Глава 28

*

28

*****************

В кои-то веки я планирую свой завтрашний день на неделю вперёд. Я даже удивился такой перемене в себе. Я только сейчас осознал, что давно уже потерял интерес к жизни и живу одним днём, каждый раз — сегодняшним, и даже не пытаюсь заглянуть за его черту или что-то изменить в себе и за его горизонтом, за которым новый день упорно повторяет вчерашний.

А тут ещё мусорка… Какая чиновничья сволочь додумалась под моими окнами из вонючих бачков вытряхивать мусор в её протухшее брюхо!?

Грохот стоит невообразимый, и машины откликнулись на него разноголосым соловьиным свистом.

Впечатление такое, словно пьяная джаз-банда бесится с перепоя, не щадя литавры, барабаны и всё прочее, во что они бьют, стучат и дуют с особым остервенением, когда войдут в раж. Нехватает только полуголой Мадонны… Но не она ли, приплясывая, стучит кулаком по моей заднице?..

Мысли, за которые я еще как-то цеплялся, исчезли в небытие. Осталась одна злость.

Выдергиваю голову из-под подушки. Жена...

На мой молчаливый вопрос отвечает:

— Кричала, кричала тебя, думала, ты спишь.

До чего же бестолковый разговор! И зачем будить человека, если он спит!

— Не сплю, только пытаюсь уснуть.

— Обедать будешь?

Это она уже из кухни кричит и начинает там зве­неть посудой.

Я не хочу обедать. Хотя можно было бы и поесть. Я даже не помню, когда в последний раз ел. Но я ус­тал от разговоров через стены. Я вообще устал. И вме­сто ответа я опять зарываюсь головой в подушку… Жарко. Душно. Вопли. Матерщина. Звон посуды. Проклятая мусорка...

Гос­поди, ну отчего люди маются на земле? И зачем они вообше на ней маются?..

А есть другой мир. Иной мир. Там Соли. Там… солнце у горизонта. Холодное, неяр­кое… Там вечное блаженство, тишина и покой. У веч­ности нет такого понятия, как время. Там все навсегда… Соли, я всей душой стремлюсь туда, к тебе. Я прошел свою дорогу, обозначенную тобой, и теперь имею право быть избранным… У меня наверняка есть код допуска… И я знаю, где искать ключ.

Эти мысли ускользают сами по се­бе… так бывает, когда засыпаешь… и приходит новое ощущение самого себя. Обрывается крик души. Я словно в трех котлах ис­купался и вынырнул из самого горячего обновленным и молодым.

Нет никакой усталости… Злости. Нет ничего такого, чтобы отягчало душу и от чего тело становится разбитым.

А, может быть, я перенесся во времени в свою молодость. Чего только не бывает в снах, и во сне моя юность представляется мне совсем невинной.

Ксюша и я… Мы вдвоем лежим в тени зеленой ивы. Лето в разгаре. Млеет на солнце теплый Ильмень. Пучеглазая стрекоза сидит на ксюшиной руке, любуется обнаженной женщиной. А я смотрю в серо-голубое небо и слушаю жаворонка.

Ничто не отягчает мои мысли, и я ни о чём не лумаю. И никто не знает, сплю я или в облаках витаю, которых нет на небе.

Кажется, время остановилось. Но это только так кажет­ся оттого, что ужасно хочется, чтобы всё это замерло как на фотографии. «Мгновение, остановись! Ты прекрасно!» В этом крике души нет и намека на то, чтобы сиюминутное мгновение, отстав от быстро идущего времени, исчезло в прошлом. Наоборот, слышится призыв к нему: длится, длится и длится...

Вечность… как она притягательна и как совершенно не­реальна. Мы несемся в Космосе с огромной скоростью, а время летит еще быстрее...

— Ксюша, ты можешь сказать, когда я умру?

— Зачем это тебе?

— Не знаю… Наверное, потому я тебя об этом спра­шиваю, что не хочется умирать.

Я лениво потягиваюсь.

— Уж больно хорошо здесь, и я расчувствовался.

— Умирать никому не хочется. Это у нас — от природы, инстинкт самосохранения. И не думай о смерти. Живи как бог, словно у тебя впереди — целая вечность!

— Но я не бог и не вечен, я умру.

