Глава 18 - Начало новой жизни

— Катюша, у меня новости!

— У меня тоже.

— Что у тебя?

— После Пасхи ты станешь папой.

Секунды три Санька молча смотрел на жену. Потом обнял её крепко и улыбнулся:

— Вот это сюрприз! Красавица ты моя!

Катя улыбалась смущённо и радостно.

— А у тебя какие новости?

— Меня рукополагают в маленькое село восстанавливать тамошний храм.

Когда Катя шла замуж за Саньку, она, конечно, прекрасно знала, что он станет священником, но всё-таки рассчитывала на судьбу московской матушки со всеми удобствами. Перспектива тратить все деньги — много денег — на ремонт церковной крыши и нянчиться с маленьким ребёнком среди лесов и болот, где нет человеческих благ цивилизации её не радовала. Она любила Саню и изо всех сил хотела быть ему опорой, но всё же втайне надеялась, что ей не придётся жертвовать слишком многим ради мужниного дела. Она была до мозга костей городской женщиной, с маникюром, машиной, высшим образованием и привычкой протянуть руку и взять всё, что надо, с минимумом усилий.

— Ты же ещё даже не диакон.

— Нехватка кадров. Завтра рукополагают в диаконы, а через неделю уже в иереи, — он засмеялся в отрастающую пшеничную бороду, — как в первые века христианства, когда святые отцы зачастую проходили все степени посвящения за несколько дней… Я знаешь что подумал? Жильё выделяет епархия, но давай съездим посмотрим его заранее? Надо же, всё-таки, готовиться! — он ласково погладил Катину пока ещё талию.

— Давай, — с плохо скрываемым отсутствием энтузиазма, но по-деловому, — а далеко это?

— Километров сорок. Село называется Кочкино.

Кочкинский поп Александр Крохоткин и благоверная супруга его Екатерина. Кто такие? Чем известны? Что сделали хорошего? Бог весть. Звучит так себе, если честно.

— Надеюсь, священнику не запрещено пользоваться навигатором?

— С каких это пор ты стала такой язвочкой? А, знаю, гормончики бушуют… ничего, Катюш, прорвёмся. — Посмотрел на жену очень внимательно и очень пристально, — Ты недовольна?

— Просто неожиданно.

— Помнишь, перед свадьбой я говорил, что зову тебя на крест, а не на праздник? Вот, это начало подвига.

— Я согласна на крест и подвиг, но… малыш?

— А что малыш? Ему хорошо будет расти на свежем воздухе, вдали от гаджетов и выхлопов.

— А подгузники, смеси, одёжка?

— За этим можно и в город съездить раз в месяц или два. Но наши бабушки и мамы и в Москве растили нас без памперсов.

Понятно. Он видит её издёрганной бытом женщиной с красными от стирки руками и пятью детьми в обносках. Это он считает крестом и подвигом.

И тут же, как оплеуха самой себе, другая мысль: да полно, Катюха, любишь ли ты мужа так, как говоришь? Если любишь, пойдёшь за ним в огонь и воду! Обещала же… а чуть замаячили впереди трудности — так сразу в кусты?

Санька привык чувствовать жену с полуслова, а иногда даже и без слов. Он взял её за руку и сказал уверенно, спокойно и серьёзно:

— Всё будет хорошо, вот увидишь. С Божией помощью… и знаешь, что я ещё подумал?

— Что?

— Надо взять Мартина с собой. Не насовсем, на те три дня, что остались до начала учебного года. А то он тут без присмотра может опять пуститься во все тяжкие.

— И Соню?

— Если захочет, пусть приезжает. Но ты сама понимаешь, возраст, лето, страсти… не надо лишний раз оставлять их наедине.

— Сань, двадцать первый век на дворе! Это давно уже стало в порядке вещей! Помнишь, как он вчера сказал — « если бы мы могли и хотели, мы бы нашли место».

— Не страшен секс до брака, страшен секс без брака. А я слишком хорошо знаю своего брата.

— Ты знаешь, мне кажется, Соня очень хорошо на него влияет. И потом… давно ли ты так заговорил? Помнишь патлатого рокера без ориентиров в жизни, каким ты был в свои шестнадцать? А посмотри-ка, нормальным человеком вырос!

— Соня хорошая девушка, но боюсь, как бы он не повлиял на неё не в ту сторону. А я… в том возрасте у меня ещё не было Бога. Потому и ориентиров не было. А у Мартина всё есть — а чего-то важного нету. Мозгов, что ли?

— А у кого в шестнадцать лет они есть?

— Но надо же взрослеть! Тем более, если взялся всерьёз ухаживать за девушкой.

— Ты вон за мной, можно сказать, с детства ухаживал. И заметь, не прошло. Почему вы с мамой оба думаете, что у него пройдёт?

— Потому что я с детства ухаживал только за тобой. А у Мартина позавчера Саша, вчера Оля, сегодня Соня… что будет завтра, Бог весть, а глупостей натворить успеют.

— С Сашей, Олей успели?

— А кто ж знает! Скорее всего, нет, но, как ты сама сказала, сейчас это в порядке вещей.

— Не переживай. Сдаётся мне, Мартин ещё окажется на́ голову ближе к Царствию Небесному, чем все мы!.. ну что, поехали?

— Поехали.

Санька постучался в комнату брата. Заглянул, не дожидаясь ответа. Мартин, заспанный и растрёпанный, сидел на кровати и потягивался.

— Доброе утро! Поедешь с нами деревню смотреть?

— Какую?

— Куда меня рукополагают.

Мартин пожал плечами.

