Глава 5 - Сумасшедшая ночь

— Ну, наелась?

— Да, спасибо, бабуль.

— На здоровье! Мама ничего не говорила? Когда придёт?

— Нет, ничего. Она на опере.

— Я знаю, мне она тоже доложила. Как думаешь, оставлять ей ужин или нет?

— Даже не знаю. С одной стороны, в театре есть буфет. С другой… а знаешь, оставь: надо или нет, а всегда приятно, когда о тебе заботятся.

— Золотые слова! — бабушка вздохнула. — Если бы ещё твоя мама это понимала...

Соня встала и обняла бабушку:

— Не переживай. Всё она понимает. Нагуляется и вернётся.

— Я её избаловала, — покачала головой женщина.

— Или наоборот, перестрожила.

— Да вот же, тут не угадаешь… было бы у меня несколько детей — было бы видно, где я что упустила с одним и сделала правильно с другим...

— Ты не виновата, бабуль. Время непростое было. Надо было выживать… Расскажи мне лучше, как поживает коронационное платье Елизаветы Петровны.

— Пациент скорее жив, чем мёртв, — усмехнулась бабушка. — Только очень хочется приступить поскорее к кафтану. Он совсем старенький, но держится бодрячком. Можешь не сомневаться, он попал в надёжные, заботливые руки.

— Ну, хоть он и хоть через три века… в отличие от своего хозяина… — Соня вздохнула.

— Ты знаешь, ты первая из тех, с кем я знакома, кто пожалел отрока-императора. Все почему-то думают, что охота, попойки и пиршества — райская беззаботная жизнь.

Девушка нахмурилась:

— Мне всегда казалось, что Петру Второму не хватило одного: любви. Если бы его хоть кто-нибудь любил — у нас в истории было бы два Петра Великих.

— Ну, сколь я помню, у него была сестра...

— Которая, во-первых, ничем не могла помочь, а во-вторых, и сама рано умерла… Родителей им не хватало.

— Или бабушки, это подчас лучше.

— Да была ж, кстати, бабушка, Евдокия Лопухина. И её задвинули, и она ничем помочь не могла.

— Вот ты заговорила о Лопухиной — я знаешь что подумала?

— Что?

— Вот что мы можем почерпнуть из учебников истории о Петре Втором как о человеке?

— Да ничего. Всё время под чьим-то влиянием.

— Именно. И кто догадается, что на самом деле здесь есть три ключевых момента: девять тысяч червонцев, ссылка Меншикова и возвращение Лопухиной… Спокойной ночи!

— Ты знаешь, ты мне подала отличный материал для размышления. Спокойной ночи! Завтра расскажу, что надумала.

— И надумаешь завтра. А пока поспи, — бабушка поцеловала внучку и ушла к себе.

Примерно через полчаса после того, как за бабушкой закрылась дверь, хлопнула дверь входная, и из прихожей послышался нетрезвый и непристойный женский смех и голоса — к удивлению Сони, два.

Пробравшись из своей комнаты в прихожую, девушка увидела маму, сияющую счастьем и молодостью. Сейчас она казалась ровесницей своей двадцатидвухлетней дочери. Рядом с ней стоял высокий широкоплечий мужчина весьма привлекательной наружности. Всё впечатление портила только большая проплешина на макушке и лёгкий недостаток интеллекта в глазах.

— Добрый вечер, — вежливо улыбнулась Соня.

— Ты почему ещё не спишь? — Евгения Петровна всплеснула руками. — Двенадцатый час!

— Добрый вечер, — тепло отозвался мужчина.

Сонина мама как будто только что вспомнила о своём спутнике и, с трудом сфокусировав мутный взгляд на дочери, бросила так, между прочим:

— Василий Геннадьевич переночует у нас сегодня.

— Не возражаешь, красотка? — мужчина пошловато подмигнул и протянул девушке руку. — Дядя Вася.

— Соня, — девушка неохотно пожала ему руку. Ощущение почему-то было неприятным. Она даже сама удивилась: вроде, такой симпатичный мужчина. Только вот красоткой назвал — но мало ли, может, тоже слегонца подшофе. И почему-то не оставляло липкое чувство, что где-то когда-то очень давно она уже пожимала его руку и слышала такое представление: дядя Вася.

"Спать пора, вот что, — подумала Соня, — тогда и не будет всякая ерунда мерещиться".