— Не печалься… Ты еще поживешь… Сначала я разочаруюсь в тебе, разгневаюсь на тебя, и вот тогда

я превращусь в яблоньку… Стану деревцем с краси­выми плодами. Ты не устоишь перед соблазном, сорвешь яблочко, надкусишь и тут же умрешь.

Я засмеялся:

— Каждая женщина в мыслях — немного Ева, а по натуре — каждая ядовита, как змея. Очень уж несерьезный приговор. Чисто женский, эмоциональный. И пока яблонька растёт, я могу не беспокоится. Ты не знаешь, когда яблони начинают плодоносить?

Я повернул к ней голову и увидел яблоньку, осыпанную соблазнительными яблоками… А её и след простыл.

Я стушевался… Еще было так хорошо. Сияло солнце и жаворонок пел. Еще не пришло время съесть роковое яблоко. И я решил уй­ти подальше от греха.

Но, едва я успел подумать об этом, как огромная ворона уселась на ветку яблони и насмешливо посмотрела на меня.

Мне эта птица кого-то напоминала своей внешностью и нахальством, с каким она себя вела.

Она нагнулась в мою сторону и сердито закаркала, раскачиваясь на ветке… Она требовала, чтобы я сорвал яб­локо!

Ну уж нет! Я вскочил на ноги. Духу не хватило сразу припуститься наутек, и я только попятился… И вдруг обнаружил, что ступаю не по мягкой траве, а по сырой земле. Я обернулся и увидел воронку от бом­бы и старуху на ее краю. Вот кого мне напоминала ворона! Старуха, как две капли воды, походила на се­рую крикунью… Я уже однажды встречался с этой старухой. Это было давно, в детстве, но и теперь она напугала меня не меньше, чем тогда. Она поводила большим носом над воронкой и сердито сказала:

— А ты за «роялем» пришел!

— Нет-нет! — энергично возразил я. — Я не пью!

— Ври больше! — каркнула она и, осыпая свежую землю, засеменила в мою сторону, явно с недобрыми намерениями.

Я бросился бежать.

Я выбивался из сил, я задыхался от бега, но страх подгонял меня, и я не мог остановиться. А сердце отча­янно билось и, казалось, стремится вырваться из гру­ди… Оно работало на пределе, оно уже давало сбои, когда я вдруг перестал слышать его.

Необычайная легкость появилась во всем те­ле. Наверное, нечто подобное испытывают люди при свободном падении, когда они уверены, что не разобьются.

И страх исчез.

Бежать стало некуда и незачем. Я остановился.

И тогда я увидел Соли...

Они были похожи, и даже платья на них были одинаковые, не говоря уже о причёсках. Но я различал их.

У Ксюши было сердце, а у Соли его не было.

Как это у меня получалось, я не знал, но это только лишний раз убеждало меня в том, что я, как и они, избранный… Хотя не надо забывать, что во сне мы видим не глазами и бываем более проницательными, чем наяву...

Она сидела на стволе старой ивы, упавшем сегод­ня ночью. Он беспомощно припал к земле, и во всех его изгибах и линиях угадывалась слепая покорность судьбе. Сон это, или же наконец кончились все сны, и я навсегда останусь здесь?

Широкое, пустое поле. У далекой черты горизонта— красный диск остывающего солнца… Так течет здесь время или же неподвижно, как вода в озере?

Серо-голубые глаза смотрят на меня и кажется — не видят.

— Соли, скажи, я по эту сторону жизни или по ту?

— Ты — между жизнью и смертью. Ты еще не умер, но уже не живой.

В её глазах нет ничего, кроме голубой бесконечности. В них пусто, как в безоблачном осен­нем небе.

— Я хочу остаться здесь!

Она молчит, а в глазах появляется подозрительное сияние, ка­жется, они вот-вот наполнятся смешинками.

— Здесь тоже умирают. Видишь, дерево уже давно погибло.

— Сегодня ночью буря свалила его этот безжизненный ствол, на котором ты сидишь. Бурю ты нам устроила? Это по твоей воле мы чуть было не утонули?

— Как всякое высокоинтеллектальное существо, я люблю потешится над простаками и недоумками, но такие стихии не подвластны избранным. Это знак свыше и прежде всего для меня. Но и твои мозги он велючил в работу. Я знаю, зачем ты здесь, но ничего такого не получишь. Да нет, я не вредничаю. Я сама не знаю код доступа. Он не всем избранным даётся, а ты чёрти что возомнил о себе. Я даже не знаю, как к нему подступиться, не говоря уже о том, где искать ключ.

