36. Сверхчеловек

Между вопросом «Почему так случилось?» и ответом на этот вопрос пролегла пропасть, или, следуя ассоциативному логическому ряду, встала глухая стена непонимания. Медики объяснили, что это был синдром орбитальной дисфункции, и данное объяснение позволило здраво взглянуть на проблему, возникшую при путешествии в глубокий космос. Калугин мысленно кивнул медикам, но до конца не поверил. «Не поверил, и это естественно», — решил он про себя, ибо это был первый случай орбитальной дисфункции, но и не совершало человечество путешествий за пределы солнечной системы. Единственное, что признал Калугин: безоговорочный провал с космическим городом «Эдем». А что же сам проект «Райские яблоки»?

Все взгляды устремились на господина Санчеса. Председатель признал ошибку. «Мы что-то не учли, — произнес он, — но это не повод свертывать космическую программу. Мы не должны растерять устремленность в будущее. Я дам поручение ученой коллегии тщательнее изучить проблему и учесть все для того, чтобы не встать на те же грабли». Это не точная цитата.

Калугин, смотря трансляцию заседания по сети, заметил хищнический взгляд Габриеля. Странный диссонанс. Спокойная взвешенная речь председателя и глаза хищника, изучающие жертв. Жертвами, конечно, был ученый совет, но решение не предвещало, что полетят чьи-то головы, а вот взгляд предвещал.

Хищник, Санчес точно хищник, подумалось Калугину, но агрессия кажется безличной. Она не направлена на конкретных людей, словно в голове Габриеля блуждали иные мысли, не связанные с трагедией «Эдема». И когда ученая коллегия закончила выступление, то Санчес вынес приговор: проект «Райские яблоки» не закроют. Он продолжит свою деятельность под непосредственным контролем председателя Всемирного конгресса. Будет построен новый корабль-дом, или город, и имя ему тут же придумали: «Элизиум».

«Элизиум» стал грандиозным продолжением «Эдема». На первом корабле было пять тысяч человек. На «Элизиуме» будет по первым оценкам шестьдесят четыре тысячи. Калугин подал заявку на участие. Заявку одобрили. Калугина включили в состав в качестве рядового пассажира и, рассматривая полученный заказным письмом пропуск на космический корабль с пригласительным билетом, он понял, что означал хищнический взгляд Санчеса. Габриель заранее все продумал, он начал отсеивать людей, несогласных с идеями глубокого освоения космоса, тех, кто будет настаивать на закрытии проекта «Райские яблоки». В глазах Санчеса не было настороженности и уж тем более страха, но злость пылала. «Зачем? — удивился Калугин, — никто же не отказал, ни одного голоса не прозвучало против, или я вновь ошибся?»

Также Калугин не понимал позиции, занятой Логиновым. Он немного успокоился, и уже не так серьезно относился к исчезнувшим пришельцам. Когда же Калугин спросил об «Элизиуме»:

— Как думаешь, скоро ли начнется строительства нового космического дома?

— Все зависит от технических возможностей. — Логинов сосредоточил свой взгляд на собеседнике. — Но знаешь, я бы не хотел продолжения этой эпопеи.

— Одна неудача не должна останавливать человечество.

— Да, это так, — задумчиво протянул Тим. — Я опять перечитал дневника Калугина, твоего предка. Думаю, наша этика все-таки отстает от наших технических возможностей. Баланса нет.

— Понятно.

Но этот короткий ответ прозвучал как риторический вопрос «Ну, и что с того?» Калугин был растерян и удивлен. Ведь недавно, вспомнил он, Тим придерживался, кажется, иной точки зрения.

Ну, и что с того? Да, «Эдем» превратился в бесполезную груду железа, летящую в безвоздушном пространстве, да, стал похож на надгробие на могиле проекта, но это не повод опускать руки. «Элизиум» будет построен, а синдром орбитальной дисфункции будет побежден. Калугин не понимал метафизического самоубийства Логинова: он ничем не интересовался, по крайней мере, так виделось. Порой Калугин улавливал странный взгляд Тима — он явно о чем-то думал и именно на тему космических проектов. Почему-то была такая уверенность. Но эти минуты задумчивости случались редко. В остальное время — время редких встреч Калугина и Логинова — Логинов проявлял равнодушие к «Райским яблокам».

Кстати, вспомнил Калугин, что-то в последнее время стало много самоубийств. Не метафизических, а реальных. Они, конечно, проходят тихо, незаметно, иногда попадая в новостные выпуски. Именно попадали. СМИ не любили освещать такие события, а Калугин знал по слухам, что реально самоубийств происходило больше.

Габриель отмалчивался о повальном суициде. Задавались вопросы, но председатель отвечал уклончиво. То ли Санчес не мог понять в чем дело, то ли он все знал и понимал, но не хотел делиться. Возможно, сыграла роль трагедия с «Эдемом».

Калугин отогнал навязчивые мысли, которые царапали сознание как железо по стеклу. Лучше забыть о них, о новостях, о слухах, о странных выводах, что будто сами собой напрашивались.

Он заглушил этот голос, но его место занял другой. Из новостей. В какой-то передаче было: «На сегодняшний день (такого-то года, месяца и числа) мы имеем…». Далее шла мертвая колонка цифр, что тревожила сознание, не давая понять причин. Сухие цифры без рефлексии. Они есть, но от них ни холодно, ни жарко. И Калугину показалось, что каждый раз, когда он вспоминал статистику, кто-то властной рукой схватывает его за воротник и бросает в океан ледяного безразличия, приказывает не думать и молчать.

