«Новые обстоятельства»

После еще одной бессонной ночи, утро оказалось щедро на сюрпризы.

Будучи воспитанной и благодарной, Серафима не посмела выпроводить на холодный чердак домового, ведь Аристарх ей помогал и весьма усердно, лицедействовал, менял образы, бегал на шпильках и в пантуфлях.

Будучи воспитанным и благодарным, Аристарх решил не компрометировать подругу в ночное время (мало ли кто ещё позвонит дверь или войдёт сквозь неё), поэтому обернулся котом, свернулся в клубок в кресле в гостиной и засопел.

Радуясь, что более не услышит раскатистый храп, Серафима легла, но бессонница не собиралась сдаваться, держала оборону почти до утра, вспоминался разговор с Ларисой о якобы брошенном сыне, ловко Полина жонглирует чувствами долга и вины, лезли в голову бесконечные вопросы Розы. Неугомонная подруга просидела в гостях до полуночи, поглаживая за ухом Аристарха и выпытывая подробности загородной поездки. Бессонница не унималась, подсовывала отрывки из Полининого дневника, подкидывала идеи для размышлений.

Серафиме не давала покоя серебряная трость с совой.

«Он знает вас, Серафима Петровна», — сказала Павлина Королева.

Он знает ее, но она ничего не знает о нем?

Безликий может быть в двух шагах, но оставаться невидимым.

Как сова в ночном небе.

Сова — символ мудрости и мира ночных духов. Мудрость, хитрость и изворотливость во тьме. Сова — безжалостный невидимый охотник, обманывает жертву, падает с неба. Неотвратимость. Невидимость. Обман. Морок.

При создании любого паразита универсум преследует цель — подтолкнуть эволюцию, выходит, безликий является движком, идеальным чистильщиком, безжалостным, невидимым, вечно голодным и способным жить долго. Чистильщик прореживает «ковер», удаляет тонкие, не прочные нити. Ибо, где тонко — там и рвется.

Возможно, поэтому Архангельский не спешит открыть на него охоту, а только следит за «чисткой ковра»?

И трость Всеслава не просто аксессуар, а олицетворение его животной сути.

Как у Кощея, смерть на конце иглы, так, возможно, и фигурка совы — так называемый «крестраж», хранилище безликого «Я». И уничтожить сову — единственный способ избавиться от Всеслава сейчас. А не ждать, пока его «душа с орех» развеется естественным путем.

Как уничтожить серебро? Расплавить. Выпарить! Но температура выше 2000 градусов лишь в нижней мантии. Добраться туда способны высшие, опять-таки Архангельский и его стражи.

Замкнутый круг. Поймай она Безликого, убить его невозможно, но отменить гибель невинных детей вполне. Только как его изловить без подсказок из дневника? Где искать?

Лишь с первыми лучами солнца, пронзительно яркими на декабрьском небе, Серафима забылась сном.

Ей показалось, она только закрыла глаза, как раздался телефонный звонок.

— Серафима Петровна, — прозвучал вежливый голос Алексия, — открылись новые обстоятельства в расследовании. Владыко приказывают быть у них ровно в полдень, без опозданий. Я к вам подъеду в четверть двенадцатого, могут быть пробки, будьте, пожалуйста, готовы.

И отключился.

Вот оно как! Даже экипаж подадут, что за обстоятельства такие важные открылись?

И первая мысль, возникшая в голове, была — Полина! Она у них и начала исповедоваться. Но зачем для разговора с Романовой понадобилось присутствие Серафимы? Почему не допросить госпожу Романову без свидетелей, имея дневник как доказательство преступления?

Только Архангельский ничего не делает без тайного умысла. Надо отдать им сегодня письмо Всеслава, это единственный шанс, оказав «помощь следствию», приблизиться к разгадке...

— Можно водички испить? — спросил очеловечившийся Аристарх.

За неимением своего гардероба он снова нацепил махровый халат и пуховые тапочки.

