43

Бен видит сон. С самого начала он понимает, что видит сон.

Но всё в этом сне натурально. Он, молодой и тощий со зверским метаболизмом и жаждой нового. Саксофон в руке, всё ещё альт, блестит начищенной бронзой. В зрительском зале всего три человека. Троица: мать, отец и кто-то ещё без лица, без одежды, без тела — одни глаза светятся в темноте бара. Но это не тот жуткий взгляд, который поразил Бена в пирамиде. Эти глаза родные.

Мать улыбается, вытирает переносицу салфеткой, отец, спя, любуются музыкой. Глаза в углу откровенно ненавидят Бена, от них тянется двужильный шнур, в котором переплетено родное, доброе с чем-то обжигающе-нереальным.

Прожектора меняют курс, рисуют в темноте длинную морду, голые ребра, круп, хвост, мускулистые ноги. Только глаз теперь не видно. Их просто нет. Черные дырки. И холод.

Луна гаснет в реках. Звезды выключаются. Электричество в баре перестает. В наступившей ночи — мировой храп. За грань удаляется цокот.

Бен падает со стула, ползет к лошади и кричит, раня горло, захлебываясь в крови и пене:

"Я люблю тебя, мерзавка! Люблюлюблюлюблюлюблюлюблюлюблюлюблюлюблюлюблютебя..."

И ему отвечают:

"А ты спляши"

Бен разваливается на части