Тайна Руфуса

«О, планета Нибиру — крылатый глаз Дракона на утреннем небосклоне, тебе поем мы песню! В твою честь слагаем Великое слово! Один раз в необъятное количество лет ты появляешься возле Земли, отмечая своим приходом начало новой эпохи. Покайтесь же теперь, нечестивцы! Праведники, возликуйте! Ринется пламя из пасти Дракона, пролетит он беззвучно над землей, и не останется ни одного живого человека, ни одного целого дома. Всё будет тлен! Всё будет прах в годы, когда Нибиру появится на небосклоне!

Тучные стада падут, младенцы лягут поперек животов своих матерей, мужи потеряют семя, и кишки многих людей опустошатся, когда настигнут их крылатые дети-гиганты, спустившиеся с неба. Помните, такова воля Дракона! О ней мы поем эту песню, ей посвящаем Великое слово! Чтобы помнили потомки и через день, и через века, и через много-много лет. Нет ничего ужаснее гнева Дракона. Склоните же головы пред его величием и силой, усмирите свою гордыню и услышьте голос разума. Бойтесь гнева небесного! Трепещите от страха! Ибо в страхе этом нет ничего более правильного: убоявшийся да выживет, воспротивившийся да погибнет.

Эту память и это слово даруем мы нашим потомкам как надежду. За временем страха наступит и время покоя. Исчезнет Дракон с утреннего небосклона, и уйдут вместе с ним его крылатые дети-гиганты. Помните и трепещите! Дракон улетает, чтобы однажды вернуться снова…»

Эти слова были начертаны на глиняной табличке, найденной на территории современного Ирака и датированной приблизительно 18 веком до н.э. Она долго хранилась в запасниках Национального музея в Багдаде как образец причудливых мифов наших предков, но в 2137 году на земном небосклоне появилась планета, которую наши предки назвали Нибиру, и страшное пророчество начало сбываться…

* * *

Летающая доска плавно скользила над золотыми полями чужой земли. Воздух резко пах озоном, и ветер гнал тучи пыли и пепла, дрожащей стеной простиравшиеся к горизонту. После обстрела биобомбами всегда много пыли и вонючего серого пепла. Невидимые лучи разогревают протоплазму клеток, и любая биомасса сжигает сама себя. Древние ангуранцы, не знавшие законов физики, называли это оружие огнем дракона, а существ, использовавших его, считали посланцами богов.

Тарруфа внимательно оглядывал окрестности, выискивая выживших после бомбардировки.

Приятно было думать, что всего семь оборотов назад, когда Мардук достаточно сблизился с Солнцем, чтобы появилась возможность перелететь на соседнюю планету, его отец подавлял восстание ангуранцев, и вот теперь это делает он сам.

Краем глаза Тарруфа заметил непонятное движение на поверхности, и это заставило его замедлить ход летающей доски и пристальнее вглядеться в посеревшую, покрытую тонким слоем пепла землю. Где-то там маленькая ангуранская самка, сама еще детёныш, укачивала кого-то на руках. До острого слуха Тарруфы доносился только сбивчивый, невнятный шепот.

— Спи, медвежонок, усни. Пусть тебе нежные сны с мамой-медведицей звездной и мною такой несерьезной… снятся… в долгой… ночи… — девочка пару раз протяжно всхлипнула, то и дело обрывая свою речь, а затем и вовсе заревела, спрятав лицо в пушистый мех.

Тарруфа приготовился кинуть гранату. Слабые особи — мертвые особи. Так говорила Великая Книга Жизни, и у него не было ни одной причины, чтобы не верить в справедливость подобных строк. Ангуранцы-самцы, защищавшие своих слабых детенышей и самок, гибли самыми первыми. Сильный умирал вместе со слабыми, хотя мог бы попытаться выжить в одиночку. Ну разве это не глупость? Ни одному мардуканскому воину никогда бы не пришло такое в голову. Ведь право жить принадлежит сильным!

Тарруфа выдернул чеку и, как следует размахнувшись, метнул ручную гранату. Прицелился он хорошо — та упала всего в паре шагов от плачущей маленькой самки.

— Ой! — подняв лицо от плюшевого медвежонка, девочка обернулась на звук и во все глаза уставилось на гранату. Полупрозрачная капсула с блуждавшими внутри голубыми искорками таила в себе смерть. — Только не это! Руфус, берегись!

Вскочив на ноги, ребенок метнулся в сторону, но было уже поздно. За спиной девочки беззвучно щелкнул спусковой механизм, и волна невидимых лучей понеслась к своей цели. Запаниковав, она запоздало начала размах — смерть уже коснулась ее тела, превращая живые ткани в прах. Исчезли ноги, живот, спина, а рука все еще продолжала тянуться в небо в безнадежной попытке отбросить плюшевую игрушку как можно дальше от взрыва. Ясные голубые глаза в последний раз подернулись влажной пеленой, позволяя двум слезинкам скатиться по щекам, и в следующую секунду исчезли вместе с рукой.

Ветер, поднимавшийся от размеренного маха крыльев зависнувшей на одном месте доски, развеял ту жалкую горстку пепла, которая осталась от ангуранской самки. На земле лежал целехонький плюшевый медведь. Глупо было не знать, что, в отличие от нее, ему не грозят невидимые лучи.

— Руфус? — полувопросительно произнес подлетевший к месту, где остался лежать медведь, Тарруфа, и поднял с земли испачканную пеплом игрушку.