— А Ксюша знала это?

— Мне известно всё, что было известно ей. Я ёё небиологическая копия. Развивай память.

— Я это помню, только относил я эти сведения к внешнему твоему облику, а не к твоим знаниям. Почему она не знала код доступа? Вот ты за неё ответь, раз ты её небиологическая копия. Ей не доверяли?

— Она никогда не задумывалась над этим. Видимо, хватало тех возможностей, которые были доступны. И дело тут не в доверии. Скорее всего Земля уже ждала её.

— Но эти знания, по логике вещей, должны были бы остаться у тебя.

— Ну, что ты пристал! Ещё раз говорю: не нам это решать.

— А кому?

— Спроси что-нибудь попроще.

— Хорошо. Ты Ксению видишь как бы со стороны. Разве она сама не знала, что скоро умрёт? Она же умела заглядывать в будущее.

— Знать своё будущее никому не дано.

— А как же астрологи?

— Они-то как раз своего будущего и не знают, но каждый из них убеждён: человек должен жить так, словно он вечен, и смысл всех их предсказаний сводится именно к этому. Никто так не любит обманываться и обманывать, как люди.

— Я когда-то нечто подобное уже слышал.

— В детстве, от Костика. Он сказал эту прописную истину липовой гадалке за несколько часов до своей гибели, о которой и сам ещё не знал.

— А знак свыше, как ты сызволила выразится, буря… разве случайно я оказался на ксюшином острове?

— Каких только случайностей в жизни не случается! И что тебе неймётся? Сиди на пенсии, лови рыбку… с бережка. В лодку больше не залезай, чтоб тебя опять чёрти куда не занесло.

— Понятно. Чёрти куда меня занесло действительно не по твоей воле. Более того, ты понимаешь, кому это надо и зачем, и всячески пытаешься увести меня в сторону от этого места. А я уже бензином запасся, осталось только рыбака уговорить.

**************************

Я огляделся.

— Соли, я давно хотел спросить тебя, почему пейзаж здесь не меняется, всё время один и тот же? Так выглядит вечность?

— Вечность никак не выглядит. Всё, что имеет начало, должно иметь и конец. А это, где мы сейчас с тобой, всего лишь рисунок. Акварель какого-то художника. Он пытался лечиться у Ксении, но она лечить его не стала.

— Чем же бедняга так не угодил ей?

— Ничем. Он страдал какими-то психическими расстройствами… ну, взгляд на наш мир у него был иной, и Ксения сказала ему: «Я могу помочь вам, но тогда вы станете таким же, как и все мужики в нашей деревне и будете никому не интересны. Вас устраивает такое будущее?» Он смотался, а через некоторое время привёз ей в подарок вот этот пейзаж, и картина в рамке висела в нашей избе в красном углу. Я держу её в памяти, и когда ты приходишь, пейзаж становится реальным и совершенно таким, каким ты его видел в натуре. Здесь только ива меняется. Она и на самом деле гибнет. Если бы она всегда оставалась прежней, откуда бы мы знали, что время и здесь идёт.

— Вот видишь, Ксюша была какой прозорливой. Ты не в неё. Заставила меня муру писать.

— Да, это так. Нужно было дать толчок твоим воспоминаниям. Вот я и нажала на твои болевые точки. А теперь, когда ты прошелся по своему прошлому… теперь надо выйти из памяти.

— Не понял юмора. Сейчас некоторые авантюристы объявляют себя непомнящими. И ты хочешь, чтобы я придурком заделался и всем рассказывал, что забыл своё имя, происхождение и дом, в котором жил. Наука рада таким бродягам, и кормит их за государственный счёт. Ты хочешь и мне такой санаторий устроить?

— Отнюдь нет. Я вычеркну из твоей памяти всё, что её отягчает. Ничто не должно смущать твой ум, и ты не будешь вечным, как и все избранные, но ты станешь одним из них, и при всём при этом сам ты никаких перемен в себе не заметишь.

— Ну что ж, это согласуется с моим желанием.

— Но зачем тебе это надо?

— Чтобы стать избранным, как я понимаю.

— А зачем тебе надо стать избранным, как ты понимаешь?

