Глава 36

*

36

*********

Сижу в мягком кресле, пью чай и любуюсь на подсвечники. Оригинальные штуковины. Вроде бы ничего в них нет, а глаз нельзя отвесть. Большой мастер их сделал, и толк в красоте понимал.

Звонок, и я вздрогнул. Вот так задумался. Да и звонок в прихожей — размерами с помойное ведро. Падшая власть не жалела металл, и он у нас, как ошалелый, трезвонит.

Жена пошла открывать.

И слышу голос Ольги:

— Я не к вам, а к вашему мужу.

— Насовсем?

Это уже, естественно, моя ревнивица спрашивет.

— Нет, — отвечает незванная гостья. — На время. Работа у меня такая — журналистская.

Ну что ж, обе с юмором, и я кричу:

— Незванный гость — хуже татарина, с каким бы удостоверением ты не пришла!

— Так было во времена татарского ига, а теперь другие времена наступили...

Она уже стоит в дверях моей комнаты и просвещает меня:

— Если бы татары устроили нам вторую Чечню, а там у некоторых были сепаратистские настроения, Россия в том виде, в каком она сейчас есть, не существовала бы, и вы были бы правы. Но их главный татарин взял суверенитета столько, сколько мог, а остальным татарам и нетатарам сказал: «Советский Союз не жалко только тем, у кого ердца нет!.. И давайте, ребята, жить дружно! В этом — залог нашего бщего благополучия.»

— Кончай демагогию разводить. С чем ты на этот раз пришла?

— С вашей фотографией. Не дёргайтесь! Сидеть! Ко мне не прикасайтесь!

— Ты хоть соображаешь, что в квартире есть посторонний человек?

— Соображаю, потому и рекомендую вам соблюдать конспирацию. Вот кладу вашу фотографию на стол. Изучите на досуге. А наше мнение такое: на ней получилось что-то не то. Вы вышли вроде святого, хотя на самом деле на святого не похожи. Но если вы дадите добро на публикацию этой фотографии, мы обыграет её, как надо.

Я привстал и глянул на фото.

Густой чёрный цвет ослабевал к центру, а в центре листа торчала моя физиономия с жёлтым нимбом над головой.

— Мне фототрюкачество ещё двадцать лет назад было знакомо. В молодые годы я увлекался фотографией, и коллажи у меня получались на загляденье. Правда ещё в том, что никто ими не восхищался и никому до них не было никакого дела.

— Это не подделка. Отпечатано прямо с плёнки.

— Ну, что тут остаётся сказать? Фотографировать надо уметь. Какое в гараже, хоть он уже и без ворот, освещение. А там машины маневрировали с включенными фарами, какая-то и полоснула светом по мне. А тазик медный. Пламя вылизало его до блеска, вот и получился нимб над моей непутёвой головой. Это всё шуточки бывшего повара, он мою голову перепутал с электроплиткой.

— Так вы против?

— Закругляйте ваши сатанинские игры! Попы из подполья вышли на свет божий, оклемаются, оглядятся и закроют ваше языческое издание как неугодное богу. Именно поэтому я уже советовал тебе сменить профиль. В общем, бывай! Бывай! А белорусы ещё на прощанье говорят: вы пореже заходите — милее будите.

Клава проводила разгневанную гостью и, войдя в мою комнату, с чувством произнесла:

— Хам!

И встала как ни в чём не бывало у стола. Она долго молча всматривалась в фотографию. Наконец, не отрывая от неё взгляда, сказала:

— По-моему, ты не прав. Девочка умеет фотографировать. Фотография — изумительной чёткости. У тебя таких идеальных снимков никогда не было.

— Техника другая, более современная. А девочка тут ни причём, теперь автомат фотографирует.

— Так-то уж и девочка тут ни причём?.. Не забывай, у тебя — больное сердце.

— Не забываю. Потому давно фотографией не увлекаюсь. А ты не бери всё это в голову, а то и у тебя серце начнёт пошаливать.

