Глава 36. Узнаю свою кровь!

Злося этого терпеть не могла. Дело было даже не в том, чтобы зарезать курицу, отвратно было наблюдать за её агонией.

Но куда денешься? Злодину требовалась кровавая жертва, а кроме молодого петушка в её распоряжении были только кролики. Конечно, она могла потребовать себе со скотного двора, хоть корову, но это было бы уже чересчур! Даже поросёнок, живьём позаимствованный из хлева, вызвал бы подозрения, но об этом речь не шла. Не сможет она зарезать поросёнка, потому что жалко!

Оставались только куры и кролики. Кроликов Злося отмела сразу — создания безмозглые, но слишком милые. Значит — куры!

Судьба подарила ей молодого петушка, которого погнал за какую-то провинность шикарный разноцветный патриарх птичьего двора и хозяин курятника. Это был вчерашний цыплёнок, не отрастивший себе ещё ни пышного хвоста, ни гребня. Он метнулся под ноги Злосе и был ею сцапан с ловкостью достойной лисицы.

Идеальная кандидатура — пустая голова, мышастые перья, а жизненная перспектива — попасть через неделю-другую в суп. Так что разница невелика — в суп или в жертву Злодину.

Острый, как бритва нож, Злося стянула заранее. Взяла со стола в пиршественном зале. Такими здесь орудовали, как столовыми приборами. Клинок в четыре ладони, крепкая рукоять, общий вид внушает уважительный трепет. Большинство обитателей замка ничем другим за едой не пользовались, лишь у немногих были двузубые вилки, которые ввиду их размеров тоже можно было принять за оружие.

Теперь этот нож, завёрнутый в полотняную тряпицу, был, засунут сзади за шёлковый кушак, которым Злося подпоясывалась, чтобы её свободное платье не развевалось колоколом от каждого порыва ветра. Вооружённая таким образом, она чувствовала себя убийцей, замышляющим злодеяние. Противное чувство, но ведь речь идёт всего лишь о петухе!

Самое сложное было отделаться от служанок. Конечно, правильно — следовать за госпожой, чтобы быть на подхвате и всегда под рукой. Особенно это было важно, когда выяснилось, что хозяйка в положении. Но это противоречило интересам самой Злоси. В самом деле, зачем ей посвящать в свои планы целый выводок хлопотливых клуш и несколько глупых гусынь в придачу?

И тогда она пошла на хитрость — объявила, что дала обет оставаться ежедневно по два часа в полном одиночестве для молитвы в отдалённой часовне замка. Это дало ей возможность ещё раз посетить капище Злодина, всё там, как следует рассмотреть, выработать план действий, после чего обзавестись ножом и петухом.

План был прост — во время очередного «исполнения обета», проскользнуть в помещение будущей библиотеки, зарезать там петуха, преподнести его Злодину и попросить вернуть её, Злосю, мужу, а сэру Злорику, соответственно вернуть его ненаглядную Злольгу.

Понятное дело, Злося при этом должна быть одна. Понятное дело, нет никакой гарантии, что у неё всё получится, но она не представляла, что ещё может предпринять.

Итак, всё было готово, никто за ней не шёл, никто не подсматривал. Злося уверенно прошла через зал Топоров, и открыла своим ключом двери с двумя гербами.

Это было уже третье её посещение капища, и вид загадочного древнего истукана посреди рунических камней, больше не удивлял и не пугал её. Гораздо больше Злосю волновал ритуал, который она задумала провести.

Запаха тухлятины в помещении не чувствовалось. Алтарь, на котором должен был сложить голову петух, сейчас пустовал, и даже вроде бы был вымыт. Тем лучше, но надо было ещё приготовиться самой.

С этим возникла некоторая сложность — чтобы достать и развернуть нож, надо было выпустить петуха, которого Злося не догадалась связать, поскольку всю дорогу сюда он вёл себя смирно. Но отпускать его не стоило, так-как спокойное поведение петуха не означало, что он будет стоять и ждать своей участи, пока она будет готовить нож.

