Ловушка на «крысу»

«Разобраться в своей епархии» означало поймать Павлину Королёву «на живца», при этом никому не навредить.

Серафима провела бессонную ночь, вспоминая разговор с Архангельским. Принцип невмешательства, краеугольный закон был основным для сосуществования двух миров. Эволюция человека строилась на свободном выборе, чем больше шагов он сделал в бездну, тем круче виток саморазвития. Но Серафима трижды нарушила закон, трижды помогла не просившим ее о помощи.

И снова встала перед выбором — продолжить поиск Безликого и спасти несколько детских жизней или не вмешиваться и позволить незрелым душам зайти в тупик, ибо самоубийство — и есть тупиковая ветвь. А если на стол Михаилу Гавриловичу ляжет очередная кляуза — мол, такая-то вновь пренебрегла принципом и спасла не достойных? Архангельский сошлёт опальную Серафиму в богадельню, следить за одинокими стариками. Она ясно прочла в его глазах — служить тебе до окончания срока в домах скорби и спасать тех, кто даже имя свое не помнит.

Или того хуже, по щелчку пальцев развеет в пыль, превратит в хаотичный поток элементарных частиц.

Взвесив все за и против, поняла — отказаться от задуманного она не в силах. А что потом, богадельная, пыль или милость — не важно, главное дети, такие как Олечка и Павлик, останутся живы.

Теперь Павлина Королёва. Вариант ее ловли прост, другое дело, выбор «живца». Кого из пациентов ее отделения можно сделать подсадной уткой, не причинив зла?

Павлик очень слаб, даже крошечный глоток его силы нарушит наметившуюся положительную динамику. Нельзя трогать Олю Петрову и девушку, возвращавшуюся из клуба, та легла на место выписавшейся Хлоповой. Девушка пострадала больше остальных, у неё сотрясение и перелом ключицы.

А вот ехавшие с ней молодые люди отделались лишь сломанными руками, они лежат сейчас в одной палате, целыми днями хохочут и просятся на выписку, сотрясение мозга не подтвердилось, перелом можно и дома вылечить.

Выходит, если заманить к ним Павлину и оставить наедине, она начнёт пить, не боль и не страх, а их молодой задор.

Они поспорят, кто первый «склеит» симпатичную медсестру, распушат хвосты, Павлина увлечётся петушиными боями, сойдёт с низкого старта и ослабит внимание. Для здоровых ребят подобное «кровопускание» как сдача донорской крови, восполнят выпитую силу витаминами и продолжительным сном.

Вот только как завлечь Королёву именно в их палату? Павлина с недавних пор боится заглядывать в травматологию, обретается в гнойной хирургии, где всегда много «еды».

А значит, следующей ночью Серафима обойдёт все отделения, где лежат тяжёлые, переговорит с хранителями, посвятит в свой план. Каждая палата получит оберег, запирающий дверь. Отныне, рыская по коридорам, Павлина не унюхает боли, не почует страх и отчаяние. Словно крыса начнёт носиться по лабиринту в поисках сыра, и наткнётся лишь на одну палату, дверь которой Серафима не заговорит. Там недоумевающую, запыхавшуюся красавицу будут ждать два оболтуса и, скуки ради, примутся ее охмурять. Пава на безрыбье распробует их молодецкую удаль, войдёт во вкус, успокоиться и забудется. И тогда при двух свидетелях, хранителях ребят, будет поймана « на теле». Ловушка на крысу захлопнется.

Только разрешение на охранное заклятие надо просить у Михаила Гавриловича Архангельского, без согласия Начала, хранитель не может использовать гипнотическую магию.

Ответ вышей инстанции ждать не замедлил, в приложенном к письму jpg файле была пентаграмма, которую следовало начертать на порогах, основной текст изобиловал канцелярщиной «наивысше дозволяемо», «сугубо исключительно». Интересен оказался постскриптум, где господин Архангельский подтвердил смягчение наказания для Королёвой, если та укажет имя сообщника. «Оное надлежало передать в строжайшей секретности в контролирующий орган. Использование имени по собственному разумению строго карается».

Серафиме недвусмысленно намекнули — твоё дело маленькое — поймай «крысу», узнай ее хозяина и отойди в сторону.

Общим собранием хранителей «ловлю на живца» согласовали на конец недели, в пятницу вечером остаются только дежурные врачи, коридоры пусты, а Королева по графику как раз выходит в смену. До этого она несколько дней не работала, а значит, нагуляла аппетит.

По плану Павлина появится у дверей травматологии в районе восьми, пока дождется ухода посетителей, пока вслепую потыкается по коридорам, не в силах перешагнуть порог.