— Хватит прибедняться, умывайся и иди завтракать. Тебе снова яичницу из десяти яиц? — спросила Серафима.

Домовой уселся на табуретку.

Фима тем временем достала сметану из холодильника, проверила годность. Сойдет.

— Или блины испечь? Сметана есть.

— Мне надо за холестерином следить, поэтому нежирную сметанку к блинам, если не затруднит. Кто звонил тебе?

— Не затруднит, — улыбнулась в ответ Серафима, — звонил наш нерасторопный гость. Начальство меня вызывает, открылись новые обстоятельства. Позавтракаю и еду.

— Становится интересно. Письмо «жеребца» не забудь. Можно мне задержаться у тебя ещё на вечерок? Тебе понадобимся сообразительной собеседник, когда вернешься.

Хитрый плут сложил сухонькие ладошки.

— Ладно, оставайся, только ночуешь в кошачьей шкуре, твоего симфонического храпа я не выдерживаю.

— Безусловно, не извольте беспокоиться! А за постой обязуюсь служить верой и правдой, ловить мышей, гонять голубей с подоконников, клубки не путать, по углам не гадить.

— За штанами и тапками на чердак свой сходи, болтун, хватит мой халат таскать, — усмехнулась Серафима, — да и в гастроном за яйцами, кур несушек я не держу.

Не знающий отдыха кареглазый секретарь Алексий приехал ровно в пятнадцать минут двенадцатого, смешно нагнулся, словно сломался пополам, распахивая дверь машины. Серафима скорее нырнула в салон, прячась от промозглой свинцовой хмари, неожиданно опустившейся на город. Утреннее солнце только подразнило и укуталось в туманную кисею, следом северный порывистый ветер принёс изморось, заковавшую все вокруг в непроницаемую ледяную корку.

Несмотря на гололёд пробок в центре не оказалось, и до службы судебных приставов машина долетела за десять минут.

— Я вам чай сейчас сделаю, Михаил Гаврилович не любит, когда опаздывают, но ещё более, если спешат. Располагайтесь, где удобно, — сказал секретарь.

Серафима прошла в небольшую, но уютную приёмную с кожаным диваном, креслами и разлапистыми фикусами по углам. На стеклянном столе аккуратной нетронутой стопкой лежали « Вестник исполнительного производства» и « Гражданское право».

Вскоре перед Серафимой появилась чашка чая с диетическими галетами и двумя трюфелями на блюдце.

— Чем богаты. Раньше бы семужку или паюсную предложил, но времена сейчас другие. Оптимизация, — искренне повинился Алексий.

— Не волнуйся, голубчик, я успела хорошо позавтракать, но чай выпью с удовольствием. А конфетки для барышни своей прибереги. Есть барышня то?

Алексий неожиданно смутился.

Есть, поняла Серафима, и не одна у такого глазастого смуглого красавца. Что и правильно с точки зрения срока его жизни, век человеческий не долог, вот секретарь Архангельского и не завязывает крепких отношений с одной единственной. Правда, когда он успевает, если постоянно на службе?

— Мы два через два с братом на посту, — ответил молодой человек с улыбкой, догадавшись о мыслях Серафимы.

— А откуда родом вы?

— Мы из-под Торжка. А пращуры наши — волжские татары, они с ордой пришли, — ответил Алексий с улыбкой, прищурив раскосые глаза.

— Давно служить приставлены?

— Недавно. Как Москву столицей опять сделали, так и служим, Михаил Гаврилович у нас второй Владыко.

— Сто лет уж минуло.

— А нам что вчера, мы за временем особо не следим, — снова улыбнулся Алексий.

Ровно в двенадцать часов дня он тихонько постучал в дверь кабинета номер «8» и, услышав согласие хозяина, разрешил Серафиме войти.