Тогда Злося решила достать своё оружие одной рукой, удерживая другой жертву. Это оказалось не так-то просто — прижатый к животу левой рукой петух заволновался и задёргался, как раз в тот момент, когда Злося потянула нож из-за кушака.

Стараясь удержать забившуюся птицу, девушка перенесла центр тяжести на правую ногу, приподняв левое бедро вдоль которого норовил выскользнуть петух. Но в это время пальцы её правой руки неловко ухватили рукоять ножа за самый кончик, и эта рукоять предательски покинула их!

Злося сделала отчаянную попытку вслепую схватить падающий нож налету, но в её руке остался только уголок лоскута, в который он был завёрнут. Этот лоскут тотчас развернулся и опустел.

«Дзынь!» — сказал нож у девушки за спиной, отскакивая в неведомом направлении. Злося обернулась, ножа нигде не было. Вот досада! Теперь придётся искать его по всем углам, и как это обычно с такими потерями бывает, лежать он будет в таком месте, о котором подумаешь в последнюю очередь.

В это время петух воспользовался замешательством хозяйки, удвоил усилия и вырвался из-под левой руки Злоси! Девушка попыталась схватить его уже двумя руками, но поймала лишь пустоту. Освободившаяся птица, взлетела перед её лицом, словно ворох взъерошенных перьев, но тут же плюхнулась на пол и кинулась наутёк! Не долго думая, Злося припустила за ней, забыв о ноже и досадуя на свою неловкость.

Хорошо ещё, что она заперла за собой дверь. Петух выказал неожиданную прыть и сообразительность. Он бежал не по прямой, а постоянно меняя направление, петлял, как заяц! При первых же шагах Злося едва не полетела кувырком — странные двукоблучные туфли, в которых, и ходить-то было неудобно без посторонней помощи, совершенно не годились для бега. Злося гневно сбросила их и тут же использовала в качестве метательных снарядов, но не попала — петух взлетал каждый раз, когда тяжёлый туфель готов был снести ему голову.

Тогда девушка стащила также и чулки, отбросила их в сторону и продолжила преследование босиком. Ей совершенно не хотелось поскользнуться на гладком полу, ведь падение в её положении могло стать роковым.

Однако петух был неуловим. Он лихо бегал, стуча коготками по каменному полу и, в конце концов, закружил вокруг капища. Злося сделала вслед за ним один круг, другой, третий и тут почувствовала, что начинает уставать.

Она остановилась, тяжело дыша, прямо перед страшным ликом Злодина, насмешливо глядевшего на неё одним глазом. Тем временем, несостоявшаяся пернатая жертва, видимо сообразив, что её больше не преследуют, взлетела истукану на голову и нагло уселась там с победным видом! При этом петух встряхнулся, распустил крылья и вдруг запел громко и звонко, хоть для этого и был неурочный час.

— О-хо-хо-хо-хо! — вдруг раздался в пустом зале голос, от которого волосы у Злоси встали дыбом.

Лицо истукана ожило. Оно оставалось деревянным, но обрело подвижность! Глаз несколько раз моргнул, покрутился туда-сюда и уставился на девушку с осмысленным выражением, оставаясь таким же насмешливым, как и раньше. Открытый, похожий на широкую щель, рот, закрылся, деревянные губы пожевали немного и сплюнули на пол что-то похожее на небольшую старую кость.

Злося приросла к месту не в силах двинуть ни рукой, ни ногой от страха и удивления. Про нож и петуха она тут же забыла.

— Ну, что уставилась-то? Злодина никогда не видела? — спросил истукан, едва сдерживаясь, чтобы снова не расхохотаться. Здравствуй, что ли, внучка!

— В-внучка? — пролепетала Злося, задав этот вопрос, скорее машинально, чем осмысленно.

— Вот именно! — подтвердил истукан. — Конечно, ты, дитя, не есть ребёнок моего сына или дочери. Ты для меня потомок весьма отдалённый, но мне не хочется возиться со всеми этими «пра-пра», так что я намерен называть тебя внучкой. А ты разве не хочешь поздороваться со своим дедом?

— Зд-дравствуйте! — так же пролепетала Злося, спрашивая себя, не сон ли это? Или она сошла с ума?

