Врунишка Звонко

— Вижу я для всех, — тихо, одними губами прошептал Звонко.

Открыл глаза, примерился и увидел все, как есть. Там, у стены… нет, не дома — замка расцветают розы. Крупные бутоны уже налились алым и вот-вот раскроются, наполнят благоуханием сад. Чуть дальше — лужайка с мелкой травкой, а за ней — фонтан и мраморные лебеди… нет, лебеди живые, а вместо фонтана — пруд. И ручей журчит, падая с замшелой горки серого гранита. Кувшинки… запах кувшинок и озерной воды смешался с предчувствием аромата масличных роз.

А тут, прямо тут, рядом — раскидистый куст жасмина, шелест листьев, прохлада густой тени, горьковатая сладость цветов. И прямо под кустом не изрубленная колода, а резная скамейка. Каменная… нет, деревянная с витыми коваными ножками, гладкая и теплая, немного потемневшая от времени.

И Ивка… принцесса в голубом атласном платье, расшитом жемчугом и мелкими камешками… такими, переливчатыми и искристыми в лучах солнца, пробивающихся сквозь листву. Золотистые локоны аккуратно уложены на плечи, ясные глаза с восторгом глядят на сад, на лебедей под водопадом. И на него, статного рыцаря в сияющих серебряной чеканкой латах, в пунцовом бархатном плаще, точно таком, какой надевает на парад правитель Далибор.

— О, прекраснейшая! — Звонко отсалютовал мечом и опустился на одно колено, — меч мой, сердце мое и сама жизнь принадлежат тебе навеки! Приказывай своему верному рыцарю, госпожа…

Восхищенная принцесса посмотрела ему в глаза и… всплеснув руками, весело расхохоталась.

— Звонко! Какой же ты врунишка! — вскрикивала она, комкая ладошками фартук. И завязки старенького платья дразняще расходились на налитой груди в такт ее смеху.

Отсмеявшись, Ивка поднялась с колоды, перекинула за спину косу, вздохнула:

— Ох, Звонко, никакая я тебе не госпожа. Да и ты не рыцарь. Вот наш правитель — то да! — она мечтательно улыбнулась, на веснушчатых щеках проступил румянец. — Вот кто взаправдашний рыцарь! Батюшка говорит, на мечах его даже втроем не одолеть, а как стрельнет — из трех две стрелы в яблочко угодят. И красавец не чета нашим-то парням… А тебя, лоботряса, мастер Димитар поди обыскался. Да и мне похлебку варить пора: братья со службы вернутся, такого устроят — не посмотрят, что я прекраснейшая… Бывай здоров.

И убежала в дом.

— И то правда, Ивка. Какой из меня рыцарь?..

Звонко запоздало поднялся, отряхнул потрепанные штаны и, загребая пыль босыми ногами, побрел к Ласточкиной башне — жилищу старого мастера Димитара.

Башню прозвали Ласточкиной из-за гнезд. Городские касатки облюбовали чердак, селились там каждый год и все лето потом носились над крышей, рассекая ветер острыми крыльями. Стояла башня на Малой площади, там же, где арсенал и гарнизонные конюшни, как раз напротив корчмы с вывеской, на которой жирный пегий хряк счастливо жевал капустные листья.

В городе была еще одна площадь, Большая, перед самой цитаделью и дворцом правителя. Та была мощеная, чистая и ухоженная. Там устраивали праздники. В пору щедрой жатвы шумела ярмарка, куда стекался люд со всей округи, даже из соседних городов и приграничной крепостицы. А на королевские именины сам градоправитель Далибор Отважный проводил смотр войска: выезжал на караковом широкогрудом жеребце, в броне с чернеными узорами и пунцовом бархатном плаще, который так запомнился Звонке.

А на этой, Малой площади, каждый день открывались лавки: мясницкая и молочная; выставлял свой прилавок зеленщик, пекарня манила запахом свежего хлеба, да с самого утра толклись разносчики каленых орешков, травяного взвара и дешевых сластей. Хмельного с лотка не продавали, за хмельным горожане ходили к Пегому хряку. Некоторые так и оставляли у него всю дневную выручку.

Звонко уже подходил к башне, когда из корчмы выскочил городской стражник, обнимающий под полой жбан с брагой. Не пройдя и десяти шагов, стражник зыркнул в сторону арсенала — не иначе выглядывал начальство — и воровато приложился к краю жбана.

