43. Я есть Бог

Есть множество заезженных выражений, обозначающих одно и то же. Они как поток воды, падающий сверху, это водопад, который похож на пустой белый шум. Так и эти выражения за давностью лет, видимо, потеряли свою силу и стали звуковым фоном. Вот они: «круг замкнулся», «все вернулось на круги своя», «история движется по спирали» — и так далее и тому подобное.

Филипп вспомнил об этих выражениях, когда выбрался на поверхность. Теперь он не подземник, отчего стало непривычно, словно раздели тебя и оставили обнаженным на всеобщее обозрение, хотя смотреть было некому. Тех людей, которые отважились пойти с ним, можно не считать. Они в таком же положении, что и он.

Когда-то дед Филиппа жил на поверхности, но скрылся под землей от всевидящего ментального щупальца Антихриста. Теперь его внук вернулся, причем диверсионная группа вышла на территорию Альбурга. Именно здесь Йозеф Мозес вместе с Гансом Вилькеном совершили диверсию. И что странно — это насторожило и напугало — как и тогда было тихо и безлюдно, но тогда шло строительство, прерывающееся на время выходных.

На людей, правда, Филипп не рассчитывал, так как знал, что из мировой столицы человек, как биологический вид, выселен. Мегаполис занят демоноидами, но правильнее их называть инсектоидами, потому как внешний вид их и способность к полету без вспомогательных средств говорили в пользу оного. Демоноиды не пользовались одеждой, отчего еще больше походили на насекомых, которым не ведом стыд.

«Где инсектоиды?» — такой вопрос задали люди в диверсионной группе. Филипп ничего не мог ответить. Он лишь пожал плечами. Его тоже напрягала тишина. Возможно, территория заражена и все ее покинули? Однако приборы не сходили с ума, сигнализируя о смертельных излучениях, газах, бактериях, вирусах и прочего, что могло угрожать жизни и здоровью.

Осмотревшись и немного привыкнув к неестественной тишине, люди чуть успокоились. Урбанистический пейзаж внушил чувство чужеродности. Казалось бы, знакомые городские геометрические формы: цилиндры, конусы, пирамиды, кубы, сферы, но они словно небрежно расставлены на поверхности. Они неуместны. Что это такое? Альбург проектировал слепой? Это не походило на мегаполисы, скажем, конца двадцатого и начала двадцать первого века. Это походило на безвкусно торчащие стереометрические тела, словно неведомый гигант взял горсть фигур и наугад бросил на землю. Еще это было похоже на гнилые зубы, торчащие то тут, тот там из изуродованного старческого рта.

Гигантским шипом возвышалось одно строение. Оно и было целью диверсии. Там жил Антихрист. Жил? Господин Санчес уже не человек и к нему не применим этот глагол. Скорее, находился. Филипп так и сказал:

— Вон строение. Отцы много раз говорили о нем. Там и находится Антихрист. Нам туда.

Группа направилась к зданию. Люди настороженно осматривались, ожидая нападения, но улицы были пустынны и молчаливы. Вот осталось пара кварталов до логова Антихриста. Филиппу все не верилось, что они так близки к цели, что ни одно оружие не выстрелило. Неужели гипнограмма отцов так хорошо работала? И портативную ядерную бомбу удастся установить и запустить?

Тишина напрягала. Мелькнула мысль, что это не обман, что на самом деле в городе нет никого, даже Санчеса, следовательно, их кампания бессмысленна. Но отцы говорили, что он здесь. Ошибки нет. Они чувствовали его ментальное присутствие. Они точно не могли сказать, что он делает, но местоположение могли определить легко. Эмиль однажды поделился своими ощущениями от увиденного. Он не чувствовал Габриеля как человека. Антихрист виделся размытым белесым бесформенным пятном, от которого отходили миллионы и миллионы нитей. Нити были натянуты, и Санчес висел на них словно паук. На конце каждой нити находился человек.

Диверсионная группа остановилась перед гигантским шипом. Проникнуть внутрь не составило труда. Филипп забрал у человека заплечный ящик с бомбой и сказал:

— Дальше я один.

— Но как? Как мы тебя оставим?

— Я понимаю, это выглядит абсурдно: один безумец несет на себе ядерную бомбу, но я пойду один.

— Но если там ловушка?

— Тем более. Я не хочу рисковать вашими жизнями.

— Фил, это, мать твою, идиотизм.

— Согласен, — и он тяжело выдохнул.

Филипп посмотрел на людей и, стараясь говорить уверенней, произнес:

— Если мы дошли до этого предела, то что-то это и значит. Если б Антихрист хотел убить нас всех, он уже сделал бы, а здесь, где не действует защита отцов, опять ничего не происходит. Если я почувствую опасность, я взорву бомбу.

Люди промолчали. Они согласились.

Филипп растворился в темном коридоре.

Он сделал несколько шагов, остановился у настенного светильника и снял бомбу. Открыв ящик, проверил, все ли работает. Филипп поставил устройство на взвод. На маленьком экране забегали огоньки — бомба готова. Он взял пульт, что внешне походил на кастет, надел на четыре пальца. Большой палец застыл над красной кнопкой.

Внутри было также удручающе тихо. Казалось, воздух лежал неподвижным пластом. Он стал густым сухим и теплым, он облепил все поверхности. Филипп сделал пару шагов и вновь остановился. Справа от главного коридора находился мрачный зал. Филипп решил вначале, что это выставочная галерея. Затем он отогнал эту внезапную мысль как нелепую. Выставочный зал с картинами? Зачем он здесь? Да не может быть. Но это был выставочный зал. Мрачный и сверкающий, он оказался в черных тонах, словно помещение выдолблено в базальтовой породе. На стенах висели порнографические картины за толстым стеклом. В центре — Филипп подошел к нему — располагалось возвышение цилиндрической формы метр в высоту. Вершина цилиндра чуть расширялась, и на ней ничего не лежало.

