане, к нижней чакре, но безликий проявил фантазию, кроме десертной эссенции, струящейся из человеческого лона, он научил их сосать из сердечной анахаты томление, ревность, тоску.

В конце позапрошлого века Михаил нашёл его логово в Санкт Петербурге, безликий вращался в полусвете, внимания не привлекал, служил секретарём при министерстве внутренних дел, внешность имел невзрачную, незапоминающуюся. В то время он не голодал, вёл себя тихо, трупов не оставлял, особого мора вокруг него не отмечалось, а значит, предъявить было нечего.

В начале прошлого века исчез из России и объявился в Стамбуле, но ненадолго. Спустя короткое время поступил донос, Всеслава Шпилевского (тело так и не сменил) видели среди митингующих петербургских эсеров, годом спустя уже среди опиумной богемы в Москве. Он проголодался и метался в поисках пищи. Смертей на изломе века было больше обычного, к скольким Всеслав приложил руку, неизвестно, скоротечная сухотка встречалась повсеместно, лаудаумные дома избавлялись от мертвых курильщиков без лишнего шума, поймать безликого на трупе так и не смогли.

Потом он опять надолго исчез и попался на глаза Михаилу совершено случайно, недалеко от моста Понт Неф, в Париже.

Шпилевский нежился в лучах апрельского солнца, он сидел за столиком буланжерии, угощался свежими булочками и любовался очередью зевак в собор Нотр-Дам. Весна 1920 была щедра на тёплые дни, поэтому многие бистро и кондитерские выставили столики на улицу.

Прилизанный бриллиантином хлыщ почти не изменился, приобрел от силы несколько морщин и слегка посеребрённые сединой виски, его гардероб и аксессуары оставались неизменными — добротная классическая тройка с бутоньеркой в петлице, начищенные до блеска туфли, шляпа и трость.

Сверкнувший серебром набалдашник привлёк внимание Михаила, он остановился, поражённый страшной догадкой — именно Всеслав виновен в смерти Лотти, нежной, полупрозрачной и хрупкой, словно речная стрекоза, певицы из Чёрного кота.

Лотти было сценическое имя, девушку звали Шарлота Бертран, она обладала чарующим, редким голосом, ее колоратурное сопрано соперничало с контральто, рисуя образ «испорченного ребёнка», маленький цилиндр на белокурой головке, янтарный мундштук в пухлых губках, насмешливый взгляд сводил с ума престарелых буржуа.

Кафе «Ша Нуар» на Монмартре открылось на месте старого одноимённого кабаре, еженощно это порочное место притягивало желающих сорить деньгами и продавать душу за девичьи улыбки. Амплуа «инфант террибль», капризной малышки, сделало Лотти главной шансонеткой, на ее эпатажные выступления собирались толпы, любители юного мясца роняла слюни и погружались в потные фантазии.

Но Михаил знал другую Шарлотту, трагически потерявшую родителей и тянувшую на своих плечах младших братьев. Михаил нашёл ее в полыхающих испанкой трущобах Сен Дени, вытащил на свет, вдохнул жизнь, он привязался к ней как к дочери, которой у него не могло быть. Человеческая любовь к Лотте застила его ангельское чутьё. Он впервые оглох и ослеп.

Когла среди сластолюбивых посетителей «Шо Нуар» начался мор, Михаил не соотнес его с появлением безликого. И фатально просчитался.

Что тот пообещал Лотте? Славу? Деньги? Вечную молодость?

А когда взгляд Михаила обрёл прежнюю резкость и беспристрастность, было уже поздно. Шарлотта умерла. Патологоанатом не мог найти причину, кроме одной, все внутренности девушки пронизывали тонкие как паутина нити мицелия, а кожа была усеяна спорами неизвестного науке гриба.

Мертвая Лотта выглядела уснувшей, она блаженно улыбалась, словно видела чудесный сон, оставшись прекрасной внешне, внутри превратилась в червивый гриб.

Связать две ниточки — появление в Париже Всеслава и гибели Шарлотты Михаилу удалось случайно. Серебряный набалдашник сверкнул на апрельском солнце, и пришло озарение. Безликий избавляется от своих слуг новым изощрённым способом, словно гриб Кордицепс от муравьев, разрушает их тело и мозг.