Приветливо улыбаясь, Архангельский вышел навстречу гостье. Он выглядел настоящим щеголем, в темно-сером костюме и сорочке цвета шампанского, при золотых запонках и золотой булавке в галстуке.

— Прошу-прошу, уважаемая Серафима Петровна! Вы удивительно точно, минута в минуту, любим пунктуальность! Садитесь по правую руку.

Цвет маренго удачно подчёркивал легкую седину и яркие глаза главного пристава. Архангельский и в форме и в гражданском выглядел одинаково внушительно, но сейчас в его образе проскальзывала лёгкая чертовщинка, то ли ослабленный узел галстука, то ли расстегнутая верхняя пуговка сорочки, то ли едва заметная усталость на породистом лице и желание после « выяснения деталей» чисто по-человечески гульнуть.

Серафима заметила на столе под горкой исписанных листов знакомую кожаную тетрадь.

— Да, вы были правы в своей догадке, мы позвали вас, потому что автор этих увлекательных мемуаров у нас в гостях, — Архангельский указал на тетрадь, — добровольно идти не хотела, вынуждены были сопроводить.

— У меня осталось кое-что важное…

Достав из ридикюля сложенный вчетверо листок, старушка протянула его приставу

— Выпал из дневника, мы обнаружили его под креслом после ухода вашего посланника.

Архангельскому хватило молниеносного взгляда понять, Серафима не врала. Так оно и было.

Он прочёл письмо «жеребца» Всеслава, неопределённо хмыкнул и поднял трубку дежурного телефона

— Пригласите Поллинарию Александровну. Пора нам прояснить некоторые детали.

Слово «нам» пролилось елеем на сердце Серафимы. Она попыталась скрыть радость, но разве от Начала хоть что ускользает?

Архангельский приподнял уголки губ в улыбке и занял кресло под переговаривающимися бамбуковыми палочками.

« Как голова от их стука не болит?» — мелькнула у Серафимы мысль.

— Не болит. Привыкли. Этой безделице без малого семьсот лет, храним ее в память о служении в местах весьма отдаленных.

Дверь распахнулась, Алексий ввёл в кабинет невысокую темноволосую женщину, точь-в-точь описанную Розой, с единственным отличием — у женщины не было рта.

Стражи умеют добиваться молчания радикальным образом.

Полина выглядела жалко, не каждый день твои губы исчезают, и кроме отвратительного мычания ты не можешь не произнести ни слова. Платье ее было измято, идеальное каре растрепано, потекшая тушь превратила холёное лицо в маску отчаяния. Просидев долгое время в темноте, женщина щурилась, пыталась разглядеть присутствующих, но яркий свет причинял глазам боль.

Секретарь усадил Романову по левую руку от Архангельского и оставил кабинет. Серафима читала мечущиеся из угла с угол Полинины мысли, «что происходит, черт подери», «кто эти люди», « он обещал защиту», «что им надо от меня», «я хочу жить», «мне страшно», «почему я не могу говорить?»

— Вы не можете говорить, потому что мы не позволяем, — сказал Архангельской, сдвинул в сторону бумаги, лежащие поверх кожаной тетради.

Полинины глаза немного привыкли к освещению, вид собственного дневника в кабинете неизвестного господина вызвал у нее очередное потрясение.

«Она не хватилась его, ее занимало что-то другое», — догадалась Серафима.

— Расскажите, Поллинария Александровна, что занимало ваши мысли последнее время? — спросил Архангельский.

Он провёл пальцем по воздуху горизонтальную линию, в тот же миг на лице Полины прорезалась щель. Она ощупала появившиеся губы, проверяла — те или не те. Осторожно втянула в себя воздух, выдохнула, словно училась дышать заново. Но не произнесла ни слова.

— Будем предельно кратки. Мы знакомы с вашей историей от рождения до сегодняшнего дня, нам известны ваши чувства, мысли, поступки, последствия. Кроме того, имели несчастье узнать Всеслава Шпилевского задолго до вас.