Щуплого мальчишку он даже и не заметил.

— Вижу черта, — шепнул Звонко и хитро прищурился.

На площадь, прямо перед незадачливым выпивохой, выскочил мохнатый козлоногий черт, показал нос и противно захихикал. От неожиданности стражник булькнул, охнул и уселся в пыль. Жбан встряхнуло, брага кляксами расплескалась по одежде. На упавшего стражника налетела толстая тетка с большим кулем, и тоже повалилась рядом. Куль перевернулся, репа и капуста раскатились по площади.

— Ах ты ж пьянь негодная! — заорала толстуха. — Расселся тут!

— Не пил я! То ж черт!.. Во, глянь!.. — стражник ткнул пальцем в нечистого, но тот уже пропал, как его и не было.

— Вот и говорю: с утра зенки залил, черти ему чудятся! — не унималась тетка.

На переполох из башни вышел сам мастер Димитар и, конечно, сразу понял, в чем дело.

— Звонко! — прикрикнул он, — быстро в дом, шалопай непоротый.

Чтобы не расхохотаться в голос, Звонко зажал рот руками и бегом кинулся на зов.

— Выпорю! — повторил Димитар и отвесил ученику подзатыльник. — Как есть, выпорю. Допросишься.

Димитар и в самом деле несколько раз собирался поучить шкодливого ученика розгой, да все откладывал. Выходки Звонки были глупыми, но не жестокими, к тому же такими, что не хочешь — рассмеешься. Наказывать за собственное веселье, значило кривить душой, этого Димитар не любил. А хитрый мальчишка и рад был пользоваться: стоило только всерьез на него рассердиться, как тут же созревала какая-нибудь каверза. Димитар смеялся, и гнев таял сам собой.

Ученика старому мастеру полгода назад привел сотник Горан. Пришел как-то под вечер, чинно поклонился и выставил на стол кувшин — да не кислой браги Пегого хряка, а настоящего красного вина, какое привозят на ярмарку купцы с юга — и сразу о деле заговорил:

— Мастер Димитар, есть у меня паренек один, Звонкой кличут. Мамка его померла в прошлую зиму, так он к гарнизону прибился. А в военную службу не годен вовсе: мелкий, хлипкий, одни глаза да уши. И дышит тяжело, кашляет все время. Такого бойца не то что враг — девка одолеет. Так ты, может, в ученики бы его взял, а? О плате не беспокойся — заплачу, как за всякого подмастерья.

Димитар тогда даже растерялся.

Подмастерье — это понятно, так принято в каждом цеху: мастер берет в ученики сына или чужого какого мальчишку по таланту, и делится с ним своим ремеслом. Только Димитар-то был не кузнецом, не сапожником или горшечником. Он был магом, самым настоящим выпускником столичной академии, и доподлинно знал, что обучать магии как попало не должно — очень уж сложное и опасное это дело. Да и стать магом может далеко не каждый, тут нужен особый дар. Откуда бы такому дару взяться в пыльном степном городишке у самой границы?

Так он и сказал сотнику. Но Горан не унимался: возьми, мол, мальчишку, и все тут. И даже деньги на столешницу выложил.

— Сам увидишь, какой в нем дар. Веришь-нет, — уговаривал сотник, — а жизни никакой от этого шельмеца не стало. Всем, как есть, головы заморочил. А пуще всех Ивке, меньшой моей: что ни день, розы-лилии показывает или дворцы с каретами, а то всяких пестрых птиц да диковинных зверушек… а девка-то в самый сок вошла, вот-вот женихаться начнет. Беды бы не случилось. Ну хоть глянь на него, а? Он смышленый, не учеником, так работником тебе будет. Видит бог, еще благодарить станешь!

Уступил тогда Димитар, согласился взять мальчишку. И вот ведь где настоящее-то чудо: с того дня старый маг в самом деле каждый день вспоминал сотника с благодарностью. Вертлявый лопоухий заморыш с растрепанными русыми волосами и невинным взглядом заправского плута оказался не просто смышленым помощником, а самым настоящим самородком. Только учиться всерьез этот самородок ни за что на свете не желал, разменивал свой талант на розыгрыши и пустые фокусы. Стоило лишь на миг ослабить вожжи — и вот она, очередная проделка. Или того хуже: возьмется воздушные замки возводить да за звездами к небесам тянуться — все для нее, для Ивки-сотниковой дочки. И что за дело, что через пару дней девчонка о нем уж и думать позабудет.

