13. Социальный миф

Серый язык шоссе, петляя в свете фар, был похож на гигантскую змею. Змея пыталась выскользнуть из-под колес. Индикатор уровня заряда показывал ноль, однако не светился тревожным оранжевым светом. Бен постучал по нему – глухо. Он прекрасно знал: только что, пару минут назад выехал с АЗС. Поломка индикатора, видимо, случилась в пути, Бен даже и не заметил в какой момент. Однако обнулившиеся цифры почему-то начали раздражать. Он еще раз нетерпеливо постучал, скорее машинально, чем действительно веря, что маленькое табло оживет.

— Вот черт!

В свете фар что-то мелькнуло. Взвизгнули шины. Кот. На дороге замер большой рыжий кот, уставив на водителя большие желтые глаза.

— А ну пошел с дороги! – опустив стекло, крикнул Бен.

Животное не шевельнулось. Видимо, напугано и в ступоре.

Бен вышел из машины. Кот не побежал, лишь подобно кролику, что загипнотизирован удавом, следил за человеком.

— Я говорю тебе! Ну-ка! Кыш с дороги! Глупый котяра. Нашел место.

Полуночный путешественник моргнул один глазом, но не сдвинулся с места. Бен заметил ошейник. Он поблескивал в свете фар металлическими пластинками. «Значит, не бездомный, но тогда откуда он взялся? Тут поблизости вроде и домов нет. Хотя откуда мне знать? Да какая разница, — решил Бен, вернувшись в машину. — Может, яркий свет так напугал кота?» Бен выключил фары, посигналил, опять зажег свет. Животное исчезло.

Машина тронулась с места и, проехав пару десятков метров, повела себя странно. Показалось, что дорога, вдруг превратившись в серую скользкую массу, ловко выскользнула из-под колес. Бен даже различил мокрое шуршание, точно пресмыкающееся быстро пробирается сквозь густые влажные заросли. В следующее мгновение автомобиль оказался в воздухе. Вылетев в кювет, он перевернулся пару раз и встал на колеса.

Бен с трудом выбрался наружу: дверь заклинило и пришлось вылезть через окно.

Он проверил телефон и собирался позвонить, да так и застыл с трубкой у уха, ибо заметил на обочине человека, молчаливо стоящего и, кажется, сосредоточенно разглядывающего автомобиль. Бен дал отбой и посмотрел на незнакомца. «Лицо, — решил Бен, — где-то я его точно встречал, да, нет сомнений, хотя не может быть, но и силуэт тоже знакомый».

— Простите, вы бы не могли мне помочь?

— А зачем? – спокойно ответил человек, переведя взгляд на авто.

«И голос знаком», — удивился Бен.

Он выбрался на обочину и, оглядываясь, подошел к человеку. «А где его машина?» — мелькнула тревожная мысль.

— Простите, что вы сказали?

— Зачем вам помогать? – спросил незнакомец, отмеряя каждое слово точно на весах.

Бен узнал его. Все сомнения отпали. Это был Габриель.

— Господин Санчес?

— Именно. И я не собираюсь вам помогать, потому что поздно, потому что вы умерли. Вы сломали себе шею. — И Габриель провел указательным пальцем под подбородком.

— Но я жив! – фраза прозвучала неуверенно, отчего больше была похожа на вопрос. Ощущение холода и могильной сырости коснулось сознания. Бен удержался, чтобы вновь не осмотреться. Ему почудилось, что кто-то третий следит за ними по ту сторону жизни. Там, где вечный мрак, там, где смерть, спрятался невидимый наблюдатель, и он правил балом, а Габриель и Бен лишь персонажи драмы.

Санчес расхохотался неестественно. Не было ничего человеческого в этом презрительном смехе. Только холод и смерть.

— Вы, господин Морган, так же живы, как я мертв. Я убил вас. Я подстроил аварию. Неплохой сюжетец я придумал с котом? Да? Мелочь, а забавно. Правда?