От услышанного имени Полину передернуло, словно от удара хлыстом.

Архангельский продолжил.

— Безусловно, вы догадываетесь, сколько имён и тел сменило это существо, но совершенно точно не знаете, что от всех своих слуг, поставщиков эссенции, коим являетесь и вы, оно избавлялось быстро и безжалостно. Сначала это была выкачка праны, мгновенное иссушение, мы находили мумифицированные тела. Потом оно начало баловаться ядами, белладонна, манцинелловое дерево, «капюшон монаха», «шлем дьявола«, болиголов, когда спешило, то применяло мышьяк или горький миндаль, но с течением времени его фантазии менялись.

Полина побледнела как смерть, она не хотела верить высокому синеокому господину. В ее голове металось лишь одно слово — ложь!!!

— Вы сколько угодно можете внушать себе обратное, но участь ваша незавидна. Фантазия Всеслава вышла на космическую орбиту, даже мы, веками живущие в юдоли грехов и страстей, не понимаем, чем конкретно он вас травит.

— Травит… — прошептала Полина.

Это было ее первое и пока единственное слово.

— В ваших занимательных мемуарах, — Архангельский пробежался пальцами по кожаному переплёту, — мы прочли о неком offre commercialе и желаем узнать его детали. Всеслав обещал вам долгую и счастливую жизнь в обмен на определённые услуги. Не так ли?

Полина лишь кивнула, она все еще не могла оправиться от потрясения.

— Понимаем ваше положение. Мы будем говорить, а вы кивайте. Итак, вы должны были завести одного или нескольких смазливых юношей для соблазнения и интриг. Тактика примитивна и не меняется столетиями, соблазнение, дойка, расставание. Любовное наслаждение и женские страдания после разрыва вы потребляли путём соития с отроками, но львиную долю отдавили Всеславу путём того же contact intime. Так?

Полина склонила голову.

— Так. Женской солидарностью вы не страдали. Напротив, чем больнее дамочки переживали разрыв с воспитанниками, тем краше вы расцветали. Вы постоянно думаете о защите, которая не сработала. Что это?

— Морок, — подсказала Серафима, но осеклась, заметив поднятый палец Начала — не мешать!

Архангельский сверлил глазами Поллинарию.

— Пора вступить с нами в диалог, милая. У нас тоже есть offre commercialе. Вы отвечаете на наши вопросы, мы сохраняем вашу пустяшную жизнь.

Немота миновала, но Романова тут же скатилась в истерику.

— Избавьте меня от него! И спасите, умоляю!!! Я мечтала от него спрятаться, сбежать, но не смогла.

В кабинете Архангельского время двигалось по собственной траектории. Укрытый от солнечного света непроницаемыми гардинами, лишенный звука извне, он казался вневременной капсулой. За его порогом могли пройти сутки, а внутри лишь несколько минут или наоборот.

Серафиме подумалось, «выяснение деталей» длится уже несколько часов, по измождённому виду Полины ясно, она сейчас свалится на пол от усталости и поползет умолять Архангельского на коленях.

— Сидеть на месте и слушать! — рявкнул Михаил Гаврилович.

Кабинет на мгновение осветила ярко-синяя вспышка, Полина ахнула, вцепилась в стул.

Кнут сработал, истерика увяла на корню. Остался лишь страх.

— Вы поможете нам, мы будем милостивы к вам. Повторяем вопрос — о какой защите вы думали?

— Он обещал, что никто не заметит моих манипуляций с опекунами. «Все Видящее око будет слепо» — так он …говорил.… Так оно и было до прошлой ночи. Он начертал слова, способные прятать предметы, — ответила, запинаясь, Полина.

— Скольких молодых людей вы воспитали и как избавлялись от них?

— Не я! Клянусь! Я не виновата в их смерти! Он сам их как-то умерщвлял ...

Женщина зарыдала.

— Сколько их было?