— Отвечу без обиняков. Чтобы ты, как безмозглое высокоинтеллектульное существо не издевалось надо мной.

— «Природа-мать, когда б таких людей ты иногда не посылыла миру — эаглохла б Нива Жизни...» Жаль только, что люди не прислушиваются к её посланникам. Человек думает, что творит будущее, а все, как дикие звери, живут сегодняшним днём, и завтрашний день у человечества ужасен.

— Может, обрисуешь?

— У тебя слабый ум, крыша поедет.

— Не поедет. Я до тех страшных времён не доживу.

— И утешение — слабое.

— у тебя своих мозгов нет, а значит и крыши, которая могла бы поехать. Так что ж тебя беспокоит? Почему ты упорно пытаешься увести меня в сторону от того, что должно быть во мне.

— Ты внушил себе блажь. Ничего такого в тебе нет. Пока я в твоих иозгах, ничего такого у тебя и быть не может, будь ты хоть тысячу раз избранным. Я блокирую твои сверхчеловеческие возможности, и не потому, что я такая вредная, и даже не по своей воле. Двое избранных не могут поместится в одной голове. У тебя — свой мир, у меня свой, и наши миры в такой тесноте будут конфликтовать.

— Значит, всё-таки код доступа у меня есть!

— Без ключа и с моей блокировкой — считай, что нет.

— Я знаю, где надо искать ключ. И ты это знаешь, как и то, почему меня буря занесла на ксюшин остров. Ведьмин остров, как когда-то его называли деревенские.

— Легенда осталась, и рыбаки до сих пор проплывают мимо него.

— И теперь весь вопрос в том: а не могла бы ты куда-то убраться? Например, переселиться в другую голову...

— Очередная блажь! С чего бы это мне куда-то переселяться, и, например, в какую голову!? Мне и в твоей хорошо.

— Но ты же женщина! Что тебе делать в мужской голове!? Кроме вреда, ты, со своей бабьей психологией, ничем хорошим меня не дополняешь. Наоборот, вот импотентом сделала до времени, до срока. Зачем мне такая сожительница, мягко говоря. Что ты скажешь на то, если я найду тебе подходящую для такого случая кандидатуру?

— Я читаю твои мысли быстрее, чем ты произносишь их вслух. Ишь как у тебя мозги сработали! Но она не подойдёт.

— Чем это она тебе не подойдёт? Красавивица.Комсомолка. Бывшая, правда. А теперь, вот похоже, в какой-то бредовой газете трудится. Уверяю, с ней ты не соскучишься.Эрудированная девушка.

— Да уж, эрудиции ей не занимать. Это ж надо сказануть: «Он у вас на Луне!» Додуматься же надо до такого.

— Она не подумавши брякнула. Это у неё экспромтом получилось.

— Да нет, что-то такое у неё и до этого на уме было.

— Могла бы и не повторять всякие глупости. Ты же знаешь, что человек во сне не властен над своими поступками и снами, и это не её слова, а мои. И если бы не ты, которая видит всё, что я вижу не только наяву, но в снах, об этом моём сне никто бы не узнал.

— Это был не сон.

Я почувствовал, как краснеют мои уши.

— Ты хочешь сказать, что она в самом деле приходила, а я по-пьянке заспал нелепый её визит?

— Нет, ничего ты не заспал. Всё так и было, как ты помнишь. Но этот сон снился и ей, вы одновременно видели одно и то же, и реально общались. Сам понимаешь, подобное рандеву сном назвать нельзя.

— Тогда мне вдвойне стыдно.

— Не стоит так убиваться… Она получила своё.

— В тебе говорит ксюшина ревность. Твоя предшественница была ужасно ревнивой. Но тебе-то, бестелесной, небиологической копии, зачем меня ревновать?

— Сказывается женская природа. Других оправданий не вижу.

— А я ужасно злой до девок. Моя мужская природа во мне кричит во весь голос, как только я увижу приятную для глаз и души бабёнку.

— Этого от тебя не отнимешь.

— Так внемли мне. Перегрузись в её голову, и тебе не придется стралать от ревности. Я освобожусь от тебя, ты освободишься от меня.

— Вообще-то тут есть над чем подумать… Нужен контакт. Только при физическом контакте я смогу переселиться в её мозги.

— Опять секс! — проворчал я. — Соли, а без этого разве нельзя!?

