Не железный Феликс

Беда приходит не одна, проверено, неприятности копятся до критической массы и наваливаются скопом. Объясняется все просто, после первого удара под дых, человек споткнулся или даже упал, остался без сил, ползает, испуганный, убитый горем, по полу зеркальной мастерской, а в кривых стёклах отражается кромешный ужас, безысходность, царящие внутри. Он в ловушке! Ату его! На поиски выхода из зеркального лабиринта потребуется время. А правила игры как просты, так и невероятно сложные. Не реагируй, не сгущай, не принимай близко, не утрируй, не сгибайся, и тащи-тащи-тащи себя за косичку из болота, да сколько ещё умных советов, которые легко раздают, пока самого не коснулось.

Обычно Лариса, зная злые проделки невезения, сжималась в комочек, сосредотачивалась на сиюминутной проблеме, решая ее, твердила « все проходит, и это пройдёт», Соломоновы слова выручали, словно белые камушки выводили на свет. Но это случится позже, сейчас важно не упасть на колени и прибраться в голове, гнать мысли о случившемся, иначе сорвёшься в водоворот.

Она чётко распланировала день: позавтракать, размышлять только о пользе овсянки и зелёного чая, доехать до Сивцева Вражка, Серафима должна что-то передать для Никиты, в метро прочесть пару глав из книги, не отвлекаться на плохие мысли, сменить в больнице Матвея. Он пока не звонил — значит все без изменений. Сейчас нет новостей — уже хорошо.

Вот только вчерашнее известие о самоубийстве Феликса лишило тщательно сберегаемых сил, гадкие мыслишки упорно долбились в висок. И стоило пропустить одну, налетела целая стая.

«Будь ты чуточку внимательнее к старику за стеной, прощала бы его навязчивость, может, он остался жив»

« У одиноких людей пунктик делиться своим опытом, нужность держит их на земле, полезность необходима им как воздух».

« Имела бы чуточку сострадания, заметила бы червоточину и спасла».

« Что творилось в его голове, какие демоны терзали его, отчего он полез в петлю? Человек ждал доброго слова, телефонного звонка, чтобы остановиться».

«Но он не хотел умирать! «Еще столько не пройдено, не изучено, не испробовано. Чем дольше живу, тем интереснее становится! — так он говорил. Что с ним произошло? Почему он убил себя?»

« Ты избегала его, не открывала дверь, жаловалась сестре на его советы, теперь несчастного человека больше нет»

« Он был в отчаянии, как и ты недавно».

Самобичевание прервал звонок в дверь. Восемь утра. Кому не спиться в выходной день?

И тут же подоспела ещё одна гадость.

«Можешь быть спокойна, Феликс Палыч больше не появился в своем чудном огуречном фартуке в облаке грибных ароматов с предложением «отведать божественное суфле из боровичков».

Лариса смахнула невольные слёзы и открыла дверь.

Оказывается, в гардеробе Марии Степановны был не только пропахший прогорклой картошкой халат, но и тренировочный костюм, из синего выцветшего хлопка, со сбежавшими у воротника петлями и пузырчатыми коленями. В спортивный вид не вписывались только валенки «прощай молодость», из которых Степановна не вылезала. В отличие от видавшего виды халата, тренировочный на удивление был чист, да и сама соседка выглядела приглаженной, торжественно — официальной. С чего бы?

— Девонька, милая, я вот что думаю. Хоронить Феликса Павловича по-христиански не разрешат, он под следствием, милиционер так вчера и сказал. Положено, грит, неделю или поболе в холодильнике держать, пока не поймут, сам ли он в петлю полез или удавил кто. Господи спаси!

Соседка быстро перекрестилась.

— Хотя чего понимать то, дверь закрытая изнутри была. Я стучалась, грибочков для щец хотела, как прошлый раз, помнишь, так опять молчок, а свет то горит, по телефону звонила, не берет, да и дамочка к нему боле не приходила, тут сердце мое екнуло, а не дай Бог, — старуха скривилась, да так натурально, что ее маленькое личико превратилось в скомканный носовой платок.

