Глава 35

*

35

************

Он пришёл в шесть часов. Ни слова не сказав, встал в проёме ворот, от которых уцелели одни металлические уголки, и то обгорелые и покоробленные огнём. С самодовольным видом важного чиновника, оглядел то, что в гараже осталось от пожара. Крякнул, потёр руки и, если бы я зло не глянул в его сторону, наверняка заложил бы их за спину.

Обезьянний синдром. Дед, как и я, не забыл от кого произошёл и кого кормил, и его конституция вполне соответствовала благополучному чиновнику… Обязательные для повара пробы из общепитовских бачков в неограниченном количестве изо дня в день и с утра до вечера создавали расхожий образ сытого человека. А потом, когда самые ненасытные разваливали Державу, труженники общепитовской кухни прилюдно сетовали на то, что агонизирующая власть мало им платит. Народ слушал и не сочувствовал. Глядя на круглые лоснящиеся физиономии, народ втайне надеялся, что скоро даже повара придут в норму по сотношению веса тела к его росту...

— Унылое зрелище, — сказал он.

— Унылое, — согласился я.

— А ты над ключами, я вижу, размышляешь… Да, нержавейка не пострадала… Новую машину будешь покупать?

— Задай этот вопрос Клаве, она лучше меня знает ответ.

— Уже, значит, обсуждали?

— Уже. А сейчас мне недосуг.

— Я понимаю твоё настроение… И кто бы это мог?.. Врагов у тебя нет. Далёк от бизнеса, не спекулянт. И политикой не занимаешься, — газет вообще не читаешь, и сам ничего не пишешь. Полностью атрофированный обыватель… Но кому-то надо было досадить тебе… Как думаешь, кому?

— Никак не думаю.

— Да-да, я понимаю… тебе сейчас не до этого.

— А с корзиной зачем пришёл?

— Я ж ничего этого не знал. За грибами собрался, как договаривались.

— Да-да, я понимаю. Давай-ка я сложу ключи в неё и пойдём отсюда.

— Так всё и бросишь?

— А зачем это всё мне? Это всё уже восстановлению не подлежит. Остался один обгорелый металл. Бомжи не дадут ему пропасть — растащат по пунктам приёма металлома, а мне меньше хлопот...

Знал бы он, стоя на месте бывших ворот, что, кроме него, у меня не было другого подозреваемого. Он правильно обрисовал мой социальный статус в гибнущей России… Или кто-то по ошибке спалил не того, кого ему заказали, или… Или опять упиралось в него. Именно ему меньше всего хотелось везти в лес дочь, скучающую по здоровому и трезвому мужику. И он-то, как никто другой понимал, что грибы нам вообще не нужны и не за ними мы собираемся в лес.

Я старался не смотреть на него и не втягивался в его досужие рассуждения, сдобренные, как мне казалось, лживыми сочувствиями. Не пойманный — не вор, а пробеги между нами чёрная кошка, и это уже было бы навсегда.

Мне стоило больших усилий, чтобы случайно не сорваться...

Уходя, я оглянулся и ещё раз скользнул взглядом по стеллажам.

На одном из них, на том, что уцелело от него, под самым потолком таился в полумраке небольшой тазик с торчащими из него подсвечниками. Огонь тут бушевал вовсю, а на ксюшин антиквариат, казалось, он никакого действия не вызымел.

— Вот, пожалуй, что я ещё возьму… подсвечники. Ты ближе к ним, достань-ка их с верхней полки над тобой.

Он снял тазик с подсвечниками. Я взял их в руки и стал рассматривать.

— Странное дело, — сказал я, — они, как новые. А были — ужас какие. Страшно в руки было взять. Огонь очистил их.

На деда они тоже произвели впечатление.

— Странные вещицы, — молвил он задумчиво. — Откуда они у тебя?

— По наследству. Дед-то мой — кулак, из деревни бежал, вот и прихватил их с собой. А откуда они у него были, теперь уже беглого крестьянина не спросишь.

— Да и тазик им подстать… Вроде бы медный… вроде бы в таком огне сгореть должен. Но раз не сгорел, для варки варенья в самый раз будет. У него даже дно двойное. — Он постучал костяшками пальцев по донышку снаружи. — Чувствуешь звук? Дед твой, оказывается, знал толк в посуде.

— Дед мой вообще был весь в меня, а я весь в него, и варенье люблю не меньше, чем когда-то любил он, особенно смородинное.