…

Маршал Зиг, опустившись в кресло черного бархата, осмотрелся: стеблевидные отростки шевельнулись, как от порыва ветра, и наклонились вперед. Мертвые глаза демоноида изучали Антихриста, сидящего напротив. Минута в тишине длилась долго. Они — Габриель и Зиг — могли общаться мысленно, но Санчес прервал молчание:

— Чем ты не доволен, маршал?

— Людишки. Почему ты ими занимаешься? Ты же мог убить их всех. Если ты легко держишь планету в ментальных оковах, то мог бы свести с ума этот биоматериал.

— Зачем мне убивать их сразу?

— Хорошо. Давай поговорим о нашем будущем.

— Ты его знаешь. Постепенно твоя раса вытеснит человечество, но я хочу провести до этого события ряд экспериментов над цивилизацией людей, и, кстати, придется истребить животных. Они занимают нужные нам пространства.

— Игрушки, — хмыкнул Зиг. — Габриель, все это детство играет в одном месте. Действуй прагматично. — Санчес рассмеялся. — В чем дело?

— Мне кажется, наша беседа похожа на один литературный штамп, когда двое злодеев договариваются поработить мир.

— Я не знаком с вашей культурой, да она и не интересует меня. Так ты уклонился от ответа. Зачем тебе люди?

— Ты прав, я хочу поиграть. Если тебе интересно, то я предвкушаю будущие эксперименты по скрещиванию геномов твоей расы и людей, эксперименты по контролируемой мутации у животных. Кто-то ведь должен выполнять черную работу? Так пусть это будут животные-мутанты. Нам нужны чистильщики, мусорщики и прочие чернорабочие.

— Ты это только что придумал?

— Да. Я разочаровался в людях. У людей есть эмоции, чувства. Наконец, эта самая совесть, а вот животные другое дело. Мы оставим для них лишь инстинкты и то не все.

— Это звучит заманчиво. — Маршал Зиг пошевелил отростками. — Но пока что мы живем почти в резервации. Мы пришли на эту планету как хозяева, а нам предоставили небольшой кусок пространства.

— Не преувеличивай. В этой, как ты говоришь, резервации все условия для вас.

— Не спорю, но нам нужен простор.

— Мы займемся людьми. Конечно, они будут думать, что это человечество исследует вас, ваш генный код, но реально все будет наоборот. Хочешь, мы начнем завтра?

Маршал Зиг кивнул, но все-таки произнес:

— Быстрее. Кончай с этими людьми.

— Знаешь, — начал философствовать Габриель. — Я на днях вспомнил одного древнего мыслителя. Ницше. У него была забавная концепция о сверхчеловеке: стрела эволюции пролегает от животного через человека к сверхчеловеку, то есть человек есть переходный этап, и мне думается в чем-то он прав. Твое население — сверхлюди, а сами люди — вымирающий вид. И последнее, насчет спешки. У того же Ницше имеется неразработанная идея о вечном возвращении, о том что все повторяется. Эта мысль озарила его, когда он прогуливался в окрестностях Сильз-Марии. Его посетило дежавю, и он воспринял сие как откровение, хотя это говорит только о возможной шизофрении. Но в любом случае этот день и наша беседа повториться, и люди обязательно вымрут, как мы им предрекли, их не будет, а будет сверхчеловечество. Понимал ли Ницше в конце девятнадцатого века, что говоря о белокурой бестии, он говорил о твоем населении? Извини за безликое именование — население.

Габриель замолчал.

Зиг ничего не ответил. Он не понимал страсти к витиеватой болтовне, тем более у Антихриста. Возможно, холодно подумал маршал, он унаследовал это от людей. Зига не злила, не раздражала, не удивляла болтовня Санчеса. Зигу было плевать на поток слов, плевать на любую философию и размышления. Он считал, что любое психически здоровое существо должно действовать как машина, не задумывая и руководствуясь только потребностями тела. Весь поток мыслей должен направляться по единому руслу — по руслу ледяного интеллекта. Совесть, эмоции, чувства, переживания, движения души — это камни, случайно попавшие в русло, они вихрят поток мыслей, лишая его стройности и спокойствия. Надо чистить русло. Поверхность должна оставаться холодной и гладкой. Судьба камней — лежать на берегу — вне потока.

Видимо, Габриель уловил часть мыслей маршала и внутренне улыбнулся. Зиг не старался скрывать своих мыслей.

— Следовательно, завтра, — отрезал собеседник.

— Да, завтра решиться судьба человечества, — ответил Санчес.

— Вот только не надо. Сам же сказал о штампе и опять.

— Бывает.

Зиг поднялся в воздух, развернулся и поплыл к выходу. Когда он скрылся за дверью, за спинкой кресла, на котором сидел Габриель, возникла Лилит. Она медленно проявилась и стала подобна призраку. Обнаженное тело девушки отсвечивало бронзой. Лилит положила ладонь на плечо Антихриста, ладонь скользнула ниже к животу. Габриель поднял глаза и вымолвил:

— Ну, что мое солнце, устроим закат человеческой цивилизации?

Вопрос был риторическим, но Лилит промурлыкала:

— Да, мой господин, вот только я опасаюсь демоноидов. Они лишены эмоций. Они чувствуют, но никогда не бывают во власти чувств. В отличие от людей.

— Что ж придется создать резервацию людей. Будем искусственно выращивать их, иначе чем ты будешь питаться? — Он положил ладонь на ее руку. — И тебе станет скучно без твоих игрушек.

Лилит промурлыкала что-то и погрузила мысли Антихриста в сладострастный сумрак, отрезав маленький мир комнаты от скучного и унылого мира людей.