На вид этот плюшевый медведь был самым обыкновенным. Тогда Тарруфа просканировал его спектральным устройством, рассчитывая найти внутри что-нибудь ценное, но и там не обнаружилось ничего, кроме полиуретановых шариков наполнителя. Почему же тогда маленькая самка так отчаянно пыталась спасти его, если это самый обычный плюшевый медведь, которых на Ангуране сотни тысяч, если не миллион?

На поясе запиликала рация, и Тарруфа механическим движением сунул игрушку за ленту накладного клапана своих штанов, чтобы скорее ответить на вызов.

— Прием. Как слышите? — донесся искаженный радиопомехами сигнал базы.

— Прием. Слышу отлично, — Тарруфа как следует приладил к штанам плюшевого медведя и теперь был готов выполнить любое поручение.

Связист сообщил, что треснула скорлупа, и Тарруфа стремглав бросился к кораблю.

* * *

Оживленный гул голосов, доносящихся с Площадки Рождений, подстегнул его, будто нейронной плетью, заставив бежать еще быстрее. Тарруфа испустил протяжный стон. Только не это! Лучше бы ему родиться слугой, чем стать первым воином, опоздавшим на Площадку Рождений в день появления на свет своего преемника.

В большой зал с амфитеатром для зрителей Тарруфа ворвался на грани издыхания и, не оглядываясь по сторонам, ринулся вниз, к нагретому золотистому песку, где лежали драгоценные яйца.

— Итак, наступило время подведения итога для второй кладки этого оборота. Из сорока шести яиц: проклюнувшихся — сорок два, детенышей, не сумевших добыть себе мясо — девятнадцать, добывших один кусок и заслуживших тем самым стать членами нашего общества — восемь. Теперь особо отличившиеся! — ведущий сделал паузу, которая была так необходима Тарруфе, чтобы с задних рядов, отчаянно расталкивая зрителей локтями, пробиться к краю площадки. — Добывших два куска — одиннадцать. Почтим их уважительным рыком! И… и нельзя не отметить особо героев сегодняшнего дня, добывших себе по три куска мяса. В этой кладке их четверо. Невероятная удача! Как же я завидую будущим отцам, находящимся сейчас на краю площадки!

Тарруфа затравленным взглядом обвел Площадку Рождений. На золотистом песке валялись осколки разбитой скорлупы, только пара-тройка яиц на вид казалась целой. Оставшиеся без мяса детеныши выводили протяжные трели, выгибая кверху голову и опасно обнажая горло. Их более удачливые собраться активно клацали челюстями, размалывая на куски нежнейшее парное мясо. И тех и других объединял ужасный голод.

Тарруфа внезапно вспомнил, как отец рассказывал ему, что раньше мардуканцы не организовывали специальных Домов Рождений и не давали детенышам мяса. Отцы приходили позже, забирая себе тех, кто выжил после кровавой братоубийственной бойни. Впоследствии королевы решили использовать слабых детенышей в качестве слуг.

— Сегодня право первого выбора принадлежит многоуважаемому Керру Тарруфе. Почтим его приветственным рыком! — благодаря словам ведущего, внимание большинства присутствующих обратилось на Тарруфу. — Он с отличием сдал экзамен на зрелость, в возрасте 2 и 3/16 оборота победил в поединке Керра Сифтара, унаследовав его титул и должность военачальника, и победоносно завершил подавление пяти последних ангуранских мятежей.

— Я возьму вот этого! — прервав ведущего, рассыпающегося в комплиментах, произнес Тарруфа. Его палец указывал на детеныша, добывшего себе всего один кусок мяса. Пока взрослые были отвлечены беседой, тот украдкой кормил другого детеныша своим мясом. Тот смог совладать с первобытным чувством голода. У Тарруфы ослабли и чуть позорно не затряслись коленки, когда он представил себе силу воли и величину разума этого маленького существа.

— Этого? — в голосе ведущего вместе с недоумением смешалась откровенная неприязнь.

Собравшиеся в зале зрители недовольно зашипели с трибун. Тарруфа, внимательно оглядев толпу, пару раз недоуменно моргнул внутренними веками, не до конца понимая, в чем дело.

— Этот детеныш добыл себе целых четыре куска мяса, но затем… — ведущий глубоко вдохнул и, мастерски разыгрывая неподдельное страдание, произнес, — раздал их другим, как если бы был рожден им прислуживать. Поэтому, пока еще есть время, может, вы согласитесь переменить свое решение?

— Четыре куска?! Он, правда, добыл четыре куска? — ошарашено выдавил из себя Тарруфа. Он сам, будучи несмышленым детенышем, смог добыть всего два, и это чуть не стоило ему левого глаза.

— Что толку в четырех кусках, если в итоге у него остался один? — ведущий презрительно фыркнул, и зрители на трибунах поддержали его слова одобрительным рыком. — Итак, кого вы выбираете вместо него?

— Никого, — ответ Тарруфы был непреклонным, но он на всякий случай его повторил: — Никого.

Ведущий сдержанно кашлянул и вытаращил глаза, как бы говоря этим остальным, ну и бывают же на свете идиоты, но обострять и без того напряженную ситуацию не стал.

— Право второго выбора принадлежит Сурру Гиббену. Кого же выберет он?

Облегченно выдохнув, Тарруфа больше никого не слушал. Манипулятор выхватил с Площадки Рождений его сына и на раскрытой четырехпалой ладони подвез к краю. Поймав на себе сосредоточенный взгляд, Тарруфа заглянул детенышу в глаза, но, оказалось, только за тем, чтобы пропасть в их янтарной желтизне навсегда.