Я взял у повара тазик и положил его в корзину рядом с подсвечниками.

— Здравствуйте господа-товарищи! Антиквариат делите. А машина застрахована?

Город ещё только просыпался, а она уже на ногах. И гололс не заспанный — уверенный и сильный, и меня чуть-чуть напугал. Я глянул в её сторону.

За воротами, так я теперь вынужден условно называть металлические обгоревшие уголки, она стояла с широкой улыбкой на лице, и мы оба заулыбались, приветливо кивнув ей.

Не знаю, чему она радовалась, ведь вряд ли она была причастна к этому пожару… хотя, когда не знаешь исполнителя, можно подумать на кого угодно, и первыми под подозрение попадают счастливые, из которых счастье так и прёт наружу, когда они созерцают чужую беду.

— Очень энергичный спич у тебя получился, — сказал я. — А с чем пришла? Наверное интервью у погорельца брать?

Я то знал, что её беспокоит, и контакт со мной ей был нужен не для интервью. Но дед ни о чём таком не догадывался, он даже не подозревал, что она собиралась поехать с нами в лес ради этого самого контакта, и я дал понять Ольге, что он должен оставаться в неведении и нам для этого надо как можно больше напустить тумана.

Она охотно подыграла:

— Позвонила вам… Думала, что проспала и телефон не слышала. А ваша супруга — бах обухом мне по голове! Гараж, говорит, сгорел вместе с машиной. Какие уж теперь грибы. На автобусе вы с ним в лес не поедите… Ну, я подумала: это у неё от ревности, или не с той ноги встала и шутит так с утра. Трубку положила, а сомнения остались. А что, думаю, если на самом деле «тачка» его сгорела да ещё вместе с гаражом!? Да это же материал на полный разворот газеты! А если я ещё к его интервью и фотографию его дам у гаража… Тут я соскочила и вот с фотоаппаратом прилетела к вам, и вижу, материалу этому цены не будет… Я вас надолго от вашей беды не отвлеку. Вы уж попозируйте мне.

Как умеют люди радоваться чужому горю, если оно им на пользу. Я даже не рассердился — настолько эта её радость была естественной.

Она расчехлила свою технику и, отступая назад, стала целиться объективом в нас.

— Минуточку, — воскликнул Ефим Афанасьевич и, схватив медный тазик, надел его мне на голову.

— Так-то оно лучше будет, — удовлетворённо крякнув, заметил он. — Вылитый Дон Кихот.

— Немного жирноват для странствующего рыцаря, но для нашей газеты сойдёт, — засмеялась Летучая Адель, и фотоаппарат щёлкнул.

— Никаких снимков! — запротестовал я и вернул тазик в корзину. — Не хочу предстать перед общественностью в сомнительном образе правдоискателя. Я в здравом уме и воевать с ветряными мельницами не собираюсь.

— Не протестуйте так энергично, сами не зная против чего. Бесспорно, он был жулик и мошенник, и, как всякий мошенник, по счетам не платил и всегда пытался улизнуть с места рсплаты. Он — всего лишь пародия на умирающее рыцарство. Но наш обыватель, благодаря современным средством массового искусства, видит в нём нечто другое, не лишенное благородства. Это как раз то, что сегодня ярко проявилось в вас. Никаких слёз. Сгорела машина, получил страховку и пошёл покупать новую, предварительно собрав гаечные ключи. И какую, если не секрет?

— Кадиллак.

— Я так и напишу, но в этот гараж кадиллак не войдёт.

— Этот гараж я продам.

— Прекрасно! И об этом я напишу в своей статье. Вот вам бесплатная реклама, считайте — компенсация за деньги, потраченные вами на розы, и буду раскручивать вас.

— В каком смысле?

— Все стремятся обогатиться. Нет дураков, которые мечтали бы жить в нищите. Павший коммунистический режим развенчал последнего бессребреника, и время кладоискателей прошло. Мы с вами уже говорили об этом. Хочешь жить хорошо и ничего не делать — иди в большую политику. Запудрим мозги здешнему электорату, и будете вы, как погорелец, пострадавший от нынешнего режима, сидеть в Думе.

— И с тазиком на голове.

Ах, дед. И тут ему надо досадить мне.

Его подсказка не понравилась и журналистке. Она решительно возразила:

— Шутов в Думе и без него хватает. Достаточно глянуть на либералов. А вы, Фёдор Павлович, надеюсь выберите «Русский альянс», примкнёте к папиной партии.

