Стеклянное сердце

Давным-давно в одном королевстве жили-были король с королевой. Жили счастливо, любили друг друга, а вскоре во дворец пришла новая радость: королева родила сына-первенца!

Столица гуляла неделю, в фонтанах вместо воды било вино из королевских погребов, а столы на площадях ломились от яств с королевской кухни.

Король, по обычаю, сам показал новорожденного принца подданным, и те согласились, что более прекрасного младенца свет не видывал. Имя наследнику престола выбирали всем миром — каждый мог написать свой вариант на бумажке и бросить ее в огромную золотую чашу на площади перед дворцом. Вечером чашу уносили в Главный зал, и герольд торжественно зачитывал венценосным родителям имена, а малыш-принц лежал тут же, в золотой колыбельке.

Каких только имен ему не предлагали! И обычные — «Джон», «Джек», «Питер», и вычурные — «Фелисьен» или «Арчибальд», а были и совсем уж несуразные! Например, «Мудиблап» или «Препочус». Можно было подумать, что кто-то решил оскорбить принца, но эти имена всего лишь означали: «Мудрый и Благородный Правитель» и «Прекрасный Повелитель Чудесной Страны». В общем, выбор богатый.

Поток имен не прекращался. Каждый, будь он простым слугой или высоким лордом, желал испытать судьбу, чтобы потом с гордостью говорить: «Это я дал нашему принцу такое чудесное имя!»

Король с королевой уже начали думать, что зря все это затеяли. Назвали бы по традиции, и дело с концом! Подумаешь, был бы еще один Филипп. Всего-то сто пятьдесят четвертый.

Но малышу удалось-таки избежать чести пополнить собой ряды королей-Филиппов. И вот как это произошло.

В один из вечеров герольд достал из золотой чаши клочок бумаги до того непотребного вида, что сам покраснел от стыда. Бумажка в его руках оказалась измятой, засаленной, рваной, к тому же, она расточала убийственный аромат нафталина, от которого замертво попадала вся моль в округе. Бедный герольд, громадным усилием воли удержав громогласный чих, развернул клочок дрожащими руками и прочел имя, написанное корявым почерком: «Чи…Чижык».

Наступила тишина. Герольд, до которого с опозданием дошло, что именно он произнес, побледнел, покраснел, судорожно вздохнул, уже представляя свою голову на плахе — и все-таки чихнул, да так громко, что хрустальные подвески на люстре отозвались тоненьким звоном.

Следом за ним неожиданно чихнул король. Потом королева. Через минуту чихал уже весь зал, и это несколько разрядило обстановку.

— Читай дальше! — прочихавшись, приказал Его Величество.

Бедняга торопливо выхватил из чаши следующий листок, на котором, слава всем богам, стояло вполне приличное имя «Шарль», и тут… случилось страшное. Наследник престола, до сих пор мирно посапывающий в ворохе одеялец, вдруг разревелся. Вернее, он открыл крошечный ротик и завопил так оглушительно, что несчастные подвески просто зашлись звоном.

Королева, король и куча нянек отважно бросились к колыбельке, но младенец, завидев их лица, взвыл еще громче. Не помогало ничего. Ни погремушки, которыми трясли над его головой. Ни уговоры. Ни угрозы. Ни даже расшнурованный корсаж королевы, которая вздумала сама покормить сына. В ответ сын стиснул крошечные кулачки и повысил тональность вопля.

С люстры упала подвеска и разлеталась по паркету осколками хрусталя.

— Может быть, — шалея от собственной дерзости, пролепетал из-за спин герольд. — Может, Его высочество хочет, чтобы его назвали… ну… «Чижиком»?

На последнем слове голос его угас до шепота, но младенец внезапно замолчал. И улыбнулся.

— Сдаюсь! — поспешно объявил король. — Пусть будет Чижик, только бы не кричал больше.

Принц торжествующе засучил ножками и издал басовитое гуканье.

На пол с обреченным звоном свалилась еще одна подвеска.

Так наследник престола получил имя. Для будущего короля почти неприличное — ну что это такое, в самом деле, «Его Величество Чижик!», но ничего не поделаешь. Тем более, малышу оно шло — мальчишка был весь такой верткий, глазастый и со смешным белобрысым хохолком на лысой голове.

Словом, король с королевой были счастливы. Только вот счастье, увы, оказалось недолгим.

В один из дней придворный лекарь, осматриваюший новорожденного, привел с собой коллегу. Потом еще двоих. Потом в спальне королевы, где стояла колыбелька, собрался целый консилиум медицинских светил.

— Что случилось? — встревожились родители. — Наш малыш заболел?!

— Успокойтесь, ваши величества, — ответствовал придворный лекарь. — Ваш сын здоров. Но…

— Что?! — разом выдохнули король с королевой.

Лекарь замялся. Оглядел коллег в поисках поддержки, сурово нахмурил седые брови и, наконец, огласил вердикт:

— Государь, боюсь, у вашего сына стеклянное сердце.

— Стеклянное сердце? — повторил ошарашенный король. — Как это? Что такое?

— Это значит, что оно очень хрупкое, — еще больше хмурясь, пояснил лекарь. — Может разбиться в любой момент. От любого пустяка. От обиды, огорчения, а уж если принц доживет до возраста юности и полюбит — тогда ему точно конец. Любовь для него letalis absoluta, иными словами — смертельна.

— Но что же нам делать? — пролепетала королева, растерянно глядя на безмятежно спящего сына. — Это можно вылечить?

— К моему сожалению, лекарства не существует, — развел руками лекарь. — Как врач я могу лишь посоветовать…

— Что? Говорите же!