— Будете ужинать?

— Я пас. Сейчас душик приму — и на боковую, — зевнула Евгения Петровна и закрылась в ванной.

— А вот я бы не отказался, — Василий Геннадьевич похлопал себя по прессу. Прошли в кухню.

— Вы что будете? — гостеприимно спрашивала девушка. — Есть картошка с грибами, котлеты, а есть суп, с обеда остался. Вермишелевый, с курицей.

— Какая хозяюшка растёт! — проговорил мужчина как-то слащаво. — Налей-ка для начала вина и мне, и себе.

— Я не хочу, спасибо.

— Почему? Не хочешь выпить за своего нового папку?

— Что?!

— Что "что"? Маленькая, что ли? Мы с маманей твоей решили пожениться, вот что.

— Здорово! Поздравляю! Очень неожиданно, но… я рада!

— Выпьешь со мной за счастье?

Вдруг — как вспышка — воспоминание. Было давно, а кажется, как будто вчера. Рыдающая Катя Костяникина, силящаяся явязать два слова:

— Он… предложил мне выпить… с ним… сказал, у него день рождения… наверное… подмешал мне чего-то в вино… а может, просто напоил до бесчувствия… и спать не спала… всё видела и чувствовала… а пошевелиться, хоть звук издать… не могу...

Соню аж передёрнуло — и сейчас же пришло второе. Недели за две до Катиных слёз или около того. Соня тогда пришла к подруге посмотреть какой-то недавно вышедший фильм: у Кати тогда уже был видик, а у Матвеевых нет. Дверь ей открыл высокий симпатичный мужчина, вежливо поздоровался и, протянув в приветствии руку, представился:

— Дядя Вася.

— Нет, спасибо. Я спать пойду. Спокойной ночи!

Василий Геннадьевич поймал Соню за плечи, схватил крепко, посмотрел в глаза. Произнёс чётко, весомо, но всё равно чуточку игриво:

— Меня не надо бояться. Я добрый, не кусаюсь.

— А я и не боюсь. Спокойной ночи, — девушка с трудом выпуталась из его рук.

— Вась, потри мне спинку, пожалуйста, — позвала Евгения Петровна из ванной. Мужчина как будто очнулся и опрометью кинулся исполнять просьбу.

Соня на негнущихся ногах добралась до своей комнаты. Эх, третий месяц замок починить не могут. Что же делать? Разбудить бабушку? А чем она сможет помочь? Да и зачем беспокоить? Бабушка — человек пожилой, вдруг, не доведи Господь, сердце прихватит от таких переживаний?

Но оставаться в одном доме с явно нездоровым человеком, тем более, на ночь и со сломанным замком на двери очень страшно. Но куда же деваться? Бесцельно бродить по улицам? Дождь… Соня нервно открыла с телефона вконтакт и стала пролистывать список друзей в надежде, что хоть кто-то ещё онлайн, а значит, не спит и можно позвонить.

"Владька Кожевников не в счёт: он на Камчатке. О, Катя тут!" — девушка набрала номер подруги.

Длинный гудок. Два. Три. В коридоре возня и мамин голос с истеричными нотками. Семь. Наконеу Катино "алло" в трубке.

— Алло… Катюш, прости, Бога ради, что так поздно. И за наглость прости тоже. Я переночую сегодня у тебя, можно?.. Потом объясню, очень срочно… Минут сорок-сорок пять… Хорошо, жди. И прости ещё раз.

Как, всё-таки, здорово иметь такую подругу, которая около полуночи согласится приютить тебя без вопросов. Метро ещё должно работать. Собрав вещи — да много ли надо на одну ночь! Зубная щётка, расчёска, смена белья, пижама, полотенце и тапочки — Соня опасливо выглянула в коридор. Тишина и темнота. Только в маминой комнате голоса. Может, она всё накрутила? Померещилось? Но почему-то Соня почувствовала, что ей в любом случае не стоит оставаться дома. Тем более, она уже подняла Катю Костяникину.

Подруга с порога без вопросов предложила Соне тапочки, полотенце и ночную рубашку — и зачем девушка свои тащила? — проводила её в свою комнату, где уютно горел ночник, и, исчезнув ненадолго, появилась снова с подносом, на котором стояли две чашки чая, сахарница и блюдце с печеньем.

— Ух! — только и смогла выговорить непрошеная гостья.