— Ну-ну, спасибо за заботу.

— Это не та девочка, как тебе она представляется. Это дочь моей школьной подруги и сокурсника по первому курсу. Койки наши в студенческом общежитии рядом стояли… Точнее, она не дочь его, а падчерица.

— Ты никогда ничего не говорил мне о ней.

— Я сам об этом узнал совсем недавно. А для воспоминаний причин не было, не попадалась она нам на язык, да и в голове я её не держу. И тебе незачем лезть в прошлое, в котором ты никогда не была.

— Не хочу, чтобы оно нас хоть краешком зацепило. Подрежет, и на полосу встречного движения вылетишь.

— Уже не вылечу. Машина сгорела, да и сам я давно уже перегорел, вроде головешки обугленной стал. Как сказал твой любимый лирик: «Кто сгорел, того не подожжёшь».

— Подобное настроение, подобный дохлый пессимизм как раз и предшествует безголовому увлечению, а я уже говорила, что тебе надо не дохлой лирикой увлекаться, а пора подумать о вечности.

— А ведь ты попала пальцем в небо. Мои мысли как раз этим и заняты. Искусство бессмертно, по земным, конечно, меркам. Умирают только его творцы, и я подумываю над тем, как бы мне сотворить какой нибудь шедвр, ну сделать что-то вроде очаровательного цветка.

— Каменный цветок, что ли?

А какая в голосе ирония… С такой иронией говорят только о бездельниках, уже ни на что другое не способных, как только гонять Лодыря.

— Никогда не имел дело с камнем. Я люблю живую природу и имею в виду цветы жизни. Маленьких детей, которые ещё не испорчены людьми. Плоды-то своего воспитания человечество пожинает потом и тогда начинает удивляться: откуда берутся алкоголики, бомжи, политики, предатели, мошенники и разного рода жёны, если ещё совсем недавно, по вселенским, конечно меркам, девушки были так прекрасны...

Она ушла разгневанная. Пошла по магазинам снимать стресс.

Кажется, я этих двух дам достал. Вот сколько во мне отрицательной энергии накопилось, и уж готов выместить зло на ком попало, и прежде всего на тех, кто под руку попал. Пора и за деда браться...

И вот, сидя в мягком кресле, откинув голову на спинку, я стал размышлять, какую бы экзекуцию придумать для предателя. Но на ум ничего дельного не шло, а в уме, как в плейере, крутился дедовский анекдот.

… Поймали чапаевцы беляка и стали думать, какую бы устроить ему казнь помучительней. Предложения сыпались со всех сторон, и казни предлагали разные: от вполне гуманных, вроде цивилизованного расстрела под стук барабанов, до страшно диких, к которым прибегали в древние времена наши предки. Кто-то вспомнил, казалось бы уже совсем подзабытый, древлянский способ казни, когда несчастного всеми членами привязывали к верхушкам согнутых берёз и отпускали деревья на свободу. Берёзы, распрямляясь, медленно рвали живое тело на части… под радостные вопли толпы.

Но и этот малогуманный способ не удовлетворил Чапаева. И тогда он вперил свой взор в своего боего товарища.

— А что скажет Петька?

— А я, Василий Иванович, думаю: надо напоить его в усмерть, а утром не дать опохмелиться.

— Ну, ты вообще, Петька! — Чапаев покрутил указательным пальцем около своего виска. — Разве мы звери какие-то!?

Для массовой казни на потеху толпе дед хоть подходил по своему преступному статусу, но я не располагал нужным количеством исполнителей, а он наверяка будет сопротивляться и лапшу мне на уши вешать.

Даже Соли вышла из игры, затаилась на новом месте, и я теперь вроде бы не в контакте с ней. А уж она-то любит повредничать, и что-нибудь дельное придумала бы для повара, да такое, что бы ему тошно было и от кухни и от самой жизни на кухне...

Наверняка этой ночью с её подачи нам снился один и тот же сон, немного в разных вариантах. Зачем ей это только надо было?..