— И зачем ты здесь? — прозвучал спокойно голос.

Филипп резко обернулся, увидел в проходе Антихриста и нажал кнопку, но ничего не произошло.

— Идиот, — усмехнулся Санчес и по его телу забегали голубые молнии. — А ты не думал, что я могу на расстоянии управлять не только живыми предметами, но и грубой материей?

Антихрист вытянул руку. На концах пальцев забегали электрические разряды, они собрались в сверкающий шар, который осветил галерею холодным светом.

— Меня не берет не одно оружие, кроме ядерной бомбы, и то если я… — Санчес приблизился к Филиппу. Филипп все так же держал большой палец на кнопке. — Что? Я не верю своим глазам. Ты?

— Я не Йозеф.

— Иуда? Мой старый друг? Вот не чаял.

Филипп ошеломленно смотрел в лицо Антихриста, исказившееся полуулыбкой полу насмешкой.

— Иуда. Точно. Ты. Так как же ты здесь очутился? — И Санчес выпустил пучок молний в диверсанта.

Мир померк для Филиппа. Краем сознание он лишь уловил радостный возглас Антихриста, звучащий далеко:

— Какими дорогами вела тебя судьба, Иуда? Ладно, в клетку его. Берите. Быстрей.

Филипп почувствовал цепкие пальцы на запястьях и щиколотках, а затем провалился в забытье.

Очнулся он на бетонном полу за стальными прутьями решеток. Антихрист сидел по другую сторону темницы, привалившись к стене. Было в его позе нарочито неестественное, но точнее — Филипп присмотрелся — неестественен взгляд, который оказался рассеянно-внимательным. И как два противоположных состояния могли сочетаться в Санчесе, трудно понять. Разве только у сумасшедшего, но Антихрист и был безумцем.

— Очнулся? — спросил он. — Я долго ждал этого. Разве ты не помнишь меня, Иуда?

— Не понимаю, — сквозь зубы проговорил Филипп.

— К сожалению, ты ничего не помнишь. Но, давай, я расскажу тебе.

Санчес замолчал. Филипп рассмотрел его лицо. Оно в тусклом освещении казалось лицом сумасшедшего. Гримаса безумия застыла и в тоже время она виделась чем-то понятным, хоть и не реальным, словно паразит вплел свои щупальца в человеческое тело главы Альбурга и трансформировал плоть под себя. Плоть должна умереть, но она жила. Кстати, о плоти. Тогда в галерее она показалась Филиппу полупрозрачной, по ней бегали молнии. Теперь это было обычная человеческая плоть.

— С твоими приятелями ничего не случилось. Они благополучно вернулись под землю. Раньше бы я поймал их и использовал как живой материал. Раньше я мечтал соединить человека с демоноидом, но люди слишком несовершенны. Ими владеют эмоции, а демоноидами — нет. Кроме того, гибриды не выживали, поэтому человек остался в прошлом, пришло время сверхчеловека. Так ты точно не помнишь своей реинкарнации в Палестине? Жаль. Тогда ты был учеником Христа и казначеем его секты. Ты выдал Иисуса перед лицом священного синедриона, но синедрион не отреагировал, точнее, отреагировал как на незначительное событие. От тебя отмахнулись как от насекомого. Но я был среди тех священников. История не сохранила моего имени, но именно я убедил их, что стоит обратить внимания на этого бедолагу, на Иуду, что Иисус опасен. Не помнишь нашей встречи? Не помнишь, как встретились наши взгляды? Тебя я запомнил, но не думал тогда, что встречу вновь. Именно здесь и в такое великое время. Видимо, Иисус решил принести тебя в жертву. Что ж, я исполню его намерения. Завтра тебя казнят. Кстати, завтра исполняется сто одиннадцать лет моему правлению.

Антихрист встал, бросил короткий взгляд на Филиппа, собрался уходить, но повременил. Тело его стало полупрозрачным и по нему забегали голубые нитки электрических разрядов.

— Остальное ты, видимо, знаешь, — вдруг произнес Санчес. — Второй раз я родился в качестве римского кесаря. Садиста и безумца. Затем прожил относительно незаметную жизнь опять правителем римской империи периода упадка. Потом оказался в средневековой Испании, где стал инквизитором, и еще раз инквизитором в конце шестнадцатого начале семнадцатого века. Тогда я и узнал, что ты был спасен из глубин чистилищ тем, кого предал в Палестине. Конец истории ты слышал. Я был Сталиным. Теперь посмотри на меня. Кто победил, как думаешь? Кто совершил головокружительную карьеру от безымянного священника еврейского синедриона до правителя мира?

Антихрист тихо рассмеялся, разведя руки. Нити молний оплели его тело. Затем они исчезли. Тело Санчеса стало вновь плотным, как у человека. Он развернулся и пошел прочь. Филипп смотрел в спину безумца и не мог понять: для чего он рассказал ему это все? Хотел поделиться? Ошеломить откровением? Вряд ли. Санчес не испытывал никогда потребности в душевном человеческом тепле, в исповеди. Рассказал потому, что все равно никто не услышит и не узнает? Ведь завтра Филипп умрет. Какая мерзость и глупость. Неестественность.

Ответ был прост. Санчес видел себя участникам спектакля, режиссером которого являлся он, а значит, он и решает, кому остаться на сцене, а кому уйти за кулисы. Он — есть все. Альфа и Омега. Он — земное воплощение Бога-отца. Он и есть Бог.