Коллаборационисты

«Пора разложить все по полочкам, пора наметить план » — бормотала себе под нос Серафима. В среду 25 декабря она выходила в ночную смену, целый день был свободен. Вчера Аристарх на свой чердак не вернулся, под предлогом беспокойства за «боевую»подругу остался ночевать в гостиной на диване, храпел безбожно, всю ночь мешал спать.

Серафима вставала пару раз, сначала выпить валериану, потом более сильное снотворное, стоило ей подойти к спящему, как храп прекращайся, Аристарх сопел как младенец. Возвращалась в спальню, и снова в гостиной раздавались странные звуки, старик присвистывал, изредка вскрикивая и постанывая, потом начинал хрипеть, хрип переходил в птичий клёкот, клёкот в волчий вой, а после устрашающего рыка слышалось мирное причмокивание.

Зоопарк в гостиной угомонился к утру, но стоило задремать, ее разбудили крики с улицы, нетрезвые молодые люди поздравляли город с наступившим григорианским Рождеством. Серафима встала, бесполезно мять бока, если сон уже не догнать, заварила себе крепкий чай, пожарила яичницу, на шкворчание сковородки пришёл выспавшийся гость.

Кальсоны с пузырями на коленях, прохудившиеся носки, майка и пенсне на носу, вот и все, что осталось от вчерашнего джентльмена.

— Как ты себя чувствуешь, Фимушка? Хорошо поспала? — домовой сладко зевнул и почесал пупок.

— Завтракать будешь? — сменила больную тему Серафима, — сколько тебе яиц пожарить?

— Если не жалко, то десяточек, проголодался я не на шутку. У тебя чудесный диван, пружины как новые, надо чаще в гости приходить.

Серафима ничего не ответила, разбила десять яиц, посолила, припорошила зелёным лучком.

— Давно так сладко не спал, на чердаке голуби вошкаются, срут на голову, недруги тапки прячут, а у тебя тишь да гладь, — заискивающе мурлыкал Аристарх.

Но предложения остаться, опять не получил.

Серафима поставила перед ним сковороду с дымящейся глазуньей.

— Как в лучших домах ЛондОна, — сглотнул слюну домовой, и предпринял последнюю попытку — разве под крышей так накормят?

— Приятного аппетита, Аристарх, кушай, а потом поможешь мне кое в чем разобраться.

И пока яичница с лучком хрустела за щеками Аристарха Ивановича, Серафима рассуждала вслух.

— Итак, что нам доподлинно известно. Безликая тварь способна существовать неизвестно долго, питаясь эмоциями.

Аристарх перестал жевать.

— Погоди, кто такая безликая тварь?

— Такое имя пиявкам дал Архангельский, я была на приеме у Начала второго дня. Пришла им все рассказать, на помощь не надеялась, но глаза они мне открыли.

— Погоди. Что значит — все рассказать?

Действительно, Аристарх еще ничего не знал о падающих с крыш и перебегающих шоссе детях. Серафима собиралась его посвятить, но чуть позже, сейчас ей надо было продумать план действий.

— Если коротко, кто-то доводит детей до самоубийства в социальных сетях. Не своими руками, использует подставных людей. У меня в больнице уже двое пострадавших, чудом выжили. Хранители не предвидели опасность, я тоже не вижу источника. Некий безликий фокусник творит злое волшебство, но тщательно стирает себя и свои намерения. Впервые такой перформанс наблюдаю. Оттого и пошла к Архангельскому. Они в курсе происходящего, как всегда не вмешиваются, сказали лишь, фокусник тот жрет и не давится человеческие страдания, страх, боль, оттого живет очень долго, он почти бессмертен.

— Батюшки святы… — вымолвил удивленный Аристарх, — упырей я повидал на своем веку. Кровососов человеческих, убивцев, мучителей, но все они люди, все уже сгорели в гиене огненной. Но безликих бессмертных…

— Безликие, потому что скрывают свою суть. Итак, продолжаю, безликая тварь способна существовать неизвестно долго, питаясь эмоциями. Всем остальным предпочитает болезненные, деликатесом считается детский страх, отчаяние, боль и страдания, далее по списку идёт гнев, злость и ненависть, пикантный вкус имеют обида и ревность, вина и стыд сильно горчат, но улучшают пищеварение, а на десерт выбираются уныние и печаль. Пища нужна постоянно, тварь ткёт паутину, ищет помощников, можно назвать их пастухами, у каждого стадо дойных коров, то есть людей, на чьи больные мозоли они наступают, вызывая нужную реакцию. Все просто — найди слабое место, изъян и долби по нему. Ты ешь, ешь, Аристарх. У нас впереди много дел.