Без Ольги с небиологической копией, похоже, уже не поговоришь. А с Ольгой тоже что-то непонятное происходит. И вполне может быть так, что Соли тут ни причём. Созрела она и перезрела для замужества, и нужен ей, как Марине… ну необязательно я. У меня уже силы не те, и сердце больное.

Я взял фотографию, к которой при жене не проявил никакого интереса, и стал рассматривать… как у меня обстоят дела с фотогигиничностью, и так ли я выгляжу со стороны, как кажусь сам себе.

Но снимок привлек своим исполнением.

Ничего такого само по себе получиться не могло, кроме, естественно, моей физиономии. Откровенное фототрюкачество. Хороший мастер, и делал он из меня «святого» по заранее заготовленному шаблону. А супруга права, фотография действительно высокого качества. Вид только у меня, как у великомученика, — не похоже что-то, что я собираюсь кадиллак купить или жизни радуюсь.

Простота — хуже воровства, и если молодо — зелено, то дед-то ведь тоже самое проглотил. А, может быть, мимо ушей пропустил, так вот был очарован Летучей Аделью. Да, скорее всего он, как повар, решил, что я лапшу Ольге на уши вешаю и не стоит хоть как-то комментировать мои неплебейские замашки...

Что-то я не помню, тазик на голову он мне надел до того, как я блефовать начал, или после? И вообще, как я в натуре в этом тазике выгляжу? Никто не хохотал, а про Дон Кихота, кажется, я сам сиронизировал.

…………………

Я достал тазик, который уже был запрятан от любопытных глаз в глубине антресоли, куда ни заглянуть, ни залезть жена не могла, обтёр его махровым полотенцем и одел на голову. И сразу на ум пришёл дельный совет нашего полководца: «Голову держи в холоде, а ноги в тепле».

От металла исходила приятная прохлада. И тут совершенно не случайно, а уже осознанно повела меня логика от тазика к фотографии, и я вспомнил, в какой жаре иудеи сочиняли Библию. Жара там была не меньше, чем теперь, а кондиционеров тогда не было. Но было золото и уже была медь, и, чтобы мозг не перегревался изнутри и снаружи, они что-то такое, вроде тазиков, одевали себе на головы. У богатых подобные шапочные изделия были из золота, у бедных сочинителей и металл был попроще и доступней, ну а уж у совсем бедных, у таких, как арабы, которые тогда ещё вообще ничего не сочиняли, для этих целей служила шапка из овчины. Теплопроводность у меди и золота отличается, но незначительно, а блестят эти металлы, отражают свет и солнечные лучи, почти одинаково, потому и говорят ещё с тех самых времён: не всё — золото, что блестит.

Так и я в детстве думал, читая сказки Александра Сергеевича...

«Месяц под косой блестит,

И звезда во лбу горит»...

Не знаю, как долго, но очень долго вот эти женские побрякушки, которые украшали колдунью, я воспринимал всерьёз, и думал, что и месяц под косой у неё настоящий, и по ночам, вроде нашего, светит, и звезда всамделешняя и тоже в темноте сияет, чтобы кто-то сослепу и спьяну на неё не наехал.

Ну, в общем, представлялась она мне вроде фонарного столба на краю большой дороги с лвухсторонним движением.

В те свои младенческие годы я ещё не чувствовал разницы во временах и не понимал, что люди того времени жили совсем в другом мире нежели мы, и фантазия у них была более раскованной, нежели у нас, нынешних, фантазировать которым мешает современная наука. Но чтоб теперь вместо медного тазика Дон Кихота изобразить над головой светящийся нимб… для этого не надо ни ума, ни фантазии.

Человек я мнителный, и у меня не какое-то гуманитарное образование. В святые угодники я уже перезрел...

Я разорвал фотографию и выбросил клочки с балкона. Так-то оно лучше. И пора кончать всю эту канитель.

