35. Цифра

Эти гады, видимо, решили изолировать меня. Нет, поглядите-ка! Я честно рассказал, что со мной случилось, так они вздумали запереть меня в комнате. Вслух об этом не сказали, но подумали, точно, намеки витали в воздухе, и косвенно в разговорах я мог уловить настороженность. Короче, они усомнились в моем психическом здоровье.

Нет, поглядите-ка, какова наглость: запереть! Конечно, внешне я не проявил возмущения, просто отмолчался, ведь что может один человек против всех? Один в поле не воин. Кажется, о моей «галлюцинации» все забыли сразу, ну, или хотя бы сделали вид. Но как им доказать, что я прав? Но следующей мыслью стало: а с чего я должен им что-то доказывать? Если они считают случай со мной не более чем следствием разыгравшегося воображения, то да, к черту всех! Чтобы как-то успокоиться, я уткнулся в планшет, вышел в сеть и по закладке дочитал дневник Перси. И немного, так сказать, развеялся.

Они считают меня сумасшедшим — навязчивая мысль иногда возвращалась и жалила. Вроде бы это естественно и я бы так поступил, и нечего жаловаться, и все же обидно, когда тебя пытаются отрезать от коллектива вот так неявно, вот так незаметно поставить прозрачную стену. Хотя, стоп. С каких это пор мне важен коллектив?

Ладно, в сторону. Я просто хотел здесь напечатать: обследование НЛО продолжилось, но никаких следов разумных существ (те биоиды не в счет) мы не нашли.

…

Твою жеж мать! Я догадался. Перси в своих записях смутно намекал на вдохновение, будто кто-то ему внушил идею о виртуальном удовольствии. И я знаю, кто. Габриель Санчес. Дико звучит, но ведь называли же его Антихристом. Но вот причем здесь именование председателя Антихристом и способности к гипнозу? Я помню, кто-то из подземников назвал Санчеса этим словом, от которого веет древним проклятием и эсхатологическим страхом. Кто? Нет, не помню. В общем, Санчес, внушил нашей команде изолировать меня, но они не сделали этого. Честно говоря, я запутался в собственных мыслях и ощущениях, мои ощущения кажутся порой не более чем мнительностью, возведенной в куб. С одной стороны все просто, а с другой — возник вопрос, и вопрос резонный: а зачем? Зачем Санчесу нужен я? Зачем, если допустить, что я прав, Санчесу необходимо уделять столько внимания именно сокрытию правды, или вуалировать ее, оставлять на свету лишь полуправду?

Мне хочется взять ножницы и отрезать эту нить рассуждения, скомкать и сжечь в огне беспамятства. Я временами не желаю думать в этом направлении, но мысли нарочно лезут в голову и от них становиться тошно. Если я зациклюсь, то меня с полным правом можно упечь в реабилитационный центр, а это верно так же, как и отправить в тюрьму, а я не хочу, я хочу остаться на свободе со своими мыслями.

…

Мечусь, как лев в клетке. Туда-сюда. Сюда-туда. Действительно, ощущаю внутри нервное напряжение, которое не могу сбросить. Осознаю, но не могу контролировать. Это все Санчес. Он манипулирует мной. Или нет? Неужели этот человек способен к гипнозу на таком расстоянии? Невозможно. Я не отношусь скептически к сверхспособностям. Опять вопрос: способен ли человек на такое? Если Санчес человек, конечно. Человек? А что (или кто) такое человек?