— Среди пастухов этих полно журналюг! — пробубнил с набитым ртом старик, — Выдал гадость в эфир, можно урожай собирать.

— Или врачей-садистов, напугал пациента, порцию страха и беспокойства получил сразу, а потом ещё и ещё в процессе обследования, — добавила Серафима.

— Или деспоты в семье высасывают жизнь из жен и детей. Из моих бывших жильцов таких добрая половина, в особенности среди номенклатурщиков и чинуш, на службе язык в жопу засунут, а дома злобствуют.

— Или вечно правый обвинитель, как наша Роза Альбертовна, — усмехнулась Серафима.

— Или слишком заботливый родитель. Помню, одна мамка своего сыночка до пенсии опекала, вечно попрекала, а когда померла, сынок чуть руки на себя не наложил. На свободе жить не смог. Так я его спас, непрочную веревку подсунул. Его потом в дурдом увезли, а ко мне другие заселились. Так я их…

— Аристарх, не отвлекайся, а то подавишься, бытовой механизм кровопускания понятен. Но я о другом. Пастухи едят сами и кормят своего хозяина. Так было всегда, пищевая пирамида, мы в неё не вмешиваемся, у пастуха всегда есть выбор — дёргать человека, или пусть себе живет, человек сам решает — брыкаться ему или не реагировать. Но одна безликая особь нарушила закон, она не оставила детям выбора — взрослеть или умирать. Я ее поймаю, и плевать на последствия.

— А последствия будут?

— Как я поняла на аудиенции, сидеть мне в богадельне, если ослушаюсь или того хуже.

— И вчера твоя «безликая тварь» обрела имя Полина Романова? Какие у тебя доказательства кроме ее долголетия? Я постарше буду и не одному дармоеду кровь попортил, меня ты к «тварям» не причисляешь.

— Ты наказываешь только нерадивых, а других привечаешь по своей доброй природе. Эта же так сильно цепляется за жизнь, что отказалась от перерождения. А вчера я поняла, как Полина выживает, ее воспитанник, добрый, хороший мальчик, он работает в моем отделении хирургом, так вот он и есть ее «еда». Никита долгое время не мог найти возлюбленную, встречался с девушками, но быстро разочаровывался, бросал, искал новых, сколько темноты скопилось вокруг него, собственного отчаяния, девичьей ревности, пролитых слез, сколько угощения для госпожи Романовой.

— Процесс ее «трапезы» каков? Полина держит молодого человека за руку и слушает о его злоключениях?

— Нет, вчера было видение, как это происходит. Оттого и голова закружилась. Она давно спит со своим воспитанником, интимный контакт наиболее энергоемкий, мало того, что выкачивает девичьи слёзы, ещё и сосет силы из мальчика.

— Однако...

Аристарх поправил сползшее на кончик носа пенсне.

— Ловко организовала шельма. Инцестом не назовёшь, она ему не мать. Но за совращение малолетних привлечь можно.

— Насторожило то, сколько я не общалась с Никитой, стоящую за его спиной опекуншу не видела, не видит ее и Лариса. Значит, именно Романова использует морок, она также прячется от хранителей, когда принуждает к смерти детей. Но сейчас одна кормушка захлопнулась, Никита полюбил и счастлив, и Полина скоро почувствует голод и начнёт совершать ошибки.

— Тут мы ее и сцапаем! — усмехнулся Аристарх, — из твоих слов выходит, она помимо корыстного сводничества ещё убивает подростков? Как она все успевает?

— Матвей, мой внучек, в разговоре с Никитой упомянул, что «психопат» может находиться где угодно, в соседнем доме или на другом полушарии, главное выход в сеть, Полина может запугивать детей даже со своего мобильного телефона.

— Погоди!

Аристарх недоверчиво скривился, отщепил с носа пенсне и принялся протирать мутные стекла майкой.

