Лес тьмы

Колдун

Теплый день ступал по лесу. Воздух с юга разносил обрывки тихого разговора, а трава с севера шелестом выдавала чью-то уверенную поступь.

«Эти обычные… даже по шагам слышно. Цепляются друг за друга, увеличивая тревогу… Всегда чего-то боятся. Какая у них ничтожная жизнь, прославляющая слабость! Вот я сейчас зарычу медведем, посмотрим, как заверещат и убегут»

Так думал колдун Берендей, пускаясь в направлении беседы. На нем был неприметный костюм, на плече — позвякивающий мешок, а в руках — палка, которая каждодневно помогала ему творить черные действа, а сейчас заляпанная землей и источавшая слабое голубое сияние, требуя помывки.

«Люди… ими управляет страх. Поэтому пытаются скрыться в своих домах за сто замков, чтобы только не чувствовать его… как мыши, забившиеся в свои норы…»

Когда он оказался на расстоянии пятидесяти шагов, и увидел парня и девушку в джинсах и футболках, то, спрятавшись за сосной, громко зарычал. Они на минуту замерли, немного повернули… и продолжили путь вглубь леса. Чертыхнувшись, он побрел следом. Особенно не любил Берендей обычных, днем убивать нельзя, берегини тоже не спят, а позволять беспрепятственно гулять по его лесу — еще чего не хватало! вот и приходилось самому во всем разбираться: где напугать, где дорогу подсказать, где до ночи продержать…

«Трясутся, а идут. Почему не убежали? Что-то ищут»

Порывшись в мешке, колдун выпил одну из склянок. Навстречу молодости вышел горбатый старик, опирающийся на палку, с космами седых волос, серая кофта которого, пропитанная запахом деревьев, трав и пота, висела на нем мешком.

— Добрый день, молодежь! Что вы тут делаете? Опасно бродить здесь — предупредил он хриплым голосом.

Они облегченно вздохнули.

«Идиоты! Моим упырям давно нужна свежая плоть, чтобы не сорвались… или послушать?»

— Мы ищем девушку. Она высокая, кожа — бледная, глаза тоже… хм… светлые. Не видели ее тут? — заговорила девушка.

— Как же, как же, видал. А вам она зачем?

— Она помогла… в одном деле.

Они, переминаясь с ноги на ногу и отводя взор, явно не хотели выдавать свои душевные глубины, и старик, всмотревшись в глаза говорящей, увидел, как пожилая женщина с этой девушкой несут этого парня. Девушка слезно молит:

— Мама, мы не можем его одного бросить в лесу, он же умрет.

— Нет, он умрет дома, если его кто-то увидит, а там он может выжить.

— Давай его в больницу сводим, может, он ударился…

— Замолчи, Нюра! Ты помнишь, врачи увезли мою сестру в психушку, и через неделю она умерла там… мы будем его навещать.

Они дошли до края леса и положили парня на землю, он извивался всем телом, исторгая непонятные звуки. Мать, обливаясь слезами, пошла обратно. Нюра осталась еще полить соленые ручьи на брата… Из-за дерева вышла высокая худая девушка в рваной одежде с бледной, даже казалось зеленой кожей, такими же бледными почти белыми глазами и русыми короткими волосами. Прочертила вокруг них линию и зашептала что-то, закрыв глаза. Парень встал… И пока он удивленно смотрел по сторонам, а сестра забирала его в сети радостных объятий, девушка убежала.

«Сорока помогает людям! Ну, она у меня получит!» — сказал про себя Берендей, задавая следующий вопрос.

— Так зачем вы опять ее ищете?

Мысли Нюры ответили, что то же произошло с их мамой.

Сообразив невыгодную для себя обстановку («Бес зациклился на одной семье. Это не наш, может подставить… Надо с ним разобраться»), колдун сказал:

— Не хотите говорить, не говорите. Завтра на закате, я приведу вашу знакомую к краю леса. Захватите сразу больную.

И быстро растворился в сосновых ветках.

«Его дочь намного сильнее, чем он думал, она не изгнала беса, а защитила от него. Кто учил ее защите от духов?.. Трясовицы! Больше некому… Я ее недооценивал… А как она вышла? Уже не ребенок, а ходит полуголая в каких-то лохмотьях. К нам ведь тоже заходят гости…»

Всю дорогу домой его одолевали сумбурные мысли о дочери, которые временами нарушали покой лицевых мышц: «И почему она всегда мне перечит? Еще и перед всеми, пытается подорвать мой авторитет… Какая она была маленькая послушная, всюду за мной бегала, интересовалась. А выросла — хоть в костер ее… Почему она так переменилась?»