— Удалить ребенка в безопасное место. Создать такие условия, при которых он испытывал бы минимум душевных страстей. В этом случае Его высочество, возможно, проживет дольше…

Делать нечего — король с королевой, погрустив и посетовав на судьбу, все же решили последовать совету лекаря. И когда принцу Чижику исполнилось полгода, его увезли из дворца на самую окраину королевства, в башню посреди лесной чащобы. С малышом отправились доверенные слуги, которые должны были растить его, воспитывать и следить, чтобы ребенок испытывал как можно меньше чувств.

И побежали дни, один за другим, складываясь сначала в недели, потом в месяцы, и, наконец, в годы. Принц подрастал, превратившись из младенца в милого мальчугана, а затем — в весьма красивого юношу. Правда, красота его была странной. То ли из-за стеклянного сердца, то ли еще по какой причине, но Чижик и сам выглядел хрупким, только тронь его — разобьется. У него была удивительно тонкая кожа, сквозь которую на запястьях отчетливо просвечивали ниточки вен; легкие волосы цвета чистого льна и глаза, как две капли дождя — прозрачные, серые.

Он рос смышленым, но воспитатели его строго следили, чтобы в руки принцу не попалось ни одной книги, ни одной сказки, баллады или песни, в которых говорилось бы о любви. Любовь в лесной башне была запретной темой, Чижика берегли от нее, как фарфоровую статуэтку берегут от ударов. Принца учили алгебре, геометрии, астрономии, физике, сухим столбцам исторических дат, и государственному праву. Ни рисования, ни танцев, ни игры на музыкальных инструментах — все, что несло на себе отпечаток страсти, безжалостно изгонялось. Около башни даже птицы не пели.

Так прошло много лет. И, быть может, однажды принц Чижик, как и следовало ожидать, превратился бы в короля Чижика… если бы три года спустя после того, как его отправили в башню, королева не родила бы еще одного сына. Совершенно здорового крепкого бутуза с обычным сердцем. На этот раз экспериментировать с именем не стали — назвали, по доброй традиции, Филиппом.

И чем старше становился младший принц, тем чаще жалел отец-король, что он не старший. В самом деле, правитель должен быть сильным! А если его сердце может разбиться от любой тревоги? Как он будет отдавать приказы? Защищать страну?

В конце концов, король решился рассказать о своих сомнениях королеве. Та выслушала, вздыхая и промокая уголки прекрасных глаз вышитым платочком. А потом тихо проговорила: «Вы совершенно правы, супруг мой. Вы должны заботиться о своем народе, а я — о своем сыне. Трон принесет ему безвременную кончину…Лучше пусть живет в своей башне, но живет».

И в тот же день обрадованный ее словами король назначил своим преемником младшего сына, принца Филиппа.

Прошло еще шесть с половиной лет.

Старый король, простудившись на охоте, скончался, и на престол, согласно его воле, взошел младший принц, став Его Величеством Филиппом Сто пятьдесят четвертым.

Он, кстати, даже не подозревал, что у него есть брат. Знакомить их не стали — «во избежание ненужных потрясений».

И все бы ничего, но…

Но в один из осенних вечеров, когда в лесу бушевала буря, в башню принца Чижика постучалась юная принцесса, чью карету непогода застала в дороге.

Она была прекрасна, как и положено принцессам. Удивительно ли, что Чижик влюбился?

То есть он, конечно, не знал, что такое любовь. Но ему хотелось смотреть на принцессу. Говорить с ней. Просто быть рядом. Всегда. Она казалась ему самым удивительным существом на свете!

Буря не стихала еще три дня, и все это время принц ни на шаг не отходил от своей гостьи. Принцесса томилась скукой — он рассказывал ей о движениях планет и созвездий, или вспоминал интересные случаи из учебника по юриспруденции. Надо ли говорить, что девушка была не в восторге от подобного времяпрепровождения?

Когда через три дня на небе вновь засверкало солнце, она тут же собралась продолжить путь. Принц Чижик был в отчаянии. Он не хотел, он не мог ее отпустить!

«Ваши чувства льстят мне, — сказала в ответ принцесса, нетерпеливо сжимая перчатки. — И вы хороший человек, но… Но я, в общем-то, уже помолвлена. С королем Филиппом Сто пятьдесят четвертым».

«С моим братом?!» — воскликнул принц Чижик, которому слуги все-таки рассказали о рождении у его отца второго сына.

«Но у Его Величества нет братьев», — ответила принцесса, и уехала.

Принц Чижик смотрел из окна своей башни, как ее карета выезжает на дорогу…скрывается за деревьями…вот только золотая дверца мелькнула сквозь поредевшую листву…вот и она исчезла. Стук копыт затих, остался только шелест падающих листьев.

Принц отвернулся от окна, сделал шаг… и упал на колени, пронзенный острой болью в груди.

Как и предсказывал лекарь, его стеклянное сердце не выдержало любви.

Еще шесть лет спустя.

Над лесом вновь ревела буря. Внизу, у корней гигантских деревьев, было относительно тихо, но холодные струи дождя все-таки проникали сквозь полысевшие к осени кроны. Маленький ярко-красный фургон, который тащила пара уставших лошадей, продвигался вперед все неохотней. Было ясно, что до наступления темноты в ближайшую деревню ему не добраться.

— Н-но, голубчики! — прозвучал сквозь свист ветра охрипший голос возницы. — Шевелите копытами! Вы что же, собрались к здешним волкам на ужин?

Будто отвечая, буря взвыла сильнее. Или это не буря?

