Эдипов комплекс

Расцвеченные огоньками центральные московские улицы немного напоминали праздничный альтштадт, но только в сильно увеличенном масштабе, похожая роскошь витрин, сверкающие ярмарочные павильоны, запах глинтвейна и имбирных пряников, спешащие люди с подарочными пакетами, предвкушение чуда, пропитывающее город. Аппетитно пахнет напудренными пончиками и масляными блинами, а вместо «Adeste fideles» разливается гармонь.

Не хватает печеных каштанов, которые продаются в Цюрихе на каждом углу. То тут то там встречаются лавочки с полосатыми маркизами и металлическими чанами, под чаном раскаленные угли, сверху на большом плоском блюде подпрыгивают, щелкают, раскрываются горячие каштаны. Арабы насыпают лакомство в кулечки, зазывают:

— Маррони, маррони, два франка маленький, пять франков большой…

Никита скучал по их сладковатому хлебному вкусу.

А еще в столичных витринах не найдешь стилизованные вертепы с ягнятами, волхвами и ясельками, коими изобилуют швейцарские магазинчики. Тамошние оформители витрин относятся к тексту Нового Завета с особым пиететом.

Никита хорошо помнил Рождество в Старом городе. Звенят сверкающие иллюминацией трамваи, тонкоголосый хор мальчиков — адвентистов на Парадеплац восхваляет рождение мессии, улица Августинцев полна сладостей, справа в кондитерских алеют карамельные яблоки на палочках, и чудно пахнет сахарный миндаль, слева сводит с ума тёплый свежеприготовленный шоколад, «улица монахов-августинцев» приводит на Винную площадь, а уж та оправдывает свое название. Пиво и вино на Вайнплац льются рекой, площадь гуляет день и ночь напролет. А кто мечтает о романтике, идет целоваться на Липовый двор. Небольшую смотровую площадку со всех сторон окружают вековые липы, зимой здесь прямо на голову опускается звездное небо, а летом лишает рассудка сладкий медовый запах.

Именно на Линденхоф в окружении цветущих лип случился его первый поцелуй с одноклассницей по имени Агнесс.

Чайкина нарядилась на встречу в липовый аромат. Случайно, она понятия не имела о месте его первого поцелуя.

В детстве Полина приводила маленького Никиту на ярмарку каждое Рождество, мальчик мог выбрать в подарок все, что приглянется. Первый год он стеснялся и хотел только шоколад, не мог наесться после детского дома, на следующий год попросил железную дорогу, солдатиков, книги. Полина не жалела денег, ее забавлял восторженный детский взгляд, она радовалась подаркам не меньше Никиты.

Начиная с первой недели декабря по конец января в их доме одни гости сменяли других, приятелей у Полины было много.

Женщины охали и восторгались.

— Поли, где ты нашла такого симпатичного мальчика, надо его в кино или в фейшен!

Мужчины спорили.

— Ни в коем случае! Мало у нас бездельников!? Только в финансовую сферу! Пусть учится считать деньги, мы поможем.

Но маленький Никита знал, кем он будет. Он «делал» дядям-банкирам уколы и стучал по их коленям пластмассовым молоточкам, у тетенек-актрис и моделек слушал биение сердца и каждой прописывал лекарство.

Никита рос, подарки менялись. Игровые приставки, ноутбуки, часы. Только он помнил свои первые радости — сахарную вату, прилипшую к носу, смех Полины — «ах, ты сладкий грязнуля», тающий в руках шоколад, он облизывал пальцы, настолько был вкусный, яркая мысль — «конфеты больше никто не отберет», набор солдатиков под ёлкой и настоящего Щелкунчика.

Няня как раз прочла ему сказку Гофмана, маленький Никита испуганно искал Крысиного короля по углам, за гардинами, под кроватью, и Поля поставила перед мальчиком продолговатую коробку.

— Открывай! Вот твой защитник!

В коробке в мягких стружках лежал настоящий Щелкунчик, в синем мундире, с завитой бородкой и белоснежной косой.

Полина, словно фея крёстная исполняла мечты, но разбаловаться Никите не давала. Кроме детской и игровой комнаты мальчику и его няне разрешалось быть в столовой, библиотеке и в саду. А еще Полина разрешала заходить в свою художественную мастерскую — она часто рисовала, особенно ей удавались портреты, она пыталась изобразить маленького Никиту, но дальше наброска дело не пошло, мальчику быстро надоело позировать.

Когда приходили гости, Полина звала воспитанника в зал, где Никита общался с гостями не более часа, потом Полина просила увести ребёнка.

