Чистовик. И снова Берег того моря

Подсознание — чудовищная дыра. В нее попадает песчинка, а рождается Голем. Какие механизмы превращают заурядный эпизод в нечто смертельно опасное или наоборот безобидное? Из какой материи ткутся сны, почему легкий намек или догадка домысливаются, проигрываются и разворачиваются широкоформатной лентой?

Звонок из прошлого, знакомый голос, человек, так и не забытый. Разум твердит «все прошло», подсознание смеется «как бы не так» и выписывает билет на берег моря.

И снова закат, шипящие волны, черные чайки и белые вороны. Я иду по песку вдогонку за солнцем и чувствую, как ветер нежно обнимает меня на плечи, перебирает волосы. Теплый ласковый ветер толкает меня в спину — иди вперед! Там среди дюн прячется скамейка, деревянная, увязшая в песке, выгоревшая на солнце до белизны. На скамейке тебя ждет Человек с собакой, все в той же футболке с плачущим смайликом и полотенцем на шее. Рыжий пес скулит от радости, виляет хвостом, он рад меня видеть, его хозяин тоже, приветливо машет рукой, улыбается. Как я любила его мальчишескую дурашливую улыбку. Она как пластырь на рану, только быстро слетает, а рана саднит.

Всего-то звонок и просьба встретиться, мелочь, недосказанность, которая воплотилась в знаковое сновидение.

Только теперь я все помню. Помню свой домик с венецианскими окнами, он недалеко отсюда, за большими дюнами, а в доме на столе недописанный роман и всегда полная чернильница.

Помню приплывший из прошлого бумажный кораблик и зыбучий песок, глотающий обиду и злость.

Почему я опять здесь? Место встречи изменить нельзя?

— Привет, Чайка! Давно тебя жду. Новости читаю.

Да что ж такое, в руках Вадима опять «Дункан», он разворачивает газету, из которой сложен кораблик, разглаживает на коленях.

— Плохие новости. Кто-то запугивает детей до смерти, скармливает им грибы, стоит съесть хоть один, ты в корзинке у грибника, ты сам гриб, лежишь — не убежишь, — говорит Вадим и отодвигается, дает место присесть.

— Ты о чем? Какие грибы, корзинки? Ты об этом в газете прочел?

Я сажусь рядом. Мы некоторое время молчим, смотрим на набегающие волны, слушаем птиц. Чайки опять что-то не поделили, носятся над смолянистым морем, черные над черным.

— Из них икру грибную можно сделать или в духовке запечь с сыром. Они как боровички, пальчики оближешь, — вновь говорит Вадим, только я слышу не его голос, а слащавое пришепетывание Феликса.

Испуганно оглядываюсь, нет, показалось, это в сухой траве шелестит ветер. Климов смотрит на меня с удивлением.

— Ты простила себя? — спрашивает, — простила себя за то, что сделала?

Конечно, да, думаю я, давно простила, потому и встретила Никиту.

— Ты встретила другого, — говорит Вадим, в его голосе звучит грусть.

— Он любит меня, — отвечаю я.

— Не бросай его, она опасная, мать его. Не оставляй его, ему грозит опасность, — говорит Вадим на все голоса.

Серафима, она тоже пробралась в мой сон, кидает пару фраз и исчезает вслед за Феликсом.

— Почему ты не оставишь меня? Зачем звонишь? Я пытаюсь все забыть, — спрашиваю я Вадима

— Все равно не забудешь. И это правильно. Чаще смотри на себя в зеркало, на глаза свои, как собачьи увидишь, пиши «пропало». На песке пиши. Прутиком. На.

Вадим протягивает мне ивовый прут и исчезает.

Дурацкий сон. Слова Серафимы еще раз прозвучали из уст Климова, зачем?

Днем раньше Климов дозвонился с незнакомого номера. Обычно я не отвечаю на такие звонки, но абонент был настойчив.

Вадиму я не осмелилась сказать, что заблокировала его. Никите не осмелилась сказать, кто мне звонил, но он все сам понял. Собрался и ушёл. А я не осмелилась его остановить. Трусиха! А потом не находила сил ответить на его сообщения. Решила, сначала поговорю с Климовым и поставлю точку, а потом все расскажу Никите.

Все будет хорошо, я знаю, я вижу его тлеющее сердце, малая толика ревности поможет поддержать огонь. Фу, театральщина мерзкая. «Поможет поддержать огонь в тлеющем сердце», бульварная реплика, вычеркиваю.

Ревность полезна, ревность как глоток ледяной, отрезвляющей воды. Выпил, глаза на лоб, не можешь надышаться.

Красивость, как и уродство, сглаживается по мере привыкания, ты начинаешь видеть суть человека, а не внешность.

Опять пишу заумные фразы. Хорошо, скажу по-простому!

Никита — милый, добрый, смешливый, ласковый, нежный, отзывчивый, внимательный, понимающий, чудесный, лучший, он мой друг, любовник, собеседник, частичка души.

Заезженная мысль, повторяемая бесчисленное множество раз всеми, кто влюблялся — «Я знаю его тысячу лет» посетила и меня.

Где, на какой неосознаваемой глубине эта мысль рождается? Заполняет каждую клеточку безмятежностью — «успокойся, ты больше не одна, ты знаешь его, как себя». Вы едины, вы — Вселенная.

С Вадимом было все не так — «я вижу тебя насквозь, маленькая, беспомощная девочка, лишь рядом со мной ты есть. Нолик без палочки. Прекрасный редактор при гениальном писателе»

Климов — словно квантовый Наблюдатель творил меня из пустоты. Нет Климова — нет и Чайкиной.

Волшебная тетя Валя с колокольчиком в руках.

Надо же, дотронувшись до меня впервые, Никита услышал перезвон, а потом ещё раз, чтобы окончательно поверить, что наша встреча не случайна.

Спасибо, неизвестная тетя Валя, благодаря тебе, я счастлива.

Никита ничего не утаил от меня. Любимая девушка, внезапный отъезд, депрессия, а потом сумасшедший бег по кругу, конфетно-букетный марафон, группа поддержки.

Необыкновенная очаровательная Полина.

По словам Никиты, она почти не меняется внешне, питание, медитации, духовные практики, скорее всего регулярные операции и дорогая косметика. И, тем не менее, ему сейчас тридцать пять, она взяла его под опеку в шесть, допустим, она была младше меня, ей было менее тридцати, плюс прошедшие тридцать, Полине Романовой должно быть сейчас около шестидесяти. Но на фото в телефоне Никиты она молодая девушка. Современная косметология и пластика творит чудеса.

Отчасти похожа на Грету Гарбо — темное прямое каре, нежный овал подбородка, аккуратный нос, немного опущенные внешние уголки глаз придают взгляду обреченную трагичность, детская припухлость губ умиляет и одновременно настораживает, образ нуар дивы, черно-белой иконы кино в реалиях настоящего времени.

Отчего она опасна? Какой вред она может принести своему воспитаннику сейчас? Ведь раньше она ему вреда не приносила.