12. Свой путь

Они прибыли рано и им пока не хотелось заходить в здание. Три человека – гости Всемирного Конгресса – решили прогуляться, и невзначай, а, может, и специально один из них завел речь о недавней экспедиции в Бермудский треугольник. Двое остальных заинтересовались и проявили терпение. Решили выслушать до конца. Они пожелали узнать новую версию событий, но рассказ оказался «полным бредом». Так историю коротко окрестил один из слушателей, когда она была окончена.

Каждый знал о путешествии исследовательского судна в самый центр тайны – в сердце Бермуд, и к счастью судно вернулось невредимым, принеся с собой записи о гравитационных аномалиях, о странном радиоизлучении. И только. Сухие цифры отчетов, бесстрастное фиксирование изменений среды, но не того ждали люди. Сенсационного разоблачения не получилось. Скорей получился превосходный материал для желтой прессы и для тех псевдонаучных телепередач, слепленных из назойливых картинок, бодрого закадрового монолога, перемежающегося пустопорожней болтовней как бы жрецов от науки.

Итак, один из гостей Конгресса рассказал историю о фантастическом путешествии под дно океана. О том, как ныряльщикам явилась царица Бермудской империи, что воевала с Атлантидой.

— Я же говорю, бред! – произнес первый собеседник. – Нет, оно понятно, что это действия излучения или, скорей всего, ведение возникло из-за кислородного голодания. Но принимать галлюцинацию за реальность можно, когда ты не отдаешь себе отчета в своих действиях.

— А мне понравилась история. Пусть и бред, но понравилась, — ответил второй.

— Ну, да. Отличный материал как раз для псевдонаучных программ, которые до сих пор существуют в сети. Я понимаю, если бы сейчас был двадцатый или двадцатый первый век. Да, такое б восприняли в тех темных веках всерьез. Не удивлюсь. По статистики в те времена тридцать процентов людей считали, что Солнце вращается вокруг Земли. Но воспринимать галлюцинацию – мракобесие.

— Погоди, — вмешался третий. – А не связан ли бред с подсознанием?

— Если да, тогда это случай из психиатрии, — ответил первый. — Кто-нибудь силен в психиатрии? В толковании видений и сновидений? Вижу, что нет. Меня волнует иное. Не кажется ли вам, что результаты бермудских исследований фальсифицированы?

— Не понял? — удивился третий.

— Невозможно, — предположил второй. – Такой объем информации, вмещающий научную глубину и детализацию трудно сфабриковать. Для этого нужно быть гением. Допустим, ты сфабриковал и тщательно замел следы, но обязательно где-нибудь проколешься. Инициатором экспедиции был председатель. Думаешь, он способен разбираться во всех тонкостях дела? Считаешь Санчеса энциклопедистом?

— А почему бы и нет? Насколько мне известно, раньше не фиксировали гравитационных и радио аномалий, а тут они ни с того ни с другого возникли.

— Не скажи.

— Мы сейчас о Бермудах говорим. И только. А в Бермудах, по-моему, не фиксировали, а то, что якобы находили раньше, оказывалось ложью.

— Возможно, аномалии проявились недавно.

— Я не могу вам объяснить своих ощущений, но от отчета разит за милю фальшивкой.

Второй заметил, что они, болтая, машинально направились к парадному входу в здание. Он глянул на часы: что ж, скоро начнется заседание Конгресса.

Территория Московского кремля была открыта для всех желающий весь год, однако когда проходили заседания Всемирного Конгресса, безмятежность и тишину нарушала человеческая суета. Электрокары заполняли парковочные места у кремлевских стен. Длинный двухэтажный автобус привозил гостей, и все участники направлялись через арочный вход к означенному месту. Единственное отличие на этот раз было в том, что Конгресс считался нелегальным, хотя организаторы собрания говорили иначе. Они назвали себя истинным Всемирным Конгрессом, не признавая власти нового председателя. Они не таились, а сам Габриель, за глаза окрестивший их закоперщиками, не воспринимал всерьез. Вездесущие журналисты интересовались: «Как вы, господин Санчес, допускаете подобное?» Санчес ответил вяло, ссылаясь на демократические ценности, на свободу слова и собраний. Он вел себя спокойно, но внутренне был настороже. Только не показывал вида, что ждет событие, о котором узнал, ментально сканируя участников альтернативного Конгресса.

Внутри Конгресса есть разногласия. Возможен раскол, и причиной раскола станет Ганс Вилькен. Его радикальное умонастроение было по нутру не всем. Противники Вилькена затаились, ожидая лучшего момента. Габриель знал, этот момент уже назрел. Новый Конгресс и есть спусковой крючок раскола. Очередного раскола. Вначале нового председателя не признали отцы церкви и Вилькен с компанией. Так случился первый раскол. А скоро случится второй. «Все хорошо, — мысленно улыбнулся Габриель, — разделяй и властвуй».

Санчес, чуть смежив веки, выпустил ментальные щупальца. Невидимые змеи скана оплели Москву. Габриель увидел богатый зал, сияющий белизной и золотом.

На трибуну поднялся господин Вилькен.