…

Хорошо, что планшет со мной. Пожалуй, это единственное изобретение человечества, на которое я готов молиться. Дневник есть в планшете. Иногда я его перечитываю, и это немного успокаивает. Прежде чем уснуть, в сумраке комнаты экран горит ровным светом, как луч надежды. К чему патетика и пафос? Я осознаю, именно осознаю в полной мере, что мир, существующий за тонким прозрачным пластиком, стал важнее. Есть острое чувство, я отдаю ему отчет, но не могу исправить его, даже заглушить. В бредовых мыслях я виртуально убегаю от этого мира в мир цифровой, бездумно блуждаю подобно поисковому боту, или наоборот: миллионы и миллиарды душ по ту сторону прозрачного пластика пропускают через меня свои запросы. Я не сопротивляюсь их запросам, я только выполняю функцию — и все. Но иногда я мечтаю о телесности: представляю дневник Перси в форме тетради. Дневник не электронный, а бумажный, с потрепанными краями листов с запахом истории, с неровными строчками красивых букв. Возможно это тетрадь в клетку: пожелтевшая от времени целлюлоза разлинована бледно-синими линиями. Они отчасти истерты. Я перелистываю страницы, и они хрустят. Такой специфический хруст.

…

Похоже, я знаю, кого они пригласили. Этот человек не из экспедиции. Он никогда в ней не состоял. Конечно, в лицо всех мне не узнать, но чутье подсказала, что врач не из наших. Он держался отстраненно, когда его запустили ко мне. Запустили. Да, пожалуй, данный глагол будет уместным. Именно запустили, как укротителя в клетку со львом. Это и смешит, и настораживает. Неужели они видят во мне опасность, считая психически нездоровым или стоящим на грани срыва?

Врач спрашивал о том, как я себя чувствую. Хорошо. Что я могу сказать о «видениях». Видения? Какие видения? А, они опять о моем дневнике. Я вновь рассказал, что видел и, удивительно, поймал себя на мысли: с каждым словом, с каждым предложением, выпущенным на волю, я все больше и больше не верил в двойника. Когда была поставлена точка в рассказе, я облегченно выдохнул. Врач заметил перемену и поинтересовался:

— Что-то случилось?

— Да, случилось. Я поведал вам эту странную историю, но я не верю в нее.

— То есть? Поясните, пожалуйста.

— Это был сон.

— Вы об истории с двойником?

Ох, какой же он зануда! Или он это специально?

— Именно эта история. Честно сказать, я до сих пор растерян. Не знаю, что с этим делать. Все случилось как наяву, но ведь это и был сон, только очень четкий сон.

Врач, кивнув в ответ, встал с кресла и произнес:

— А ничего и не надо делать. Забудьте.

Врач еще что-то говорил, но я выслушал его вполуха, ловя нюансы в речи, стараясь понять одно: отберут ли у меня планшет. Дневник стал дорог. Это единственная вещь, что связывала меня с миром. Но, похоже, никакого решения не было принято. Кажется, они вообще забыли о планшете.

Можно сказать так: врач лишь мило побеседовал и вышел. Я ничего не попросил. Да и зачем. Все есть: зарядка для планшета, автомат с едой, санузел, кровать. Правда, бриться нечем.

…

Некстати вспомнил Калугина. Не буду здесь печатать грубые слова, а то вдруг прочитает и обидится. Хватит и намека на неумного человека. Я спрашивал Калугина о темпомирах:

— Что ты о них знаешь? Ну, в смысле гипотезы? — это я спросил его еще тогда, сразу после встречи с двойником.

— Как правильно ты заметил… — К чему этот менторский тон? — …это только гипотеза, подтверждение которой нет. А гипотеза довольно проста. Существует множество миров, если хочешь планет Земель. Земли живут параллельно, но самое интересное, что я прочитал о темпомирах, так это закон сохранения энергии. Например, живет человек, скажем гражданин N, и таких граждан столько, сколько миров. В каждом мире свой мистер N, они проживают почти одинаковую жизнь, что отличается лишь в нюансах. Вот они-то и важны в перераспределении энергии между мирами. Представь, гражданина N убивают в одном из миров, но другие продолжают существовать. И вся пассионарность, которую накопил тот, которого убили, согласно закону сохранения энергии перераспределяется между всеми его двойниками. Но я как понял, ты опять о своем двойнике? В гипотезе о темпомирах ничего не сказано о пересечениях реальностей.

Да, зря я задал Калугину этот вопрос.

…

Давно я не печатал, и за это время изменилось многое. Для меня многое. Я свободен, и это хорошо, стало как-то спокойнее, а то ощущаешь себя цифрой, которую подвергли математическому анализу.