Катя, растрёпанная, в махровом розовом халате на ночнушку, взяла с подноса одну чашку и попросила очень серьёзно:

— Рассказывай.

— Не знаю, может, я и накрутила… Мама вернулась вечером из оперы с кавалером. Вроде, импозантный мужчина, обаятельный… Представился: дядя Вася. Руку протянул… а я как вспомнила, как мы с тобой лет шесть тому назад кино смотрели… Твой отчим тогда тоже так назвался: дядя Вася… Потом мама в душ пошла, а я повела его на кухню, ужином покормить. А там он...

— Стал приставать? — Катя сжала кулаки.

— Нет. Но настаивал, чтобы я выпила с ним вина. Повторюсь, может, я накручиваю. Но как-то уж больно всё сошлось: "дядя Вася", мерзкое ощущение от рукопожатия, это настойчивое предложение выпить… Но мало ли дядь Вась на свете… Сказал, что они с мамой пожениться собрались. Было бы странно, если бы он после этого приставал ко мне.

По мере Сониного рассказа Катя Костяникина всё больше сжималась в один большой напряжённый комок. Дослушав, спросила:

— А кроме имени ты ничего не знаешь?

— Высокий, накачанный, хорошо сложён. Усы, короткая бородка — ну, как у Николая Второго, понимаешь? Залысина на макушке. Да, а ещё отчество. Погоди, как же… со сна туго соображаю… вот, точно: мама назвала — Василий Геннадьевич.

— Он! — всплеснула руками Катя. — Молодец, что приехала. И спасибо, что рассказала. Ложись с Богом спать и ничего не бойся, — гостеприимная хозяйка чмокнула подругу в щёку и обе улеглись: Катя — к себе в постель, а Соня — на постеленном на полу большом матрасе, простыне и подушке.

— Спокойной ночи, Катюш! И спасибо тебе огромное! Ты самый настоящий друг! — но Катя уже спала.

Соня тоже закрыла глаза, но сон не шёл, а шли всё какие-то странные картинки, навеянные перепуганным воображением. Постепенно они закружились в быстрой карусели, и девушка уснула.

Под утро, часов в пять, Катин мобильник вдруг разорвался вальсом цветов из "Щелкунчика". Хозяйка сонно поворочалась несколько раз. Звонок не умолкал. Катя села на кровати, поправила волосы, посмотрела, кто звонит, и взяла трубку, стараясь говорить как можно более бодрым голосом:

— Да, Санюш? Ничего… Что?! — длинная пауза. — Поняла.

— Что случилось? — испугалась Соня, когда подруга нажала отбой.

— Мартин звонил Сане из ночного клуба. Еле языком ворочал. Сказал, что перебрал, стянули телефон, паспорт и деньги. Звонил со стационарного. Клуб закрывается, ему идти некуда. Саня с родителями сейчас на даче, до Москвы часа четыре ехать. Это если без пробок. А сейчас все начнут ехать в город на работу, без пробок вряд ли получится. В-общем, мальчика спасать надо.

— Пойду вызывать такси? — спросила Соня.

— Зачем?

— Домой поеду, не буду мешать.

— Никуда ты не поедешь! Там же этот… Вася, — Катю аж передёрнуло. — Лучше помоги. С тобой мне сподручней будет.

Девушки спустились к большой тёмно-серой машине, куда при желании можно было сложить штабелями десятка два пьяных Мартинов, не меньше.

— Ого! — одобрительно воскликнула Соня. — Твоя?

— Мама подарила вчера. А права у меня уже год.

Вела Катя уверенно, как будто всю жизнь только этим и занималась. Соня на заднем сидении начала уже клевать носом, но вдруг встрепенулась, спросила:

— А почему они Мартина с собой на дачу не взяли?

— У него сегодня экзамен по гитаре, кажется… О, вроде, где-то рядом. Увидишь надпись "AllNightLong" — скажи.

— Хорошо… Так погоди, раз клуб уже закрылся, Мартин, наверное, уже не там.

— Да куда ж он денется без денег и документов!

— Ну хотя бы в ближайшую кафешку… — Катя не договорила, потому что обе одновременно увидели погасшие буквы "AllNightLong" и тёмную фигуру, сиротливо подпирающую стену. Обе девушки вышли из машины и подошли поближе. Сомнений не осталось: на ступенях клуба, сидя и тяжело привалившись к стене, пьяно спал младший брат Сани Крохоткина.