Лошадки испуганно захрапели, и налегли на упряжь, из последних сил прибавляя ходу.

Фургон затрясло на ухабах, изнутри послышались охи и сдавленные проклятия.

— Нас не бережешь, поберег бы декорации! — возмутился минуту спустя сварливый женский голос. — Только-только ведь расплатились!

— Волкам твои декорации без надобности, — отозвался возница, вновь подстегивая коней. — Или ты хочешь дать для них вечернее представление?

— Да тебе только перед волками и выступать! — не осталась в долгу старуха.

— Жак, Каролина, не ссорьтесь!

Красное полотнище, расписанное вихрастыми солнцами, откинулось, и наружу выглянула молодая девушка. Отнюдь не красавица — слишком смуглая кожа и жесткие черные волосы, выбившиеся из-под капюшона неровными прядями, слишком большие нос и рот… Однако ее темные глаза были живыми и блестящими, в них светились ум, сердце и доброе лукавство.

Морщась от холодных капель, девушка схватилась рукой за плечо возницы и приподнялась, оглядывая окрестности.

— Смотрите! — почти сразу воскликнула она. — Что это там такое?

Действительно, чуть в стороне между стволами виднелись стены какого-то здания.

Дороги к нему не было, или она давно заросла, но Жак все равно поворотил лошадей. Такую ночь лучше провести под крышей.

Когда фургон пробрался через заросли, глазам странствующих комедиантов предстала башня. Вернее, то, что от нее осталось — почти развалины, плотно увитые плющом.

— Куда это ты нас завез? — ворчливо поинтересовалась старая Каролина, не торопясь вылезать. — Небось, в разбойничье логово?

— Какие разбойники? — хмыкнул Жак, спрыгивая с передка и беря лошадей под уздцы. — Да отсюда даже совы, и те сбежали!

Он оказался не так уж неправ — сов в башне не обнаружилось, зато там вольготно устроились летучие мыши, поднявшие при виде незваных гостей возмущенный писк.

Конюшня на заднем дворе оказалась полуразрушена, поэтому Жак завел лошадей прямо в нижний зал башни.

— Надеюсь, хозяин, кто бы он ни был, нас тут не застанет, — ухмыльнулся он и потащил к черной пасти камина покрытый паутиной стул.

Вскоре мрачный зал впервые за долгое время ярко осветился — помимо заплясавшего в камине пламени, гости зажгли все свечи, которые смогли найти, и устроили себе ужин за длинным столом.

Труппа была небольшой: Жак, персонаж трагический или комический, смотря по тому, какой нужен, Каролина, игравшая старческие роли, смуглокожая танцовщица Джая, белокурая Анна — лирическая героиня, и Люсьен, герой-любовник, благородный рыцарь, ангел на сцене и демон за кулисами. Он был хозяином фургона и главой труппы, остальным актерам приходилось волей-неволей ему подчиняться.

В тот вечер Люсьен был особенно раздражен. Он планировал заночевать в деревне, чтобы назавтра успеть на паром через реку. Ведь скоро день рождения здешнего короля, и глупо было бы прибыть в столицу, когда хорошие места уже разобраны!

В конце концов, он так довел всех своими придирками, что бедные актеры сбежали спать. Забираться дальше зала они не решились, и Жак устроился рядом с лошадьми, Анне отдали стонущую от ветхости тахту, а Люсьен еще раньше забрал себе единственное уцелевшее кресло. Старой Каролине пришлось укладываться на лавке у стены. Джае, некстати засмотревшейся в огонь, ничего не досталось.

— Ну и ладно, — беспечно махнула рукой она. — Пойду, поищу что-нибудь в другой комнате!

— Только далеко не забирайся, — предупредила Каролина. — Мало ли, какая нечисть тут водится!

— Тьфу на тебя, — возмутился Люсьен. — Что за бред к ночи? Совсем из ума выжила?!

— Я не буду забираться далеко, — пообещала Джая и поспешно направилась к лестнице на второй этаж.

Вскоре она пожалела, что не догадалась захватить с собой свечу — многие ступеньки были разрушены. Один раз девушка едва не упала, отшатнувшись от пронесшейся над головой летучей мыши, и только сноровка танцовщицы помогла ей вовремя ухватиться за перила.

Ох! А все двери на площадке второго этажа заперты! Подергав за ручки, Джая постояла немного, решая, не вернуться ли ей — и на полу можно поспать, если устроиться ближе к камину! Но вдруг там, наверху, все-таки есть что-то подходящее?

И девушка, подобрав подол платья, стала осторожно взбираться дальше.

Выше, выше… На этот раз ей повезло — из-под неплотно прикрытой двери на ступени падал тусклый луч света.

Наверное, ветер разорвал тучи, и на небе показалась луна…

Толкнув тяжелую створку, Джая робко шагнула в незнакомую комнату.

Кончено, никакой нечисти тут не было. Просто брошенные хозяином покои. Луна, и вправду пробравшаяся сквозь тучи, освещала ряды книжных полок, стол, и — то, что нужно! — кровать. Покрывала, конечно, все в пыли, но если их сбросить на пол и лечь, укрывшись плащом… да еще разжечь маленький камин… то ночь она проведет по-королевски.

Джая уже повернулась, чтобы спуститься вниз за огнем, но тут под окном что-то блеснуло. Любопытная девушка подошла поближе.

— Боже, какая красота… — невольно вырвалось у нее. — И кто же посмел это сделать?!

На полу блестело разбитое на три части стеклянное сердце. Все они лежали рядом, словно кто-то пытался вернуть целостность пострадавшей вещи. Лунный свет, окунаясь в прозрачное стекло, рождал в его глубинах причудливо изломанные тени.