— Здравствуйте господа, — начал он. – В последнее время все как-то быстро завертелось-закружилось и мне, к сожалению, не удалось взять слово, но сегодня такая возможность представилась. Начну издалека, поэтому не удивляйтесь, если покажется, что я говорю о вещах, не относящихся к делу. – Вилькен сделал паузу, глянув на планшет, лежащим перед ним. – Итак, в двадцатом веке люди думали о третьей мировой войне, о ее возможности. Я имею в виду Карибский кризис и другие события. Тогда казалось, что еще чуть-чуть и случится. Человечество прекратит свое существование как историческое явление. Конечно, ни о какой полномасштабной войне речи не шло. Произошел бы обмен ядерными ударами, которые похоронили бы под радиоактивным пеплом девять десятых населения Земли. Одна десятая выжила, но влачила бы жалкое существование под землей, отброшенное в развитии чуть ли не к каменному веку. И пока на поверхности радиационный фон не пришел бы в норму, ни о каком прогрессе речи не возникло бы. Так виделось нашим предкам. Ужасная картина. Но мы тем и отличаемся от людей двадцатого века, что прекрасно осознаем: никакая третья мировая война не смогла бы произойти, ибо ей противостояли две силы. Мы их знаем. Это бог и сатана. С богом все ясно. Силы света не заинтересованы в человеческих страданиях. А сатана? Почему он тоже против? На первый взгляд странно: нет ли здесь элементарного заблуждения? Ведь силы тьмы питаются страданиями? Да. Третья мировая война принесет жирные блюда на кровавое пиршество демонов? Да. Так почему же сатана предотвратил мировую бойню? В планы противобога входит построение на Земле абсолютной, то есть всемирной тирании, а вследствие ядерных ударов население уменьшилось бы и разобщилось. О какой уж тут глобальной деспотии может идти речь? Поэтому ни в двадцатом веке, ни сейчас война невозможна. Сатане нужен только проводник его идей. Антихрист – вот его имя в христианской мифологии. Не следует считать, что он – персонаж страшилок, рассказанных темными людьми начала монотеистической эры. Основу знания об этом исчадии ада заложил святой Иоанн Богослов в книге «Откровение». Антихрист, кто он? Это не сатана. Это личность, и в тоже время сумма личностей. Он есть темная гирлянда воплощений и опытов, почерпнутых из жизней величайших тиранов человечества. Мы помним, те периоды в истории государств, когда тираническая тенденция достигала максимума. Христианство в начале новой эры, юное и еще не закостеневшее в догмах, получило откровение о законе исторического развития: все идет по спирали. И тираническая тенденция также подчиняется этому закону. Не существует одного Антихриста. Их множество. И дьявол для этого множества придумал жестокую игру, правило которой звучало просто: кто окажется из вас кровожаднее, кто замучает больше народа, кто будет изощреннее во зле, тот и станет нареченным Антихристом. Началось все с Римской империи. Так что все эти безумцы от Нерона и до Домициана – лишь инструмент в руках тьмы. Две тысячи лет дьявол оттачивал свой инструмент. Две тысячи лет он сталкивал тиранов различных стран, отсеивал слабых и в итоге в финал темной игры вышили двое: Гитлер и Сталин. Столкнув их в смертельной схватке, он выяснил, что последний злее, а первый слишком уж человечный. По крайней мере, к своему народу. По-своему, но он любил его. Поэтому Гитлер и проиграл, пустив себе пулю в висок. Поэтому вновь и вновь, отвечая на заданный ранее вопрос о возможности мировой войны, говорю уверенно: нет, не возможно. Она бы перечеркнула бы все планы касающиеся Антихриста. И вы знаете настоящего Антихриста. Его имя Габриель Санчес. И я умоляю, нет, настаиваю и прошу Конгресс принять во внимание мои слова, как бы безумны они не были. Я прошу всех использовать любые средства борьбы против господина председателя, пока он не вошел в силу.

Габриель улыбнулся. Ментальный скан застыл под потолком. Если бы его могли видеть заседавшие, то они узрели бы белую орхидею. Санчес не пытался закрепостить сознание людей. Не сейчас. Нужна свобода выбора, чем больше людей перейдет на сторону Ганс Вилькена, тем лучше. Габриель решил только прислушиваться к потокам сознаний.

— Как мы понимаем, — произнес спокойным голосом Иоанн, — Третья война не случится. Тогда о каких средствах идет речь? Поясните, пожалуйста.

Иоанн посмотрел тем отстраненным взглядом на Вилькена, о котором говорят: взгляд поверх голов.

Габриель на мгновение прислушался к себе, желая найти ответ на вопрос: а не видит ли патриарх церкви «орхидею»? Нет, видеть ее он не мог, но вот ощутить присутствие скрытого взгляда, вполне. Казалось, Иоанн и почувствовал, внимание его раздвоилось. Он будто мысленно смотрел в потолок, где плавал невидимый скан, но физический взгляд устремил на Вилькена.

— Средства? Любые средства, — ответил Вилькен, наклонившись к микрофону и пожав плечами. – По-моему, очевидно.

— И военные действия? – уточнил Иоанн.

— Не исключаю.