— Зачем? – вопрос по инерции. Не хотел Бен задавать его, но он сам слетел с губ.

— О-о. Вы начинаете верить тому, что я сказал? Я чувствую, да, вы верите. Это хорошо. Мне нужен доступ к финансовой системе планеты, а вы, банкиры, или как вы себя называете? Финансисты? – Это слово Санчес будто выплюнул. – Да какая разница! Вы обречены, но зубами вцепились в остатки денег и пытаетесь управлять миром, хотите задержаться в нем, но я каждого, каждого из вас отправлю на тот свет! – В руке Габриеля сверкнул нож с длинным лезвием. – Каждого! – Крик не был похож на человеческий вопль. Звук глухой и грохочущий, похожий на камнепад. Казалось, животное, а не человек изрыгнуло угрозу. Пес, спавший до этого, проснулся, почуяв чужака, вторгшегося на его территорию.

Габриель замахнулся. Морган машинально подставил руку. Санчес полоснул по ней. Запястье залило кровью.

— Каждого! – Удар наугад в горло. Лезвие скользнуло, срезав кусок кожи. Темный ручеек полился за ворот рубашки. – Всех вас! – Удар в плечо. Бен почувствовал, как оно онемело. – Вы мне мешаете! Я даже не желаю подчинять вашу волю себе! Не желаю управлять вами! – Удар в левую часть груди – точно в сердце. – Примите, как должное вашу безвременную кончину, господин Морган.

Последняя фраза оказалась нелепой и претенциозной, сказанной не к месту. Габриель, поняв это, вновь расхохотался. Тело убитого скатилось в кювет. Санчес выбросил нож и, хохоча, захлебываясь в истерике, опустился на колени. Он продолжал хохотать, но смех постепенно переродился в лай. Габриель встал на четвереньки и в мгновение превратился в лохматого трехголового пса. Зверь заурчал, принюхался, вылавливая из прохладного воздуха сладковатый запах крови. Зверь бросился на тело, стал рвать его. Сверкая глазами, животной оторвало первый кусок вместе с тканью рубашки и, с трудом глотая, пропихнуло сырое мясо в утробу.

…

Анри Фарме очнулся как от удара. Он испуганно осмотрелся. Трехголовый пес, отрывающий куски плоти от мертвеца, оказался всего лишь кошмаром.

Уже стемнело. На столе, за которым уснул Фарме, продолжал работать ноутбук, а справа светился экраном планшет. Он был подключен к Интернету. Страница так и застыла на сайте какой-то газеты, рассказывающей о неумолимом роке, что постиг все семейство Морганов. Если пролистать газету, то ниже приводились примеры других несчастных случаев, настигших известные фамилии финансистов за последнюю пару лет.

Фарме перевел внимание на ноутбук. Надо было внести последнюю правку в новую книгу, которая называлась «Социальный миф».

«Человечество, как биологическое существо, прошло длинный путь от первобытнообщинного строя к современной формации. Биологическая эволюция оттачивала способность нашего организма к выживанию. В итоге мы являемся тем, кем являемся. Развитие продолжается и сейчас, только это скрыто от нас. Есть еще один важный аспект движения от диких времен к цивилизации – нравственность. Но здесь важно не войти в заблуждение и, как говориться, не построить социального мифа, ибо может сложиться неверная точка зрения: раз нравственность эволюционирует, значит, ее следует считать переменной величиной, что составляет человеческое бытие. Следовательно, нравственность относительна. Последние предложение мы и обозначит как маркер, который кратко формулирует понятие социального мифа.