Не решаясь прикоснуться, Джая опустилась рядом на колени…Она отразилась в осколках, но в следующее мгновение отражение исчезло. Из глубины стекла на танцовщицу глянуло лицо незнакомца.

Тихо вскрикнув, она отшатнулась, вскочила на ноги, творя охранный знак, попятилась к выходу…

На луну вновь набежали тучи, комнату затопила темнота, но разбитое сердце продолжало слабо светиться призрачным, пульсирующим светом.

Джае показалось, оно зовет ее…

Чувствуя, что вот-вот потеряет сознание от страха, девушка развернулась и быстрее лани понеслась вниз по лестнице, не обращая внимания на коварные ступеньки. Она вбежала в нижний зал, метнулась к камину, едва не налетев по дороге на кресло Люсьена.

— Ну что такое? — недовольно пробормотал тот, поднимая голову. — Что ты носишься посреди ночи? Мыши испугалась?

Джая молча покачала головой. Глядя на знакомое сердитое лицо, она понемногу успокаивалась, но объяснять Люсьену бесполезно — поднимет на смех.

— Трусиха, — констатировал антрепренер, и вдруг, кряхтя, поднялся.

— Чего стоишь? Давай, забирайся, — мрачно махнул он опешившей Джае и пошел в угол за лошадиной попоной, чтобы расстелить ее на полу.

Возразить девушка не решилась. Да и не хотелось, если честно — ноги ее едва держали, так что она с благодарностью забралась в большое кресло, и свернулась там, словно котенок. Сердце все еще колотилось, но понемногу, слушая тихое дыхание спящих вокруг друзей и потрескивание огня в камине, Джая успокоилась и заснула.

Холодно… как холодно, всегда, даже летом, даже у самого жаркого пламени — все равно холодно. И пусто. Хоть завой по-волчьи на луну. И никого рядом. Жалкие, перепуганные куклы. Готовы на что угодно ради своей шкуры. Даже лгать, что любят своего короля. Как меня можно любить? Я ведь чудовище. А они все равно лгут. И вот если раскрыть эту их ложь, если наказать за нее — вот тогда становится чуть теплее. Но ненадолго.

Боже, почему мне так холодно?

Джая проснулась от собственного судорожного всхлипа. Серые рассветные сумерки медленно заполняли зал, огонь в камине почти погас, и она на самом деле замерзла под тонким плащом… Вот только этот холод вряд ли имел что-то общее с приснившемся ей кошмаром. Тот холод шел из самого сердца. Нет — из пустоты на месте сердца.

Приснится же такое… Вздрагивая, Джая выбралась из кресла, потянулась, разминая затекшее за ночь тело. Все еще спали. Люсьен с головой накрылся плащом, только пара золотых локонов разметалась снаружи. Осторожно обойдя его, танцовщица поворошила угли в камине, и задумчиво посмотрела в сторону лестницы. Она не любила поворачиваться спиной к собственным страхам. Надо еще разок заглянуть в ту комнату, иначе кошмары так и будут ее преследовать. Тихо ступая, девушка пересекла зал и поднялась наверх. Постояла на последней ступеньке, вглядываясь в проем двери…Судорожно вздохнула, и быстро перешагнула порог. Ничего не изменилось. Покрывала на кровати все так же покрывала пыль, и разбитое стеклянное сердце тускло блестело под окном. И ничего в нем больше не отражалось, кроме самых обычных вещей — потолка, края ветхой гардины, подола ее собственной юбки… Не особенно понимая, зачем это делает, Джая вынула из-за корсажа платок, и, собрав осколки с пола, бережно завернула их в мягкую ткань. «Попробую склеить, — решила она. — Глупо оставлять тут такую вещь, пусть и испорченную».

— Джая! — взлетел снизу громкий вопль Люсьена. — Где ты шляешься, глупая девчонка?!

— Иду! — Джая быстро сунула сверток в карман платья и побежала вниз по лестнице.

— Где тебя носит?! — едва завидев ее, взорвался антрепренер, который по утрам всегда просыпался в отвратительном настроении. — Встала раньше всех — так приготовила бы завтрак! По твоей милости мы опоздаем!

Но на паром они успели, и это отчасти развеяло мрачное настроение Люсьена. Он даже снизошел до того, чтобы рассказать своим актерам пару баек о здешнем короле. По его словам выходило, что правитель Вириды — сущий изверг.

«Ледяной король» — вот как его называют! — рассказывал антрепренер. — Он никого не любит, и не знает жалости — за малейший проступок виновного ждет казнь. Его жестокость дошла до того, что он велит казнить даже за ложь! Говорят, у него нет сердца».

«Зачем же мы тогда к нему едем?!», — испугалась Анна.

«Глупышка, — презрительно хмыкнул Люсьен. — Мы едем вовсе не к нему, мы едем в его столицу! Жестокий или нет, но люди будут веселиться, а мы — их веселить, поняла?»

Анна робко кивнула, а Джая подумала, что на таком «веселье» много не заработаешь. Что за радость от праздника, если именинник злой и бессердечный тиран? Кто захочет радоваться рождению такого короля?

Однако она ошибалась. Столица гудела в предвкушении гулянья, и труппу бродячих артистов приняли на ура. Они все-таки опередили конкурентов, и потому заняли самое выгодное место — Главную площадь. Теперь Люсьен с блаженной улыбкой пересчитывал выручку. Дела шли просто отлично! Народ валом валил посмотреть на танец Джаи с факелами и кинжалами, ужимки Жака и Каролины вызывали оглушительный смех, а при виде Анны мужская часть зрителей разражалась восторженными воплями. Женская часть предпочитала одаривать ахами и охами великолепного Люсьена, чем несказанно льстила его самолюбию.

