Глава 19 - Сила Божия в немощи совершается

Образ твой, мучительный и зыбкий,

Я не мог в тумане осязать.

«Господи!» — сказал я по ошибке,

Сам того не думая сказать.

(О. Э. Мандельштам)

Тебя я услышу за тысячи вёрст.

Мы эхо, мы эхо,

Мы долгое эхо друг друга.

(Р. И. Рождественский)

Соня дотащила большую сумку до прихожей и, отдуваясь, окликнула:

— Ба, я поехала!

— Счастли́во!

Только убедившись, что Соня ушла, бабушка стала собираться на работу, хотя уже опаздывала на двадцать минут. Евгения Петровна тоже ушла, уже, наверное, добралась до работы. Василий Геннадьевич с самого утра был приветлив и предупредителен, очень хвалил тёщин завтрак, под ногами не мешался и, по всему, тоже куда-то собирался.

До метро было с полчаса ходу. И только подойдя и решив от метро написать папе, что едет, Соня поняла, что оставила мобильный дома. Плохо. Ничего не поделаешь, придётся вернуться. Пять минут всего: забрать телефон и выйти. Да и бабушка ещё, наверное, дома.

Нет, бабушки уже не было. Соня сняла уличные сапоги, чтобы не топтать мытые позавчера полы и стала искать, где оставила телефон.

— Ого! Ты куда это с такой сумкой? — поинтересовался дядя Вася, вырастая перед ней как из-под земли.

— Съезжу к папе в гости на пару дней. Надо с братиком помочь, — Соня постаралась звучать как можно убедительнее и невозмутимее. «Где же телефон? Должен быть на столе в комнате». Девушка тихонько скользнула к себе. Да, вот он, на столе. Мигает огонёк: значит, кто-то звонил.

— Помочь тебе сумку донести?

— Спасибо, не надо, я сама.

— Ты что, меня боишься? — дядя Вася прошёл в комнату, прикрыв дверь, и подошёл поближе, как бы невзначай отрезая Соню от стола, на котором лежал мобильник.

— Нет.

— Это правильно! Чего меня бояться? Я хороший.

— Ага, особенно когда спите.

— Вот именно. Тем более, с такими хорошенькими девушками, как ты, — он сделал пару лёгких, непринуждённых шагов вперёд, так что Соня вынуждена была попятиться.

Телефон снова зажужжал, краем глаза Соня увидела на экране букву М, остальные с такого расстояния видно не было.

Мартин!

— Извините, дядь Вась, я очень спешу, — бросилась к двери, но, пятясь, споткнулась о собственную большую сумку и упала, точнее, села на пол. Этого было достаточно, чтобы Василий Геннадьевич ловко метнулся и запер дверь.

— Что за шуточки?

— А что у тебя за шуточки в клубе были?

— Ээ, в смысле? — пыталась встать, но от волнения ноги заплетались.

— Ну, ломалась. Пощёчину дала даже. А тебя мама с бабушкой не учили, что за всё надо платить?

— В смысле? — снова переспросила Соня.

— Вела бы себя хорошо, — он подошёл совсем близко, ухватил Соню за руку и резким, цепким рывком поднял её на ноги, — так и я, глядишь, подобрее был бы. А так извини. Я ж теперь тебе как папка — придётся воспитывать.

Телефон разрывался от звонков. Мартин! Мартин! Я что́, ты этого не вынесешь. Ещё, чего доброго, убьёшь его. Будешь тысячу раз прав, но тебя всё равно посадят и всё равно ничего уже не изменишь.

И тут, вместе с именем любимого, из самых недр сознания вынырнуло всегда там бывшее, но давно засунутое на дальнюю полку и потому изрядно запылённое: Господи! Господи, помоги!

Соня рванула руку, но хватка была крепкой. Тогда девушка размахнулась второй рукой — дать пощёчину, вцепиться в волосы, что угодно! Господи! И Мартин! Услышьте оба, пожалуйста!

Василий Геннадьевич перехватил её вторую руку и с силой заломил её.

— Больно!

— Не ломалась бы тогда — не больно было бы! Дура! Не понимаешь, что теряешь! Ещё потом бегать за мной будешь, как твоя маманя, и требовать продолжения банкета! — Дядя Вася оттеснил Соню к стене, и упавшим сердцем она поняла: спасения не было. Надежда только на собственные зубы и на чудо. Чудо, к которому она взывала сейчас всеми фибрами души. Господи!!!

Василий Геннадьевич вжал обе её руки в стену и стал зубами расстёгивать ей блузку, поминутно прерывая свои действия несытыми, грубыми поцелуями в шею. Девушка мотала головой, пыталась укусить его, но ничего не выходило.

Соня не заметила, что ещё после первого «Господи!» телефон от вибрации тихо соскользнул с краешка стола и упал на что-то, валявшееся на полу — кажется, тапочек. И уж конечно, она никак не могла догадаться, что по счастливому стечению обстоятельств, которое люди верующие именуют помощью Божией, этого соприкосновения сенсорному экрану хватило, чтобы принять вызов.

Почему же она не отвечает? Да наверняка просто забыла телефон дома, а его тут чуть инфаркт не хватает! Нет. Не может быть. Соня прекрасно знает, что он за неё волнуется, и даже если забыла бы мобильник, нашла бы способ сообщить. Такси уже ехало по его вызову, но приложение сообщало, что оставалось ещё девять минут.