— Но тем самым вы противоречите самому себе. – Голос патриарха был тверд.

— Вовсе нет. Я же не сказал о полномасштабных действиях.

— Вы не поняли меня. Насилие запрещено уставом Всемирного Конгресса. Насилие в любых формах, и неважно, ради каких целей оно применяется. Это раз. Второе. Тем самым вы помогаете Антихристу, уж если вы считаете господина Санчеса Антихристом. Я прекрасно понимаю, что мы не Конгресс, но есть этические нормы, распространяющиеся на всех. Они есть фундамент общества и, нарушая их, вы разрушаете социум. Представьте, вы начали военные действия, то рано или поздно в противостоянии Антихристу вы столкнетесь со всем человечеством.

— В войне с исчадием ада все средства хороши.

— Мы не слышим друг друга.

— Я поддерживаю отца Иоанна, — вмешался пастор Герман.

— Не понимаю вас, отец Иоанн! – возмутился Вилькен. – Ну, хорошо. Ваше слово. Прошу. – И он уступил место патриарху православной церкви.

— Я хотел бы поспорить с господином Вилькеном, — начал Иоанн. – Существует множество способов противостоять злу, и не обязательно, что они носят агрессивный характер. Почему я не исповедую радикальные методы? Потому что суть истории в ее счастливом конце. Как бы ни извивист путь человечества, все закончится хорошо. Говоря проще, я – оптимист. И вы, господин Вилькен, прекрасно знаете, о чем я. Об оптимистическом взгляде на историю. Суть подобного мировоззрения основывается на тезисе об ущербности зла, о том, что оно потерпит поражение. Все равно, как бы этот змей не извивался, он погибнет. Это, конечно, не значит, что сиди, сложив руки, и все случится само собой. Я только призываю выбирать правильные способы борьбы со злом. Тут вопрос целей и средств. Наша цель – победа добра.

— По-моему, вы начали говорить о чем-то другом? – прервал с места Вилькен.

— Возможно. — Отец Иоанн на секунду задумался. – Я хочу показать всю цепочку моих рассуждений, приведших к пониманию неприемлемости войны против Антихриста. Наш мир – динамическое равновесие между добром и злом, но оно будет нарушено, то есть мир имеет начало и конец. Во вселенной в условиях бесконечно текущего времени миры, подобные нашему миру, существуют мгновения. Значит, они редки. Мы исключение, чем правило. Обычно есть миры вечного разрушения, это состояние подобно неизлечимой холере, но со временем силы зла покидают их, ибо нечем им там питаться и тогда случается возрождение. Есть миры вечного рождения, где силы света шаг за шагом одерживают победу. Я хочу сказать, что онтологически итог бытия разумных существ – победа добра. А вы, господин Вилькен, предлагаете нам военное противостояние Антихристу, а значит, предлагаете отодвинуть в далекое будущее победу добра.

— Все ваши измышления – туманны. Они – гипотеза, не более. Вы предлагаете нам стать рыцарями духа и только. А как же деятельное добро?

— Добро? Вы предлагаете убивать? Кого?

— Антихриста.

— Прежде чем вы до него доберетесь, убьете множество невиновных людей. Они и знать-то не будут, что стояли на страже темных сил.

— Но мы должны чем-то жертвовать?

— Нет.

— Извините, отец Иоанн, но я останусь при своем мнении.

— Сразу видно, что цель у нас одна, а средства разные, — вмешался лама. Он произнес слова, растягивая, будто с ленцой, но в монгольских глазах блеснул огонек тревоги.  – Мне же кажется, Габриель Санчес, которого господин Вилькен назвал Антихристом, находится в плену заблуждений. Демоны иллюзий этого мира захватили его разум. Санчес словно взошел на вершину и, взирая на мир, разговаривает сам с собой, не слыша чужих голосов: «Вот Земля, она как на ладони, я выше и мне виднее». У любого голова закружится.

— Дело не в кружении головы, — саркастически заметил Вилькен.

— Господа, — тяжело выдохнул верховный муфтий. – Предлагаю кончить миром.

Иоанн сосредоточенно всмотрелся в лицо Мухаммеда и покинул место оратора. Вилькен жадным взглядом впился в опустевшую кафедру. Затем чуть прищурил веки, будто что-то задумал, но не сдвинулся с места и не произнес ни слова.

Верховный муфтий занял трибуну.

— Я думаю, нужно решить все миром, — повторился он, плавно опустив ладонь на полированное дерево, словно впечатывая фразу. – Мы можем утонуть во взаимных упреках и непонимании. Предлагаю соломоново решение: каждый выберет свой путь. Кто-то пойдет за господином Вилькеном, а кто-то – нет. — Он посмотрел в уставшие глаза отца Иоанна.

Патриарх православной церкви лишь незаметно кивнул, и в этом движении головы было все: и надежда, что можно что-то еще исправить, и не допустить раскола среди конгрессменов, и понимание реальности, что механизм запущен, шестеренки медленно вращаются и обратить процесс невозможно.

— А кто-то останется с нами, — закончил муфтий.

Последние слова нехотя слетели с губ, словно оратор не был уверен до конца.