58

Аксавайя поворачивается на бок, и мгновенно приступает ко храпу. Гостья шаманки, наевшаяся скромными, но сытными порциями бизоньего молока и грибной похлебки, тоже вот-вот провалится в забытье. Гравитация тянет за ресницы; ветер, снующий по ту сторону палатки, и огонь, ему неподвластный, вместе невольно порождают уют. Но комары недомолвок терзают девушку, и не дают над ней власти Морфею.

Память соглашается открывать владелице очень мало. Кейт знает свое имя, знает, что нужно найти меч и кого-то победить, понимает, где находится, с кем общалась за последние несколько часов, что сегодня делала. Но всё до этого — пропало. Или не было никогда.

Она прогуливается по хижине и смотрит на предметы, которыми народы севера обставляют дома. И ничего не задерживается в сознании дольше, чем на несколько минут. Мозг имеет какое-то тайное знание, не желает, чтобы Кейт его заполучила и блокирует всякий образ, который может рассказать лишнее. А ведь правда: как она, Кейт, тут оказалась? Почему Россия? Почему Сибирь?

Девушке становится жарко. Она раздевается донага и берется изучать тело. Богатый организм — понимает она — с формами на зависть многим. Не так, чтобы мужчины скулили, едва завидев, но глаз не оторвут — это уж точно. Кейт улыбается. Прячет карих красоток под сенью длинных ресниц. Дышит глубоко, но дыхание её и кошка бы не различила. Кейт вообще тиха во всём: чихает в себя, думает молча, не шаркает, не барабанит и не хрустит пальцами — шум не переносит в принципе. То же с запахами. Обнимая подругу при встрече, Кэти Доджа удивлялась, как это от Кейт ничем не пахнет. Ни запаха изо рта, ни дезодорантов, ни шампуней, ни духов, ни кремов. Как будто и нет человека вовсе. Точно воздух обнимаешь.

Кейт скатывается взглядом по длинным горячим рукам и врезается в уродливые шрамы на запястьях, как от беспорядочных порезов, давно затянувшихся. Ужас угощает её лицемерным огоньком, прикуривая диафрагму. Кейт кашляет и озирается, боясь разбудить хозяйку дома. Аксавайя кукарекает и подвигается пятой точкой поближе к пернатому теплу.

Значит, Кейт пыталась покончить с собой. При этой мысли у девушки, воспитанной в семье протестантов, заволакивает глаза полупрозрачной черной тканью. Она начинает ощущать вращение Земли, эту бешенную скорость. Что могло заставить её резать вены, да еще с таким остервенением, так неразборчиво убивать себя?

Аксавайя встает и подходит к Кейт:

— МЕНЯ СЪЕШЬ. НЕ ТРОГАЙ ДЕТЕЙ.

Кейт хоронит наготу под кофтой.

— ВОЗЬМИ МЕНЯ. НЕ ЕШЬ ДЕТЕЙ.

Кейт отвечает не своим голосом:

— Я никого есть не собираюсь, госпожа Аксавайя. Ложитесь спать. Успокойтесь, пожалуйста.

Шаманка открывает налитые лимоном глаза.

— ОНО ЗДЕСЬ.

ОНО ПРИШЛО ЗА ТОБОЙ.

МЕЧ. КАМЕНЬ. ПОЗДНО.

ДРЕВНИЕ БОГИ ПРОБУДИЛИСЬ.

ПЕТУХ ПЕРЕСТАЛ ПЕТЬ.

ТЕБЯ НИКОГДА НЕ БЫЛО.

НИКОГО НИКОГДА НЕ БЫЛО.

Аксавайя ложится на прежнее место и принимается храпеть еще громче прежнего. И ветер пуще, и огонь танцует радостней.