— Что ж ты раньше не сказал? Соня переезжает к отцу, но вдруг там не получится, и вы могли бы…

— Значит, так. Давай ты не будешь распоряжаться нашей с Катей жизнью, а? Во-первых, мы сами ещё не знаем, как там. Может, это маленькая хибарка с протекающей крышей! Во-вторых, это наша семья, и мы сами решаем, кого приглашать, а кого нет.

— Сань, — Мартин смотрел на брата таким взрослым, рассудительным взглядом, что тот на секунду поверил, что этот шкет наконец-то вырос и взялся за ум, — а помнишь тот день, когда ты пришёл к Кате в гости и узнал, что её… что всё плохо?

Это был самый болезненный момент в жизни старшего брата Крохоткина, и он ужасно не любил лишний раз вспоминать о нём.

— Помню.

— А если бы ты мог спасти Катюху от этого, неужели ты не попытался бы сделать всё, что можешь?

Санька вздохнул, задумался. Он, конечно, знал ответ на этот вопрос, но просто вдруг впервые осознал, насколько Мартин любит Соню. Когда произошла эта кошмарная история, самому Саньке было девятнадцать, и он к тому моменту отчаянно ухаживал за Катей Костяникиной уже лет шесть, и всегда, все эти шесть лет, знал, что влюблён серьёзно и насовсем, но то, что так легко и понятно применительно к себе, не всегда работает с другими. И, осознав, что брат, несмотря на всю безбашенность, кажется, действительно любит девушку, по-настоящему, старший брат вдруг в первый раз в жизни поймал себя на мысли, что из него вряд ли выйдет хороший священник. Эмпатии нет, вот что. Это новомодное словечко! Учёности много, морализаторства много, а эмпатии нет.

— Что молчишь? Говори, попытался бы?

— Конечно, попытался бы.

— Вот видишь… — Мартин замолчал и надулся — и сразу снова стал маленьким.

Санька примирительно похлопал брата по плечу.

— Звони Соне, насовсем оставить её у себя не можем, но сегодня пусть едет с нами. И собирайся, через двадцать минут выезжаем.

Когда брат ушёл, Мартин набрал Соню. С каждым гудком всё больше хмурился, становился всё напряжённее. Конечно, она могла просто спать и поставить телефон на беззвучный режим, или с утра пораньше куда-нибудь уйти и забыть телефон дома, но он боялся, ужасно боялся самого худшего. Ни в какую деревню он не поедет, а полетит сейчас к Соне! И лучше взять такси, а то на метро ехать целый час. Никакие логические доводы — «там Людмила Александровна, она не допустит», «Соня могла уехать к отцу и забыть телефон», «у меня же нет ключей» — не работали.

Кочкино на вид оказалось довольно милой деревенькой в десять дворов. Ещё там была небольшая молочная ферма. Храм Рождества Богородицы, куда Саню должны были назначить настоятелем, представлял собой огромную кирпичную постройку — такие церкви любили строить в своих имениях особенно богомольные купцы и дворяне — изрядно потрёпанную временем и небрежением. Куполов не было, от колокольни остался всего один ярус, крыша протекала, а о центральном отоплении храм и не слышал никогда. Печь тоже была в плачевном состоянии. Когда Саня с Катей заглянули внутрь, их встретила бойкая бабулька лет шестидесяти:

— Добрый день! А Вы наш новый батюшка?

— Здравствуйте! А как Вы догадались?

— Ну, во-первых, борода у Вас такая… красивая, а потом, я видела, как вы приехали. Только остановились — сразу в церковь побежали! Я и поняла!

— Ну, на самом деле, вашим новым батюшкой я стану только в субботу. А пока приехал просто осмотреться.

— А, ну и славненько, не ошиблась, значит. Вас как зовут?

— Александр.

— А Вас, матушка?

— Пока не матушка ещё. Екатерина.

— Очень приятно. Я Варвара Семёновна. Можно сказать, староста здешняя.

— Будем знакомы. Мы пока пойдём село посмотрим. Где жить будем, как тут всё…

— Конечно-конечно! Пойдёмте, я вам всё покажу.

Дом, где должна была поселиться семья священника, выглядел не так плохо, как церковь. Конечно, пока он пустовал, да где-то под полом копошились крысы, но там хотя бы была неплохая, пусть и простенькая мебель и даже электричество. Хотя Варвара Семёновна объяснила, что работает оно не всегда, но всё же это хоть что-то.

— А воду где брать? — поинтересовалась Катя.

— На речке. Полкилометра отсюда будет.

— А зимой?

— Не замерзает речка.

— А дрова?

— На первое время мы вам скинемся, а вообще машина привозит.

Катя с Варварой Семёновной погрузились в обсуждение разных хозяйственных вопросов, а Санька вместо предстоящего служения и жизни в этой глухомани почему-то думал о брате. Собирался ехать с ними, но в самый последний момент передумал и сорвался к Соне только потому, что она долго не берёт трубку. Мало ли что! Ушла и забыла мобильник дома, моется в ванной (некоторые барышни любят это делать по два часа), выключила звук и просто не слышит…

А что тогда привело Саню к Кате домой? Интуиция? Господь — вот что такое эта ваша интуиция. Так может, Мартин и правда что-то почуял? Как бы то ни было, он может помочь только одним, от чего хуже не станет точно. Мысленно перекрестившись, Саня Крохоткин уверенно сказал в глубине себя:

«Господи! Что бы ни было, спаси и помилуй рабов Твоих Мартина и Софию!». Он знал, что по-церковнославянски имя Мартин произносится с ударением на второй слог, и хмыкнул от того, как ритмично сочетались их имена.