— Всего трое, Алёша, Мишель и Никита. Я их брала из приютов, воспитывала. Они ни в чем не нуждались. Всеслав был нежен с обоими, возился с ними как родной отец. Только Никиту я от него уберегла, не познакомила.

— И попытались убить его сами! Не так ли? — прогремел голос Начала, — предварительно опоив Nymphea caerulea, вытяжкой из голубого лотоса, смешанного с вином. Кем вы прикинулись? Развратной одалиской? Или несчастный видел свои воплощённые фантазии, а вы лишь ему подыгрывали?

Серафима схватилась за сердце.

— Доктор Романов жив. Но в тяжёлом состоянии в больнице, — обернулся Михаил Гаврилович к нянечке, — с ним сейчас друг. Девушка тоже там.

Серафима с удивлением заметила, что заплаканное лицо Полины от услышанного просветлело, словно она была рада узнать, что ее воспитанник выжил.

— Я не желала его смерти, клянусь! Мне нужно было немного сил и уверенности, я очень устала.

— И немного не рассчитали. Какой предмет вы прятали от людского взора?

— Оберег, цыганский болван, старуха — ворона. Это мое проклятье.

— Ясно. Об этом позже. Расскажите про день, когда вы заключили договор с Всеславом. Время, место, было что-то особенное, запоминающееся?

Полина спасала свою жизнь изо всех сил.

Ей очень хотелось услужить неизвестному, влиятельному господину и женщине, похожей на сиделку в богадельне, оба походили на людей меньше, чем она сама, долгоживущие, из высшей иерархии, сравнимые по силе с Всеславом, возможно, и превосходящие его. В маленькой женщине с пучком она только что почувствовала слабую поддержку и надеялась честным признанием спастись от надвигающейся катастрофы.

Надо вернуться в прошлое и вспомнить. Больше ста лет минуло, как один страшный миг.

— Это было в апреле 1907, после встречи на выставке «Голубая Роза» у нас с Всеславом завязался роман. В то время я всеми силами искала пути спасения, в Свете ходили слухи об императорском старце, что тот всесилен и избавляет не только от телесной хвори, но и от чёрных ритуалов. В мае я собиралась ехать в Петербург, моя знакомая похлопотала перед первой фрейлиной, и та пообещала свести меня с отцом Григорием. Я уповала на его чудесные силы, но после встречи с Всеславом передумала. Точнее он убедил меня в дьявольской сути старца, мол, тот продал душу за власть над людскими помыслами и моя поездка в столицу — пустая и опасная затея.

— Он солгал, ибо имел планы на вас. Распутин — сильная и светлая душа, он помог бы вам снять заговор, и сейчас бы мы не тратили время на разговоры. Вы сделали неверный выбор, — сказал Архангельской, — дальше, не отвлекаемся!

Полину передернуло от этих слов, но она нашла силы и продолжила.

— Какое Всеслав чудовище, я не догадывались, а когда поняла, стало поздно, мы заключили гешефт, и назад пути не было. Вначале ничего не намекало на опасность. Всеслав был мил, нежен, чрезвычайно любезен, порой излишне эмоционален и эксцентричен, но я думала, он балуется опиумом, оттого и не в ладу с чувствами. Он много знал о цыганской магии и внушил мне надежду, что избавит от проклятья «мули», все мои мужья умирали...

— Оставляя вам состояния, не отвлекайтесь, вы все подробно описали в своём journal intime, нас интересует сам договор и момент его заключения, — нетерпеливо перебил ее Архангельский.

« Он нервничает. Почему?» — удивилась Серафима.

