Агапэ

I

Вы знаете, чем страсть отличается от любви?

Одно из этих понятий — абстрактно.

С детства нас пичкали сказками про такую штуку, как “любовь”, забывая сказать, что в реальности её не существует.

Я ловлю острый язычок пламени на конец сигареты, делаю глубокий вдох.

Мы даже говорим так: “Я люблю секс”, “Я люблю курить”. Подразумевая чувство, что охватывает нас при мысли о приятном. Это похоже на жажду. С каждой секундой только усиливается, затмевая собой остальное. Пока не удовлетворишь потребность.

Тянущее чувство сладко разливается по низу живота…

Моя страсть — это охота.

Следовать по пятам, вытравливать добычу и, наконец, чувствовать, как она бьётся в твоих руках от страха…

Главное в этом деле — осторожность.

Асфальт под ногами едва заметно подрагивает. Из-за спины доносятся отголоски бьющей по голове музыке.

“Унц-Унц-Унц” — глухо отбивают ритм басы.

Не завидую я местным. Жить по соседству с ночным клубом то ещё удовольствие.

Первое правило городского хищника: не охотиться рядом со своим жилищем.

В жёлтом свете уличного фонаря рыжеет копна распущенных волос. Тщательно сделанная причёска слегка растрепалась после танцев и душного помещения. Девушка обжимается с парнем. Его язык вовсю извивается в её рту. Большая растопыренная пятерня крепко обхватывает округлую задницу.

Я выпускаю струйку дыма.

“Где-то на Земле есть единственный человек, предназначенный тебе судьбой.”

Все мы слышали это.

”Половинка, с которой ты станешь единым и счастливым.”

Как бонус — умрёшь в один день.

Ложь.

Рыжая громко хихикает. Парень что-то шепчет ей на ухо, сильнее прижимаясь. Увлекает за собой в сторону парковки.

Так это всё и случается. В туалете, в кустах. На заднем сиденье машины.

Я прижигаю сигарету о ствол дерева. Трогаю пальцем — остыла ли?

Второе правило на охоте: не оставлять следов. Бычок отправляется в карман куртки — к ещё трём окуркам. Я вытряхну их позже, подальше отсюда.

У парковки почти безлюдно. Тройка парней трётся у стены клуба, завистливыми похотливыми взглядами провожая парочку к дальнему углу. Один из них замечает меня, просит сигарету. Я говорю, что не курю.

Хорошая машина. Почти не раскачивается.

Минут двадцать спустя, девушка, одёргивая одежду, идёт обратно. Её походка немного нестройна — то ли от только что произошедшего, то ли от алкоголя в крови. Шпана у стены что-то гнусавит ей вслед, но девушка только поправляет волосы, не обращая внимания.

Лабиринт старых многоэтажек и пустых дворов — мои охотничьи угодья.

Девушка семенит длинными ногами, быстрым шагом проходит закоулки, срезает углы. Спешит домой знакомой дорогой.

Я нагоняю её в арке. Старой, с исписанными стенами арке, ведущей во двор.

Я настигаю её, как голос совести настигает виновного.

Накидываю сзади удавку, чувствуя, как судорожно сжимается её горло. Вместо крика вырывается жалобный хрип. Бью по ногам, девушка падает на колени. Она пытается рвануться вперёд, обдирает руку о стену. Я туже стягиваю петлю, нить чуть слышно скрипит на коже.

— Тише, — шепчу на ухо я, вдыхая полной грудью аромат её волос. — Я не маньяк-убийца.

Девушка перестаёт сучить рукой, хотя и продолжает нервно дрожать. Я ослабляю петлю. Не хочу, чтобы она задохнулась.

— Я только учитель, объясняющий что хорошо, а что плохо.

Я не вижу её лица, но этого и не требуется. Словно гудение линий электропередач в воздухе звенит невысказанный вопрос.

— Помнишь, у тебя был парень по имени Виталий?

Девушка дергается, пытается обернуться. Я не позволяю ей этого.