Говоря об эволюции нравственности, нужно подразумевать изменения человеческого менталитета по отношению к сфере морального. Как пример. Очень давно месть являлась разрешением нравственного конфликта, однако ментальность эволюционировала и месть теряла для некоторых людей значимость, то есть она не была уже разрешением внутреннего конфликта. Не несла в себе очищающего свойства. Как говорят в таких случаях: настала внутренняя пустота. Фраза банальная, но точно характеризующая состояние. Нравственный конфликт был разрешен формально, де-факто он остался. О чем говорит данный пример? О том, что со временем нравственная оптика менялась, нравственное зрение видело уже более мелкие детали, и поэтому месть перестала быть эффективной в плане разрешения психологического конфликта. Месть не целесообразна, она не достигала цели, отчего в отдельных случаях парадоксальный поступок стал реакцией. Например, не мстить, а простить врага. Тут можно указать несколько типичных случаев, они станут для нас…».

Фарме отвлекся. Он прокрутил на три страницы дальше, но не смог сосредоточиться. Взгляд помимо воли скользнул к планшету. Статьи, статьи, статьи… Слова, одни слова. Интернет-газета в подробностях рассказывала об обстоятельствах смерти Морганов и других финансистов. Все было на поверхности, но открытость фактов не дала составить цельную картину, точнее заглянуть в первопричину – кто или что за этим стоит? Фарме листнул дальше. Единственное, что объединяло все несчастные случаи – они произошли с участием транспорта. Автомобиль, частный самолет, яхта.

Фарме вспомнил кошмар. Обезумевший Габриель напал на Моргана с ножом. В реальности машина финансиста была искорежена как консервная банка под ударами гидравлического молота. Извлеченное тело походило на бифштекс. Множественные переломы и порезы, хотя трудно было назвать это порезами. Также повреждения внутренних органов, будто автомобиль упал с большой высоты.

Фарме прогнал неприятное воспоминание и вернулся к книге.

«Таким образом, форма неадекватной реакции: ответить добром на зло стала чаще встречаться в человеческом обществе. Мщение не приносит удовлетворения, а вот обескуражить неадекватностью, такой способ стал популярным.

И еще раз повторяю, мораль сама по себе неизменна, меняется только наш взгляд на нее.

Непротивление злу, как ни странно открыло перед человеком новые пути для разрешения нравственных конфликтов. Неадекватность, как переходный период, дала ростки новых идей, став еще одним толчком для человеческой эволюции. Мораль неизменна. Нравственность эволюционирует. Ведь нравы меняются. Открытие новых знаний во всевозможных сферах человеческого бытия расширяет психические горизонты общества, изощряет и совершенствует ум. Можно сказать, что человек, поступающий разумно, считается нравственным человеком. Верно и обратное. Человек безнравственный не может быть признан разумным».

Фарме, перестав читать, задумался. Эти три абзаца ему не понравились, но он не захотел их переделывать. И прокрутил несколько страниц вниз.

«Еще один социальный миф гнездится в человеческих умах. Он более древний, чем мы думаем, и связан с диалектической системой «добро-зло». Многие считают ее постоянной и смирились с тем, что добро неотделимо от зла. Это как если бы считать, что наше тело неотделимо от болезней. Да, болезни присутствуют в жизни, но мы же не считаем их за норму, мы по мере возможностей пытаемся излечиться, мы не опускаем рук, даже перед легким недугом – простуда, например. Это сродни тому, как человек, встретившись со злом, оказывает ему сопротивление, а не сдается ему на милость. Зло – это трудноизлечимое, но излечимое заболевание.

В умах людей, опустивших руки перед болезнью, сидит опасный вирус, называемый: зло как данность. Он подтачивает психическое тело и болезнь, победив, приводит к духовному окостенению, депрессии и апатии. Происходит паралич светлой воли внутри человека. Если зло неизбежно, если мир лежит во зле, значит, от зла нельзя избавиться, а борьба с ним, следовательно, бессмыслена. Мы же отбросим эти вредные умонастроения и отделим добро от зла. Тогда все увидят мир без зла. Абсолютное добро. Безусловно, это будет система с иными координатами и законами развития. Система, где нет места нашему диалектическому миру. Тем самым, зло – есть болезнь, но бытие духовного тела не обретает своего смысла через болезнь. Тело лишь борется с ней и становится сильнее. Познание мира через недуг приемлемо для нашего мира, но там, где нет зла, этот принцип не действует, а там действует…».