В самый день торжества погода с утра испортилась. Влажный ветер пригнал тяжелые тучи, и они повисли над городскими крышами, грозя в любую минуту пролиться дождем. Люсьен ругался, на чем свет стоит, и актеры благоразумно старались держаться от него подальше. Джая, отговорившись тем, что ей нужно купить новый платок, сбежала на рынок. Она бродила между празднично украшенных рядов, любуясь выставленными безделушками. Здешние мастера делали удивительные вещи из стекла… Может быть, стоит обратиться к одному из них с просьбой склеить сердце? Сама девушка, как ни пыталась, не смогла этого сделать. К гладким прозрачным сколам не приставал ни один клей, и осколки так и лежали в ее сундучке, завернутые в ткань.

«Если сегодняшнее представление пройдет успешно, — загадала Джая, осторожно возвращая на прилавок изумительной красоты стеклянную брошь. — То у меня обязательно получится его починить!»

К вечеру тучи рассеялись. Закатное солнце окрасило их остатки тревожно-багровым светом. На улицах стали зажигаться яркие фонарики. Разодетые горожане покидали дома, закрывали лавки, столица наполнялась веселым гомоном и громкой музыкой.

Люсьен лихорадочно метался по маленькой деревянной сцене, следя за установкой декораций.

Развернувшись в очередной раз, он едва не столкнулся нос к носу с хорошо одетым мужчиной, без разрешения поднявшимся по деревянным ступенькам.

— Эй! Вы что тут делаете?! — напустился на него антрепренер, не обращая внимания на знаки, которые подавала ему Джая: она узнала в посетителе придворного, приходившего на днях смотреть их спектакль.

— Вы — мэтр Люсьен Партэ? — спросил незнакомец, не обращая внимания на гневно тычущий ему в грудь палец.

— Да, это я! А вы, сударь, извольте покинуть сцену! Вы меня слышите?!

— Его Величество король пожелал увидеть ваше представление, — невозмутимо ответил придворный.

Люсьен осекся, застыв с изумленно открытым ртом. Джая прямо-таки видела в его голубых глазах стремительную работу мысли: опасность! Выступать перед королем, о котором ходят такие слухи — это очень опасно! Но вот если ему понравится… тогда можно забыть о корявых медяках и раскисших дорогах! За такие представления платят золотом, и любой лорд почтет за честь пригласить к себе труппу, развлекавшую короля!

— Мы с благодарностью принимаем предложение Его Величества! — спустя секунду, согнулся в поклоне антрепренер.

— В таком случае, вам помогут перенести декорации и установить их во дворце, — посланник короля кивнул и удалился.

А у Джаи, глядевшей ему вслед, невесть отчего вдруг сжалось сердце.

И вот они во дворце. Маленькая труппа бродячих актеров, волей случая вознесшаяся над своей привычной долей. Джая с любопытством озиралась вокруг: столько роскоши! Она, родившаяся и выросшая в дороге, даже не представляла, что есть на свете такие места. Золото, белый, красный и черный мрамор, хрусталь, полуночный бархат портьер, и снова золото, золото, золото…

Зал, где им предстояло выступать, выглядел громадным даже сейчас, когда в нем еще почти никого не было. А уж когда сюда набьется народ… Джая поежилась, но тут же, поймав донельзя перепуганный взгляд Анны, расправила плечи и храбро улыбнулась. В конце концов, они же мастера своего дела! Они обязательно справятся.

Вскоре новая сцена была готова. Прячась за расшитым занавесом, актеры с любопытством и страхом ожидали появления короля.

Зал понемногу заполнился роскошно одетыми кавалерами и дамами. Джая услышала рядом сдвоенный завистливый вздох — Анны и Люсьена — и только усмехнулась про себя. Разве в таком «сооружении» станцуешь? В нем и ходить-то страшно!

Высоко и чисто пропели трубы. Гости засуетились, выстраиваясь по бокам прохода к изящному трону, стоявшему на возвышении. Парном возвышении, как отметила наблюдательная танцовщица. А вот кресло-то только одно…

Потом ей стало не до праздных умозаключений.

Потому что распахнулись позолоченные двери в дальнем конце зала, и через них вошел…

— Его Величество король Вириды Чижик!

…как?! Джая, не сдержавшись, прыснула, и тут же заработала болезненный тычок от Люсьена.

— Молчи, если не хочешь, чтобы мы все оказались на виселице! — прошипел ей в ухо антрепренер.

Девушка быстро кивнула, понимая, что позволила себе лишнее. Но как тут не засмеяться?! Король — и вдруг Чижик! Словно маленькая пичужка…

Правда, уже в следующую минуту ей пришлось убедиться, что с пичужкой правитель Вириды ничего общего не имел. По проходу стремительно шагал высокий, очень худой человек, с ног до головы одетый в черное. Его льняные волосы падали на плечи небрежными локонами, а глаза, когда он на миг скользнул взглядом по кулисам, показались танцовщице двумя осколками дымчатого стекла. Очень острыми осколками. И еще… привыкшая к языку тела, Джая совершенно не могла «прочитать» этого человека. Он двигался, как… как кукла-марионетка, получившая свободу! Ломкими, скупыми, скованными движениями, словно не вполне доверяя собственному телу. Может, король болен?