— Тихо, — говорю я. — Будем считать, что помнишь. Он погиб два года назад в горячей точке. Припоминаешь? Ты ещё обещала ждать его, клялась любить вечно.

В грязь рядом с ногами падают исписанные листы бумаги. Слова “всегда” и “любовь” небрежно обведены маркером.

— Это твои письма. Твои обещания. Зачем ты лгала?

Я ослабляю хватку, чувствуя, как судорожно двигаются мышцы шеи. Девушка пытается взглотнуть побольше воздуха.

— Я любила его, — жалобно растягивает слова она, плача.

— По настоящему? — спрашиваю я, закипая от ярости. — Так, как любят герои книг? Так, как любят на экране в кино? Такая у тебя любовь была к нему? Совсем как у Шекспира?

— Да, — глотая слезы, стонет она.

— Тогда какого чёрта ты трахаешься с другими?!

— А что я теперь должна одна до конца жиз…— возмущается девушка.

— Именно, — изо всех сил дёргаю за концы удавки я. — Тебя никто не тянул за язык называть свои мелочные чувства “любовью”. Хоть раз нужно было заглянуть в словарь, чтобы посмотреть значение слова “всегда”. Ты даже не достойна…

Я говорю и говорю, вдалбливая истину в бестолковую голову. Я не сразу замечаю, что шепчу на ухо уже не девушке, а обмякшему, омертвевшему телу.

***

Окурок упал на асфальт, плюясь злыми красными искрами.

— Эй, малой! А ты не обалдел на месте преступления-то так раскидываться? — сидящий на колене рядом с телом девушки криминалист раздражённо посмотрел вверх.

Парень лет двадцати пяти миролюбиво взмахнул руками. Наклонившись, он подобрал бычок. Двое ППСников, ошивающихся у конца арки, язвительно прыснули. Их обычное дело в таких случаях — отгонять случайных прохожих. Но в шесть утра таких пока что не наблюдалось, и заняться патрульным было нечем.

На плечо парня опустилась сильная рука.

— Слушай, Игорь, не трогай тут ничего, ладно? Пока ты просто помощник — смотри и запоминай.

Парень кивнул. Мужчина, сказавший ему это, был в полтора раза старше, но в отличие от суетящегося у трупа криминалиста, не старался задеть новичка. Говорил обыденным, слегка отеческим тоном.

— Эй, Андреич, подойди-ка, — подозвал следователя криминалист.

Парнишка по имени Игорь прислонился к стене, не спуская глаз со своего новоиспечённого наставника. Он познакомился с ним только пару недель назад, хотя наслышан был задолго до этого. На счету Андрея Андреевича, или просто “Андреича”, как его звали в отделе, было почти двадцать лет стажа, несколько наград и стопка благодарностей. Едва закончившему академию студенту пришлось попотеть, чтобы попасть на практику к такому следователю.

— Ночью убили. Часа в три, — констатировал криминалист. — Странгуляционная асфиксия. Только в этот раз борозда на шее заметнее. Убийца приложил много силы. Возможно со злости.

— Опять он? — встрепенулся стажёр у стены.

— Да не кипишуй ты, — заворчал следователь. — Похоже конечно на работу нашего душителя. Очень похоже.

— Уже восьмая… — едва слышно пробормотал криминалист.

— Есть на этот раз хоть что-то? — уточнил стажёр.

Андреич бросил на парня недовольный взгляд, но промолчал.

— Пока не вижу, — ответил криминалист. — Как обычно, думаю. На прошлых телах не было ни волос, ни следов. Никаких улик вообще.

— И опять наверняка никакой связи, — вставил Андреич.

— Но ведь она должна быть, — возразил Игорь. — Он убивает девушек не просто так. Он планирует, изучает и нападает тогда, когда жертва остаётся одна. Это не просто псих, который думает: “а не замочить ли мне кого-нибудь сегодня?!”

Криминалист и следователь с раздражением переглянулись. Иначе, как к зелёному молодняку относиться к стажёру явно не собирались.