Я снял тазик с головы и само собой получилось, что я его поставил на стол между подсвечниками… Почти сразу раздался звонок в прихожей. Жены дома не было и мне пришлось самому открыть дверь.

На лестничной площадке стоял знакомый мне мужчина… Да, где-то я его видел?.. И видел у себя в квартире. Это он поставил меня на ноги, когда мне казалось, что у меня осталась одна дорога… да и то по ней уже сам я не пойду.

— Здравствуйте! — обычным, будничным голосом произносит он, а его серо-голубые глаза наполняются теплым светом.

Я помню эти глаза.

— Здравствуйте, сдержанно говорю я.

— Узнали?

— Узнал.

— И не рады такому гостю.

— Удивлён. Но проходите, если вы пришли с добрыми намерениями.

— Это как кому покажется, но намерения у меня — самые добрые.

Он пошёл впереди меня и, войдя в комнату, сразу же сказал:

— Налейте в тазик воды.

Я беспрекословно выполнил его указание и вернул тазик, уже наполненный водой, на прежнее место.

А сердечко защемило. Ух, сколько сразу воспоминаний налетело. Но я ничего не сказал, только вопросительно глянул на гостя.

— Это наш с вами экран монитора, телевизора… ну, как хотите его назовите. У Ксении этот сложнейший прибор внеземного происхождения именно эту роль выполнял, и за сутки до экзамена вы видели в нём, как сдали на отлично английский, ни тогда, ни сейчас толком не зная, в общем-то, крайне примитивный и простой язык. Я надеялся, что мы встретимся с вами в её логове, но небиологическая копия, как она себя сама называет и чем является на самом деле, разрушила подземелье. А есть разговор… Да что мы стоим! Садитесь. В ногах правды нет. Вы — в крело, своё любимое, а я сяду у стола рядом вот с этой конструкцией, на стул. Не плохо бы включить её в работу. Пара свечей у вас найдется?

— У нас их — целый ящик! Сами небось знаете, теперь такие порядки пошли: кто-то за свет не заплатил, а весь дом отключают.

Я принёс из другой комнаты свечки, вставил их в подсвечники. Они сразу загорелись.

— А вы ещё и фокусник.

— Баловство, — небрежно сказал он. — Так, чтобы вас позабавить. Да и спичек в доме нет. Вот ваша Клава и пошла за ними в магазин.

— Вы знаете, очевидно, как и меня зовут. А как вас зовут, я забыл, напомните, пожалуйста.

— А вы и не знали. Я ведь тогда не успел вам представиться. Уж больно агрессивно вёл себя ваш старый друг и помешал нашему сближению.

— Он и сейчас такой. Это у него уже патология, старческая агрессивность, хотя вроде бы ещё и не старик.

Я сел в своё любимое кресло, а проницательный гость остался стоять около стола.

— Что не старик — это точно, — охотно соглсился он со мной. Ещё на хорошеньких девок юношеским оком целит, а другим, которые в своей душе лелеют подобные несбыточные фантазии, поперек дороги становится, и про себя вы называете его не иначе, как старым ревнивцем.

— Есть немного. Но я думаю, вы пришли не для того, чтобы копатся в наших душах.

— Это совсем не праздный разговор. Он у нас получился сам собой.

— У кого что болит, тот о том и говорит.

— Да, кто о чём, а шелудивый о бане. Не обижайтесь. Народная мудрость всегда немного грубовата. И давайте окончательно определимся с дедом, в той или иной мере досадившим нам обоим.

— Я не из тех, кто свои обиды отдаёт на чужие пересуды. Если хотите, я поэтому телевизор даже не смотрю. Брезгливо я отношусь к промываниям мозгов и костей, которыми там занимаются.

— Ну, а если бы в телевизоре показали вам поджигателя вашего гаража, снятого скрытой камерой?

— Мой гараж там ничей ум не занимает.