— Очнись! — выдернул ее из задумчивости яростный шепот Люсьена. — Где ты витаешь?! Нам сейчас выступать, и ты знаешь, что будет, если мы ему не понравимся!

«А надо ли было соглашаться? — раздраженно подумала про себя танцовщица. — Уж как-нибудь не пропали бы и без королевских подачек!»

Но отступать было поздно.

Им еще пришлось ждать, пока собравшиеся гости произнесут свои велеречивые поздравления, причем каждый из них явно желал оказаться где угодно, только не в этом зале под пристальным, ничего не выражающим взглядом короля. Тем не менее, они старались. Они были неплохими актерами, пожалуй, даже смогли бы заработать, выступая на сцене. Или не смогли бы.

Потому что король со смешным именем и лицом фарфоровой куклы им не поверил. Ни одному. Ни на грош.

Ох, боги милосердные, помогите бедным комедиантам!

Не помогли.

Для представления перед королем Люсьен выбрал старую, много раз игранную труппой пьесу. Она всегда имела успех. Публика, наблюдая за перипетиями страстной любви и ненависти героев, то смеялась взахлеб, то пускала слезу, а в финале некоторые особо чувствительные дамочки картинно падали в обморок.

Но до финала на сей раз не дошло.

Пьесу прервали примерно на середине, как раз в разгар коронной сцены Люсьена: когда он, покинутый неверной возлюбленной, произносит пылкий монолог.

— Достаточно! — прозвучал, словно удар хлыста, голос короля. — Меня тошнит от этой фальши. Уведите их.

На Люсьена было жалко смотреть. Анна, вскрикнув, упала в настоящий обморок на руки мертвенно бледному Жаку. Старая Каролина, сжавшись у кулис, трясущимися губами бормотала молитву.

Джая видела, как от дверей через толпу молчаливых придворных, к ним спешат стражники. Это что, все правда? И только потому, что этому извергу не понравилась пьеса…

— Впрочем, постойте, — в последний момент, когда верзилы в черном уже окружили несчастных, снова заговорил король. — Вон ту, смугленькую, отпустите. Она хотя бы танцевала честно.

Глаза Люсьена, вспыхнувшие безумной надеждой, погасли. Анна, поднявшая было голову, разрыдалась, уткнувшись в плечо Жака, Каролина сгорбилась еще больше…Джая, в одиночестве оставшаяся стоять на опозоренной сцене, растерянно смотрела вслед друзьям…

Неужели их уже не спасти?!

— Подождите! — услышала она свой крик. — Стойте! Ваше Величество!

Птицей порхнув с подмостков, она метнулась к трону и раньше, чем ее успели задержать, упала на колени у ног короля.

— Ваше Величество! Умоляю, выслушайте меня! Если вы их отпустите, я…

Она осеклась, подавившись словами под презрительным взглядом. Стоя на коленях, танцовщица смотрела на короля снизу вверх, впервые видя его лицо вблизи. Почему оно кажется ей знакомым?! Все равно она совершила страшную ошибку. Никого она не спасет. Этот человек, это коронованное чудовище с ледяным сердцем и ее отправит на смерть, за то, что посмела перечить!

— Ну же, — по бескровным губам скользнула холодная улыбка. — Что же ты замолчала, девушка? Что ты можешь предложить в обмен на жизни своих друзей?

— Танец Огня, — твердо сказала Джая, глядя ему прямо в глаза. — Я станцую для вас Танец Огня, Ваше Величество.

Она услышала, как сдавленно охнул Люсьен. Как взволнованный шепот пронесся по толпе придворных. Танец Огня! Танец, станцевать который решится хорошо, если одна из тысячи танцовщиц! Танец, требующий, чтобы сердце танцующей было жарче, чем сам огонь. Чтобы ни в одном ее движении не оказалось притворства. Пять костров разжигают для этого танца. Пять высоких, светлых костров из смолистой сосны. Танцовщица должна пройти через каждый из них. Если ее душа чиста, а чувства — истинны, значит, огонь не причинит ей вреда.

Чистое самоубийство.

А что оставалось делать?

— Хорошо, — после почти бесконечной паузы медленно кивнул король. — Это достойная плата. Твоих друзей отпустят, а завтра ты станцуешь для меня Танец Огня.

Поднялся, и, не удостоив Джаю больше ни взглядом, спустился с возвышения и вышел из зала, провожаемый судорожными поклонами.

Праздник закончился. Джая стояла у окна в комнате, куда ее отвели. В камине горел жаркий огонь, но девушка все равно куталась в шаль. Ничего. Главное, Люсьен с остальными выбрались из города. Им больше ничего не угрожает. А она… Танец Огня — это танец страсти. Невозможно станцевать его, если твое сердце не горит в огне любви. А она — любит? Кого? Люсьена? Раньше ей так казалось. Но теперь она понимала, что этого чувства не хватит, чтобы уберечь ее в пламени костра. Вот если бы он тоже любил…

За дверью стукнули об пол алебарды стражников.

— Ваше Величество?.. — Джая так опешила, что даже забыла поклониться.

— Я пришел проверить, как тебя устроили, — не дожидаясь приглашения, король шагнул в комнату и опустился в кресло у камина. — Ты всем довольна?

— Благодарю вас, Ваше Величество, — пробормотала Джая. — Все замечательно…

— Тогда почему не спишь? — по лицу короля плясали отблески близкого пламени, но румянец и не думал появляться на бледной коже.

Джая молча пожала плечами. Ей было очень не по себе. Зачем он пришел?

— Если ты волнуешься за своих друзей, то напрасно. Я не нарушаю данного слова.