Он опять пролистнул вниз, сделав пометку на память, что последние предложения написаны невнятно, надо их переосмыслить.

В голове зашипела заезженная пластинка: «Санчес, господин Санчес, глава Конгресса…». Фарме, вновь отвлекшись на планшет, пробежал статью глазами. Он не поверил в причастность Габриеля к веренице смертей финансистов, доказательств не было, но на периферии сознания возникла мысль. Вначале как поветрие, а затем ясно и просто обозначившись: «Санчесу выгодны смерти этих людей». Мысль выскочила как черт из табакерки, но Фарме поймал ее ловким движением ума и вернул в темный закоулок сознания. Пусть там и теплится и не мешает работать.

Он выключил планшет и вернулся к записям.

«Одно короткое слово по поводу социального мифа, называемого «плохое-хорошее». Изначально, мне бы так хотелось думать, что эти понятия категориально принадлежали к этической сфере. Но людям свойственно огрублять, то есть менять суть понятий и их ценностное наполнение. Так слова «плохой» и «хороший» привязываются к «полезный» и «вредный». Польза и вред из материального мира. Польза это там, где можно пользоваться, извлекать корысть. Вред – то, чем нельзя пользоваться, из чего нельзя получить выгоду. То есть понятия материальной стороны жизни притягиваются за уши к духовно-нравственному комплексу. В итоге мне видятся три критерия-заблуждения, определяющих то, что хорошо.

То, что устойчиво в обществе – полезно, значит, хорошо. Это первое. Из данного высказывания я могу сделать вывод, что зло ну очень устойчиво в человеческом обществе. Следовательно, зло – это хорошо. То, что просто для восприятия – хорошо. И это второе заблуждение, потому как простое для восприятия очень часто обладает свойством безнравственности. Третье. То чему приносит человек жертвы чего-нибудь и стоит. Раз такие большие затраты, возможно оно и полезно для социума. Полезно, значит, хорошо. Жертва оправдана, но как заблуждается человек в своем безоглядном жертвоприношении. Не во всех, конечно, случаях жертвоприношения и…».

Фарме опять проглядел текст с начала и до конца по диагонали. Надо вгрызаться в формулировки и править, уточнять, но мозг попросил об отдыхе. Фарме выключил ноутбук и, решив, что в спальню не пойдет, будить жену не хотелось, расстелил себе в кабинете. Лег и закрыл глаза. Перед мысленным взором возник не «Социальный миф», а статьи из Интернета. Философ, перевернувшись на другой бок, прогнал мысль о Санчесе.

Фарме понял, что новая книга самая слабая из всего, что создано им, а так же понял, что он не может ничего с этим сделать. Странно, вдохновение ушло. Есть множество мыслей, но они свалены в кучу, и он, превозмогая отвращение, ворошит ее и нехотя собирает рисунок будущей книги. Понимание, что находишься в идейном тупике, не дало толчка к переосмыслению. Не было сил и желания. Он стоял перед стеной, тупо смотрел на нее и ничего не предпринимал. Нужно отступить назад, окинуть взглядом, повернуть в иную сторону, в конце концов, сделать хоть что-то осмысленное.

«Социальный миф» — слабая книга. Фарме прекрасно видел те идейные хвосты, висящие в воздухе и ничем не подкрепленные. Не книга, не стройная философская концепция, а ошметки фраз или опара, которую трудно загнать в рамки. Вроде, подрежешь и отшлифуешь корпус идей, запихнешь кое-как в границы, но нет. Спустя время, она снова выпирает жирным безобразным телом. Опара? Если бы! Из этих кусков даже вкусных пирожков не испечешь. Не оставят они приятного воспоминания после прочтения. Не будет этого ощущения: я хорошо потрудился.