— Ладно, гроза чертей, — смилостивился Димитар, — по городу опять без дела болтался, это я вижу. А урок-то выучил?

Звонко кивнул, а потом зажмурился на миг и поставил на стол корзину спелых груш. Димитар взял одну и надкусил — липкий запашистый сок потек по пальцам и подбородку.

— Молодец, — похвалил он ученика, — вкусно.

— Вкусно, — согласился тот. — Как есть груши. На вид груши, пахнут грушами и даже съесть можно. Только насытиться нельзя, потому что это вранье. Ложь вся ваша магия, учитель.

Димитар усмехнулся. Не спеша доел лживую грушу, ополоснулся у умывальника и только потом ответил:

— Магия, мой мальчик, всегда в чем-то ложь, но это не значит, что ложь во всем. Пойдем-ка со мной наверх.

На самом верху башни была смотровая площадка. Раньше, честно исполняя обязанности городского мага, Димитар каждый день поднимался туда и с высоты осматривал окрестности. Но время шло, он старел, а в стране вот уже десять лет не случалось ни войн, ни пожаров, ни больших наводнений. Люди успокоились, перестали остерегаться, и Димитар вместе с ними — вершина башни пустовала по неделям, а иногда и по целому месяцу. Но теперь с ним поселился неугомонный остроглазый Звонко, он и стал бегать сюда каждое утро.

Когда Димитар, пыхтя и отдуваясь, преодолел последние ступени, Звонко уже стоял у ограждения, и ветер трепал его русые вихры. С вершины башни город был как на ладони: прямо внизу Малая площадь, дальше — дома зажиточных горожан, храм и цитадель, при них казенная житница. По правую руку — домишки попроще, лавки и мастерские, по левую — городские укрепления. А за ними, за крепостной стеной, старой и растрескавшейся, за поросшим осотом валом, колыхалась серебряным ковылем бескрайняя степь.

Через степь пролегала граница с соседним королевством. Когда-то давно, Димитар еще помнил это время, короли-соседи, бывало, ссорились, и тогда воины гарнизона спали, не снимая кольчуг, а он, совсем еще молодой, едва покинувший стены академии, по целой ночи просиживал на вершине башни, боясь подпустить врага слишком близко под стены города. Он лично отбил пять или шесть нападений, прежде чем соседи поняли, что граница была и останется неприступной, и сами предложили заключить вечный мир.

Димитар встал рядом с учеником, облокотился на ограждение.

— Красиво, правда?

Звонко не ответил, только кивнул, все также зачарованно глядя вдаль.

— Все это наша родина, мальчик, — продолжал Димитар, — земля, которую бережет магия. Наш король не сильнее других правителей: его армия не многочисленна, казна не бездонна, поля не отличаются ни широтой, ни плодородием. Но мы — великий народ. А все почему? Потому, что нигде в мире нет магии — только у нас.

Звонко только плечами передернул.

— Как магия может сделать народ великим? Наведенным хлебом не накормишь людей, а дождем не польешь посевы — разве что кого обманешь.

— Обманешь! Что ты понимаешь, глупыш!

Димитар шлепнул ученика по макушке и задумался. Что ж, все правильно: разве может один старик сделать из этого мальчишки настоящего мага?

— В академию тебе надо, — постановил он. — Как только оказия в столицу будет — так и поедешь. А я тамошнему ректору письмо напишу.

Давно наступила ночь, а в покоях градоправителя все еще горели свечи. Далибор Отважный спать не ложился: то усаживался в кресло, брал со столика кувшин и, плеснув вина в кубок, выпивал одним глотком; а то снова вскакивал и ходил из угла в угол: восемь шагов до двери — восемь шагов до окна. Дергал занавеси, выглядывал во двор, и все время вертел на пальце гранатовый перстень. Далибор ждал гостя, но то ли гость запаздывал, то ли сам он слишком волновался…

