Глава 15 - Проклятие императора, или Первая ласточка

Так, равнодушное забвенье

За гробом ожидает нас,

Врагов, друзей, любовниц глас

Вдруг молкнет… Про одно именье

Наследников сердитый хор

Заводит непристойный спор. 

(А. С. Пушкин)

И там, перемежая труд веселием,

Мы станем заниматься земледелием,

Отваживать туземцев от язычества

И ждать, пока помрёт Его Величество

Или пока он спятит окончательно,

Что более вероятно, но менее замечательно. 

(М. Б. Щербаков)

Голоса спорящих еле-еле долетали до государевой опочивальни, но, казалось, проникали во все щели, залетали под затворённые двери, просачивались сквозь хлипкие окна вместе с пронизывающей январской стужей, свистели в печной трубе. А может, от этого, а не от этой проклятущей хворобы, ему так плохо, а? Может, от натопленной печи мучает бред и жар во всём теле? Заморский лекарь говорит, variola. Оспа, если по-нашему. Да и зеркало не обманет… Да мало ли, что доктор говорит?.. Жить-то хочется! Думается же, мысли бегают в голове в промежутке между очередными приступами бреда… Да чего ж они так кричат-то?! Как будто на теле уселся огромный, мохнатый паук и тянет, тянет силы, и кричит не своим голосом…

— Опять бредят! — всплеснула руками бабка-знахарка, задремавшая было у постели больного. Её разбудил быстрый шорох. Оказалось, болящий машет руками, как будто пытается отогнать невидимое существо.

— Ваше Императорское Величество!

Не слышит… Бедняжка, молоденький совсем ещё. Чего он руками машет? Неужто на такого юного демоны наседают, душу требуют? Вот мы их сейчас! — бабка достала из-под полы небольшой горшочек святой воды и стала кропить больного и помещение, пришёптывая вполголоса не то молитвы, не то заговоры, не разбирая разницы.

— Сей тестамент необходимо преподнести Его Величеству на подпись. Тогда только будет он иметь законную силу.

— А ну как не подпишет? Действовать надо безотлагательно… Иван! Иван, сукин ты сын! Где тебя носит?!

— Здесь я, батюшка, — невысокий крепкий юноша высунулся из-за печки, куда схоронился, чтобы никто не увидел его слёз: не пристало мужчине плакать, аки красная девица.

— Подь сюды!

— Чего изволите, батюшка? — подошёл, стараясь держаться бодро, хоть на душе скребли страшные чёрные кошки, наподобие того паука, который давеча прибредился Петру Алексеичу, сам сказывал.

— Ты сам хвастал, что подпись государя подделывать горазд.

— Было, батюшка.

— Мы сейчас отнесём Его Величеству тестамент на подпись. Ежли не подпишет, будь готов.

— О чём тестамент-то, батюшка?

— Тю! Посмотрите! Он ангелком прикидывается! Совсем ничего не знает как будто!

— Не пойму я, о чём это вы, батюшка.

— Не поймёшь?! А вот о чём: сестрица-то твоя, Катерина — Государя Императора невеста наречённая…

— Ну?

— Ну… — передразнил сына Алексей Григорьевич Долгоруков, — кому ещё, как не наречённой невесте, хочет завещать государь корону, титул и государство Российское!.. Ну сам посуди: Катька станет императрицей! А мы с тобой будем в шелках да бархате ходить, на золоте едать, цугом ездить! Да к тому ж сестрица твоя, сам знаешь, дура набитая, в государственных делах ни шиша не понимает — кто ж как не мы, отец родной да братец, её надоумит, где какую надо бумагу подпишет…

Людмила Александровна вынырнула из раздумий и поймала себя на мысли, что впервые в жизни разговаривает с Богом, причём, не стесняясь, совершенно по-свойски. Как будто Он сидит вот здесь, с ней, за чашкой чая, и они беседуют, как старые друзья. «Господи, прости малодушное сердце!» — говорит она Ему, намекая на Ивана Долгорукова, который, застигнутый врасплох отцом, кажется, подмахнул-таки тестамент. Вот странно: предал единственный настоящий друг — а она, много веков спустя, просит его помиловать. Собеседник, как и положено, невидимый, но от того не менее реальный, отвечает спокойно и тихо: «Не переживай. Ты же знаешь, не было никакого тестамента. Это всё земные слухи». И от этого становится радостно: стало быть, и предательства не было. А если даже и было, то Господь восстановил справедливость: не стала Екатерина Долгорукова императрицей, а стала курляндская вдова Анна Иоанновна. Хорошо это или плохо, судить уже не нам.

— Бабушка, привет. Это Мартин, он очень классный!

Сонюшка, как всегда, без стука. Никакого уважения к предметам старины!

— Здравствуй, Соня, — бабушка поднялась со своего рабочего места и ловким жестом вернула на место очки, сползшие в процессе работы на нос. Посмотрела на юношу не сурово и придирчиво, а, скорее, с дружелюбным интересом:

— Здравствуйте, Мартин. Очень приятно! Меня зовут Людмила Александровна.