Но Королева решилась прийти в травматологическое отделение много позже, стрелки часов подбирались уже к десяти вечера. Выглядела медсестра жутковато, красная от волнения, растрепанная, она не понимала, что происходит, бросалась от двери к двери, прислушивалась, принюхивалась, словно загнанный зверь. Некоторое время постояла у палаты Петровой Оли и новой девушки, ничего не почувствовала, двинулась дальше по коридору. Из крайней палаты раздался смех, и Королева взяла след.

— Здравствуйте, мальчики, — сказала она и вошла в палату.

— Надо дать ей фору, минут десять, вы не против? — обратилась Серафима к хранителям ребят.

Альпинистка, погибшая под камнепадом, и серфингист, так и не поймавший «свою» волну, кивнули. Сейчас бывшие любители адреналина были приятно возбуждены, переглядывались, улыбались, охота вернула им забытые человеческие чувства.

— Пусть красавица хорошенько присосется, — предложила альпинистка.

— Расслабится, тут мы ее и пришлепнем! — согласился серфингист.

Постепенно смех и заигрывания в дальней палате прекратились, по коридору разлилась тревожная тишина.

Войди в палату обычный человек, он не придал бы особого значения происходящему: оба пациента лежат, медсестра сидит на краешке кровати и измеряет пульс больного. Только Серафима и хранители видели совсем иное. Медсестра вытянула рот уточкой, словно держала в зубах невидимую глазу соломку, она жадно всасывала полупрозрачную искрящуюся субстанцию, исходящую из солнечного сплетения молодого человека, на кровати которого она сидела. Щеки Королевой неестественно втянулись, лицо исказилось, восточная красавица превратилась в уродливую резиновую грушу.

Пава жмурилась, причмокивала, наслаждаясь вливающейся в неё жизненной силой.

Серфингист медлить не стал, схватил ее за плечи и сбросил с кровати. Альпинистка тут же взгромоздилась медсестре на спину и прижала к полу. Королёва отчаянно крутила головой из стороны в сторону, пыталась разглядеть, кто на неё напал, но никого не видела.

— Вовремя успели, — сказала Серафима, внимательно осмотрев лежащих на кроватях ребят.

Один, полностью обессилевший, крепко спал, другой, которого пила Павлина, находится в состоянии полудрёмы, и происходящее превращалось для него в сон.

Вошедшая в их палату азиатская красавица с яркими соблазнительными губами, в распахнутом на груди халате, стала приятным сюрпризом перед выпиской. Молодые люди хором подумали — а не заказанная ли это эскортница? Кто-то из друзей оплатил им Friday night! Начали обсуждали варианты и очерёдность, медсестра была не прочь приласкать их обоих, ненароком прикасалась, ставила градусники, мерила пульс. Только странная свинцовая дрёма свалила сначала одного, подобралась к другому.

И вдруг медсестру что-то сбросило с кровати и повалило на пол, она распласталась на линолеуме, мотая головой и трепыхаясь, словно пойманная в садок рыба.

Никого, кроме маленькой нянечки в палате не было, да и та стояла далеко, у двери.

— Спи! — приказала нянечка, молодой человек послушно закрыл глаза и забылся.

Серафима проверила пульс обоих пациентов, приподняла им веки.

— Все, их теперь и пушкой не разбудишь. Завтра ничего не вспомнят. Посадите девушку, — обратилась она к хранителям.

Те подняли с пола медсестру, подвинули стул. Бледная от страха, с размазанной по щекам красной помадой, она походила на загулявшую клоунессу. Королёву резко повело в сторону, она чуть не соскользнула со стула, но удержалась.

— Перепила, — догадалась альпинистка.

— С голодухи, — поддакнул ей серфингист.

— Павлина Муратовна, ты меня слышишь? Осознаёшь происходящее? — начала допрос Серафима.

Королёва упрямо мотнула головой. Пошли все к черту! Белые и пушистые!

— Ты снова нарушила закон и поймана на месте преступления. В присутствии двух свидетелей ты обязана ответить на мои вопросы. Явитесь! — приказала нянечка хранителям.

Оба стали видимыми.

Павлина молчала. Она была застигнута врасплох, не могла ни выкручиваться, ни защищаться.

— Санкция Начала гласит, если ты пойдёшь на диалог и поможешь дознанию, то меру пресечения выберу я, а не высший совет. Я понятно говорю?

Раскосые глаза Королевой перестали бегать, сфокусировались. Она смотрела прямо перед собой, избегая взгляда Серафимы.

— Не обманете? — процедила сквозь зубы медсестра.

— Павлина, ты знаешь меня давно, не первый раз попадаешься. Я за своё слово крепко держусь, — сказала Серафима и повернулась к хранителям.