И вот как-то раз Калугин (легок на помине) встретился со мной и сказал:

— Они исчезли.

— Кто? — Я даже не врубился о чем он, и только пару секунд спустя — озарение: — Ты о них? О пришельцах? Я уж и забыл.

— Именно. Пришельцы.

— А я здесь причем?

— Помнишь, ты утверждал, что встречался с одним из них? С двойником? Так вот, теперь доказательства твоей правоты или неправоты испарились.

Я насторожился. Типа я теперь окончательно и бесповоротно свободен? От меня отстали во всех смыслах?

— Самое противное, — продолжил Калугин, — нет, не знаю, как точно охарактеризовать. Короче, биоиды тоже исчезли.

— Их украли?

— Исчезли. Растворились в воздухе.

— Подкалываешь?

— Вот не надо Тим, а!

— Может, темпомиры? — подзадорил я.

— Слушай, не начинай. У меня в голову ничего не лезет, кроме сложно сконструированной галлюцинации.

— Но результаты обследования биоидов остались? Они-то не исчезли?

— Нет. — И он сосредоточенно посмотрел мне в глаза. — Ты хочешь сказать что?

— Я ничего не хочу сказать, тем более я не могу сказать тебе то, о чем ты сейчас подумал. Я не умею читать мысли, и у меня нет устройства, читающего мысли.

— Но предположить.

— Закроем тему.

— Давай.

Мы с минуту помолчали, прежде чем Калугин произнес:

— Я тут вспомнил интересное положение в психиатрии девятнадцатого века: есть галлюцинация, и есть псевдогаллюцинация. Галлюцинация — это то, чего не существует, но оно мерещится тебе, и ты веришь в ее существование. А псевдо, это когда ты осознаешь, что это галлюцинация и не подпадаешь под ее власть.

— Тогда весь мир — одна большая галлюцинация, потому как большинство верит в его реальность, — пошутил я.

Он не ответил.

Калугин странный плод нашего времени. Научная мысль шагнула так далеко, что устройства для чтения мыслей, именно портативные устройства, это не фантастика, а реальность. Интересно, а как люди двадцать первого века посмотрели бы на нас, на наши мысли. Вот я сейчас печатаю и думаю, а если бы могли изобрести машину времени и послать людям, скажем людям двадцатого века, наши дневники, наши мысли и чувства, нашу повседневность? Что скажу они? Поверят ли? Примут ли? Наверно, сама наука для них была бы похожа на магию и колдовство, вот и Калугин человек прошлого времени. Неужели не понимает, что параллельные реальности существуют? Есть множественность миров и поэтому не надо задаваться вопросом, который мир реален, а который из них — ложномир. Все они реальны, просто живут по иным законам. Идея Коперника о множественности мироздания революционна для своего времени, но не для нашего.

Еще Калугин сказал, что проект «Серышевск» завершен и его опять перевели в другой проект — «Эдем».

Что ж, буду следить за «Эдемом».

…

Вспомнил я наш разговор о галлюцинациях. И стало смешно. Сами эти понятия — надуманы. Вот скажем, осознанные сновидения. Вначале я сплю и не понимаю, что это все ненастоящее, я воспринимаю пространство сна, как реальность. Следовательно, сон — галлюцинация. Так? Но вот я осознал, что передо мной не явь. Всегда, когда такое происходило, мир сна почему-то, будто обиженное существо, пытался доказать свою полноценность. Он становился реалистичнее. Очертание предметов — четче, а количество деталей — больше. Сон спорил с реальностью. Значит, передо мной псевдогаллюцинация?

Тогда реальность, то есть окружающий мир во время бодрствования, является псевдогаллюцинацией и просто галлюцинацией одновременно, потому как иногда я принимал правила жизни этой реальности, но порой они вызывали отторжение. Я считал, что передо мной иллюзия. Да, это есть, но оно только мерещится. Псевдогаллюцинация?