В самом деле, чего он накручивает? Ну мало ли, почему она не может подойти! Потом ещё вместе смеяться будут над его страхами! Но кошки, скребущие на душе Мартина, были неумолимы и раздирали в кровь. В такой ситуации оставалось только одно. Господи! Мартин почти скороговоркой, но от того не менее искренне прошептал первую пришедшую ему на ум молитву — он любил слушать её на Крещение в церкви:

— Господи! Творяй чудеса Един, имже несть числа. Егоже глас на вода́х многих, Егоже видевше, воды убояшася и смятошася бездны и множество шума вод…[1]

И тут телефон наконец ответил. Гудки пропали, и прежде, чем Мартин успел хоть что-нибудь сказать, вдалеке он услышал грубый голос:

— Не ломалась бы тогда — не больно было бы!

Мартин зажмурился, мурашки пробежали у него по спине. Такси! Всё равно не успеть… и тут, как гром среди ясного неба — озарение! Во-первых, громкую связь и диктофон, чтобы всё было слышно. А во-вторых… параллельным вызовом побелевшие пальцы набрали три цифры: 1-0-2.

— Полиция. Майор Павленко слушает.

— Срочно! — Мартин назвал адрес, — попытка изнасилования, — и умоляющим голосом, — если вы успеете, то неудачная.

Он замолчал, но не нажал отбоя, давая полицейскому самому услышать доказательства.

— Ваша фамилия? Имя? Отчество?

— Вы не понимаете?! Это срочно!!! Пока мы тут с вами анкетные данные заполняем, может быть… — он испуганно и яростно замолчал. Слово «поздно» так и не сорвалось с губ.

Василий Геннадьевич, не ослабляя хватки — у жертвы уже затекли руки — хищно отодрал зубами третью пуговицу на Сониной блузке и продолжал жарко, сильно, жестоко целовать её куда ни придётся. Руки он пока отпустить боялся, но скоро, сейчас, когда она совсем ослабеет…

Раздался тихий стук откуда-то из прихожей. Ещё и ещё. Сквозь ужас, охвативший её, Соня услышала его. А вот дядя Вася был в запале и ничего уже не слышал.

Стук стал сильнее, а затем прекратился, раздался щелчок. И тут Соня поняла, что́ это. Верилось с трудом, но видимо, Господь всё-таки услышал. Счёт пошёл на секунды.

Стук повторился ближе, во всё ещё запертую дверь в комнату. Резкий мужской голос грянул, как избавление:

— Откройте, полиция!

Дядя Вася резко дёрнулся.

— Змея!!! Когда успела?! — В этот момент замо́к сдался под напором, и дверь распахнулась.

Всю дорогу в такси Мартин продолжал мысленно кричать-шептать свою молитву. Он помнил её только до половины, но в этой половине было главное — и «творяй чудеса Един», и «убояшася и смятошася», которые он применял не к безднам и множеству шума вод, а к беде.

Не дожидаясь лифта, взлетел по лестнице, перепрыгивая через одну, а то и через две ступеньки.

Взломанная входная дверь сиротливо болталась на петлях. Значит, полиция здесь. Уже хорошо. Успели ли?..

Заглянув в квартиру, услышал издали такой родной Сонин голос, вполне бодрый, хоть и спотыкающийся от волнения. Он шёл с кухни, и Мартин поспешил туда. Его глазам предстала, на первый взгляд, вполне безмятежная картина: Соня, сидя с ногами на кухонном диванчике и по временам отпивая из большой кружки, давала показания. Напротив сидел человек в форме — по-видимому, следователь — и что-то фиксировал в блокноте.

Мартин, не стесняясь присутствием посторонних, кинулся к Соне и крепко обнял её, не боясь, что она может выронить кружку. Спросил, задыхаясь:

— Он…

Соня поняла, улыбнулась и помотала головой. Поставила кружку на подлокотник дивана и тоже крепко, от самой глубины сердца, обняла своего героя и от перенапряжения, от его тепла, вдруг заплакала, как маленькая девочка.

— Ну видишь, — Мартин сцеловывал с её щёк и глаз слёзы, ласково гладил по голове, — значит, мы победили! Сонька, мы победили, понимаешь?

Девушка долго приходила в себя в его руках. Полицейский, в принципе, уже зафиксировал бо́льшую часть показаний, поэтому из деликатности вышел, дав ребятам время побыть наедине и успокоиться. Хотя к юному Ромео у него тоже было несколько вопросов, главный из которых — как он узнал? А вдруг соучастник, который пошёл на попятную и решил сотрудничать со следствием?

— Мы победили, — продолжал шептать Мартин. От его нежности и просто от того, что он был здесь, рядом, что в пустоте огромного равнодушного мира был он, настроенный на её волну и слышащий за тысячу вёрст, как в песне, Соня продолжала плакать, уже не от ужаса, а от тихого, чудесного счастья. Когда она наконец успокоилась и снова обрела дар речи, то сказала:

— Не иначе как чудом. Я так молилась, так звала тебя… и Бога.

— Ну вот мы оба и услышали… Я тоже Его звал. В одиночку я вряд ли бы справился, — а про себя подумал: «когда увижу брата, надо будет непременно попросить его отслужить благодарственный молебен".