Когда и как он заражает своих жертв смертельными спорами? В момент первой встречи? При подписании договора? Еда, питье? Инъекция?

Из века в век его слуги мучительно умирали, их находили скрюченными с засохшей у рта пеной, вскрытие не проводилось в страхе подцепить заразу. Тогда это был яд. Безликий только начал плести сеть, добытчиков было немного, отравить каждого удавалось самому, но сейчас паутина разрослась, и избавляться от свидетелей он научился на расстоянии. Но как? Не в письме же он присылал эти клятые споры? Как один «добрый доктор» рассылал сибирскую язву?

Надо признать, убивать эйфорией гуманнее, чем соком белладонны или горьким миндалем, обречённые засыпали под действием хищных галлюциногенных грибов и превращались в труху.

Способность стирать намерения, мысли и местонахождения у «прыгающего цзянши» со временем не утратилось. Даже Михаилу было не под силу рассчитать его ходы, предвидеть следующую его жертву, Архангельский чувствовал лишь ареал обитания безликого, как стоило тому высунуть голову из тины, по воде сразу побежали круги — вот он я! А спрятался под воду — и снова невидим.

Тогда в Париже Всеславу удалось сбежать. От осознания первопричины до объявления облавы на безликого прошло от силы пара минут, Михаил занял позицию за соседним столиком в кондитерской, но прилизанный хлыщ в тройке кинул несколько монет на столик и нырнул внутрь буланжерии, Михаил сорвался следом, официант указал на дверь мужской комнаты, куда «пошёл месье». Всеслав его обманул, сбежал через окно в сортире, за сотни лет охоты он приобрёл волчье чутьё. На самом деле, Михаил действовал не по инструкции, предъявить Всеславу было нечего. Он пил кофе, а не жизнь.

После неудачи в Париже прошло сто лет, десятки простейших пиявок было выслежено и заключено в Обсерватор, Михаил получил повышение и собственный кабинет, ответственность за контроль он больше не нёс, но изловить Всеслава — Чайханщика, какую бы новую личину тот не носил, считал своим долгом, местью за гибель любимой «дочери»Лотты.

Архангельский набрал команду лучших ищеек, его стражи следили за всеми печальными событиями, если подразумевалась раскачка эмоций: склоки в политике, военная агрессия, разжигание ненависти в эфире, культивирование страха, истерии, за одними источниками скрывались свихнувшиеся на собственной гордыне социопаты, но это были люди, чей выбор Архангельский не вправе оспаривать. За другими конфликтами стояли долгоживущие, они попадали под высшую юрисдикцию, изолировались.

Но чутье не выводила Михаила на след давнего врага, Чайханщик как сквозь землю провалился.

Время шло. Михаил терпеливо ждал наступления голодного периода и дождался.

Рассказ Серафимы о детях-самоубийцах и ослепших хранителях как долгожданный знак, открыл последнюю охоту. Безликий высунул голову из тины, и по ментальному фону разбежались круги. Всеслав обозначил свое присутствие.

Из слов больничной нянечки следовало, что Чайханщик разнообразил рацион, он больше не пачкал руки грубой и тяжелой пищей — агрессию, ненависть, дешёвый фастфуд оставил слугам, а сам притаился в дальней ложе, за закрытыми портьерами лакомился особым блюдом, чистейшей детской эссенцией.

Детскую ци можно сравнить с бесценными биопродуктами, на коих помешалось зажиточное человечество. Как богачи гонялись за экологической спаржей, Всеслав за наивными, кристально— чистыми детскими чувствами. Трапеза начиналась с первого испуга, первого шага в никуда, а заканчивалась долгожданным десертом, самоубийством. Поток искрящейся «ци», сравнимый с приливной океанической волной, накрывал безликого с головой и продлял его существование.

У Михаила появилась возможность обойти краеугольный закон, ибо Всеслав (или кто он сейчас) не оставлял загнанным и замороченным детям выбора.