Такой же взгляд бывает порой у Сони. Вообще, несмотря на типичную одежду "музейной крыски" — чёрную кофту и юбку, серую шаль и блёклый кулончик на шее — Сонина бабушка, кажется, не засушенный цветочек из стапятидесятилетнего гербария, а тоже вполне живая. И, немного расслабившись, Мартин вместо формального "очень приятно!" или "рад с Вами познакомиться" в простоте душевной воскликнул:

— А Вы отличная! Кажется, я понимаю, в кого Соня такая!

Правда, он тут же стушевался и покраснел, но Людмила Александровна засмеялась:

— Вы знаете, Мартин, такого комплимента мне даже Сонин дедушка не говорил!.. Чай, кофе?

— Не, бабуль, мы только букетик поставим и гулять пойдём.

— Сонь, а давай начнём нашу культурную программу отсюда? — юноша с любопытством огляделся и теперь прохаживался по мастерской взад-вперёд, внимательно всё рассматривая. Остановился возле небольшого глиняного горшка, скучавшего на полке над соседним столом.

— Вот это, например, что такое?

— Горшок, — пожала плечами Людмила Александровна. — Это тебе Майя Николаевна расскажет, она у нас специалист по древнерусскому искусству.

— Кстати, — спросила Соня, почти перебив бабушку, — а где тётя Майя?

— Сама задаюсь этим вопросом. Должна была выйти. Не писала и не звонила.

— Может, что-то случилось? — запереживала девушка. Она частенько заходила после школы к бабушке и с Майей Николаевной была хорошо знакома.

— Она бы сообщила. Всегда предупреждает, — разговор бабушки и внучки прервал восхищённый возглас Мартина:

— Вау! Какая красота!

— Да, это наше главное сокровище — кафтан из красной объяри! — улыбнулась Соня, увидев, куда смотрел её молодой человек.

— Из красной чего? — переспросил юноша.

— Иди посмотри.

Мартин подошёл ближе, и Людмила Александровна осторожно приподняла перед ним полу висевшего на манекене кафтана. Под светом ткань радостно запереливалась.

— Ух ты, вот это красота! — повторил юноша и потянулся рукой к кафтанчику, как будто желая взять в руки волшебную игру света на его полах.

— Молодой человек! — воскликнула бабушка. — Вы уверены, что вещи начала восемнадцатого века нужны отпечатки Ваших пальцев? — но Мартин уже скользнул рукой по ярко-красной глади объяри. Услышав окрик, сейчас же отдёрнул руку.

— Ой, простите! Залюбовался просто.

— Любоваться нужно глазами, — покачала головой Людмила Александровна. Потом ободряюще похлопала юношу по плечу:

— Ну ладно, ладно, не переживайте, от одного раза точно ничего страшного не случится. Но впредь будьте аккуратнее!

— Обязательно! — кивнул Мартин. Зачихался, прикрывая рот ладонью.

— Пыльно здесь, наверное, — нахмурилась Соня. Подошла и взяла молодого человека под руку. — Мы всё-таки пойдём, бабуль. Цветы теперь точно не завянут, мы погуляем и вернёмся.

— Счастливо!

— Если тётя Майя всё-таки объявится, большой привет ей! — Соня захлопнула дверь, опять неуважительно к трёхвековым вещам, слишком громко. И почти сразу же дверь в мастерскую открылась снова, уже после стука и разрешения войти.

Увидев на пороге начальницу, Людмила Александровна поправила на переносице очки и мило улыбнулась:

— Галина Никифоровна…

— Люсь, — запросто, на «ты», обратилась к ней начальница. Они были примерно одного возраста и работали вместе уже много лет, поэтому такое обращение было вполне естественным, — тебе Майя ничего не писала?

— Нет, — пожала плечами Людмила Александровна, — а что случилось?

— Ты посмотри, как странно, — Галина Никифоровна показала коллеге сообщение в WhatsApp:

«Добрый день! Простите, на работу приехать не могу, совсем плохо себя чувствую. Знобит, температура и спину ломит. Вызвала скорую».

— Это Майя пишет? Что же тут странного: заболела, бывает…

— Ну, это ж Майя! Наша вечно молодая и вечно бодрая батарейка «энерджайзер»!

— Простудиться каждый может.

— Оно конечно, но так неожиданно… Да и не сидела она у открытого окна.

— Может, дома сидела? Вот спину и прострелило.

— Может. А может, с Гоа что-нибудь привезла.

— Тоже, кстати, очень может быть. Хотя с её возвращения прошло уже две недели, но так ведь инкубационный период у этих заморских болячек длинный.

— То-то и оно… В-общем, заболела Майюшка.

— Ничего, с нашей медициной, будем надеяться, скоро поправится.

Галина Никифоровна ушла, а Людмила Александровна сделала ещё пару стежков. Кафтанчик Петра Второго выглядел почти как новенький. Наверное, сегодня она уже закончит работу и сдаст его обратно.

— И будет он опять пылиться в запасниках… А ведь красивый, загляденье! А может, предложить выставочному отделу сюжет для новой экспозиции? Например, «ткани и шитьё XVIII-XIX веков».

На следующее утро Майя Николаевна прислала сообщение коллеге:

«Людмила Александровна, я в больнице. Высокая температура, ломит спину и ноги. Взяли анализы, ждём».

— Что-то не нравится мне всё это, — вздохнула реставратор Музеев Московского Кремля.