— Нет, так дело не пойдёт! — нахмурился истукан. — Что за манера обращаться ко мне так, как будто меня много? Вот, когда я явлюсь сюда со всей своей Злолгаллой, тогда будет — «Здравствуйте!», а сейчас изволь обратиться к старику, как это положено хорошо воспитанной родной внучке! Давай, попробуй ещё раз.

— Здравствуй, дедушка! — словно заводная кукла, пропела Злося, всё ещё не веря в реальность происходящего.

Громовой хохот заставил замок вздрогнуть до самого основания. Злосе показалось, что стены вокруг неё закачались, и пол под ногами заходил ходуном. Но она устояла и даже не стала размахивать руками, чтобы сохранить равновесие. Девушка вдруг вспомнила — в отличие от многих других древних и новых божеств, Злодин не любит, когда просители или просто молящиеся сгибаются перед ним, встают на колени или вовсе ползают, стуча лбами об пол, и всячески унижаются. В лучшем случае, он обдаст таких ледяным презрением, как рабов, и лучше им не знать, что может случиться в худшем случае.

Перестав хохотать, истукан улыбнулся широко и приветливо, а петух у него на голове кукарекнул ещё раз.

— Вот это другое дело! — одобрительно сказал Злодин. — Узнаю свою кровь! Так и живи, дитя — ничего не бойся, даже когда страшно. О, да вас тут двое!

Его единственный глаз опустился вниз и уставился на злосин живот. Она вдруг почувствовала, что этот взгляд проникает внутрь неё и видит там, то сокровенное, что не должно быть доступным глазам человеческим. Но сейчас это был взгляд божества, способный не только видеть, но благословлять и карать, убивать и излечивать.

— Хорошо! — заявил истукан после изучения материнского лона женщины, которую называл внучкой. — Очень хорошо! У тебя там… Впрочем, нет, не скажу. Это должно быть всегда сюрпризом для родителей, и глупы те люди, которые пытаются раньше срока узнать, кем их благословила Судьба! Но не буду тебя долго мучить — вижу, ты с просьбой, раз принесла мне этого крикуна.

Он взглянул своим глазом вверх, и петух на его макушке гордо приосанился. Злося вдруг почувствовала, что может всё рассказать. Не просто, всё, а «Всё»! Этому древнему божеству можно было рассказать даже такое, что она не рассказывала и врядли расскажет когда-нибудь мужу. И тогда Злося открыла рот и заговорила. Сначала она говорила сбивчиво, нервно, прерывисто. Затем её речь стала плавной обстоятельной и толковой.

Злося рассказывала о себе. Сколько длился этот рассказ, ей было неведомо, только, когда она закончила, то почувствовала, что у неё побаливает горло, хоть она всё это время не пела и не кричала. Впоследствии, вспоминая ту чудесную встречу, Злося удивилась — неужели она провела в обществе Злодина только два часа? Ей самой казалось, что прошло не меньше суток, а то и больше, таким долгим был её рассказ о собственной жизни. Или, может быть, премудрый повелитель Злолгаллы ухитрился растянуть эти два часа до необходимых размеров? Необходимых, чтобы уместить рассказ о целой жизни...

Злодин слушал внимательно. Он ни разу ни о чём не переспросил её, ничего не потребовал уточнить, но при всём при этом, Злося была уверена, что он её слышит и слушает.

— Ни слова лжи! — заключил он, когда она замолчала. — Молодец! Даже не попыталась оправдываться.

Злося покраснела, но улыбнулась. Как у всех представителей рода людского, у неё были тайны. Мелкие тайны, касающиеся жизненных ошибок и разного рода грехов. Тайны покрупнее, связанные с жизненными кризисами, смятением и дурными делами, сотворёнными в отчаянии и помутнении рассудка, без которых на свежую голову вполне можно было обойтись. И тайны страшные, позорные, из разряда таких, о которых самой вспоминать страшно и горько, а если они вдруг выйдут наружу, то неизвестно, как вообще дальше с этим можно жить.