Катя осторожно и как-то брезгливовато потрепала его по плечу. Мартин промычал что-то нечленораздельное и соскользнул по стене. Соня вовремя подставила руки и поймала его голову за сантиметр от столкновения со ступенькой. Перехватила поудобнее и подняла, как младенца, на руки. Пошли обратно к машине.

Лёгкий какой! И правда, как ребёнок. Уткнулся носом, дышит Соне в плечо. Мягкие, пушистые и душистые волосы, светлые, золотые. Почему-то — так не к месту — девушке а пришла в голову ассоциация с Маленьким Принцем.

Соня попыталась усадить Мартина вертикально, села рядом. Поехали. Голова спящего сразу завалилась ей на плечо, но на первом же повороте не удержалась и рухнула Соне на колени. Девушка обхватила его одной рукой, чтобы он не свалился дальше, на пол, и задумалась. К пьяным она всегда испытывала презрение и брезгливость. А здесь… Когда он спит, у него такое детское выражение лица… это не противно, это щемяще жаль. Мартин почему-то вдруг показался Соне самым хрупким существом на свете.

Приехали. Лифт и, наконец, квартира. Кое-как Соня стащила с него ботинки. Катя вытащила из кладовки старую раскладушку, поставила её на кухне, но её подруга решительно потащила Мартина в сторону Катиной комнаты.

— Там бельё чистое… — проронила ей вслед хозяйка, но получила от Сони такой взгляд, что сразу замолчала.

— Я тогда пойду к маме спать, — мирно сказала она через некоторое время. Взяла телефон, набрала номер:

— Санюш, всё в порядке. Он у меня… Хорошо, жду. Пока!

Аккуратно свернула матрас и отнесла его в мамину комнату. Соня улеглась на скрипучей раскладушке в кухне. Квартира Костяникиных погрузилась в сон.

Разбудил Соню скрип открывающейся двери. Мартин тихонько вошёл в кухню и нечаянно споткнулся о раскладушку.

— Блин!.. — Соня? А ты что здесь делаешь?

— Сплю, — резонно ответила девушка.

— Почему у Катюхи?

— Дома проблемы.

— Сильные?

— Дальше некуда.

— Ясно, — юноша нахмурился, налил себе воды прямо из-под крана, чуть ли не залпом выдул целую кружку и ушёл обратно.

Минут через пятнадцать Соня снова проснулась, на этот раз от громко спорящих голосов в коридоре. Один из них принадлежал Кате, и девушка вышла поприветствовать подругу.

Напротив Кати стоял Мартин. Он вытянулся во весь свой высокий рост и держался вполне трезво. Увидев Соню, он сделал шаг в её сторону. Его глаза и всё выражение лица обдавали таким холодом, что девушка аж поёжилась.

— Кто дал тебе право обо мне заботиться? — голос звучал грозно и ледяно, как будто говорил как минимум всадник Апокалипсиса, а не юноша шестнадцати лет.

— Тот же, кто дал мне сердце и совесть, — Соня ответила невозмутимо и не отвела взгляда.

— Я что тебе — брат, сын, парень?

— Ты мне человек.

Игра в гляделки. До чего же глаза подходят к имени! Тёмно-серые, холодные и суровые, но временами серое небо работы Саврасова на минутку превращается в левитановское солнышко, забивающие дощатую стену дома и делающее снег рыхлым и несерьёзным[1].

Соня промолчала, собралась и, уже уходя, услышала, как Мартин раздражённо кричит Кате:

— Так нельзя, чтобы из-за такой ерунды как я девушка карячилась на неудобной раскладушке!

— Она сама так решила.

— Ну а ты что? Ты хозяйка!

И — Бог весть почему — Соня улыбнулась. Как вдруг до неё донеслись Катины слова:

— Не напиваййся по своим клубам — вот и не будет так больше!

Дура! Разве так можно?! Да, конечно, она права, но говорить этого нельзя ни в коем случае! Это же пренебрежение, та самая брезгливость — а он на самом деле такой хрупкий...

В дверях подъезда девушка столкнулась с Санькой и его родителями. Поздоровалась и коротенечко объяснила, что она здесь делает.

Всю дорогу в метро с неприятным изумлением думала о том, что из Кати Костяникиной, наверное, получится не очень хорошая матушка. Христиане должны всех любить и никого не презирать за их слабости.