Но метаморфоза миновала, на Ларису опять смотрела пронырливая Крыса Степановна.

— А тебя вчерась не было дома, ключей запасных тоже, милиционеры дверь взломали, а там… удавец на батарее, синий, — Степановна тут то ли за сердце схватилась, то ли на цвет своего костюма указала, именно такого синюшного оттенка и висел, — до сих пор холодный пот прошибает.

А крысиные глазки за линзами мырг— мырг, печаль в них напускная, и понятно, в крошечном мире Степановны, который простирался от дверного глазка до кухонного окна, произошло космическое событие, она стала героиней домовых хроник на пару лет вперёд, соседки во дворе загибаются от зависти, и смерть несчастного Феликса обрастает невероятными подробностями.

Лариса поняла цель визита, Степановне надо «поговорить об этом».

— Деточка, не знаешь, был ли кто у Феликса Павловича из родных? Кому его квартира достанется, неужто государству такая роскошь? Не жирно ли?

Соседка была права, жилплощадь в сталинском доме по Первому Боткинскому проезду стоила немало. И дом не раз сотрясали судебные тяжбы между обиженными родственниками, и даже заводились уголовные дела, когда из третьего и пятого подъезда внезапно пропали старики. Вчера сидели в сквере на лавочке, а на завтра и след простыл. Их квартиры опечатывались, «черные риэлторы» судились с городом, истец выигрывал, и скоро в спорных квартирах появлялись никому жильцы. Кто такие, отчего им такое везенье? Неизвестно.

— Феликс рассказывал о младшем брате, но они не общаются уже много лет, а ещё о племяннике, Феликс его опекал. Студент. Я ни разу не видела его.

— Вот оно что… племянник, говоришь, свезло пацану. Студент и при таких метрах. Поди, девок водить к нам начнёт. Дебоширить.

— Да ладно вам, Мария Степановна, что вы сразу о плохом. Можно он отличник и праведник, — вступилась Лариса за неизвестного племянника.

Повисло неловкое молчание. Надо бы предложить соседке чаю, но тогда она оккупирует ее кухню ещё на час, а Ларисе пора уходить, сначала заехать на Арбат, а потом в больницу к Никите.

Степановна немного помялась и выдала истинную цель визита.

— Ларисочка, тут такое дело, точнее дело на пять минуток. Палыч у меня кулинарную книгу заимствовал, фамильную, ценную очень, от матери осталась. Сама Молоховец составляла, знаешь такую?

Чайкина кивнула, она не понимала, куда клонит Степановна. Та ж проникновенно улыбнулась и заморгала быстро-быстро.

— Я ножичком ленточку уже подковырнула, потом приклею. У тебя ключики есть, открой дверь, я книгу заберу, опись начнётся, как я докажу? А там мамино напутствие «Машеньке в день свадьбы». Сама увидишь. Мы одна нога там другая здесь.

Лариса опешила. Ничего себе «дельце на пять минут сроком на пару лет». Как можно входить в опечатанную квартиру, где нашли труп? И в тоже время Степановна права, после описи она не докажет, что книга ее. А до вступления в наследство неизвестного племянника и брата ещё долго… Опять таки, мамин подарок...

— Мы буквально на минуту, туда и обратно, никто ничего не узнает. Я печатку тихонько ножичком подцепила, она на соплях была.

Степановна как клещ вцепилась в руку Ларисы.

— Прошу тебя.

— Хорошо, пойдёмте, только как можно скорее.

— Ларочка, если не хочешь туда входить иль боишься, постой на стреме, — предложила Степановна.

Ну уж нет, оставлять хитроватую соседку одну в чужой квартире Лариса не собиралась, а если книга предлог и в кармане ее растянутых тренировочных может оказаться что то ценное? У покойного в квартире много занятных вещиц.

— Идём вместе. Книга заметная? Быстро найдёте?

— Ещё какая заметная! Я ее в любой библиотеке сыщу. Коричневая, с золотыми буковками на обложке, там ещё странички заложены на харчо по-кавказки и кроличьем рагу.