Этого дня он дожидался долго, почитай уже три года, с той самой поры, как на охоте спас короля Грегура от подстреленного медведя. С одним только ножом выскочил против зверя, получил четыре тяжелых раны и прозвище Отважный. Триадцать дней потом пролежал в лихорадке, и все тринадцать дней прибегала к нему Мила — королевна Милослава — благодарила за отца. Ради нее, ради права жениться на королевской дочке и не побоялся Далибор медвежьей ярости. Не то, чтобы ему нравилась глуповатая толстуха с коровьими глазами, но она была у Грегура единственной наследницей, а Далибор — почти никем. Всего достоинства, что хорош собой, смел да драться горазд. Милослава как увидела молоденького красавца-рыцаря, так и голову потеряла, а он сразу смекнул: ну что бы в самом деле не жениться на королевне? Тут тебе и слава, и богатство, а не будешь дураком — так в скором времени и престол. Только понимал Далибор: просто так за безродного король дочь свою не отдаст. И вот, как случай подвернулся, не упустил.

Когда Далибор стал поправляться от ран, когда смог уже обнять Милушку, думал все, сделано дело: будут ему и почести, и награды, и желанная невеста. Думал — да зря. Грегур его, конечно, наградил щедро, и почествовал как положено:

— До смерти, — сказал, — не забуду твоей храбрости, верный мой рыцарь.

И этот самый пыльный городишко у черта на рогах в управление пожаловал. А потом, как провожал на новое место службы, как обнимал по-отечески при всех, на ухо шепнул:

— О Милославе забудь. Не позволю, чтобы всякий смазливый честолюбец ей голову морочил.

А по весне до городка стали доходить слухи, что королевна Милослава просватана за сына восточного соседа…

Тихий стук в дверь прервал горестные воспоминания, и в покои правителя сунулся старый доверенный слуга.

— Мой господин, к тебе давешний бродяга просится, рожа разбойничья. Говорит, ждешь его.

— Пусть войдет, нечего гостя ночью за порогом держать, — велел Далибор и усмехнулся. Вот так, король Грегур, «смазливый честолюбец» себе голову морочить тоже не позволит.

— Выполнил все в точности, господин градоправитель, — сказал ночной гость и коротко поклонился. — Я не промахиваюсь, так что не сомневайся и оплату готовь.

Гостя звали Вукашином, и был он в самом деле разбойник: что по роже — раскроенной надвое старым шрамом, что по делам, за какие честный человек в жизни не возьмется. Ну так что ж? Дело было трудное, деликатное, не каждому по плечу. А честь исполнителя Далибора совсем не заботила, напротив: меньше чести — меньше разговоров.

— Садись, Вукашин, в ногах правды нет, — он указал на кресло, сам выставил на столик кубки и напротив устроился. — Чем докажешь, что королевич мертв?

Разбойник сел, вытянул длинные ноги, руки на груди скрестил.

— Доказывать мне без надобности: сам через неделю-другую увидишь, как только встанут войска его батюшки на твоей границе. А они встанут — ручаюсь головой.

Если встанут — это ничего, это даже к лучшему. Сможет ли убитый горем старик собрать достойную армию? Сможет ли повести ее в бой? А к тому же у соседей нет и никогда не было боевых магов. Так что войны Далибор не боялся, на войну он очень даже рассчитывал. На войну и на победу: теперь, когда жених Милушки мертв, сможет ли Грегур второй раз отказать спасителю и победителю?

— Ну раз так, то держи свою оплату, — Далибор кинул разбойнику кошель и взялся за кувшин, — да и выпей со мной, успех наш почествуй.

Пока Далибор разливал вино, Вукашин вытряс на столешницу монеты и разложил их равными кучками.

— Эй, господин градоправитель, тут ведь только половина.

— Вторую получишь, когда я своими глазами подтверждение увижу.

— Это войну-то? — разбойник недоверчиво хмыкнул. — А то как побьют тебя, с кого я тогда свое серебро получу?

— Как ты не промахиваешься, так и я не проигрываю, — ответил Далибор и поднял кубок. — За удачное завершение.

— За удачное, — согласился гость и одним духом осушил посудину — все же отличное у тебя вино, крепкое…

И тут же, схватившись за горло, в кресло повалился.

— Маловер ты, Вукашин. Говорил же: не проигрываю. Вот я тебе поверил, а ты… эх!

Далибор сгреб назад в кошель рассыпанные по столу монеты, повернул перстень камнем наружу и позвал слугу.