— А ваш ум занимает ваш старый приятель, и вы держите за пазухой камень. По вашему уму получается, что кроме него, никому не нужно было оставить вас без машины. А истина лежит вот в этом тазике. Подойдите, гляньте.

Я подошёл к столу и увидел на экране жидкого «монитора» свою супругу. Она стояла около гаража и вимательно, сквозь сгоревшие ворота, вглядывалась в его закопчённые внутренности.

— Она высматривает коробок спичек. Забыла последний коробок ночью на месте преступления.

— Я ещё не то видел в этом тазике у Ксюши, в её логове. Он — что-то вроде плейера, который сам же монтирует кино из подручных материалов и обрывков наших мыслей и сам же тут же его показывает. Если вы намекаете на мою жену, то у неё высшее образование, и как химик она прекрасно знает, что в огне в первую очередь сгорят спички.

— Преступники возвращаются к своим жертвам, чтобы убедиться, что жертва мертва и следов преступления не осталось. Чаще всего, и вопреки всякой логике, это делают люди с неустойчивой психикой, которые не привыкли сами себе доверять, а ваша супруга находится в полном вашем подчинении.

— Я что-то этого не замечал. Я — ей слово, а она мне — десять в ответ. И уж поверьте, я стараюсь с ней не связываться, чтобы не портить себе настроение.

Он загадочно улыбнулся.

— Она таким образом снимает стресс, свой, конечно, а не ваш. В гневе женщина мало думает или совсем не думает, что говорит. И тут вы правы, не следует их доводить до белого каления...

— Да у нас и ссоры никакой не было последнее время. И если это так, то что же, по-вашему, подвигло её на такой подвиг?

— Ревность.

— Ревность, говорите?.. Но я же не давал ей ни малейшего повода.

— Наивное заблуждение. Собственная жена — лучший барометр ваших чувств. А машина, если вами и воспринимается как средство для передвижения, то женщина, у мужа которой она есть, воспринимает её как средство для блуда, самое удобное, широко используемое в современном мире, и самое изолированное от всего современного мира. Если у вас на этот счёт есть сомнения, не погнушайтесь, посмотрите хотя бы несколько американских фильмов. Вот где любовь на колёсах поставлена на поток. Так, включить «скрытую камеру»?

— Вы производите впечатление честного человека, но я не могу отделаться от чувства, что вы меня разыгрываете. Ну как со свечами, чтобы и самому позабавиться и меня потешить. Я еще у Ксении заметил, что это устройство может показывать мысли. О чём думаешь, то оно и показывает без какой-либо коррекции на нравственность.

— Да, такая возможность у него есть, и оно правдиво, как кинокамера, надо только настроиться на нужного человека. Если в кинокамеру вся информация поступает с потоками света, то оно получает информацию от того, что человек держит в голове, и наши мыслительные процессы, проще говоря, мысли, преобразует в свет, а он уже здесь, в воде, воспроизводит картинку. Ведь мыслим-то мы образами, и уже образы переводим в звуки. Человечество научилось записывать их и восспроизводить. Недалёк тот день, когда оно и вот такую штуковину изобретёт для демонстрации тех образов, которыми мы мыслим. Вы что-нибудь поняли из того, что я сказал?

— Ещё бы! Сам не раз мечтал о такой технике. Ну что ж, настраивайтесь.

…………

— Если только что мы видели «репортаж с места событий», то сейчас будем смотреть запись того, что осталось у неё в голове после этой ночи.

… Клава, не включая свет, босая, неслышно ходила по квартире. Вот она подошла к моему столу, взяла визитку Ольги и стала рассматривать. Что она видела в полумраке — трудно представить. Скорее всего она не разглядывала карточку, а размышляла, глядя на неё, настраивала себя на какие-то действия или, наоборот, внутренне протестовала против чего-то, что раскачивало её изнутри.

— Мы можем услышать её мысли?

— Запросто. Только сейчас это ни к чему. Вы и так прекрасно понимаете, что творится у неё в голове и на что она вот-вот решится.