Короче, такие дебри ума! И не стоит в них забираться. А сон останется сном, ведь во сне можно менять окружающий мир вопреки всем законам физики. Например, вы хотите съесть яблоко. В реальности вы идете к холодильнику и, взяв его из контейнера, съедаете. В управляемом сне вы его просто материализуете силой мысли перед собой.

Конечно, есть психи, утверждающие, что законы в разных мирах — разные. Где-то их можно менять, подстраивать под себя, а где-то нельзя.

…

СМИ все уши прожужжали репортажами об «Эдеме».

Вот техническая группа закончила стыковку блоков на околоземной орбите. Вот группа благополучно вернулась на Землю. Вот глава космогорода «Эдем» Джон Креска, сказав речь о величии человеческой цивилизации, отправился в космос. Вот он на борту «Эдема» настраивает там что-то, управляя всеми процессами с капитанского мостика. Вот начинают прибывать пассажиры. Вначале, конечно, обслуживающий персонал. Он сталкивается с незначительными трудностями, но трудности легко преодолеваются. Затем в космогород отправляются на челноках группы людей — простые граждане, те, что будут обживать пространство «Эдема». Короче, сводка победных свершений.

Я пренебрежительно говорю об этом, как это бы бессовестно не звучало по отношению к мертвым. «Эдема» нет. Уже не существует. Калугину повезло. Его не взяли на борт космогорода, и он не стал трупом.

Наверно, не правильно глумится над смертью, но вся моя желчь направлена была на «Эдем», как на проект, не имеющий перспектив. Почему я так решил? После того, как случилось на «Эдеме» массовое убийство, энтузиазм поубавился.

Случилось это на расстоянии ста астрономических единиц от Земли. Вахтенным был Джон Креска. Люди спали в капсулах гиперсна. И капсулы стали для них могилой, гробами, что теперь блуждаю в бескрайней вселенной. Джон Креска сошел с ума. По отрывочным сведениям, что дошли до Земли, мы поняли одно: вахтенного обуял неконтролируемый мистический ужас. Он вылил в эфир бессвязную речь, в которой Креска повторял, что Земля обречена, что мы прокляты, что проклята и эта экспедиция «Эдема» к далеким экзопланетам. Что толку стараться, если мы обречены? Лучше все завершить здесь и сейчас. Креска активировал аварийное сбрасывание — капсулы выкинуло в космос. Пять тысяч трупов одним движения пальца. На это не был способен ни один тиран в истории Земли. Сам Креска тоже выбросился в космос. Данные телеметрии не оставили никаких надежд.

Зачем придумали это аварийное сбрасывание?! Хотя ясно. В случае неудачно приземления на экзопланету, скажем в океан, можно воспользоваться последним шансом и сбросить капсулы. Они не тонут.

Конечно, Креска не был единственным вахтенным. С ним находились в ту смену и другие, но, видимо, он их убил.

То, что случилось с Джоном Креска, врачи окрестили СОД (Синдром Орбитальной Дисфункции) — психическое нарушение, или комплекс нарушений, вызванных длительным пребыванием в глубоком космосе. Они объяснили так: человек — существо биологическое, привязанное к Земле. Земля имеет набор излучений (гравитационные, световые, цветовые, биополя и так далее), наличие которых создают для людей комфортное существование, и защищает от жесткого космического излучения, а мы вырвали человека из привычной среды. Как тут не сойти с ума.

Честно говоря, слабое объяснение. Существуют же орбитальные станции многие десятилетия — и ничего. Космонавты годами живут на них. Но тут ученые вывернулись. Мол, мы никогда так далеко не отлетали от солнечной системы, и нам не был известен этот своеобразный энергетический голод.

Все слова бессильны. Они не способны выразить ужас. Нет, не ужас, а нечто большее. Что-то черное, непроглядное и унылое. То, что отнимает надежду.

Лучше был бы это сон, или галлюцинация, но это реальность и ты не проснешься, ибо не засыпал. Единственно, о чем я мечтаю, узнать, что же на самом деле случилось на «Эдеме». Но я, да и никто не узнает.