— Как скажешь, Оленька. Я ужасно растроган твоим участием. Ещё никто не вербовал меня в партию отчима так беспардонно. Позволь поцеловать твою ручку в знак признательности.

— Нет-нет. Не подходите и не прикасайтеь ко мне! Ваши руки чёрти в чём, а сам вы в саже и пахнете гарью, маслом и бензином. Целый букет запахов для алергетиков! Да если я такая вонючая явлюсь в редакцию — меня сразу же вытурят. Там у нас — ужасно интеллигентные кикиморы, и каждая капризнее другой, особенно когда дело касается мужиков и алергии.

— А как же быть с нашей знакомой, которая капризна не меньше твоих коллег и предпочитает остаться в одной компании с мужиком?

— Давайте не будем спешить. Симбиоз небесполезный, как мне теперь представляется. Я сегодня такой сон видела, какие никогда не снились мне, и ничего такого сама я придумать не могла бы. А снилась настоящая сказка, как раз для нашей газеты. Будто бы иду я в глухом лесу, а лес — ну, прямо по Александру Сергеевичу. В нём — чудеса разные, и на неведомых дорожках, следы невиданных зверей… А леший, ужас какой страшный, выскакивал из-за ёлок, весь лохматый, как старый пень, обросший мхом и травой, и гулко хлопал большими рукавицами, пытаясь напугать меня, и пританцовывал, зазывая в глушь, и снова скрывался за деревьями, и выпрыгивал с хохотом уже в другом месте, впереди меня...

— А как с русалками? У Пушкина русалка на ветвях сидела.

— И здесь была. Но не на ветвях, а в машине. Только она мне не приглянулась, — вид у неё был какой-то несказочный, и была она по-современному расфуфыренная, да и уж слишком блондинистой оказалась, словно в перекиси водорода выкупалась.

Лесная путешественница с фотографической точностью обрисовала Марину. О, если бы эта девочка знала мою страсть к «русалке», она к её портрету добавила бы ещё несколько отвратительных штрихов, которые влюблённый глаз не в состоянии заметить.

Я постарался восстановить хоть какую-то справедливость:

— Она — полная противоположность тебе, поэтому у тебя и такое её восприятие.

И Ефим Афанасьевич пеня поддержал. Всё-таки Марина была его дочь, и, как бы и чтобы до него туго не доходило, сходство русалки со своей дочерью он уловил.

— Блондинки тоже бывают хорошенькими, — встал он на защиту своих дам. — Я ведь, Оленька, когда-то в такую по молодости и по глупости влюбился, и мы с ней семьёй обзавелись. До сих пор не разочаровываюсь. Подкрасится — и на человека похожа.

— Вы уж вообще, Ефим Афанасьевич! — возмутилась девушка. — Разве можно сказочных лесных обывателей переводить на счёт близких вам людей. Так в своих фантазиях далеко можно зайти, скажите Фёдор Павлович!

— Да я ведь не знаю, чего у него там на уме. Скорее всего надышался тут. Надо нам из гаража выбираться на свежий воздух.

— Машина, кстати, в которой она сидела, была в точности такая же, как ваша.

— Серийное производство и в сказках, и в технике, — уже окончательно поняв, что видела во сне Ольга, буркнул я. — Неудивительно, что кое-кто тут обнаружил сходство с кое-кем. Но ты, Оленька, лучше — про себя. Не отвлекайся. Любопытно, что же дальше тебе снилось? И зачем тебя нечистая в глухой лес понесла?

Я шла интервью у Бабы Яги взять. Уже избушка на курьих ножках между деревьями показалась, но тут прямо из-под земли высунулась болотная кикимора. Рот перекошенный, глаза выпучены, и кричит:

— Куда прёшь, дурёха! Не видишь, лес горит!

Смотрю, и в самом деле пламя поднимается впереди меня. И тут я оттолкнулась от земли, как воробушек двумя ногами сразу, и полетела вместе с птицами от огня. Ещё высоту не успела набрать, а внизу уже увидела вас. Вы от огня бежали вместе с русалкой, которая в вашей машине сидела. Я ещё посочувствовала вам...

— В каком смысле?

— Ну в том, что летать вы уже не можете даже во сне, а руслки даже в сказках не летают, хоть и любят со всеми удобствами сидеть на ветвях деревьев.

— А я, Оленька, видел вас летящей месте с птицами, — встрял со своими воспоминаниями в наш разговор Ефим Афанасьевич. — Я тогда подумал: ангел с крестом и иконой над горящим лесом парит.