— Прибери тут, а я, пожалуй, спать пойду.

Беда, как всегда и случается, пришла неожиданно.

В тот день у городских ворот несли дозор Радко да Пламен, сыновья сотника Горана старшие братья белокурой Ивки. На закате заметили они верхового, что мчался степью со стороны приграничной крепостицы.

— Ишь, несется… будто черти по пятам гонятся, — проворчал Пламен, прикрываясь ладонью от заревого солнца, — не к нам ли?

— Ясное дело к нам, куда еще? — отозвался Радко. — Хлопот бы с собой не привез, а то чует сердце…

А Всадник все приближался.

Наконец, увидели братья, что конь покрыт кровавой пеной, а человек в плаще черного вестника, верхом едва держится. И в руках его сломанное копье, на котором реет багряный стяг войны.

— Не хлопоты он везет, брат Радомир, а беду. Поднимай людей, зови отца.

Едва доскакал вестник до городских ворот, загнанный конь его издох, да и сам он со стрелой между лопаток прожил недолго. Только и успел сказать, что с востока идет армия, какой никогда здесь не видывали. И что приграничье пало: не сегодня-завтра враг будет у стен города.

В ту ночь никто в городе не спал. Как кликнул Радко сотника Горана, как увидел тот багряный стяг, так велел будить правителя. И Далибор не медлил, тут же собрал совет. Были на совете казначей и лекарь, смотритель тюрьмы и настоятель храма, были старшины цехов и командиры гарнизона. Городского мага, мастера Димитара, тоже позвали. Но никто не знал доподлинно, что за причина подняла на войну соседей? Силен ли враг, много ли воинов в его армии? Можно ли с ними договориться миром или только биться до последней крови? Спросили бы вестника, да тот на лавке лежал мертвый.

Вот и сидели советники до утра, вот и спорили.

Одни говорили, что никто войны не любит, что стоит только выйти навстречу с добрым словом да напомнить соседям о вечном мире, так те сами и повинятся.

Другие боялись: вероломный враг, мол, десять лет силы копил, чтобы теперь все обиды припомнить. Советовали город наглухо запереть да дальше гонца слать, в самой столице просить подмоги.

Третьи же кричали, что не было такого от веку, чтобы враг топтал поля и рушил стены славного города, вспоминали, как сами соседи просили мира и в ноги кланялись.

— Где наши доблестные воины? — кричали они. — Где прославленные боевые маги?! Разве зря горожане честным трудом своим поят их и кормят?! Пусть теперь заплатят за все добром, пусть встанут и защитят!

Наконец поднялся сам градоправитель Далибор Отважный, вскинул руку и, как только затихли советники, заговорил:

— Разве мы крысы, чтобы хорониться в норах? Разве зайцы, чтобы от каждого шороха дрожать? Разве не молодым вином бродит наша кровь, а скисла давно старым уксусом? Нет! Мы — великий народ. Мы — воины, и мы — победители!

Горячо говорил правитель Далибор, сильно говорил, красиво. И сам был красив, силен и молод: плавно перекатывались мускулы на плечах, упруго бугрилась грудь под рубахой, черным огнем горел соколиный взгляд. И поверили ему советники: вот уже вздымаются их сжатые кулаки, вот уже вспыхивают глаза яростью, а в глотках рождается победный клич.

Только мастер Димитар в победу не верил. Потому что много раз воевал и много раз видел, как побеждают: не ясным взглядом и громким криком, и даже не яростью и безумной отвагой, а сильной армией, числом и умением. Или чудом. Не было у города сильной умелой армии, а сам он был так стар, что едва ли мог совершить чудо.

Проснулся Звонко оттого, что в дверь стучали. Хотел встать, одеться, но мастер не велел:

— Спи, мальчик, — приказал, — это за мной пришли, Далибор на совет зовет. А ты — спи.

Но Звонко уснуть не смог. Все думал: что это за совет такой среди ночи?

На другой день мастер возвратился поздно и сразу сел за стол письма писать. Долго писал, дважды мял и начинал сызнова, а как закончил — протянул свернутое письмо Звонке да еще тугой кошель добавил. И сказал:

— При себе спрячь. Доберешься в столицу, найдешь академию, а там письмо вручишь. А денег на первое время должно хватить… Но смотри, если со мной что случится — в городе не оставайся.