— Обещаю при свидетелях.

— Спрашивайте, — нехотя сказала Павлина.

— Кто снова заставил тебя пить? После принудительного сна ты вела себя образцово, а потом как с цепи сорвалась. Я отчетливо вижу нить за твоей спиной. Кто за неё дёргает?

Красивое лицо медсестры скривилось и снова стало похоже на резиновую маску, глаза испуганно забегали.

— Я не знаю его имени, он его не называл. Виделись пару раз, этот мужчина приходил к своей жене, та лежала с сосудистой хирургии с тромбозом обеих ног, а я как раз в отделении работала, ходила за ней. Сразу поняла, именно муженёк причина ее болезни. Долгоживущий гурман.

— В каком смысле гурман?

— В том, что он по кусочку, по глоточку ел и пил свою пятую жену. Каждую до нее уморил одинаково. Ревностью, придирками, истериками раскачивал, цветами и подарками на цепь сажал, а потом опять под ледяной душ, и так по кругу, пока досуха не высосет. Кстати, жена с тромбозом недолго протянула после выписки.

— Да, я помню эту женщину.

— Вот тогда, он и пригласил меня в ресторан, помянуть последнюю женушку. Думала, охмурять будет, пока место рядом вакантно. Но у него было деловое предложение.

— Подожди. Ты сказала «долгоживущий гурман», то есть он не обычный человек?

Серафима разволновалась, она точно взяла след, ниточка за спиной Павы натянулась, и в тумане нарисовался силуэт. Вот-вот она увидит лицо.

Пава осторожно подбирала слова.

— Я не знаю, сколько ему лет, но он старше меня и вас, Серафима Петровна, хотя выглядит моложаво. Одевается всегда со вкусом, красит волосы и усиленно ухаживает за лицом. В больницу приходил исключительно в английской тройке и с тростью. На трости серебряный набалдашник — голова совы.

— Есть ли особые черты? Родимые пятна? Голос?

— Ничего особенного я не заметила. Свежевыбритый, залитый одеколоном, расфуфыренный франт, изображающий из себя заботливого мужа. У него был приятный, волнующий баритон с придыханием, женщинам такой нравится, родимых пятен на лице и руках нет, а дальше я не лезла. Таких лакированных красавцев много, и все на одно лицо.

— Только не все носят трость с головой совы. Если он маскируется под усреднённый идеал, то эта вещица выдаёт его.

— Думаю, трость ему дорога, поэтому он и не расстаётся с ней, — предположил серфингист.

— Возможно. Так что он предложил тебе при встрече, Павлина, — вернулась к допросу Серафима.

Медсестра проклинала себя за неосторожность и жадность тогда и сейчас. Если бы она не попробовала на вкус ту женщину, мужчина с тростью не застал ее врасплох. Если бы она не повелась на сладкую эссенцию молодых дураков, она бы и сейчас не попалась.

— Он поймал меня у кровати жены, клянусь, я только один глоток сделала! И тут же пошёл к вам, Серафима Петровна! Он знал, кто вы, и что вы сразу отправите меня в Обсерватор. Я умоляла меня не сдавать, только очнулась от сна. И тогда он предложил договор.

— Пошёл, но не дошёл. Ловкий трюк. Так какой договор он предложил?

Королёва лихорадочно размышляла, что страшнее, возвращение в тюремное забытьё или изматывающий голод, который не проходит ни днем, ни ночью, она пьёт чужие силы, но не насыщается, она словно кувшин без дна, сколько не лей, ничего не остаётся.

— Что за договор, Павлина? — повторила вопрос Серафима.

— А какие у меня гарантии? Вы исцелите меня от голода, если я расскажу?

— Ты излечишься от него сама. Я похлопочу о твоём переводе в детскую больницу. Ухаживая за детками, ты изменишь свой рацион. Станешь получать отдавая. Главное, хотеть излечиться.

— А если я не хочу так? Если я уже сделала выбор — брать, не отдавая, и не желаю ничего менять? Все! Больше я не скажу ни слова, ни о том человеке, ни о его предложении. Какое сейчас это имеет значение? Лучше хоть на время забыть о голоде и жажде. Заснуть, а не ломаться, меняя зассаные подгузники и подтирая носы. Отправляйте куда надо!

Павлина скрестила руки на груди и закрыла глаза.

Больше она не скажет ни слова, Серафима это знала. Сто клятая свобода выбора, краеугольный закон, основа этой реальности. «Крыса» поймана, но не выдает своего хозяина, кукловода с дудочкой. Она его боится больше заточения в Обсерватор.

Ниточка за спиной Павлина упала на пол, словно отрезанная невидимыми ножницами.