— Без этого и надо! Ну, кем ты будешь, как я потеряю контроль над тобой!? Мозги у тебя всё время работают в неправильном направлении, и мне всё время приходится вмешиваться в твоё мышление. Нам достаточно одного рукопожатия. Во время рукопожатия, человек интуитивно передаёт другому всю самую главную информацию о себе. Дурак по одному рукопожатию угадывается, и что у него за душой и на уме — сразу чувствуется. Нужно только уметь считывать эту информацию и ничем себя не выдать, а то разного рода проходимцы тебе перестанут руку энергично жать. А в нашем случае ты, пожимая ей руку, вместе с необходимой информацией о себе и меня в мгновение ока переселишь в её головку.

— Надеюсь, она от этого не пострадает?

— Голова, что ли? Это уж было бы не в моих интересах. Я, как и ты, с уродинами предпочитаю никаких дел не иметь.

— Я — в смысле интеллекта.

— Я добавлю ей ума и в смысле интеллекта и в житейском смысле, а где надо — мозги вправлю. Так что будь спокоен — скоро ты не узнаешь её. Она изменится, но изменится, по нашим меркам, в лучшую сторону.

— Ну, и договорились. Теперь меня другое смущает. Самому-то мне в какую сторону идти. Ты же сказала, что я ещё не умер, но и вроде бы ещё и не живой, а хочется живым выбраться из этого сна. Так где она моя лучшая сторона. Махни, красавица, рукой.

— А сам ты не можешь определиться?

Я смотрю вокруг.

Все то же поле… некошенная трава… Благодатный край. Тишина и покой. И никаких тропинок.

— Тут с пути не собъёшься, кула не пойдёшь — к озеру выйдещь, а мне нужно выйти из сна...

— А здесь остаться тебе уже расхотелось?

— Зачем, Соли!? Ещё немного, и ты перестанешь мне морочить голову. А стоит мне остаться здесь, и оборвётся жизнь. Все — в человеке. И высокое. И низкое. Все умирает вместе с человеком. Мёртвые не видят снов, и ты, Соли, исчезнешь в небытие. Туда даже очередь занимать не надо — там много места. А Земля лишится двух избранных. Я уже многое осознал. Всё, что с нами происходит сейчас, бывает на границе между жизнью и смертью. Стоит человеку переступить эту границу и там уже нет ни горя, ни счастья, ни ночи, ни дня. Дальше кладбища у человека нет ничего. Спрашивается, зачем я боролся эа жизнь? Ты же наверняка знаешь, какая трудная схватка была у меня со смертью. Ничьей быть не могло, и я убил её.

— Смерть нельзя убить. Если и есть в этом мире подлунном кто-то бессмертный, то это только смерть.

— Но, Соли, она напала на меня. Она хотела в диком танце разбить иеня о лерево. Но тополь был моим другом, мы с ним вместе росли, и земля под ногами была землёй моего детства. Она помнила меня, и я устоял на земле, а тополь в нужный момент приблизился к нам, и я ударид смерть всей её массой о ствол дерева. Она скатилась в придорожную канаву и там испустила дух. Было темно, я не видел это воочию, но я слышал предсмертный стон.

— Невозможно убить то, что реально не существует.

— Но люди умирают реально, и она напала на меня, чтобы убить.

— Это была не твоя смерть. Это был твой враг.

— Ты знаешь, кто?

— И ты скоро узнаешь. А теперь уходи отсюда. Воз­вращайся пока не поздно! Смерть многолика и хитра. И прекрасный сон тоже её смертельное оружие. Ты уже это сам понимаешь.

Я повернулся… и ничего, кроме тьмы, не было впереди меня.

— Ну, что ты менжуешься! Путь к истине лежит через темноту. Ночь открыла человеку космические горизонты, разбудила в нем любопытство, поставила его на ноги. Если бы не ночная темень, человек никогда не увидел бы звезды и не узнал бы, что есть другие миры, и Вселенная так же бесконечна, как время. Иди сквозь тьму! У тебя есть еще на это время, ты еще можешь выбирать.

И я сделал свой выбор. Я шагнул в темноту, и она почти сразу же наполнилась знакомыми мне зву­ками...

Я открыл глаза… Жаль, что покойники не видят снов, и всё для человека кончается на кладбище.

********************************

Далее

Часть пятая