— А что с тобой случится, мастер? — испугался Звонко.

Мастер сел на лавку и велел сесть рядом.

— К нам идет враг. Силен ли он, слаб ли? Мы не знаем. Но наш правитель слишком юн и слишком храбр, чтобы разбираться: он решил выйти навстречу и дать бой.

— Но мастер, никто не может победить магию, а в других странах магов нет, только у нас. Помнишь? Ты же сам говорил…

— Все так, мой мальчик, все так… — вздохнул мастер и вытер горстью сухие глаза. — Только я уже давно не тот, что когда-то повергал в трепет армии. Я слишком стар и слаб, магии во мне осталось немного… хватит ли?

— А я? — вскинулся Звонко. — Я же не старый! Возьми меня с собой, я помогу, сумею!

— Нет, — взгляд мага стал строгим, а голос — твердым. — Сила магии велика, может поразить, убедить и защитить. Но тот, кто мнит себя всемогущим, умирает сам. И такая смерть, мой мальчик, неотвратима. Ты еще будешь великим и прославишь наш город, но пока ты — глупое дитя: пользы не принесешь, только зря погибнешь.

И чуть слышно обреченно добавил:

— Там и одного такого хватит.

Обедали молча. В жизни Звонко не помнил такого тягостного обеда: даже шутить и проказничать совсем не хотелось. Потом мастер Димитар собрался, простился, у самой двери напомнил:

— Пока все не кончится из башни — ни ногой! — и ушел.

Остаток дня Звонко провел тише мыши: все сидел, разглядывал книги мастера — их было целых четыре — по слогам разбирал мудреные слова. Как стемнело — лег спать и всю ночь потом вздрагивал, ворочался и просыпался. Снились ему закованные в металл рыцари на конях, идущие в бой пешие ратники, тучи стрел в ослепительном небе. Виделась кровь на камнях, пылающее крыльцо Пегого хряка, чудились жар, копоть и запах гари… мертвые тела соседей и вражеский всадник, увозящий вдаль бездыханную Ивку.

А утром Ивка прибежала сама, живая и здоровая, с раскрасневшимися от волнения щеками, и замолотила в дверь кулачками:

— Звонко, Звонко! Открывай, началось!..

Ивка рассказала, что высланный дозорный издалека разглядел вражескую армию, и правитель Далибор велел своему войску строиться.

— Ах, Звонко! — восторженно шептала Ивка, — Далибор — он такой храбрый, сильный! Видел бы ты, как он на коня вскочил! Меч выхватил, и закричал так: «За мной, герои! Выйдем навстречу и примем бой! Победим, как герои или упрем, как мужчины». Красиво!.. Они ведь победят, правда? Далибор, и отец, и братья… Они победят, такие не проигрывают.

И она вцепилась в передник, всхлипнула, готовая разреветься.

— Не плачь, Ивка, пойдем! — Звонко схватил подругу за руку и потянул на лестницу.

Вверх, вверх! Босые пятки стучат по деревянным ступеням. Следом топочет и шмыгает носом взволнованная Ивка. Быстрее вверх! С вершины башни все видно: и город, и крепостные стены, и степь, до самого горизонта. И можно быть там, с ними, все узнать доподлинно, как есть. Можно принять бой и победить! Или проиграть… Но только не ждать: не дрожать, забившись в угол в полутемной комнате, не рисовать себе страшное про смерть и кровь на камнях, не кусать кулаки, глотая слезы в одиночестве. И вот уже синий клок неба, истертый камень смотровой площадки, резкие молнии ласточек над головой.

Звонко и Ивка выскочили наверх друг за другом, подбежали к ограждению и замерли бок о бок, всматриваясь в горизонт.

— Вон, гляди! — указала на восток девчонка.

Из-за горизонта поднимались вражеские стяги и за строем строй шагали полки, словно серо-стальное море заливало равнину.

— Да как же такое остановишь? — огромные от ужаса глаза Ивки наполнились слезами. — Наша армия… их так мало! Они не смогут… Они все погибнут: отец, братья… и Далибор…

— Нет, — резко оборвал ее Звонко. — Ивушка, надо верить. Смотри, вон они!

Из распахнутых городских ворот шла армия. Первым во главе небольшого конного отряда появился правитель: в серебристых латах и пунцовом плаще, с вьющимися по ветру кудрями и статью настоящего рыцаря. Чуть позади — двое молодцев с горном и знаменем.