— Открыл Америку, — хмыкнул сидящий на колене.

— Естественно у него есть своя логика, — спокойно проговорил Андреич. — Пока неясная нам. Разброс по времени между убийствами огромен, девушки разного возраста, внешности, цвета волос. Ничем не связанные между собой… Мрак.

Следователь махнул рукой.

— Погоди-ка, похоже, в этот раз есть небольшой улов, — криминалист дёрнул Андреича за одежду. — Вот здесь, у трещины.

Присмотревшись внимательнее на сером асфальте действительно можно было обнаружить неполный рисунок подошвы. Стажёр Игорь, не выдержав, поравнялся с “наставником”, пристально разглядывая след. Криминалист надорвал упаковку желатиновой плёнки, деловито приложил к асфальту, прижав сверху рукой. Частицы пыли застряли в липкой чёрной поверхности, словно насекомые в янтаре. Молчаливые свидетели убийства, они смогли запомнить лишь небольшой кусочек узора.

Два внимательных взгляда пересеклись в одной точке, неотрывно следя за тем, как криминалист закрепляет плёнку на хромированной карточке-основе.

II

Человек — животное. И от остальных зверей на нашей планете он отличается только тем, что у него есть возможность стать чем-то большим. Всего лишь возможность. И ею пользуются далеко не все. Человек не становится высшим разумным существом только потому, что так нам об этом объявили в школе.

Человечество — бунтующий подросток, что пытается вырваться из лона матери-природы.

Выбрав путь создания моногамной семьи, человек пошёл против природы.

“Любовь, не любовь” — природе не важно. Ей нужно потомство. Много здорового и разнообразного потомства. В нашей подкорке таятся те самые инстинкты, которые не дают уйти от эгоистичной матери. Проклятие слабых человеческих тел, переданное по наследству. Совокупность химических реакций, подчиняющая разум низменным простейшим желаниям.

Вдавливаю педаль газа в пол, обгоняя медленно плетущийся автобус.

Я не могу просто взять и перестать думать. Каждый день, пока я бодрствую, эти рассуждения крутятся в моей голове виниловыми пластинками. Каждый день я нахожу подтверждение своим словам. Далеко идти за примерами не приходится — достаточно пройтись по бульвару.

Регресс. Обратная эволюция.

Почему доскрёбшись до истины, познав настоящий смысл жизни и правильный путь, человечество скатывается в пещерные времена? Почему опять эти мерзкие животные беспорядочные связи? Почему эти меркантильные рассуждения: сначала попробую с этим, не понравится — уйду к другому. Никто даже не старается влюбиться. Все просто ищут товар поценнее. Красивее, богаче, успешнее. И эта гонка может оказаться такой же бесконечной, какой фальшивой и лицемерной она является.

Проскакиваю на красный цвет, не обращая внимания на разъярённое бибиканье вслед.

Почему никто не понимает, что любовь — это раз и навсегда. Почему никто не осознаёт важности самого главного в жизни выбора?

Ответ только один. Люди лицемерят, когда говорят о любви. И одновременно мечтают о ней, снимая фильмы и сочиняя песни о том, о чём сами имеют лишь смутное представление.

Все путают любовь со страстью. С низменным и отвратительным инстинктом.

Я не пытаюсь научить любить. Я пробовал и не смог. Не думаю даже, что это возможно. Но я могу отомстить за разбитые сердца, за ложь, за обманутые надежды и за измены.

Любовь — слишком сильное слово, чтобы им можно было сорить просто так.

Я заглушаю мотор. Прямо передо мной высится серая коробка неприметного бетонного здания.

***

Следователь Андрей Андреич возился с бумажной кипой, точно с ребёнком. Осторожно приклеивал фотографии к чистым листам, просматривал записи и заполнял отчёт аккуратным, слегка наклонным подчерком. За годы службы он научился делать эту механическую работу бережно, но в то же время, не пристально концентрируя внимание. Обдумывать что-либо за таким занятием для Андреича было привычнее всего.