— Грру? — вопросительно пискнул неворожденный, разрушая очарование встречи с родителем. Его рука с мягкими неокрепшими коготками потянулась к бедру Тарруфы и что-то сцапала оттуда.

Взрослый непонимающе моргнул и чуть не оторвал себе головной гребень, когда увидел в руках своего сына медвежонка.

— Грру? — повторил детёныш, принимаясь радостно тискать плюшевую игрушку.

— Руфус? Он тебе понравился? Ты не хочешь его съесть? — в голосе Тарруфы слышалось смятение.

— Ведите его уже кормить! — внезапно набросился на него ведущий. — Я понимаю, радость встречи и все такое, но за вами уже образовалась очередь. Освободите манипулятор!

Пристыженный Тарруфа взял детёныша на руки и отправился к выходу. Не так он представлял себе этот день. Но ни ведущий, ни ангуранская игрушка не смогли отравить радость от приобретения сына. Только подумать, четыре куска! И смог побороть чувство голода!

* * *

Вместе со статусом отца Тарруфа наконец-то обрёл своё счастье, которое заключалось в постоянной заботе о малыше. Признаться, в первые двенадцать суток он почти не спал, а только и делал, что кормил преемника свежим мясом, смазывал его шкуру маслом и купал. Тарруфа не знал, как выразить свой восторг — ту неуловимую грань, когда жизнь превратилась для него в Жизнь с большой буквы, а всё потому, что маленькое существо сказало своё первое «грууу».

Переживания Тарруфы теперь были далеки от зачисток местности, установок связи, обхода периметра и прочих военных операций. Всё это отодвинулось назад, затерялось в памяти, вытесненное житейскими хлопотами. Купание ребёнка, прогулки по саду, натирание маслом невероятно тонкой и нежной шкуры под почти сонное сопение уставшего малыша и забавное шевеление пяточкой при щекотке — все эти нехитрые события разом заполнили его жизнь, вытеснив из неё одиночество.

Мальчишка рос здоровым и любознательным, опережая по уровню развития многих из своей кладки, но Тарруфе казалось: он восхищался бы им, даже если бы тот не достиг никаких значимых успехов.

По обычаю ребёнку нужно было дать имя, начинающееся со второй половины имени отца. Тарруфе хотелось придумать что-нибудь необычное для своего мальчика, но фантазия у наставника оказалась небогатая. Перебрав все существующие слоги и отвергнув откровенно провальные варианты, как «Руфспоук» или «Руфоуш», Тарруфа оказался близок к тому, чтобы сдаться.

Выручил его несчастный случай. Кто-то украл ангуранского плюшевого медведя, без которого преемник не мог заснуть. Малыш долго ходил по комнатам и выводил протяжно: «Луфус, ты хге?», — пока не обошел их все. Затем он забрался к Тарруфе на колени и тихонько заплакал. Глупая по сути своей кража, и воришка попался почти сразу — им оказался мальчишка из кухонной прислуги, — но она навела Тарруфу на мысль, и он решил назвать преемника «Руффунсо», переиначив на свой лад ангуранское имя медвежонка.

На церемонии Наречения, когда маленькому Руфу исполнилось 3/16 оборота, собрался почти весь род Керр. Многие были недовольны тем, что Тарруфа в столь юном возрасте 4 и 1/16 оборота взялся за отцовство. Особенно те из родственников, кто помнил Сифтара. Последнему никак не могли простить трех загубленных преемников, которых он убил в ритуальных поединках. По мнению большинства, всё это было от раннего отцовства.

Тарруфа вполуха слушал их болтовню. Ничто не могло испортить ему праздника. Пожалуй, только ангуранская игрушка, с которой маленький Руфа не расставался с момента выхода с Площадки Рождений. Тарруфа просто не мог не ревновать к этому куску синтетического меха и полиуретановых шариков.

Полагали ли производители, что с помощью мардуканских технологий их товар просуществует без малого шестьсот семьдесят пять ангуранских лет и будет выглядеть при этом как новенький?

По мнению Тарруфы, лучше бы этот комочек меха истлел и рассыпался в пыль. Оставалась одна радость — ребёнок рос и вскоре должен был забыть о медвежонке, променяв его на тренировки с копьем и обучение языку.

* * *

К середине первого оборота Руфа заговорил, и почти сразу же выбило Тарруфу из привычной наезженной колеи. Нет, ну правда, что это были за вопросы?

Например, в один из вечеров, когда они выбирались из своего подземного дома с уютным садом на поверхность планеты, желая полюбоваться видом звездного неба и трёх сопровождающих Мардук лун, мальчик казался необычайно тихим и как будто подавленным.

— Почему королевы такие злые? — внезапно спросил маленький Руфа, задумчиво постукивая задней лапой о пол.

— Зл-л-ые? Корол-л-евы? — Тарруфа едва не потерял дар речи от изумления. И откуда только мальчишка понабрался этих ангуранских словечек?

— Да. Они убили моего настоящего папу, — в голосе ребёнка прозвучала непритворная скорбь, заставившая наставника вздрогнуть.

Тарруфа всегда считал настоящим отцом себя, а не какого-то там неизвестного мардуканца, оставившего в одной из королев своё семя. Он растил мальчика с момента вылупления из яйца. Так почему же он вдруг стал не настоящий?!

Загнав эти переживания глубоко во внутрь, Тарруфа ответил едва заметно дрожащим голосом:

— Но, Руфа, королевы в этом не виноваты! Так заложено природой, что отец умирает, даря жизнь своему потомству.