Но Злодин не осудил её ни разу. И дело не в том, что страшных тайн у Злоси было совсем немного. Просто, её неожиданно объявившийся «дедушка», знал людей. Для него не были новостью их пороки и слабости, являющиеся, по сути, свойствами живых существ. Свойствами, ничего общего не имеющими с действительными изъянами, которые превращают полное жизни создание в монстра, подлежащего уничтожению, ради сохранения бесценных жизней тех, кто его окружает.

Выговорившись, Злося вдруг почувствовала себя лёгкой и сильной, как будто с её плеч свалился тяжкий и противный груз, высасывающий жизнь. А ещё, она впервые почувствовала, как внутри неё шевельнулось то маленькое живое, вокруг которого вращается всё в этом мире, и которое, по сути, и есть настоящее бессмертие!..

— Я так и знал! — сказал Злодин, деревянно крякнув, словно тяготился телом истукана, вырезанного из обрубка бревна. — Это очередная проделка Злоки. Вот же неугомонный огненный пакостник! Ведь это же надо было всё так запутать! Даже мне теперь не удастся развязать все узлы, которые он тут накрутил. Но ты не бойся, главное я сделаю — верну тебя мужу, а ту, место которой ты сейчас занимаешь, верну сюда.

— Дедушка, — спросила Злося, чувствуя себя маленькой девочкой разговаривающей с добродушным древним стариком, — а это правда, что я её пра-пра… ну, ты меня понимаешь?

— Нет, — ответил Злодин, — она не предок тебе, хоть у вас и одна кровь, а вы обе — суть отражения одного и того же. Свою «пра-пра» бабку ты можешь увидеть здесь и даже приказать ей помочь тебе переодеться и вымыть ноги. Это та самая служанка-наложница, что замещает Злольгу на супружеском ложе её мужа, а по сути, является его второй женой. Она ведь тоже сейчас «тяжела», хоть пока не знает об этом. Через неё появится и разрастётся побочная ветвь от могучего дерева, которое ты видишь здесь сильным и свежим, а в своём мире знаешь гнилым и умирающим. Ты — яблочко с той ветви. Но запомни — хоть эта ветвь у людей и считается побочной, передо мной вы все равны, а люблю я таких, как ты — тех, кто прям и горд, смел и честен, а не тех, кто считает себя главнее, являясь, по сути, охвостьем сгинувших великих родов.

— Но, что мне теперь делать? — снова спросила Злося, которую сейчас переполняло счастье от обещания вернуть её домой.

— Жди! — был ответ. — Чтобы всё устроить нужно время. Время тут и время там, а ведь даже мне непросто ходить по вертикальному вектору времени.

— А что теперь делать с ним? — Злося указала на притихшего петуха, который так и сидел на макушке истукана.

— Я подарю его франкам, — ответил Злодин. — Ты можешь не беспокоиться о его судьбе. А мне в следующий раз принеси что-нибудь сладкое, а то надоела эта тухлая курятина!

Злося вернулась в свои покои задумчивая и рассеянная. Служанки ужаснулись и забегали, как мыши почуявшие кота, когда увидели свою госпожу босую с чулками в руках. Двукоблучные туфли и нож Злося так и оставила валяться на полу в комнате с капищем. Ей было совершенно не до этих вещей.

Кто-то бросился готовить ей постель, кто-то срочно её переодевал, а кто-то пытался согреть ей ножки тёплыми шалями. Некоторое время Злося безучастно смотрела на эти хлопоты вокруг себя, потом вдруг остановила весь этот бедлам и велела всем удалиться, а к себе позвала служанку-наложницу по имени Зледа.

Когда эта девушка прибежала, Злося долго-долго всматривалась в её лицо, чувствуя, словно смотрится в зеркало. Она уже знала, что Зледа сестра Злольги по отцу, а теперь выяснилось ещё, что она её «пра-пра»...

Злося сказала, что во время последнего приступа неведомой болезни она потеряла память, и теперь хотела бы, чтобы «сестра» рассказала ей о себе и о ней, о них обеих. Зледа охотно исполнила просьбу своей «сестры и госпожи», и в результате они проболтали всю ночь, к вящему удивлению сэра Злорика, оставшегося без любимой наложницы.