— Спасибо… — Джая окончательно растерялась, не зная, то ли кланяться, то ли предложить гостю вина, то ли…

— Подойди сюда, — узкая рука махнула в сторону стоящего рядом кресла.

Джая испуганно прижалась к створке распахнутого окна.

— Ты меня боишься? — король склонил голову набок и улыбнулся.

Надо было соврать, но Джая только судорожно кивнула.

— Это правда, — с некоторым удивлением произнес он. — А ты смелая девушка!

Разве? Да она сейчас в обморок грохнется!

— Меня все боятся, — невозмутимо продолжал король. — И почти все ненавидят. Совершенно заслуженно, между прочим. Но они при этом лгут, что любят меня. Даже мой брат, которого я вышвырнул с трона, поначалу все пытался лепетать что-то о «братской любви». Смешно, правда? А ты любишь кого-нибудь?

Его светлые глаза пристально вглядывались в ее лицо, как будто от ответа зависело нечто важное.

— Н-нет, — с запинкой призналась Джая. — Я думала, что люблю, но теперь вижу, что нет…

— Правильно, — король удовлетворенно откинулся на спинку кресла. — Но как же ты тогда собралась завтра танцевать? Попытаешься солгать или сбежишь?

— Не знаю, — Джая опустила голову. — Я не хочу умирать. Но я не обману вас, не бойтесь! Ой… простите…

— Изумительно! — король вдруг рассмеялся. — С чего ты взяла, что я боюсь быть обманутым?

— Но вы же… — от удивления она даже забыла о собственном страхе. — Вы же приказываете за это казнить!

— Я просто пытаюсь научить их быть честными, — король пожал плечами. — Если бы они говорили мне правду о своих чувствах, казней бы не было. Но они же врут, что любят!

— Может быть, кто-то и вправду…

— Вздор! — лицо короля скривилось. — Любовь смертельно опасна, никто в здравом уме не захочет испытывать это чувство.

— Вы…кого-то любили? — осторожно спросила Джая, в душе обмирая от собственной дерзости.

— Любил, — он кивнул. — И это едва не стоило мне жизни. Сердце мое разбилось, но я выжил, только с тех пор никак не могу согреться…

Вот почему он выглядит больным!

— Там, откуда я родом, — тихо сказала Джая. — Говорят, что любовь греет жарче огня…

— И ранит больнее кинжала, — усмехнулся король. — Я знаю эту поговорку. В любом случае, мне жаль, что завтра я не увижу настоящий Танец Огня. Может, ты выберешь простую казнь?

— Нет! — она отшатнулась. — Я буду танцевать!

— Как пожелаешь, — сухо бросил король и поднялся. — Спокойной тебе ночи.

«Зачем он приходил? — думала Джая, глядя на закрывшуюся дверь. — Что ему было нужно?»

Ответа она не знала.

— Пст! Джайка! — послышалось вдруг у нее за спиной.

Развернувшись, девушка увидела Жака, влезающего на подоконник.

— Ты что здесь делаешь?! — ахнула она. — Вас не выпустили из города?! Но он сказал…

— Да выпустили, выпустили, — отмахнулся друг. — Фургон уже за городом, а меня Люсьен послал. Сказал, что мы не можем тебя бросить, ты же не станцуешь завтра! Давай, лезь за мной, я тебя выведу.

Спасена! Джая радостно улыбнулась, протягивая руку…

«Мое сердце разбилось, и с тех пор я не могу согреться» — вдруг отчетливо прозвучали у нее в голове слова короля. «Сердце разбилось…» Но ведь не может быть, чтобы…

Она вспомнила. Вспомнила, где видела его лицо.

— Эй, ты чего? — не выдержал Жак. — Боишься?

— Я не пойду, — Джая сделала шаг назад. — Жак, я не пойду с тобой. Прости.

— Спятила?! Тебя чем-то опоили?!

— Ничем меня не поили, — грустно усмехнулась девушка. — Просто я… Жак, милый, если ты хочешь мне помочь, пожалуйста, принеси мой платок из сундучка! В нем завернуты осколки стеклянного сердца, и если я смогу…

— Ты спятила, — покачал головой Жак. — Точно. При чем здесь какие-то стекляшки?!

Но Джая молчала, только смотрела, не отводя глаз, и актер сдался.

— Будет тебе твоя побрякушка, — буркнул он, разворачиваясь и подтягиваясь на руках. — Жди!

Когда стемнело, на площади зажглись костры. Пять костров, высоких, светлых, сложенных из самого лучшего дерева. Пять пламенных цветков, ярко освещающих ночь и бросающих на лица собравшихся сеть из бликов и теней. Весть о танцовщице, ценой своей жизни спасшей товарищей по сцене, разнеслась быстро, и на Танец Огня сбежалась посмотреть чуть ли не вся столица.

Смотрел и король, временами ловя себя на том, что досадливо хмурится: он ведь представил этой безрассудной девчонке шанс сбежать! Стража была только под дверью, путь через окно оставался свободен, неужели ловкая, как кошка, танцовщица не смогла бы спуститься в сад по стене, обильно украшенной лепниной? Так нет, она предпочла остаться, и, судя по докладам слуг, весь день провела, пытаясь склеить какую-то вещицу. Защитный талисман, что ли?

Джая появилась в сопровождении двух стражников. Почетный эскорт и гарантия того, что девица не сиганет в толпу в последний момент. Впрочем, эта не побежит.

Она поднялась по ступеням на каменный помост в центре площади, где в обычные дни проводили казни. Сегодня плахи и палача не было, вместо них свою жертву ждали костры.