— Хм… а у анкулансов разве не по-другому? — ещё не выговаривая все слова, особенно такие сложные, как «ангуранцы», Руфа смотрелся по-детски милым и непосредственным, заставив сердце наставника сжаться от умиления.

— Нет. Да. То есть… — разум Тарруфы пребывал в смятении, — ангуранцев создали мы, поэтому природа над ними ххммм… получается, что не властна.

— А почему, если мы создали анкулансов, мы не можем изменить себя? — задал вопрос Руфа и подобрался к наставнику ближе, буквально пожирая его в эту минуту взглядом.

— Мы устроены гораздо сложнее ангуранцев, — вздохнул Тарруфа, утирая взмокшие от нервного напряжения щеки платком, — и живём приблизительно в пятьсот раз дольше.

— И всё равно королевы злые! — упрямо произнёс Руфа, принимаясь нервно стучать хвостом.

— Почему?! — гребень на голове Тарруфы ожил, возмущённо встав торчком.

Для любого мардуканца королевы были священны. Они несли продолжение роду, и умереть в их объятиях считалось огромной почестью.

— Они жалеют для маленьких мяса, когда те появляются на свет, — невозмутимым тоном произнёс мальчик, будто подписывая приговор, и выдал носом обиженную трель.

— Наоборот, королевы велели давать новорождённым мясо, чтобы те в приступе голода не сожрали своих братьев, — покачал головой Тарруфа и снова отёр щёки платком. Он никак не мог понять, почему, пытаясь убедить Руфа в одном, с каждым ответом на вопрос всё больше убеждал его в обратном.

— Тогда почему одному ребёнку один кусок? А не много? А? — мальчик подался чуть вперёд, предчувствуя свою победу в разгоревшемся споре.

— Хм… посмотри, кажется, звёзды начали падать! — Тарруфа использовал старый родительский трюк, но это оказалось лишь временной передышкой.

Прошли еще 2/16 оборота. У маленького Руфы отвалился хвост, и теперь его звали не иначе, как Руффунсо. Тарруфа отправил его в школу рода Керр. Там мальчишка достиг определенных успехов, став первым в классе и победив в соревнованиях по метанию копья в своей параллели. Им восхищались и гордились, и только Тарруфе, как отцу, каждый вечер доставался едва ли не допрос с пристрастием.

— Почему, чтобы стать взрослым, я должен буду убить тебя? — как-то раз спросил Руффунсо, вернувшись с занятий по обращению с оружием.

— Потому что к тому времени я передам тебе все свои знания и опыт и стану для общества бесполезным, а ты наоборот будешь молод и полон сил. И готов отдать их для дальнейшего процветания Мардука, — ответил Тарруфа и улыбнулся.

— Но ты дорог мне. Я не хочу тебя убивать! — с вызовом произнёс преемник.

— Может, еще и не хочешь быть военноначальником? — Тарруфа склонил голову набок и лукаво подмигнул мальчишке, вынудив того смущенно прикрыть глаза нижними веками.

— Но разве я сам не могу этого заслужить? — в голосе Руффунсо прорезались жалобные нотки.

— Можешь, убив меня во время поединка, — помня самого себя в этом возрасте, наставник произнёс эти слова максимально категорично, одной фразой отрезая дальнейшие возражения.

— Нет, не так, а… ну… — мальчишка не сбирался сдаваться так просто, — пройдя экзамен? Есть же экзамен на общую физическую подготовку, на обращение с оружием, на бег и на много чего ещё. Почему нет экзамена на военноначальника?

— Потому что твой экзамен — это я. Моя задача обучить тебя всему, что может потребоваться. И времени у меня для этого добрая половина твоей жизни.

— А когда ты убил своего наставника, — Руффунсо никогда сознательно не пользовался словами «папа» и «отец», — разве ты не чувствовал горечи?

— Понимаешь… — Тарруфа прикрыл глаза внутренними веками, погружаясь в воспоминания, — Сифтару было тогда 10 и 3/16 оборота. Он пережил трёх своих преемников и, я думаю, сам хотел умереть.

— Хотел умереть? Почему? — преемник изумленно вытаращил глаза.

— Мы живём очень долго. А при желании жили бы почти бесконечно: и десять, и двадцать оборотов, — но за это время, хоть наши тела и не изнашиваются, приходит моральная усталость. Собственное существование больше не приносит радости.

— И тогда берут себе преемника? — Руффунсо был потрясён. — Но, наставник, разве ты устал от жизни и хочешь умереть?

— Нет. Наоборот, до твоего появления в моей жизни я, считай, и не жил вовсе. Ты мне очень дорог, Руфа, — Тарруфа ласково погладил мальчишке надбровные дуги и отправил переодеваться.

Позже они ещё не раз возвращались к этой теме. Тарруфа, как мог, готовил преемника к Ритуальному Поединку. Раз за разом терпеливо втолковывал он ему вековую мудрость предков. Что это необходимая стадия взросления. Что его существование со временем начнёт связывать Руффунсо по рукам и ногам. Что он скоро станет в его жизни лишним и совершенно ненужным. Что два ножа нельзя вложить в одни ножны, и многое другое. Но преемник просто отказывался его слушать.

Когда Руффунсо окончил школу рода Керр и начал готовиться к экзаменам в главную военную академию Мардука, его вопросы стали ещё более неудобными. Он достаточно подрос, чтобы уяснить, как устроен мир, в котором он живет. Во главе стояли королевы-самки, решающие проблему воспроизводства. Совет старейшин, куда уходили самцы, пережившие нескольких своих преемников, следил за накоплением и производством новых знаний. Совет военачальников, по одному от каждого главного рода, которых было шестнадцать, занимался военным делом. Градоначальник и его помощники отвечали за снабжение. И никто не мог вмешиваться в дела другого, даже если те шли из рук вон плохо.