Только Серафима на аудиенции рассказала не все. Умолчала об искривляющих время часах, о некой Полине Романовой, желавшей эти часы приобрести. Прочесть мысли Серафимы труда не составило. И там, где ниточка в ее глазах оборвалась, Михаил увидел след, липкий, флуоресцентный след улитки, уползшей в темноту. Полина пыталась избавиться от связи с Всеславом. Предчувствовала скорую гибель? Романова не была связана с детьми, она играла классическую роль транслятора. Значит, простой едой Чайханщик тоже не брезговал, блюда из похоти и любовных страданий ему, как и прежде готовили слуги.

Романова Полина, точнее Поллинария Александровна Кушелева была одной из давних добытчиц, уникальный случай, она пересеклась с Всеславом, заключила сделку, совратила несколько невинных детей, воспитала из них хищников. Оставалось ее выследить и взять на месте преступления, что и произошло нынешнею ночью. Скорее всего, Полина уже обречена, заражена, но может пойти на сделку и прояснить некоторые моменты.

Михаил ясно видел огромную сеть с маленькими и большими узлами, большие узлы сами пытались разветвиться, создать питательную среду. Чайханщик висел над этой сетью, соединённый тончайшими энергетическими каналами с каждым человеком — узлом, он сосал эссенцию без сна и отдыха.

Полина соткала собственную ловушку, посадив в неё привлекательного живца, она питалась его сексуальностью и транслировала ее наверх.

Тогда на аудиенции Архангельский отказал Серафиме в помощи и приказал не вмешиваться, не хотел спугнуть долгожданную добычу.

Последнее время работать с детьми Всеслав предпочитал сам, помощники все чаще вычислялись, да и делиться с ними бесценным деликатесом не хотелось. После нескольких арестов, безликий оказался от трансляторов, контролировал жертв лично. Сейчас Всеслав был обложен со всех сторон, его вели от последней жертвы, украинского школьника, не умеющего плавать в китовом море. Расстояние для цзянши не играло роли, будь проклята цифровая сеть.

Ни одно изобретение ещё не принесло людям абсолютной пользы!

По закону схватить Чайханщика и предъявить обвинения возможно лишь с момент его чудовищной трапезы, Михаил стоял перед дилеммой — как поймать врага и сберечь жизнь ребёнка.

На этот раз это была пятнадцатилетняя девочка из Перми, из-за несчастной любви решившая «поплавать в небе с китами». Безликий в течение месяца шаг за шагом подавлял ее волю и уже истекал слюной, предвкушая пиршество.

Единственный шанс обыграть Всеслава, растянуть время перехода. Позволить девочке сделать последний шаг и замедлить мгновение, схватить открывшегося пасть безликого и спасти падающего ребёнка.

Таков рискованный план и если все рассчитать до мельчайших долей секунды, то он сработает. Девочке осталось «жить» один день, за это время Михаил заполнит пробелы в следствии, изучит дневник Романовой, или сама Полина, узнав о своей незавидной участи, выложит все, что знает.

В одном сомневался Архангельский, звать ли на дознание Серафиму, посвящать ли ее в «совершенно секретную операцию» под кодом «Чайханщик»? Но, по вине нерасторопного Алексия, старушка уже в курсе произошедших с Романовой метаморфоз и ее поступков, мало того, может быть полезна дополнительным видением. Так что все к лучшему. Оттого секретарь отделался лишь одним гневным взглядом.

Михаилу не давала покоя история с часами. Кто и по чьему дозволению создал механизм управления временем и оставил его среди людей?

Мысленное дознание ответа не дало. Дальше имени Ганн-Христиан Цубригген и «замёрзшей Розы» Архангельский в сознание Серафимы не проник. Нянечка научилась закрывать внутри себя двери. Можно было настоять, но Михаил избегал эмоционального насилия, он всегда заходил с тыла.

— Мы пригласим Серафиму Петровну на допрос Поллинарии, и она в благодарность за оказанное доверие расскажет нам о часовщике и его изобретении все, что знает, — произнёс он вслух и щелкнул пальцами.

Исчезнувший Алексий нарисовался точно в том же месте на фоне гардин.

— Голубчик, вызовешь Серафиму Петровну Карпову к нам завтра в полдень. Скажешь, по очень важному делу и в ее интересах.