Чижик окинул девушку внимательным взглядом. Простое красное платье, с широкой юбкой, но без рукавов. Босая. Черные волосы распущены. И никаких украшений. Не успела доделать свой амулет?

Оглянувшись, он поманил к себе одного из приближенных.

— Обыщи ее комнату и принеси мне вещь, которую она пыталась починить, быстро.

— Слушаюсь, Ваше Величество, — придворный бегом кинулся выполнять приказ, а король вновь повернулся к площади.

Джая стояла на краю помоста. Поднявшийся ветер трепал волосы, раздувал пламя, перебрасывая между кострами золотые искры.

Страшно не было. Было жутко, как в кошмарном сне, от которого никак не можешь проснуться.

Только одно утешало: в толпе она не заметила знакомых лиц. Значит, уехали, как она и просила. Спаслись. Обидно было бы, окажись все это зря.

Медленно, исподволь, зазвучала музыка. Гитары и пока еще слабый рокот барабанов.

Помимо воли, Джая улыбнулась: музыканты играли безупречно, в отличие от Люсьена, который аккомпанировал ей до сих пор и порой ужасно фальшивил.

Босые ноги переступили по холодному камню раз, другой… мягко качнулись вверх руки…

Танец Огня начался.

Движения такие простые, что кажутся обманчиво-легкими. Следуй за музыкой, пусть она ведет тебя, и ни о чем не думай. Мысли лгут, только сердце скажет правду. Если в сердце горит огонь, то никакое другое пламя уже не страшно…

Стеклянное сердце осталось разбитым.

Не повезло, Ваше Величество, огонь, в котором я сгорю, так и не сумеет вас согреть.

А жаль…

Жар первого костра показался нестерпимым. Джая невольно зажмурилась, едва не сбившись с ритма… и тут из толпы

вынырнула темная фигура. Поток воды, выплеснутый из ведра, взмыл вверх, на мгновение сбивая пламя… Прошла! Несколько искр осами впились в спину и плечи, но она прошла, даже не опалив подола!

Кто?! Некогда размышлять!

Барабаны громче. Гитары быстрее. Второй костер ближе…

И снова — под слитный вопль толпы — спасительный всплеск уже с другой стороны.

— Ваше Величество! Прикажете задержать…

— Нет. Пусть танцует.

Быстрее, быстрее, алый шелк юбки кружит вокруг скользящих по серому камню ног, ветер швыряется искрами, но она успевает, каждый раз успевает ускользнуть в сторону. Гибкие смуглые руки, оплетенные огнем. Языки пламени в черных глазах. Бьющиеся крыльями волосы.

Танцовщица, что ты со мной делаешь?!

Сидя на своем троне, там, где даже не чувствовалось тепло, в полумраке и безопасности, король почти задыхался.

Этот танец… эта девушка… если бы у него было сердце, как бы оно сейчас билось!

Третий костер. Пригнувшееся под ударом воды пламя. Стремительный прыжок-полет в единственно верную секунду.

Огонь, не причини вреда огню!

Барабаны быстрее. Гитары громче. Танец… а это танец?

Четвертый костер.

Прозрачная лента и золотистый взблеск там, откуда она пришла.

Люсьен! Джая, наконец, узнала…

Вот только оставался еще один костер. Пятый. В самом центре площадки. И до него воды не доплеснуть, как ни старайся.

— Ваше Величество! Мой король!

— Что там еще?!

— Вы приказывали… я принес… — запыхавшийся придворный опустил что-то у его ног и поспешно отступил назад, смешиваясь с толпой.

Ах, да… Чижик наклонился, поднимая сверток, откинул ткань… и окаменел.

У него на коленях лежало его собственное сердце, разбитое на три части.

Но как?!.. Откуда у нее? И она — она что, пыталась его склеить все это время, вместо того, чтобы бежать?!

Господи, девочка, что же ты не… что же я делаю?!

— Стой! — король вскочил на ноги, не глядя, что платок скользит вниз, что стеклянные осколки падают, падают на камни, и разлетаются вдребезги, уже окончательно, бесповоротно.

— Стой! Остановись! Не надо!!!

Поздно. Стрелу не повернешь за волосок до цели. Ветру не прикажешь замереть. Разбивающуюся о скалы волну не остановишь.

Джая не могла перестать. Танец вел ее к последнему из костров, неумолимо, неотвратимо.

Рокот барабанов — не громче, чем рокот крови. Задыхающиеся гитары — не безумней, чем задыхающееся сердце.

Ты любишь, танцовщица? Ты смеешь любить?!

Огонь, не причини вреда…

Это должно быть больно… Но он же не чувствует тепла! Нет. Чувствует. Пламя жадно обняло короля Чижика, прильнуло тысячью алых ладоней, дохнуло тысячью оскаленных пастей, и это, и вправду, было больно, но какая, к дьяволу, разница?! Он ведь успел.

Успел выхватить из объятий огня ту, которая…

Нет. Это не боль от ожогов. Это…

Это вспыхивают собственным пламенем осколки стекла на камнях. Это пылает пустота в груди. Это снова становится целым разбитое сердце.

— Ваше Величество! Чижик! Не умирай, пожалуйста, ну пожалуйста, не умирай, не оставляй меня, любимый мой…

— Никогда, любимая. Больше — никогда.

Когда в груди вот так бьется сердце — это больно. Но эту боль он не отдал бы ни за что на свете.

Потому что любовь может разбить сердце, но она же, и только она, может вновь сделать его целым.

Потому что любовь — то, что греет жарче огня, ранит больнее кинжала… и спасает тогда, когда кажется, что уже ничто не спасет.