Глава 3 - Герой не моего романа

Нежней и бесповоротней 

Никто не глядел Вам вслед… 

Целую Вас — через сотни 

Разъединяющих лет.

(М. И. Цветаева)

Людмила Александровна задумалась. Пришёл её черёд рассказывать историю. Подумалось о том, что так хотелось поскорее закончить это коронационное платье Елизаветы Петровны и взяться за кафтан из красной объяри! Вспомнился портрет молодого императора работы неизвестного художника, хранящийся, кажется, в Эрмитаже, хотя Пётр Второй и Петербург — это очень смешно. Художник как будто застал мальчика убегающим на охоту — озороватая надменная улыбка, нетерпеливая поза, простой зелёный камзол… А ведь это не фотография — щёлк и готово — а портрет, нужно долго стоять, не двигаясь. Возможно ли, в тринадцать-четырнадцать лет? Людмила Александровна отхлебнула ещё чаю и прикрыла глаза.

Мальчик бежал, ужасно спешил, летел со всех ног, ему было весело — и вдруг чей-то голос заставил его резко остановиться и недовольно упереть руку в бок. Художник взялся за свои инструменты и в короткое время сделал набросок. Мальчик побежал дальше, и может быть, у него даже не слишком сильно успело испортиться настроение. И может быть, на охоте он даже собственноручно подстрелил пару-тройку перепелов, а потом с удовольствием отведал их в похлёбке, приготовленной в огромном котле прямо над костром лучшими придворными поварами, непременно иностранцами, до смерти уставшими то и дело теряться среди непролазных русских лесов и болот. А мальчик сидит на пеньке или поваленном грозой дереве, утомившись от охотничьих подвигов, и звонко смеётся, подставив лицо июньскому солнышку, и всё ему нипочём, и хочется жить ещё сто лет и ни о чём не думать. А в северной столице на верфях гниют одинокие корабли, и вереницы заграничных послов терпеливо ждут царя с охоты, чтобы добиться аудиенции, и великому деду неуютно и холодно спать под полом в пустой громаде собора, видя в щёлочку между облаками, что происходит с его империей, которую он строил не щадя себя.

Так? Нет, не так. Мальчик сидит на поваленном дереве и звонко смеётся, но в глазах его грусть. В нежные, неуёмные и бесшабашные тринадцать лет у мальчика совсем недетские глаза. В них — холод и одиночество, одиночество и в сердце, в саднящем ощущении того, что никому из тех, кто шумит сейчас вокруг, поёт песни у костра и поздравляет его с удачной охотой, нет до него никакого дела. Он — вот такой, какой есть — никому по-настоящему не нужен. Им нужно, чтобы он как можно дольше жил, как можно искреннее пировал, кутил и веселился и не смел даже думать плясать не под их дудку. Была сестра, были девять тысяч червонцев[1], и было весело, спокойно и радостно. Но девять тысяч червонцев отобрали и Бог весть на что израсходовали, а сестре закрыли глаза, сложили на груди руки и тоже опустили в холодную глубь собора, и от скорби его оставили только надпись на её саркофаге: «Свет очию моею, и той несть со мною». А ты, Петрушенька, живи да радуйся — и с чего б тебе горе горевать, когда юн, красив, начинают заглядываться барышни, вино льётся рекой, да и охотничий сезон в самом разгаре… А сердце? Да по́лно — разве монарху полагается сердце? Монарху в нонешние времена полагается быть веселу и покойну. Одиночество в сердце, одиночество вокруг, одиноко на верфях кораблям без солёных брызг, ритмичного стука волн и вольного ветра. Одиноко собору посреди нового, не обжитого ещё толком и уже покинутого города. Одиноко городу среди воды, на северных рубежах огромной страны. Одиноко стране-безотцовщине — они с мальчиком очень похожи. А деду в соборе не одиноко: рядом с ним его любимая жена — но только не бабушка, а так, приблудная ливонка. А поодаль — нелюбимый, мятежный сын, отец задумавшегося после охоты мальчика. И кажется, нет им покоя и мира даже в небесах. А в одиночестве внука дед сам виноват. Вот пусть теперь смотрит и мёрзнет.

Людмила Александровна не заметила, что в глазах у неё стояли слёзы. Вытерла их салфеткой и улыбнулась своим мыслям. Когда ей было чуть меньше лет, чем сейчас её внучке Соне, и она узнала в деталях всю историю отрока-императора, ей хотелось изобрести машину времени, отправиться туда и попытаться хотя бы подружиться с ним. Влюбляться, пожалуй, не надо — любит она совсем не таких — а надо обнять, покачать у груди, как ребёнка, и шепнуть мальчику, что в этой истории может всё быть совсем не так. И, убаюкивая, рассказать сказку о могучем, справедливом и мудром короле, которого с детства все любили, обучали и воспитывали не строгостью и палками, а лаской и мягкой силой. У короля была сестра, пусть не красавица, зато сама доброта и ангел кротости, и он однажды просто так, от доброго сердца и от большой любви, подарил ей девять тысяч червонцев, и она купила себе ленты в волосы, серьги и, может быть, пару новых туфель, а братцу — интересные книжки с цветными картинками и гору пряников — лакомиться вместе. А на оставшееся — ей-Богу, много ещё осталось — строить школы, кассы вспоможения бедным и крепкие, надёжные корабли. Но это уж пусть сестра сама решает, ей виднее. А живёт этот король в чудесном замке, небольшом, но очень красивом, вдвоём с сестрой, больше никого им не надо. Ну ладно, пусть по выходным заходит тётушка — она красивая и весёлая и, пожалуй, даже поймёт. Конечно, со временем надо будет подумать о мужьях для сестры и тётушки и о своей королеве, и о наследнике — но до этого ещё жить и жить. В радости, любви и — так уж и быть — по временам благой заботе о подданных. И у этой сказки просто обязан быть счастливый конец.

— Надеюсь, ты за дедушку вышла не потому, что его звали Пётр Алексеевич? — хмыкнула Соня.

— Конечно, нет. Твой дедушка на дух не переносил спиртное и праздность. Он слыл завидным женихом, и не из-за денег — их особо и не было — а потому, что с ним было очень надёжно, это и с первого взгляда было понятно. Порода, из «бывших», как тогда говорили.

— Порода, имя…

— Да-да, я знала, что ты меня правильно поймёшь.

— Ну ведь какие-то недостатки у него всё-таки были?

— Трудоголик он был. Работал двадцать пять часов в сутки. Прекрасная эпоха давно к тому времени закончилась, приходилось и дворянам работать.

— Разве ж это недостаток?

— Как посмотреть. Но ты права, я считала это достоинством. А недостатки… Конечно, были, но я не замечала. Помнишь, говорила тебе про розовые очки?