В голове ещё крутились отголоски слов начальника. Обычные заученные речи о том, что отделу требуются результаты, а не оправдания. Андреич знал, что на самом деле тот добрый и понимающий мужик, а в его гневе виновата система. Система, в которой по шапке получают все, от одной должности к другой. Системе только и важны, что цифры, да отчётность.

Серийный убийца. Восьмая жертва за полтора года. К подобным делам журналисты испытывали особую любовь. Больше они, пожалуй, обожали только перевирать факты. Естественно, что никому не хотелось оправдываться перед этой, так называемой “четвёртой властью” и объяснять, почему не безопасно на улицах. Это злило и раздражало. А злость в этой стране традиционно принято срывать на подчинённых.

Отпечаток ботинка, что удалось в этот раз обнаружить на месте преступления, прервал тираду начальника, настроил на рабочий лад. Как и любой здравомыслящий человек, он понимал, что при наличии хотя бы такой зацепки, лучше как можно быстрее начать её разрабатывать, чем тратить время на болтовню. Прокол маньяка сыграл роль козырной карты, разыгранной в нужный момент…

Андреич зажмурился, двумя пальцами сдавливая переносицу. В глазах уже рябило от букв, а взгляд застилала мыльная плёнка. Отложив в сторону бумаги, Андреич решил дать себе небольшой отдых, а заодно размять ноги.

У кулера с водой было немноголюдно. Женщина средних лет — вроде бы бухгалтер или что-то подобное — поливала из лейки горшок с разросшимся фикусом. Рядом на стуле сидел ещё один следак. Заглянув в его паспорт можно было обнаружить имя Илларион, но звали его здесь не иначе, как просто Илья.

— Андреич, — ухмыльнулся мужчина, протягивая руку. — Получил на орехи?

— Нет, — хмыкнул следователь. Ответив на рукопожатие, он наклонился к кулеру, подставляя кружку с одноразовым чайным пакетиком под струйку горячей воды. — В этот раз с уликами лучше.

— Вот как, — Илья слегка удивился. — А молодой твой? Носом землю роет, небось?

Наполнив кружку кипятком на треть, Андреич принялся разбавлять его холодной водой.

— Да так, — пожал плечами следователь. — Ни рыба, ни мясо он.

— Странно, — вмешалась в разговор бухгалтер. — Мне он показался очень цельным человеком. А какая должно быть сильная у него мотивация найти этого убийцу!

Андреич вскинул удивлённые глаза на женщину.

— А вы не знаете? — отвлеклась от своего занятия та. — У него ж жену удушили.

— Ну ты даёшь, Андреич, — фыркнул Илья-Илларион. — Первая жертва. Только расписались, пары месяцев ещё не прошло. Сначала его подозревали, а потом случилось второе убийство. Ты разве не проверял, когда тебе дело передали?

— Ко мне перешло оно после третьей смерти, — пробормотал Андреич. — И где он сейчас? Стажёр этот. Только недавно тут слонялся вроде.

— Так сказал, что в морг поехал, — подсказала бухгалтер.

Не говоря ни слова, Андреич быстрым движением вылил остатки чая в горшок с фикусом и, не прощаясь, поспешил к выходу.

III

Андреич бросил машину в узком проулке у морга. Сверкнув на входе корочкой, он, не сбавляя шага, проскочил мимо охранника и составляющей ему компанию девушки в замызганном, некогда белом, халате.

— Парень ещё там? — на ходу спросил следователь.

— Ах, он с вами. Да-да, внизу…

Остального Андреич уже не расслышал. Проскочив по коридору мимо нескольких дверей с прикрученными табличками вроде “Срочная биопсия” и “Гистологическая лаборатория” следователь нашёл лестницу, ведущую в подвал. Рабочий день уже закончился, в коридоре не было ни души. Лаборанты и патологоанатомы, те, кто возятся и с трупами и с бумажками покинули это место до завтра, оставив лишь группу дежурных. Насколько Андреич знал, они ошивались обычно в курилке или комнате отдыха, пока в “Приём тел” не поступал новый труп.

