Глава 6 - У самого моря

Море ластилось, перекатывало камешки, лизало босые ноги. Солнце опустилось ещё ниже, зацепило краешком мелкую рябь воды, и этот край сейчас же растёкся по маленьким волнышкам огненной дорожкой. Соня, сидевшая на небольшом камне у зыбкой кромки воды, улыбнулась и коснулась её пальцами.

Группа археологов, расположившихся на старой базе в Херсонесе, уже готовилась ко сну, и девушка точно знала, что её не хватятся. Ну и хорошо: значит, можно посидеть вот так, проводить солнышко, попрощаться с уходящим днём и подарить его истории. Щемящее чувство, которое посещает на закате — должно быть, самое приятное чувство на свете. Море доброе, мудрое. С ним можно поделиться всем-всем: море такое огромное, столько всего видело и слышало на свете, что всё уже понимает.

— Соня! — окликнул её знакомый юношеский басок.

Арчил, их грузинский товарищ. Соня была в археологической экспедиции уже третье лето, новеньких почти не было, так что все ребята уже чувствовали себя родными друг другу. Арчил с невыговариваемой фамилией, оканчивающейся, естественно, на "-швили" — большой, мускулистый, с некрасивым лицом, скуластым и большеносым, с длинными чернющими волосами, стянутыми в тугой хвост, и жгучими чёрными глазами, не то чтобы очень умный, но добрый малый и понятливый, простой и — в свои двадцать четыре с небольшим года — временами непосредственный, как ребёнок, был Соне настоящим другом, чудесным как раз тем, что никогда, ни секундочки никем иным и никем бо́льшим. Именно с её лёгкой руки все ребята звали его Арчи.

Эх, Арчил — это, конечно, отлично, но только не сейчас, пожалуйста. Соня и сама не поняла, почему, но в этот момент ей отчаянно не хотелось никого видеть.

Но юноша уже плюхнулся рядом и сразу, без предисловий, спросил:

— Тебе грустно?

И сейчас же, от необходимости вербализировать, летний вечер как-то потускнел и порастерял своё волшебство, стал самым обычным вечером, не одним на миллион, а одним из миллиона. Соня даже поёжилась.

— Всегда грустно на закате.

— Чудно́. Почему?

Ну как ему объяснить? Эх… Иногда Соне вдруг начинало казаться, что Арчи вполне может быть в неё влюблён — но это была бы слишком лёгкая добыча. Ей бы кого посложнее.

"Сероглаз был высокий мальчик на полгода меня моложе", — невпопад процитировал внутренний голос Анну Андреевну.

"На шесть", — совсем уж ни с того ни с сего озоровато ответила какая-то другая часть подсознания и почему-то рассмеялась.

"Чего?!" — не поняла Соня.

"Ну, ты же сама просила посложнее. Получите, распишитесь!" — это снова подсознание.

"Нет. Нет-нет-нет-нет! Ты мне это брось!" — девушка попыталась приструнить этот самый голос, а то он чего-то совсем распоясался.

— Наверное, это такая первобытная тоска. Ещё с тех времён, когда были неандертальцы. Они смотрели, как солнце заходит за горизонт, и не знали, вернётся оно завтра или нет.

— Конечно, вернётся, куда ж денется!

— А если сегодня ночью апокалипсис? — Соне вдруг почему-то стало весело.

— Никогда об этом не думал. И тебе не советую, — Арчи засмеялся и легонько щёлкнул подругу по носу. Девушка в ответ не больно стукнула его кулаком в накачанную грудь. Арчи дёрнул Соню за косу и пустился наутёк. Соня расхохоталась и бросилась за ним. Если б дело было на белом песочке Коктебеля, они бы, наверное, ещё долго друг за другом гонялись, но колючий от скал берег Херсонеса совершенно не располагал к долгому бегу, тем более, в шлёпанцах, которые Соня предусмотрительно оставила высоко на берегу и вот теперь обула. У Арчила было преимущество в виде кед, но всё равно ребята быстро остановились, даже запыхаться не успели.

— Нет, а вот серьёзно, — не унималась девушка, — если этой ночью мир кончится, что ты будешь делать?

— Ты знаешь, что от заката ты вся светишься? — вопросом на вопрос не в лад ответил Арчи.

Соня поймала на себе его взгляд — такой же простой, открытый и дружелюбный, как и всегда.

— Знаю. Блондинки всегда от солнышка светятся. А ты не ответил на вопрос… О, давай поиграем в "слово или действие"?[1]Дурацкая игра, но вдруг почему-то захотелось.

— Давай, — охотно согласился Арчи. — Давненько я в эту игру не играл. Может быть забавно.