— Разве это правильно? — с недоумением и даже некоторой обидой спрашивал Руффунсо.

— Замечательное устройство! Тут каждый профессионал в своем деле, — возразил ему Тарруфа. — И пусть, к примеру, градоначальнику или одной из королев кажется со стороны, что я делаю что-то не так, но за моими плечами стоит опыт моих предков. Постороннее мнение не всегда является объективной оценкой происходящего.

— Нет, ну а представь себе такую ситуацию, — Руффунсо сердито нахмурился. — Одна из королев внезапно воспылает к тебе страстью. По закону ты должен бросить все дела и уйти в Комнаты Соития. Тогда я, как преемник, должен буду занять твоё место. Но я не смогу заменить тебя!

— Тогда тебе назначат в советники одного из военноначальников другого рода, — невозмутимо ответил Тарруфа. — Вместе вы справитесь.

— Но он не заменит тебя! — преемник со злостью ударил кулаком по столу. — Вы же не одинаковые: не унифицированные и не взаимозаменяемые!

— Зато он даст необходимые тебе знания и опыт, — Тарруфа тяжело вздохнул. — И это будет лучше, чем ничего.

— Хорошо, тогда другой вопрос, — Руффунсо откинулся на спинку кресла и принялся выбивать пальцами на столешнице тревожный ритм. — Почему королевские яйца получаются, только если королева за 1/16 оборота до беременности и во время неё питается золотом?

— Всё просто. Этот химический элемент необходим для формирования женских половых органов у зародыша.

— Но ведь золота на Мардуке никогда не было. Я специально посетил музей минералов, чтобы уточнить этот вопрос. Откуда тогда появились первые самки?

— Эмн… я никогда не был силён в истории, но… — Тарруфа снова тяжело вздохнул. В последнее время тяжелые вздохи вошли у него в привычку. — Есть легенда, что когда-то очень давно, около семидесяти тысяч оборотов назад, на Ангуране появились наши далёкие предки, которые затем развивались, но были почти полностью уничтожены «чудовищами, спустившимися с неба на огненном шаре». Нависшая над нашими предками угроза сильно их сплотила. Они сумели пробраться на корабль чудовищ и сбежать на нём на соседнюю планету. Если сопоставить с этими событиями время, когда у Ангура появился свой спутник, а за «огненный шар» взять упавшую комету или астероид, то легенда может иметь под собой реальные основания. Но, Руффунсо, это не более, чем гипотеза.

— А что же тогда случилось с теми чудовищами?

— Вероятно, они погибли, — Тарруфа равнодушно пожал плечами.

— И никаких следов их пребывания на Ангуране не осталось? — с каждым словом голос Руффунсо звучал недоверчивей.

— Нет, но ученые нашли следы других рас, предположительно созданных ими на подобие того, как мы сами создали современных ангуранцев, — задумчиво пробормотал Тарруфа, кое-что припоминая.

— Им тоже требовалось золото?

— Не знаю. Легенды ничего не говорят об этом.

— Тогда почему мы продолжаем жить, словно в ожидании атаки? Почему среди детенышей отбираем самых агрессивных? Почему не позволяем себе есть досыта, когда мяса у нас в достатке? Почему целыми днями тренируемся сражаться, будто война наступит уже завтра? С кем? Кого мы так боимся? Мифических чудовищ?

— Руффунсо!

— Что, Тарруфа? Скажешь, это не так? Тогда почему, чтобы занять твое место, я должен пойти на убийство? Разве не потому, что миром правит сила, а к силе стремится захлебнувшийся в паническом страхе разум? Да, мы боимся, но уже сами забыли кого. Может быть, ангуранцев? Вот кто в большей степени развит и…

— И уничтожен! Нашим оружием и нашей техникой, — вскипел Тарруфа. — А все потому, что мы не расслабляемся. Мы совершенствуемся. И устройство нашего общества идеально!

— Но это…

— И никаких возражений! Достаточно! — Тарруфа указал пальцем на дверь. — Иди готовиться к экзаменам!

Руффунсо яростно сверкнул глазами и вышел, на последок как следует хлопнув дверью.

Эти разговоры сильно огорчали Тарруфу, но однажды поздно вечером Руффунсо постучался к нему в дверь, и, войдя, остался стоять у порога. По опущенным к полу глазам и нервному покачиванию с пятки на мысок Тарруфа решил было, что преемник в чем-то провинился. Но тут он заговорил:

— Слуги говорят, что самцы могут спариваться друг с другом и не умирать. Это правда?

— Да. Обычно первый раз происходит после того, как отпадет хвост, но до того, как на голове прорежется гребень, — едва сдерживая рвущуюся наружу радость, произнёс Тарруфа и внутренне возликовал. Он так ждал этого часа! Когда его малыш придёт к нему с этим вопросом, когда попросит стать его учителем в деле столь интимном, что связывающие любовников узы оставались навсегда, даже после смерти.

Внезапно, совершенно некстати, перед глазами Тарруфы всплыл его первый раз с Сифтаром, с этим дряхлым равнодушным Сифтаром, который как будто питался его юношескими порывами, выпивая их без остатка, и ничего не давал взамен. Нет! С Руффунсо всё будет совершенно иначе. Он щедро поделится с ним запасенным теплом в сердце, что копилось долгие шестнадцатые доли оборота. Он отдаст ему больше, чем Руффунсо сможет принять. Заставит захлебнуться в удовольствии и просить ещё. Он…

Но очередной вопрос преемника оборвал ход мысленных рассуждений Тарруфы.