Полутёмное помещение, с пола до потолка обложенное дешевой квадратной плиткой именовали по-простому: “холодильник”. За годы работы Андреич часто бывал здесь, местную обстановку он успел изучить досконально. Не включая света, следователь проскользнул к нужной комнате, где тускнела, словно догорающий уголёк, лампа аварийного освещения.

Игорь был здесь.

На каталке рядом лежало тело. Чёрная тряпка, укрывавшая труп, была откинута в сторону. Рыжие волосы, разметавшиеся по металлическому ложу, казались париком. Слишком неестественно яркими были эти слегка кудрявые пряди по сравнению с бледно-синеватым лицом. Словно ожерелье, подобранное под цвет волос, шею опоясывала красновато-бурая полоса.

Пистолет сам запрыгнул в ладонь.

— Что ты тут делаешь? — настороженно спросил Андреич.

Игорь, не отрывая взгляда от мёртвой девушки, презрительно фыркнул.

— Знаешь, почему он именно душит их?

Андреич напрягся. Слово “знаешь” резануло по ушам. До этого юный стажёр не обращался к нему иначе, чем “на вы”. В голосе парня слышалась какая-то обречённая холодность и решительность.

— Ему нужно чувствовать страх своих жертв. Ему нужно, чтобы они слышали всё, что он говорит.

Следователь сделал осторожный шаг вперёд.

— Простое убийство ему ни к чему, — Игорь отступил от каталки. — Так ведь?

В руке парня следователь заметил чёрный ствол пистолета.

— Брось, — Андреич направил дуло в грудь стажёра.

Игорь хмыкнул. Он медленно поднял руку, показывая, что держит оружие всего двумя пальцами.

— Почему у меня в руке “Ярыгин”, а ты и не поинтересовался, где табельный пистолет? Что это у тебя? “Беретта” 2004 года? — неожиданно спросил парень. — Вряд ли зарегистрированная.

Стажёр знал всё с самого начала.

— Что ты хочешь? — спросил следователь.

— А сам как думаешь, — медленным плавным движением парень залез к себе в карман и выудил оттуда окурок. Подозрительно знакомый окурок. — Помнишь ту арку? Я поднял его, когда подбирал свою сигарету.

Рука Андреича вздрогнула. Этого попросту не могло быть.

— Преступник оставил не только след ботинка, — спокойно проговорил Игорь. — Но и выронил это.

— Не думаю, — не слишком уверенно рявкнул Андреич.

— Ты пересчитывал их, когда вытряхивал из кармана? Один из них выпал, когда ты душил эту девушку! — парень тоже повысил голос.

— Это всё равно ничего не доказывает, — быстро бросил следователь. — В этом городе не найдешь нормального ДНК-исследования.

— Тогда почему на лице такое волнение? — холодно спросил Игорь.

“Беретта” чуть поднялась, посмотрела стажёру в голову.

— Ничего подобного, — Андреич хмыкнул. — Ты сам вырыл себе могилу.

— Маньяк, расследующий собственные убийства, — сказал Игорь. — Удивительно, что ты ещё не поймал сам себя. Удивительнее наверное только то, что на телах не находили улик.

Следователь позволил себе гордую ухмылку.

— Ты, наверное, считаешь себя мстителем в чёрном плаще? — Андреич смотрел прямо в глаза. — Почему ты не видишь, что я помог тебе? Спас от двуличной сволочи, которая не любила тебя.

— Тебя никто об этом не просил, — разлепил губы Игорь.

— Ты не понимаешь! — крикнул мужчина. — Она практически сама запрыгнула ко мне в постель! Несмотря на кольцо!

Игорь сверлил мужчину взглядом.

— В ту ночь я так разозлился, что придушил её. Мне было противно даже дотрагиваться до этой шалавы! Я уберёг тебя от жизни полной лжи! — Андреич зло развёл руками.