— Радомир с Пламеном, твои братья. И Далибор. Нашего правителя зовут Отважным, это ведь не зря. Такие прозвища просто так не дают…

Он говорил еще что-то, утешал испуганную девчонку, но и сам уже понял, как мала, как ничтожна против врага их армия. Вот-вот они сойдутся… и рухнут в пыль знамена, захлебнутся крики, в степные ковыли прольется кровь. И не будет больше дядька Горан грозить ему плеткой, Пламен не рассмеется, Радко не отвесит затрещины. Ивка не вздохнет с улыбкой, глядя на красавца градоправителя…

И мастер Димитар не повторит в сотый раз своему нерадивому ученику: «Мы сильны не числом армии и богатством, но силой нашего духа и нашей магией».

Но разве же это не правда?! Надо только захотеть, только зажмуриться и увидеть…

— Далибор Отважный не проиграет, — твердо сказал он Ивке. — Мы великий народ, а он — наш правитель. Такие, как он, не проигрывают. Никогда.

Звонко вытянул вперед руку, рисуя в летнем мареве образ своих видений, и беззвучно зашептал: «Городские флаги и знамя правителя, трубы и барабаны, мечи и луки… блестящие латы, плюмажи на шлемах, могучие боевые кони… щиты и острые ряды копий…» Ничего не забыть, не упустить даже малости. Цвета: терракота вытертой кожи и переливы вороненой стали, сизые тени воинов и цветные сполохи знамен… Звуки: храп и ржание, глухой стук копыт и звонкая дробь барабанов, лязг оружия, голоса труб и боевой клич, и гулкий ропот, и хлопанье ткани на ветру… Запахи: металл и масло, и лошадиный пот, и пот человеческий, и ярость… и кровь… потом будет много, много крови…

— Вижу я для всех!

Минуты текли за минутами, складывались в десятки, потом медленно становились часами, а армия все шла и шла из ворот небольшой крепости: рыцари в тяжелых доспехах и сомкнутые ряды копейщиков широким полукольцом охватили долину, а по стенам поднялись бесчисленные стрелки с большими луками и мощными арбалетами. Одному горну вторили сотни, и тысяча знамен как одно летели по ветру

И наступающий враг, не в силах одолеть страх, остановился.

Далибор Отважный поднялся в стременах и с восторгом оглядел свою небывалую армию.

— Ай да маг! — крикнул он отставшему Димитару. — А говорил стар, силы и магии не осталось. Но я-то знал: врешь, шельмец. Ничего! Теперь-то им не устоять! Клянусь богом, они дрогнут. А как дрогнут — так и побегут!

А Димитар растерялся. Только что стоял один в чистом поле, лишь двое воинов прикрывали его щитами, и вот вокруг появились люди: конные латники, пешие копейщики, мечники и стрелки… что это? Откуда?

— Это не моя армия! — испуганно закричал он правителю, — Остерегись, господин!..

Но было уже поздно, Далибор не слушал. Он поднял коня на дыбы, взмахнул мечом и закричал:

— За мной, мои воины! Слава и победа ждут нас!

И городское воинство ринулось за своим полководцем, подхватив за собой магическую ложь ничем не отличимую от правды.

И враг дрогнул. Дрогнул и побежал! Знаменосцы роняли стяги, ратники бросились врассыпную. Рыцари разворачивали коней и давили собственную пехоту. Кого-то останавливали свои же люди, кто-то на скаку валился с лошади и умирал не в силах подняться. А тех, кто все же избежал лошадиных копыт и ударов соратников, настигали и рубили воины Далибора Отважного.

— Главное — посметь! — хохотал в угаре боя Далибор, рубил, смахивал с лица кровь и снова бросался в погоню. — Я — посмел! Я никогда не проигрываю!

Правитель был счастлив, счастлива была вся его армия, весь его город: победа, только что казавшаяся несбыточной, сама шла в руки.

А в груди Димитара леденело от страха:

— Звонко-Звонко! Что же ты наделал… спаси тебя бог, глупый мой ученик.

— Видишь? — Звонко закашлялся. Рот наполнился теплым и соленым.