— А как это происходит? — как можно решительнее произнёс Руффунсо, изо всех сил стараясь при этом скрыть свою неуверенность.

— Тебе требуется описание процесса или ты хочешь сразу познать это на практике? — делая вид, что не понимает чужих желаний, Тарруфа украдкой улыбнулся. О, этот сладкий миг! Если бы можно было растянуть эти ускользающие мгновения до бесконечности! Тарруфа до конца жизни был бы счастлив.

— Описание, — ответил Руффунсо и нервно сглотнул.

— Если коротко, то место, где раньше находился хвост, остаётся крайне чувствительным к прикосновениям и при проникновении пениса другого самца в выводящий испражнения канал, возникающее трение рождает импульсы, которые затем поступают в головной мозг…

— А если простыми словами? — со скорбной миной на лице попросил Руффунсо.

— Может, я лучше покажу? — Тарруфа аж подался вперёд, произнося эти слова. Сердце в груди предательски ныло, сладко сжимаясь в предвкушении того, что должно было произойти совсем скоро.

— Нет, я обещал, что первым сделаю это с Мауром, — вздохнув, произнёс преемник и виновато отвёл взгляд. — Прости.

— Что? — Тарруфа изумлённо уставился на Руффунсо, не в состоянии поверить в услышанное. — С Мауром? Это вообще кто?

— Слуга дома Керр. Мы с ним из одной кладки. У него необычного цвета глаза, — сбивчиво затараторил Руффунсо, поняв, что его отказ прозвучал слишком резко.

— Я хочу побыть один, — еле выдавил из себя Тарруфа, почти падая в кресло. Силы внезапно оставили его.

* * *

С того дня поведение Руффунсо коренным образом изменилось. Он начал избегать встреч с Тарруфой, чаще запирался один в своих комнатах, несколько раз даже пропустил занятия и при этом увеличил потребление пищи в четыре раза, что по всем параметрам свидетельствовало о затяжной депрессии.

Отношения наставника и преемника стали весьма холодны. Тарруфа чувствовал себя преданным. Обида того дня пустила в его душе глубокие корни. Тарруфа подчинил всё свое существование этому ребенку не для того, чтобы получить в ответ неблагодарность! И уж тем более отказ!

«Я обещал, что первым сделаю это с Муаром», — слова Руффунсо раскалённым буром ввинчивались во все мысли Тарруфы, мешая ему есть и спать. За 1/16 оборота глава дома Керр осунулся и порядком исхудал. До этого насыщенный травяной цвет его шкуры поблёк до болотного, став на вид каким-то серым и склизким. Плечи опустились, а все раздумья свелись к тому, что Руффунсо должен поплатиться за то, что пренебрег его чувствами.

Наконец, когда натянутые до предела нервы Тарруфы уже были готовы лопнуть, он увидел в окне странную картину: Руффунсо, крадучись, словно вор, пересёк их сад с огромным подносом свежего мяса и, через непродолжительное время вернувшись, загрузил еще порцию с горкой, а затем снова куда-то отправился. Заинтересовавшись, Тарруфа спустился вниз.

Так, прячась в собственном саду за стволами деревьев, Тарруфа проследовал за преемником до самого убежища: над вырытой землянкой из драгоценнейших пальмовых листьев, выращенных в недрах планеты благодаря огромному труду агротехников и светоэнергетиков, был грубо сложен шалаш.

— Я принёс тебе ещё еды, — из-под земли донесся шепот Руффунсо.

— Спасибо! Я так проголо…

— Так-так, кого это ты здесь от меня прячешь? — отогнув загораживающий вход широкий пальмовый лист, сказал Тарруфа и спрыгнул на земляной пол.

— Наставник! — лицо преемника исказилось от ужаса.

— Нет! — кто-то испуганно пискнул и спрятался за фигурой Руффунсо.

Тарруфа лишь зло ухмыльнулся.

— Дай, угадаю. Может быть, это тот самый Маур? Его ты предпочёл мне! Своему наставнику.

— Не совсем, — Руффунсо отрицательно мотнул головой и отвёл взгляд.

Тарруфа был готов разорвать его на части своими собственными руками. Нет, ну где это видано? Преемник спит с кем угодно, но не со своим наставником! Расскажи кому — не поверят!

— О! Так ты нашел себе и второго любовника? Чудесно! Просто чудесно! — ядовито выплюнул Тарруфа, прожигая преемника взглядом.

— Нет. Это, и правда, Маур, но…

— Я самка, — выглянув из-за плеча Руффунсо, произнесла Маур. — Но только не совсем… я… хм… не такая, какими бывают самки обычно.

— Ох, неужели? Самка. А ничего «умнее» вы не придумали?

— Наставник! Она говорит правду. Я сам в этом убедился! — с горячностью влюбленного идиота воскликнул Руффунсо.

— Интересно, каким же образом?

— Посмотри, тут наши яйца, — Руффунсо отодвинул полог и сделал приглашающий жест рукой, — целых восемнадцать штук. Неплохо для первой кладки. Не правда ли?

— Хм, — Тарруфа подошел, потрогал затвердевшую скорлупу, постучал по ней и вынужден был признать, что это действительно были яйца. Может быть, только меньше по размеру, чем обычные. — И кто же их отец? Не помню, чтобы в последнее время до меня доходили вести о чей-либо смерти.

— Я отец.

— Пф! Не смеши меня… — Тарруфа едва не расхохотался.