Все его нянечки отбирались тщательно, не успевал он привыкнуть к одной, как ее увольняли, приходила новая, потом ещё и ещё. Лишь последняя, Мая Ильинична, бывшая учительница, педагогически вышколенная, задержалась в доме на несколько лет. Нос в чужие дела не совала, за ребёнком следила, прекрасно готовила, что оказалось дополнительным бонусом. Няня жила в цюрихском доме до окончания Никитой грундшуле, средней школы, потом он переехал в студенческий кампус, а она в другую семью. Образованная, со светлой душой и отзывчивым сердцем Маечка заменила мальчику мать.

Полина же одарила его чувством прекрасного.

Образ Полины постоянно менялся — в детстве она пахла шоколадными конфетами и казалась волшебницей, исполняющей желания. В студенческой юности в шоколад вмешался запах травки, и Никита исподтишка любовался красотой опекунши, а позже уже мечтал о ее близости, краснел от ласковых прикосновений, пугался, но и отказаться не мог. Полина будоражила его воображение, сводила с ума мускусно-коньячным букетом. Он навсегда запомнил, как впервые переступил порог ее спальни, и у него не возникло сомнения в неправильности — Полина ему не мать.

Наслаждаться самому и дарить наслаждение другому — стало ее последним уроком, самым приятным.

Воспоминания о Полине до сих пор наполняют сердце Никиты благодарностью, маленькая, хрупкая, он быстро перегнал ее в росте и казался себе рыцарем, защищающим даму сердца. Впрочем, защищать Полину он мог лишь в своих фантазиях, она никогда не болела и не проявляла слабости. Да и внешне она почти не менялась. Ребёнком он эту странность не замечал, подростка больше волновали одноклассницы, а студент университета уже был осведомлён о чудесах косметологии.

Порой Полина уставала, ее кожа блекла, волосы теряли блеск, а тело упругость, в аромат коньяка добавлялась кислинка, женщина тут же паковала чемоданы. Куда она улетала — неизвестно. Возвращалась посвежевшей, вновь вкусно пахнущей.

— Где ты была? — спросил однажды Никита.

— Ела молодильные яблочки!

На остальные вопросы Полина не отвечала, целовала Никиту и манила за собой пальчиком — я соскучилась. На каком краю света росли чудесные яблочки, Никита не интересовался.

Обычно после Нового года он вылетал к Полине и оставался на пару — тройку недель, встречался с друзьями, шумной студенческой компанией праздновали православное Рождество, заселялись в домик на склоне, катались на лыжах. И так каждый год, кто-то мог приехать, кто-то забывал, но присоединялся в следующий раз. Жизнь раскидала студентов медицинского факультета по всему миру.

В этом году планы изменились, Полина решила проведать воспитанника сама. И Никита впервые был не рад ее появлению и что за ним последует. Чувство благодарности никуда не исчезло, исчезло желание прикасаться к странному, словно законсервированному телу. Причиной тому стал аромат липы.

После встречи с Ларисой прошла бесконечная неделя, Никита выжидал, пытаясь разобраться в своих чувствах. Дурацкий ритуал нарушился. Никита не стремился затащить девушку в постель, он мечтал взять ее за руку и увезти в свой мир, где можно бродить по узким улочкам, есть печёные каштаны из газетных кулёчков, пить кофе с линцским печеньем, подняться на Липовый двор, разглядывать оттуда черепичные крыши домов и согретые солнцем шпили соборов, любоваться полыхающей рекой, впадающей в горящее закатом озеро. Сидеть на самом краю площадки в обнимку с ночной тишиной и целоваться. Аромат ее духов вернул бы ощущение лета, снова зацвели древние липы, и город закачался бы, поплыл и утонул в сладких волнах.

А пока надо набраться духу и пригласить Чайкину в кино или в музей. Куда угодно, лишь бы она не отказалась. Угадать бы, что она любит. Может, консерваторию? Или цирк?

Извини, я не могу, я занята, он боялся этих слов больше всего. И не хотел думать, как будет жить дальше, если она произнесёт эти простые слова. Что ему останется? Снова нырять в водоворот, искать, находить, терять, бегать по кругу?

Сначала он надеялся на чудо, ведь в ее телефоне сохранился его номер, вдруг она наберет, но Чайкина не набрала. А тогда скомкала разговор, сбежала, а согласилась ещё раз встретиться только из вежливости.

Никита наметил в голове канун католического Рождества и ни днём позже. Будет повод, он позвонит, пригласит отметить. Оставалось два дня.