— Погоди, где доказательство, что именно она пугает детей, а не кто-то другой? Неужели ей мало девичьих трагедий и молодецкого траха, причем регулярного? Вот мне по весне, задора юного на год с лихвой хватает, я женихаюсь с двумя — тремя, не более, скандалов не люблю. Не то, что раньше, — домовой прикрыл глаза, расплылся в блаженной улыбке, его короткие усики озорно вздыбились, — стоит моим шуляткам засвербить, я открывал охоту на юных дев. Ловил очкастых театралок у Вахтангова и худеньких скрипачек у Чайковского, иногда, когла хотел экзотики, прогуливался в парке у Лумумбы. Предпочитал гуманитариев, они пахли лучше. Технари что чилийский перец, одной надолго хватало. Помнится, была у меня одна комсомолка с физмата, так мы с ней доказали теорему Ферма.

Серафима закатила глаза в потолок и тяжело вздохнула. Началось.

Старик нехотя спустился на землю.

— Нить за спиной Никиты и спрыгнувшей девочки вела в темноту, к еле заметному силуэту, и только вчера я поняла, кто это. Вспышка, и перед глазами мертвенно-бледное лицо, кровавый щерящийся рот, через мгновение снова непроницаемая тьма. Это была Полина, долгоживущая пиявь, именно она прячется за спинами и творит беззаконие, — с полной уверенностью сказала Серафима.

— Допускаю с малой толикой вероятности. Бледное лицо, открытый рот — так себе приметы. Поправь, если я ошибаюсь. Долгоживущая особа по имени Полина Романова столуется в трёх местах, кушает воспитанника, его девушек и ещё несчастных детей? Сейчас два ресторана ей отказали, останется один. И будет работать в три смены.

— Не уверена, что в трех ресторанах, возможно у нее есть и другие ресурсы, кроме Никиты. В любом случае у нас мало времени, Аристарх. Попытаемся найти ее дневник, возможно из него узнаем, что сделало ее безликой. Сгодится любой намек, дальше я увижу. На любой самый темный ритуал возможно наложить запрет, если поймешь его суть.

— Адрес ее дома откуда знаешь?

— Роза в рассказе о Полине назвала Клязьму, мне было видение — небольшой дом на берегу в посёлке «Семкино», раскрытая тетрадь на столе, посёлок этот охраняется, чужаку не пройти. Но ты обратишься котом, и я что-нибудь придумаю.

Аристарх кивнул и поднял руку как гимназист.

— Фима, я знаю, как посадить пиявку на голодный паёк. Окружить радостью и детским смехом. На поводок и в цирк! Как считаешь?

— Да, прямо на арену, пусть вокруг неё прыгают клоуны, а дети хохочут. Пиявка умрет от несварения. А пока надо посвятить в наш план Розу Альбертовну, пусть выманивает Романову из домика. А мы тем временем обыщем ее логово.

— Предлагаю нашу коллаборацию именовать «КПСС» — Конец Пиявкам Сосущим Силы! Или лучше «КГБ» — Конец Гегемонии Безликих. Как тебе? Или дурно попахивает?

Серафима скривилась, ничего не ответила, собрала посуду после завтрака в раковину, включила воду. Время на вес золота, не до оригинальных сокращений, если план сработает, то они с Аристархом уже вечером окажутся у финишной черты, участь Романовой будет предрешена.

— Надеюсь, госпожа прокурор не в обиде за вчерашнее «ногоприкладство», — хмыкнул домовой.

— Она сама напросилась, — ответила Серафима, моя тарелки, — надо сдерживать свою природу. Вот только одна ниточка бесхозная осталась.

— Что за ниточка? — спросил Аристарх

Прикончив десятиглазую яичницу, он старательно промокнул остатки хлебушком и передал сковороду Серафиме

Голод не отпускал, старик потянулся за аппетитными колечками докторской и соорудил себе нескромный бутерброд.

— Служила при моей клинике одна медсестра. Прибилась давно, сначала выживала на милосердии, потом на поэтическом вдохновении, но развернулась на сто восемьдесят, начала пить влечение, поспала в Обсерваторе лет двадцать, недавно вернулась и опять за старое принялась, сосала безнадёгу и боль. Я думала, что именно она меня к безликому приведёт, а все оказалась куда запутаннее. Ниточка медсестры пока привела в тупик.

— Ты сказало «служила». Где она сейчас?

— В местах весьма отдаленных, сама попросилась обратно, чтобы забыть голод.