— Договор оказался пустяковой формальностью, я написала несколько фраз на бумаге, мол, обязуюсь то и то, он в свою очередь повторил все свои обещания письменно, избавление от проклятия, гарантию вечной молодости, защиту в обмен на определенные услуги, какие вы знаете, мы поставили подписи, он скрепил мой вариант сургучной печатью. Я согласилась поехать в московский дом Всеслава, отпраздновать заключение договора, у нас случилась близость с последующей дегустацией зимних чёрных трюфелей. Трюфели в винном соусе по-провански. Это было невероятно вкусно. Всеслав увлечено рассказывал о деликатесе, о сроках сбора, о натасканных собаках, о заоблачных ценах на трюфельных рынках. Мне показалось странным, что художник знает о гастрономическом бизнесе все, словно с рождения только и занимался поиском и продажей драгоценных сортов, его вдохновение было сродни поэтическому. Он слагал стихи, воспевая редкие…

— Редкие грибы! Гениальный мерзавец! Ге-ни-аль-ный!

Архангельской вскочил из-за стола и заходил по комнате.

— Наука о фантастических тварях. Параллельный разум, молчаливый и агрессивный! Тончайшая сеть, подобная человеческому интернету, опоясавшая планету…

Серафима ничего не понимала из его слов, Поллинария тоже.

— Вы умираете с момента первого соития с этим чудовищем, госпожа Романова, ибо вместе с его внутренней благодатью в ваше тело изливались споры неизвестного науке организма, который до поры до времени дремлет, а потом сожрет ваши внутренности. Вы вот-вот станете червивым грибом, Поллинария Александровна!

Архангельский зловеще расхохотался, а Полина позеленела от ужаса, схватилась за горло, ее мутило.

Но Михаил Гаврилович, словно не замечал ее плачевного состояния, он продолжил:

— Это не примитивный растительный яд, который определяют со стопроцентной точностью, это изощрённая казнь с намеком на благодарность. Мы знаем, в момент «поглощения» симбиота грибы выделяют галлюциногены, жертвы отключаются в эйфории, как и заражённые квадрицепсом муравьи. Извращенный гуманизм, ранее, применяя цианид или мышьяк, Всеслав не задумывался о ваших мучениях, сейчас же совершает кошерное жертвоприношение. Филантроп. Он эволюционировал!

Сейчас и Серафима почувствовала подступившую тошноту от жуткой картины — высыхающих на глазах, трухлявых людей.

Обезумевшая Полина раздирала ногтями руки, грудь, ноги, словно пыталась найти разросшуюся под кожей грибницу.

— Он имел с каждым поставщиком хоть единожды близкий интимный контакт и связан с ними незримыми нитями, ибо приобрёл вторую бессмертную сущность — гриба. Прелюбодей! Aeterna fungorum!!! Гриб вечный!!! Каждому следующему «потенциальному грибу» он передал свою исключительную способность — скрывать намерения, морочить головы, прятаться от Всё Видящего. Поэтому ни мы, ни вы, никто не предчувствует опасности. А когда приходит время кому-то из поставщиков умереть, по щелчку пальцев грибница запускает процесс поглощения. Странно, что вы ещё не зачервивели, видимо выпитая молодая «ци» оттягивает трансформацию. Идеальное убийство! Достойный противник!

Восторженные панегирики Архангельского прервал телефонный звонок.

Пристав снял трубку и минуту слушал молча. Серафима наблюдала, как восторг на лице Михаила Гавриловича сменило негодование. Начало с недюжинной силой ударил ладонью по столу и во всеуслышание помянул дьявола.

Неужели она ослышалась?

В тот же миг соткаться из воздуха Алексий, он подхватил исцарапанную в кровь Полину Романову и буквально выволок ее из кабинета в тайное помещение за портьерой.

— Ушёл! — процедил сквозь зубы Архангельский.

— Кто ушёл? — ничего не поняла Серафима.

— Удавился гаденыш. Буквально полчаса назад. Почувствовал слежку или кто-то сигнал подал. Дамочка не могла, у нас заглушка, все каналы перекрыты. Дьявол! Все насмарку!

Нет, она не ослышалась, Архангельский чертыхнулся второй раз.