И действительно, Клава бросила визитку на стол, подошла к серванту, достала из ящика свечку, с той же решительностью взяла на кухне коробок спичек и ещё раз заглянула в мою комнату. Я теперь и сам видел её глазами, как хорошо и беззаботно спал, и наверняка в то время мне ничего не снилось.

И вот она уже в прихожей. Надела куртку, в карманы сунула свечку, спички и связку моих ключей, которая тут же висела на гвоздике, и ушла, не закрыв дверь на замок.

— Зачем она взяла спички, мне понятно. Но зачем ей свечка? В гараже — электрическое освещение.

— Не нервничайте.Гараж уже сгорел. Теперь на всё происходящее смотрите с юмором, и до всего сами, своим умом, дойдёте.

— Постараюсь, — невнятно буркнул я. — А сообразилка действительно притупилась от всего этого… происходящего.

Вслух он никак не отреагировал на моё признание. Может быть что-то на лице отобразилось… Но я смотрел в тазик. Я впервые в натуральную величину в трёхмерном пространстве и четвёртом измерении видел натуральную преступницу, всецело поглощённую непривычным для неё делом.

Поджечь гараж — не щи сварить, даже если ключи подходят ко всем замкам. Супруга тяжело и прерывисто дышала, словно сексом она со мной занималось, и до оргазма осталось каких-то несколько минут...

Не буду описывть, как и что она в гараже делала, чтобы меня не обвинили в сочинительстве инструкции для поджигания гаражей. Скажу только, что свече, в преступном замысле супруги, была предназначена роль запальника.

Уходя, она оставила свечу горящей, а свет не выключила, но ворота закрыла на все замки.

— Предусмотрительная дама, — сказал гость. — Электричество оставила сиять, чтобы кто-либо не обратил внимание на тусклый свет свечи и, заглянув в гаражные щели, не разрушил её план.

— Это точно, — согласился я. — У нас теперь некоторые в гаражах живут и при свечах танцуют. И откуда только она всего этого понабралась?

— Ревность. Сейчас её сообразилка, в отличии от вашей, работает на всю мощность.

— Кажется, я уже пришёл в себя, и теперь, как и вы понимаю, я — единственный в мире её любимый человек.

— Ну вот к вам и вернулось чувство юмора. Значит, вы в полном порядке.

— К ревности жены мне не привыкать, а машина уже, как и жена, обузой стала; ездить на той и на другой всё реже хочется. Другое огорчает меня. Я ведь терялся в догадках: зачем вы пришли?

— А теперь вот не теряетесь.

— Да, это так.

— И ошибаетесь. Эта техника останется у вас, а цель моего общения с вами, кстати, не самого последнего, мне и самому ещё полностью не ясна. Сегодня я пришёл сказать, что все это устройство неземного происхождения принадлежит вам. В этом тазике скрыты сказочные озможности влияния на людей и их судьбы. С его помощью о каждом, интересующем вас человеке, вы будете знать больше, чем он сам знает о себе. Но стоит только эти знания использовать во вред другим или на пользу себе — устройство перестанет работать.

— Но зачем мне такие знания, которыми я не могу воспользоваться?

— Можете. Но, повторюсь, не на пользу себе и не вовред людям. А теперь мне пора. Ваша супруга уже однимается по лестничной клетке. Да вот ещё что. Ни слова ей — о моём визите, о тазике и о том, что видели в нём.

— Ещё бы. Я и сам понимаю, что теперь для меня началась двойная жизнь.

— Она у вас началась в десятом классе. Тогда вы сделали свой выбор. А всё остальное, что было после, — испытательный срок. Пора задуть свечи. Она уже открывает дверь.

Я дунул на огоньки. Вместе с ними исчез и он.

В старинных сказках, доставшихся нам от мирового культурного наследия, всегда были персонажи, способные возникать из ничего и исчезать в никуда. Хотя, конечно, «никуда» вообще не существует и даже в сказках не может быть.

*******************

Продолжение следует