— Кто начинает?

— Уступаю даме.

— Хм-м… Слово.

— Ты влюблена?

Банальный вопрос — и почему он так застал её врасплох? В кого бы? С Ваней всё давно перегорело и последний год их отношений держалось только на привычке.

"Интересно, а как закатные краски будут играть в холодных зимних глазах?"

"Дорогое подсознание, это ты к чему?"

"А то сама не знаешь!"

"Понятия не имею!"

"К тому, что первобытная тоска на закате бывает не от заката, а от одиночества. Самая первобытная, первородная человеческая тоска — тоска по второй половинке".

"А я изначально целая. Вот тебе, дорогое подсознание! Ты мне Анну Андреевну, я тебе Фаину Георгиевну!".

"Что ж, они дружили… А правда ведь, Арчи не вписывается в твоё одиночество?"

"Правда. И слава Богу. А кто вписывается?"

"Самая известная картина Саврасова".

"Ты там что, подсознаньюшко, кроссворд гадаешь?"

"Нет, задаю наводящие вопросы".

"Да куда же март пихать в начало июля?!"

"А чего? Глядишь потеплее станет!"

"Да если бы!"

"Уф-ф, как я с тобой устало, Сонечка! Давай уже, отвечай, Арчи ждёт. Если что, правильный ответ утвердительный".

— Действие, — Соня нахмурилась.

— Сделай колесо.

— Проще простого! — девушка ловко перекатилась подальше, чуть расцарапала руки о камни. — Твоя очередь.

— Слово.

— Что бы ты делал, если бы этой ночью наступил конец света?

Арчи на некоторое время задумался, потом ответил:

— Сидел бы с тобой у моря, пока всё не закончится.

— Один-один. Слово.

— Что грустного в закате? Только объясни попроще, без этих твоих неандертальцев и апокалипсисов.

— Тогда действие, — где-то очень глубоко внутри жутко испугалась, что Арчил попросит его поцеловать.

Юноша простодушно улыбнулся:

— Пошли спать.

— Это я запросто и с удовольствием! — Соня зевнула. Оба двинулись прочь от моря, тем более что закат уже догорел и стало ощутимо холодно. Вскоре ребята были на базе.

— Спокойной ночи! — Соня помахала другу рукой и вошла в палатку, где спали остальные девочки. При входе разулась, а внутри переоделась в пижаму и распустила волосы. Залезла в спальник, улеглась и спросила у подсознания:

"Так что ты там говорило насчёт "посложнее", Саврасова и одиночества?".

"Сколько будет дважды два?" — поинтересовалось подсознание.

"Если я ещё не выжила из ума, четыре".

"То-то и оно!"

"Не понимаю".

"Ну и не надо! Спокойной ночи!"

"Бе-бе-бе!" — парировала Соня и уснула.

Ей снилось, что вся земля охвачена огнём и очень трудно дышать. Единственное, что осталось вне этого пламени — это она, огромная потухшая надпись "AllNightLong" и ступеньки с сидящим на них силуэтом. И она подбирается всё ближе, не замечая, что босые ноги лижет пламя. Соня хватает в охапку сидящего на ступенях человека — в балахоне с капюшоном, лица не различишь — и тащит его куда-то, отдуваясь, потому что очень тяжело. В конце концов под ними возникает крошечный островок земли, зелёная трава и неизвестные маленькие, как звёздочки, белые цветы. Соне Соне кажется, что она в сказке "Аленький цветочек", и не Соня вовсе, а Настенька, которая вернулась к своему Чудищу — и боится, что слишком поздно. И она должна что-то сказать, как можно скорее, а то случится непоправимое — но что именно и что это за слова, которые в силах остановить апокалипсис, она не знает. В конце концов, собрав последнее усилие воли, Соня-Настенька произносит заветную формулу, как по книге, но совсем без пафоса, а просто и тепло:

— Ты встань, пробудись, мой сердечный друг, я люблю тебя, как жениха желанного!

А где же огонь? Нет его. Цветущее поле от края и до края. Налетевший ветер сдувает со спящего капюшон, и Соня — нет, уже не купеческая дочка Настенька, а именно Соня Матвеева — видит, что это Мартин. Он открывает глаза — такие же тёмно-серые, как в жизни, но тёплые, это март уже не тот, который "надевай семь порток", а самая настоящая весна. Он улыбается, садится и долго смотрит на Соню, не отрываясь. Она тоже смотрит и тоже улыбается — и просыпается.

"Тьфу ты, бред какой-то! И приснится же!" — девушка перевернулась на другой бок и до утра спала без сновидений. А утром поняла, что ей и наяву очень хочется улыбаться.