— Нет, это была я. Насколько мне известно, ангелы миниюбки не носят. В одной руке я держала авторучку, в другой у меня был блокнот. Я же хотела взять интервью у Бабы Яги. Это был бы с ног сшибательный материал для нашей газеты. Да что там «Третий глаз»! Теперь такие времена наступили — любая газета интервью с Бабой Ягой с руками и ногами оторвёт. А вам, Фёдор Павлович, ничего тревожного не снилось? Обычно перед таким несчастьем что-нибудь да приснится.

— Ничего мне не снилось. Притупилось у меня шестое чувство, а третий глаз ещё у моих предков атрофировался. Спал я без задних ног, и, может быть, сейчас ещё спал бы, если бы жена не разбудила.

— И грибы проспал бы.

В этой реплике отставного повара было столько откровенного торжества и сарказма, что уж смолчать на этот раз я не смог.

— Посочувствовал, лицемер старый. А кто меньше всего хотел ехать за грибами? Думаешь, я не знаю. Марина на тебя надавила! Вот ты покряхтел-покряхтел и вроде бы собрался. А я уже зыбыл о грибах.

— Понятное дело, какие ж теперь грибы. Надо опять на рыбалку переключаться.

— Клад будем искать! На рыбе особо не рзговеешь, — сердито оборвал я его. — И материал Летучей Адели нужен без запаха тухлой рыбы. Материалы с душком газета не публикует. Так же ведь, Оленька? И если я правильно понимаю твою журналисткую кухню — милиция и дурдом подождут.

— И не дождутся! Я не сдам им свои творческие замыслы. Я ещё надеюсь взять интервью у Бабы Яги.

Более откровенно говорить, говорить открытым текстом, выражаясь языком профессиональных политиков и журналистов, которые даже в собственных мыслительных процессах жульничают, нам мешал дед. Мы и так слишком много намёков вбросили в его притупленное временем и жирной пищей сознание. А последние слова про милицию и дурдом включили в работу его нерадивое мышление. Он напрягся умственно и даже не замечал, сколь откровенно его выдаёт отвалившаяся нижняя челюсть. Надо было сбить деда с толку, и я выдал короткий атиСМИтовский монолог, обращённый к Ольге:

— Особо не увлекайся и не переиначивай историю. Баба Яга в глухом лесу, в дали от людей, о нас судит со слов балаболящих СМИ и думает, что в советское время вроде бы и не люди жили. А было время куда лучше теперешнего. Нам хоть за Державу не было обидно, и не богатство занимало наш ум, а нищета, и работали мы для того, чтобы сказку сделать былью. И тогда людям снились сказочные сны, но не было газеты, которая бы их печатала, и надо бы тебе, Оля, податься в озвученные СМИ. У тебя язык хорошо подвешен и речь правильная, не то, что там у некоторых. Откуда их только понабрали? Но явно не из Советского Союза и не из России. Одни трепачи, и «Маяк» в брехаловку превратили.

— Вы рассуждаете точно, как мой папа. Так что не сомневайтесь, у вас прямая дорога в «Русский альянс». Нам нужны единомышленники с вашим житейским опытом. Ну а я побежала в типографию, надо успеть втиснуться с горячей новостью в сегодняшний номер. Бывайте, господа-товарищи!

Она махнула рукой, и на прощанье одарила нас очаровательной улыбкой.

Мы смотрели ей вслед, каждый думая о своём. Дед представлял её как ангела, летящего в короткой юбке над полыхающим лесом, и любовался изумительными по красоте полуобнажёнными ногами, которые полностью соответствовали всем требованиям золотого сечения и ещё были тронуты ласковым загаром. А мой ум она вообще уже никак не смущала. Мне до чёртиков хотелось узнать, что снилось этой ночью Марине, и не тот ли, который поджёг лес в наших снах, заодно и мою машину спалил, понимая, что ни одна из этих двух красавиц на трамвае за грибами со мной не поедет.

— Ну что, дед, слюни распустил? Поднимай челюсть, бери корзину и пошли домой.

Он с ходу запротестовал:

— Чего это я её понесу?!

— Твоя корзина — ты и неси.

— А ключи чьи?

— Ключи тоже твои. У тебя — штамповка да и та ржавая. Я только антиквариат возьму. Варенье буду в тазике варить и танцевать при свечах.

******************

Продолжение следует