— Но это правда! Я их отец, а Маур моя самка, — более чем серьезно сказал Руффунсо.

На какое-то мгновение Тарруфа почти ему поверил, но нет! Этого просто не могло произойти. Нет, не могло!

— Ну а я разговариваю тогда с ожившим мертвецом, — хмыкнул наставник и оскалился.

— Почему вы не слышите нас? Почему не желаете верить своим собственным глазам?

— Потому что этого просто не может быть. Ты не можешь быть самкой, а он — отцом этой кладки яиц, — Тарруфа перевёл палец от неё к яйцам и обратно.

— Мы тоже вначале сомневались, но потом проверили архивные отчеты. В последнее время золото перестало быть дефицитным продуктом. Следить за его количеством стали не так бдительно, как прежде, и потихоньку, маленькими партиями, золото стало пропадать.

— Хмм, подумаешь.

— Представь, сколько золота нужно съесть королеве, чтобы выносить королевское яйцо. А теперь подумай. Если перед каждой кладкой ты держишь в уме необходимое количество и ешь меньше, чем нужно для рождения новой королевы, тогда золотого обода, окольцовывающего яйцо, не появляется. И до отваливания хвоста никто не в состоянии отличить самки от самца её же возраста!

— Маловероятно, но допустим.

— И съедать отца тоже не обязательно. Маур, конечно, была очень голодна сразу после зачатия и весьма прожорлива после, но кусок свежего мяса оказался для нее более аппетитным, чем я. Так что… — Руффунсо набрал в легкие побольше воздуха, — наши законы давно устарели. Как только из яиц вылупятся мои дети, я…

— Но они не вылупятся.

— Как? Почему? Да вот же они! Что ты такое говоришь, наставник?

— Случайное появление одной самки — это ещё простительно. Но роду Керр нельзя иметь свои собственные кладки. У нас нет на этого никакого морального права. Многие отцы оборотами ждут своей очереди, чтобы обзавестись преемником, а вы…

— Не отцы, а наставники. Не путай, пожалуйста, эти понятия. Отец у них я. — Руффунцо облизнул языком пересохшее нёбо. — Ты представляешь? Я отец!

— Я тоже! И если яйца не будут уничтожены, остальные пятнадцать родов ополчатся против нас! Вылупление детенышей приведёт к расколу и вызовет смуту. Каждый захочет иметь свою собственную самку. Начнётся междоусобная война!

— Но разве это не прекрасно?

— Что? — Тарруфа разинул рот от неожиданности.

— Появится прецедент, и тогда… — Руффунсо мечтательно улыбнулся — наше общество изменится. Оно разобьёт свою закостенелую скорлупу и, как новорождённое существо, выберется наружу.

— Пока я глава рода Керр, этого не будет. Я пришлю слуг, чтобы они разбили яйца. Не перечь им! — Тарруфа развернулся и маршевой походкой, чеканя каждый шаг, направился к выходу.

Двое за его спиной обменялись отчаянными взглядами.

— Стой! Embrassa daiego! Я вызываю тебя на площадку для поединков! Здесь и сейчас! — выкрикнул ему в след Руффунсо.

При этих словах земля ушла из-под ног у Тарруфы. Вот оно как! Значит, он мешает. Значит, ему пора уйти. И почему? Потому что он решил сохранить мир и процветание Мардука ценой жизни восемнадцати зародышей? Разве это цена?

— Вызов принят! Daiegon kusbassa! — отбросив в сторону сомнения, зло выплюнул наставник и сжал кулаки.

Тарруфа показалось, что он лишь на мгновение прикрыл глаза, как уже в следующее под его ногами был песок площадки для поединков. Слова открыли портал, и вот они здесь. Стоят друг напротив друга с копьями наперевес. Вверху возвышаются ярусы пустой арены. Тишина такая, что слышно собственное дыхание.

Что ж, медлить он не будет. Руффунсо дважды разбил ему сердце!

— Наставник, я хо…

— Защищайся! — одновременно со словами Тарруфа сделал выпад. Наконечник копья просвистел в каких-то сантиметрах от груди преемника: он целился в сердце.

— Клянусь, я этого не хотел! — прохрипел Руффунсо, восстанавливая равновесие. Он успел ускользнуть от смерти в последние секунды. Но Тарруфа, казалось, его совсем не слушал, продолжая нападать и тесня его с каждым шагом к борту арены.

— Клянусь, я не заслужил такого преемника! — зло прорычал наставник, обманным движением копья отвлекая чужое внимание. Следующий удар пришелся в ключицу: мог бы и в шею, но Руфунсо, не успев защититься, подставил плечо.

— Я всё равно люблю тебя! — перехватывая копьё в правую руку, почти плача, произнёс преемник. Левая повисла вдоль туловища безжизненной плетью.

— Любишь? Откуда ты только набрался этих ангуранских словечек!? — зло прошипел Тарруфа и, не останавливаясь, продолжил схватку, больше похожую на избиение новорождённого. Руффунсо был слишком юн и неопытен, чтобы выйти против него.

— Я люблю тебя. Эти слова были написаны на игрушке. Медвежонок. Руфус. Ты назвал меня в честь него, — не пытаясь защищаться, а просто выговаривая наболевшее, Руффунсо отступал назад, к борту арены, куда его целенаправленно теснил наставник.

На секунду Тарруфа вспомнил ангуранскую самку, отчаянно спасавшую медвежонка. Так вот, в чём была тайна игрушки: не внутри и не в материале, — а в словах, вышитых на мехе.