Воспользовавшись моментом, Игорь перехватил пистолет, вскинул руку, целясь мужчине в грудь.

— Ты хочешь застрелить меня, потому что я задушил твою жену, или потому, что поимел твою самку? — внезапно спросил убийца. — Такие как вы не способны любить. Ты не благородный мститель. Ты обычный самец, у которого отняли любимую игрушку.

— Кто ты такой, чтобы говорить, что я чувствую?

— Это не настоящая любовь. Любовь — взаимное чувство.

— Да что ты понимаешь? Посмотри на меня — я не боюсь умереть. У тебя есть хоть один человек кроме тебя самого, ради которого ты бы мог сказать то же самое?!

— Хочешь сказать, что за прошедшее время не позарился ни на одну тёлку? — фыркнул Андреич.

Игорь не ответил. Мужчина всё прочитал в его взгляде.

— Быть не может. Это просто наваждение. Злость поддерживает в тебе память. Если бы я не убил её… ты бы уже не вспомнил её имени! Благодаря мне ты узнал, что значит любить!

Голос загнанного в ловушку дрогнул.

— Я же не знал… Я… думал ты такой же, как и она…

Игорь поджал губы, смолчав.

— Нет, я не могу прекратить всё сейчас, — замотал головой душитель. — Ты… Ты не понимаешь. Всё, что у тебя есть — жалкий окурок.

— И ещё запись всего, что ты только что наговорил, — улыбнулся Игорь улыбкой удовлетворённого от проделанной работы человека.

Андреч изменился в лице, его рука стиснула рукоять пистолета. Секунду спустя он вновь овладел собой.

— Ты не хуже меня знаешь, что это не будет доказательством в суде.

— Разве я что-то говорил про суд? — деланно удивился Игорь.

***

Чем же отличается любовь от страсти?

Считается, что страсть — это деструктивная, неправильная форма любви. Этакая обратная сторона монеты, злая сестра-близнец.

Значит любовь — это не горячая голова и выпрыгивающее из груди сердце? Значит, это трезвый расчёт, волевое решение остаться с объектом своих чувств и не пытаться искать счастья на стороне.

Моя любовь — это охота.

Мой сафари-парк — ночные улицы и тёмные переулки. Звери, на которых я охочусь — животные в людских обличиях.

Я опускаю руку в карман. Успокаиваю взволнованно вздрогнувшую “Беретту”.

Моя добыча — те, для кого слово “ мораль “ — пустой звук. Те, кто в погоне за своими низменными желаниями и мнимым благополучием плевать хотели на общество. Слово “правило” для них сродни ругательству.

Подонки, шпана, наркоманы. Раковая опухоль общества.

Возможно, где-то слово “закон” ещё имеет вес, но не в этом забытом богом месте.

Под ногами газета. Я скольжу взглядом по чёрно-белой фотографии. Непроизвольно из моего горла вылетает смешок. Мне не нужно наклоняться, чтобы прочитать заголовок, я и так выучил эту статью наизусть.

“…В подвале морга был обнаружен следователь, ведущий дело серийного душителя. По одной из версий мужчина застрелился из своего табельного пистолета. Скорее всего, он не смог выдержать груза ответственности. Рядом находилось тело последней жертвы маньяка. Дежурившая в ту ночь медсестра утверждает, что перед выстрелом слышала голос, и даже слова извинений. Возможно, решение свести счёты с жизнью было спонтанным… ”

Перешагиваю серую бумагу.

Я не верю в правосудие. Я верю в наказание.

Если механизм, придуманный государством для защиты общества, не работает, приходится брать всё в свои руки.

Никто не пытается перевоспитывать сорняки. Их вырывают с корнем.

Я не наслаждаюсь убийством. Я отношусь к этому, как к необходимому злу. Как к работе. Работе, что проделываю за полицию.

Я не разговариваю с этими недолюдьми. У меня нет ни одного слова для них.

Но есть пуля с именем.

Если понадобится — десять тысяч пуль с именами для каждого.