— Вижу! Они побеждают! Звонко, родной мой врунишка, они побеждают! Теперь ты не соврал…

Ивка, вцепившаяся в ограждение, вся вытянулась навстречу битве. Сейчас она казалась такой же ласточкой, как и те, сверху: стремительная, как молния, вспорхнет и полетит. С трудом отдышавшись, он закончил:

— Ну так беги туда, встречай… — и отвернулся, чтобы она не увидела крови на губах.

— Я пойду, конечно!

Девчонка подхватила подол, и ее башмачки дробно застучали по ступеням.

— Будь счастлива, — шепнул но вслед, но она уже исчезла. — Вижу я для всех.

Держи, врунишка, держи свой обман, сколько сможешь. Рано сдаваться: враг бежит, но еще не разгромлен… пусть бежит и дальше, пусть трепещет в ужасе. Пусть ужас настигает его каждый раз, как только помыслит он о войне.

И пусть запомнит Звонку, который умел врать.

Залитый вражеской кровью, но сам веселый и невредимый возвращался Далибор к городским воротам. Сегодня он снова чувствовал себя победителем: не сможет Грегур отказать герою, не сможет Милушка полюбить другого. А там и до короны недалеко. Он не проиграет, недаром он — Далибор Отважный!

А кто этот скорбный старик у его стремени? Ах да, это же городской маг… полезный старикашка. Без него, пожалуй, не было бы победы.

— Почему ты так мрачен, старик? Радуйся! Мы победили!

Но старик, казалось, не слушал. Мелко дрожали бледные губы, а в глазах стоял страх: перетрусил так, что до сих пор не опомнился. Что ж, власть и слава — для молодых и сильных, а старым больше приличествует покой. С этим стариком Далибору хотелось быть щедрым и великодушным.

— Я награжу тебя, проси чего хочешь.

— Коня, мой господин! — взмолился маг. — Ничего не надо, дай мне коня!

— Коня? И всего-то? — Дадибор усмехнулся и, спешившись, передал поводья. — Забирай, он твой.

Маг словно забыл о своих годах и немочах: вскочил в седло и быстрее ветра умчался к воротам крепости.

Димитар задыхался, больные ноги гудели и подкашивались, а сердце тревожно билось в ребра, отсчитывая уходящее время. Лестница Ласточкиной башни казалась бесконечной, но он все шел, торопился вверх, хоть и понимал — поздно.

Звонко лежал у ограждения и ещё дышал, часто и прерывисто. Димитар сел рядом на заплеванный кровью камень, приподнял ученика и обнял, прижимая к груди.

— Что же ты наделал, шалопай непоротый? Я ведь приказывал сидеть тихо. А потом — учиться, в столице. А тут мы бы и без тебя… и так…

Он хотел сказать, что победа того не стоила, что город справился бы и без Звонки, но слова почему-то застревали в горле, а слезы все текли, текли по щекам и никак не кончались.

А Звонко и так все понял.

— Но правда же было здорово, учитель? — спросил он. Голос совсем ослаб, но глаза мальчишки сияли восторгом. — Было так здорово! И ведь это не вранье — мы победили.

Он, наконец, собрался с силами и ответил:

— Победили, Звонко, это правда. И это здорово.

— А теперь, напоследок… я хочу для Ивки, чтобы красиво… Ты мне поможешь, учитель?

Угар боя схлынул.

Далибор так и шел пешим к воротам города. Город ликовал, встречая своего любимца, своего героя и спасителя: уже слышна была музыка и крики приветствий. Но сам он почти ничего не слушал: мысли его были далеко от пыльного городишки у черта на рогах, от людей с их мелкими заботами и прилипчивой благодарностью и даже от нынешней победы. Все это не для него. Его ждала столица: пиры и охота, богатства и почести. Он уже видел, как входит в королевский дворец, и придворные кланяются, пряча завистливые взгляды…

И вдруг остановился.

Из распахнутых ворот с букетом гвоздик выбежала девушка, чистая и сияющая, как мечта, которая даже не обещала сбыться.

— Господин…

Девушка замерла, потупилась, а потом протянула букет и кинулась прочь.

Но Далибор не принял гвоздики, он перехватил тоненькое запястье.

— Кто ты, дитя?

— Йована, дочь сотника Горана…

Жаль, что не королевна, подумал Далибор. И почему королевнам обязательно быть глупыми коровами?