— Ладно, я верю, — сказала Лариса и вышла на лестничную клетку с ключами от квартиры Феликса.

Степановна в валенках скользнула за ней бесшумной тенью. На этаже было тихо, никто не спускался и не поднимался на лифте.

Как и говорила Степановна, листок с синей печатью был аккуратно отклеен от костяка. Лариса невольно улыбнулась, представила, как старушка «тихонечко» подпиливает бумажку ножом. Эх, мало она знает о прошлом своей соседки.

Стараясь не думать, что проникает в квартиру покойника, Лариса отомкнула дверь и невольно принюхалась. Странно, уже не было вездесущего грибного духа, вместо него воздух пропитал сладковатый пыльный запах, словно они вошли не в квартиру, а в старую, забытую людьми оранжерею, где погибли и превратились в труху все растения и плоды.

Так оно и было.

В горшках на подоконнике, в кадках на хвойным иголках и щепках, в прорезях полиэтиленовых пакетов корчились остатки грибов. Будь жив Феликс, он бы срезал урожай, упаковал по пакетикам, каждый с пометкой — рыжики, шампиньоны, вешенки и написал дату сбора, убрал в морозильник для готовки. Оставшись беспризорными, грибы словно почувствовали смерть своего хозяина и за компанию усохли.

Но Мария Степановна, казалось, ничего не унюхала и не заметила, она металась в поиске своей книги, уже проверила все видные места на кухне, прошла в гостиную.

Лариса поспешила за ней, ей было стыдно перед покойным, она пустила гостью и та шныряет по чужой квартире, словно грызун в поиске сыра.

— Куда он ее запрятал? Дорогая книга, может, продал кому? — бубнила под нос старуха.

Если бы не мёртвые грибы повсюду, в квартире Феликса царил идеальный порядок, ни лишней посуды на кухонном столе, ни разбросанных вещей в спальне или гостиной, старик, словно тщательно прибрался перед кончиной, даже не забыл вытереть пыль на телевизоре и подзеркальнике. А может, не так глупа версия об убийстве? И Феликс не собирался умирать?

«Нет ничего слаще жизни, запомни!»

Вспыхнули в памяти его слова. Нет ничего слаще? Тогда почему вы так поступили, Феликс Павлович? Что заставило вас натянуть на шею петлю? Или кто?

Но размышления Ларисы прервала Степановна.

— Деточка, помоги, не понимаю, куда он ее засунул, — сказала старушка, вернувшись на кухню, — везде проверила, она точно у него. Посмотри на полках, а я в буфете.

Лариса поставила табурет, дотянулась до полок над вытяжкой, открыла дверцу и невольно выкрикнула, упала коробка, и по полу разлетелись разноцветные ячейки с румянами и тенями. Актёрский грим.

— Что уронила? — встрепенулась Мария Степановна, оторвалась от поисков.

— Грим. Разве наш Феликс играл в театре?

— Каком еще театре? Хотя может и играл, а может и не в театре, а сама знаешь где.

— Вы о чем?

— Есть мужики, что в баб рядятся, красятся. Транс…, как это, свистят.

— Побойтесь Бога! Он был совершенно нормальным.

— Вот она родимая!

Степановна прижала к груди найденный раритет.

— Мамочка будет рада. Уходим! — скомандовала старуха и направилась к двери.

Лариса быстро собрала с пола румяна и жидкую пудру, спрятала обратно в коробку. Оглядела кухню, вроде все в порядке, следов вторжения не видно. Перед дверью нарушительницы прислушались, на этаже по-прежнему было тихо, вышли в коридор. Лариса быстро повернула ключ в замке, Степановна достала из кармана тренировочных тюбик с канцелярским клеем, поправить оторванный лист с печатью и датой.

— По гроб жизни благодарна тебе, девочка! Мамка бы меня не простила, — расчувствовалась Мария Степановна и поцеловала свою кулинарную добычу.

Лариса рассмеялась:

— Ни в коем случае не проболтайтесь о нашем взломе, иначе...

И скрестила четыре пальца.

Соседка прижала ладошку к губам.

— Я могила

.