— Пф! Ну не глупость ли ты городишь?! — Тарруфа коротко рассмеялся, а затем сделал удачную подсечку, сбившую преемника с ног. — Я назвал тебя в лучших мардуканских традициях, используя второй слог собственного имени в качестве первого.

В попытке предотвратить падение Руффунсо подставил копьё, и его древко с оглушительным хрустом сломалось, оставив в руках молодого ящера лишь куцый наконечник.

— Ну что, будешь продолжать драться? — с усмешкой произнёс Тарруфа, занося копьё для последнего удара.

— Нет, — прошептал Руффунсо, склоняя подбородок к груди и словно съёживаясь в один маленький комочек плоти.

— Тогда прощай, — помертвевшим голосом произнёс Тарруфа и со свистом вогнал копье в землю.

Нет, он и в этот раз он целился противнику в грудь. И это было странным, что сейчас прямо перед его лицом находилось лицо мальчишки, а где-то внизу живота неотвратимо нарастало жжение. Как? Когда? Покачнувшись, Тарруфа отступил назад.

— О, нет! Наставник! — дрожащими руками Руффунсо подхватил его и осторожно опустил на землю.

Тарруфа вгляделся в наполненные слезами глаза, не узнавая в них своё отражение. Как он мог быть так слеп? Неужели это он привёз на Мардук бомбу замедленно действия, которая уничтожит привычный ему мир? Его сын… игрушка… Мардук — постепенно в сознании Тарруфы складывалась чётко прослеживаемая цепочка событий. Он словно видел, что произойдёт дальше.

— Я не хотел… Клянусь! Это… — Руффунсо с ненавистью и отчаянием смотрел на свои окровавленные руки, — этого не должно было произойти. Ты мне… как отец… и Маур… и кладка.

Тарруфа набрался смелости и посмотрел на рану. Из его живота торчал обломок копья. Попади он чуть выше или ниже, задел бы жизненно важные внутренние органы, а так… выходило, ему суждено будет умереть от потери крови.

— Я был так глуп. Ослеплён надеждой, — Руффунсо обхватил его крепче, укладывая к себе на колени. — Мне казалось, что достаточно появиться Маур и кладке, и всё сразу станет хорошо. Что мы построим новый мир, лучше прежнего. Что мы научимся у ангуранцев любить. Но ты… ты открыл мне глаза. Я слишком наивен, чтобы стать новым главой рода Керр. Я лишь приведу самых дорогих мне мардуканцев к гибели. И я… Ты нужен мне, отец. Прости, что так долго не…

— Воды, — сдавленно прошептал Тарруфа, прерывая чужую речь, пусть и идущую от всего сердца. Ему нужно было время подумать.

— О, хорошо! Я принесу воды, отец. Только не умирай! — Руффунсо осторожно переложил его с колен на землю. — Ты нужен мне, чтобы поднять восстание. Твой опыт и знания, твоя поддержка. Без тебя я не стою и битой скорлупы яйца. Пожалуйста! Только не умирай!

— Воды, — хрипло повторил Тарруфа, и преемник, наконец, оставил его, уносясь куда-то в другой конец арены.

Закрыв глаза, Тарруфа постарался отвлечься от жжения в животе. Это казалось невероятным, но ни он, ни ведущий не поняли сути. Там, на Площадке Рождений, когда маленький Руфа поделился мясом. Ведущий решил, что эта слабость, Тарруфа — что сила воли. Но теперь он знал: это была доброта. Ещё одно глупое ангуранское слово! Такое же, как и любовь. Бессмыслица!

Что это за мир такой, о котором всё время кричит Руффунсо? В старом всё просто и понятно, у каждого есть дело. В новом — королевы ставят под угрозу выживание всей расы в угоду своим прихотям. В старом Тарруфа должен был умереть здесь, на золотом песке арены, а в новом он будет жить, ведь Руффунсо об этом позаботится. Сейчас он принесёт воды, поднимет его на руки и отвезёт в их дом. Там будут врачи. Руффунсо скорее всего соврёт им, что это был пробный поединок или что-то ещё. И да, в старом мире Тарруфа уже давно будет гнить в недрах Мардука, тогда как в новом встанет по правое плечо будущего лидера мятежников. Вопреки проигрышу на арене, он останется нужным.

Ох, всё это было так сложно для понимания! Тарруфе нравился его простой и понятный старый мир. Он не хотел его ни на что менять. Пальцы, вторя желанию своего хозяина, сомкнулись у основания копья и потянули. Сейчас, пока Руффунсо здесь нет, Тарруфа вытащит древко и больше ничем не останавливаемая кровь свободно выльется из раны. Его смерть наступит быстро.

— Не смей! — Тарруфа услышал отчаянный вопль с другого конца арены и понял, что опоздал. — Не смей этого делать! Ты нужен мне! Как ты этого не понимаешь?!

Уверенные руки Руффунсо скинули с древка его ослабевшие пальцы и, обмакнув платок в воду, поднесли к сухим губам.

— Я всё понимаю, — прошептал Тарруфа и открыл глаза. — Ты мой сын, хоть это не я вдохнул в тебя жизнь. Возможно, ты ошибаешься, и мы все… Пожалеем об этом… Но я хочу… Разделить с тобой твою судьбу…

Он почувствовал под своей спиной руки сына, который впервые назвал его отцом, почувствовал, как плывет под его внезапно непослушным телом земля, и удовлетворённо подумал: всё правильно. Решение было принято, и не имело значения, какой ценой они заплатят за это.

Поверхность арены мерцала, отражая сияние трех лун, и в полной тишине мардуканской ночи наступала новая эра.