В сумерках Берендей зашел в дом. Это был большой дубовый дом с множеством комнат и огромным подземельем, в котором находились лаборатории, погреба с запасами и склеп, где спали приближенные упыри. Он заглянул в комнату дочери. И не найдя своей живой частицы, прошел в главный зал. Сел за длинный дубовый стол, и пока никто не видит, подпер голову рукой. Зелье уже не действовало: черные, но уже с сединой, кудри разметались по спине, глаза, не моргая, изучали полированную гладь, четко прочерченные губы шевелились, а орлиный нос тяжело вдыхал и выдыхал. Отдых.

Когда солнце окончательно передало права ночи, и упыри начали появляться из круглой дыры в полу зала, колдун уже сидел, величественно расправив свои широкие плечи в сияющей черной рубахе с кристально-черным посохом и собранными волосами. Первым вышел упырь-домовой. Поклонившись, он убежал стряпать на кухню. Вторым появился упырь-лесник, ему Берендей приказал найти Сороку. Потом в дверь вбежал маленький человек — оборотень-собака, который обследовал обстановку в деревнях, узнавал события, и приносил иногда, что нужно.

— Хозяин, приказания будут?

— Достань два платья на Сороку, если не сможешь, то материю.

Человечек исчезая, столкнулся в дверях с крупным мужчиной в одной набедренной повязке с серой шерстью почти по всей груди и спине. Это был оборотень-Волкодлак. Правая рука и друг колдуна еще с детства. Будучи рожденным Волкодлаком, он обращался в волка только при луне, в отличие остальных оборотней, проклятых Берендеем, которые могли обращаться в разных животных на протяжении всей ночи в любое время, но теряли свои человеческие манеры и привязанности. Колдун делал их послушными и преданными.

— Волк, у тебя тоже бывают проблемы с детьми? — уныло спросил Берендей, когда верный помощник уселся рядом с ним за стол.

— Дружище, у меня волчата. За невыполнение приказа, я могу убить собственного сына.

— У тебя-то каждый год выводок… — послышалось ворчание.

Стол, с помощью домового, начал пополняться тарелками: похлебками, мясом, рыбой, различными овощами и пирогами; и кружками с водой. И пока два друга активно поглощали питательную энергию, вернувшийся лесник доложил:

— Сорока сказала, что пошла к оплетаем, вернется завтра.

— Свободен! — бросил ему Берендей, сверкнув глазами.

— Я могу ее вернуть — предложил Волкодлак.

— Нет, мне надо остыть, к ворону добавь волчонка.

Оборотень два раза взвыл и, прибежавшему волчонку, было наказано следить и защищать Сороку. Далее, колдун, не обремененный голодным желудком и хождениями прислужников, приступил к деловому разговору:

— Волк, ты бы смог несколько недель обойтись без своих волчат?

— Что ты задумал?

— Мне надо, чтобы ты отправился к волотам и передал от меня письмо. И постарался уверить их в моем дружественном отношении и в их полной безопасности, если они согласятся на мое предложение.

— Что ты от них хочешь?

— Хочу позвать жить к нам, территория у нас большая… А они там живут на клочке земли рядом с вулканами, опасно же. А днем они могли бы гулять по нашему лесу и смотреть по сторонам.

— Ха-ха, я тебя понял… — рассмеялся Волкодлак.

— Да — ухмыльнулся Берендей. — Мне бы самому надо к ним, но не могу оставить лес. Вампиры...

— Филин сказал, что у них очередной совет, это не значит, что они готовят нападение.

— Но собрали всех, даже молодых! В замке у моей границы! Лучше перестраховаться. Кроме тебя мне больше некого послать, Черного они не примут. Волоты не любят мертвецов.

Вампиры

Заснеженный замок в горах сегодня был полон. В каждой комнате, коридоре и угле встречались белые тела с выступающими клыками, но самые влиятельные и старые собрались в бальном зале, где за круглым столом их сидело человек двадцать.

— Думаешь, колдун согласится? — спросил длинноволосый блондин, шевеля одними молочными губами.

— Он должен согласиться, потому что не захочет опять войны — отвечал рыжий.

Все они сходились в одном — Берендей забрал у них лес, сначала контролированием смертей животных и людей, а потом и охраняемыми границами. Но последнюю открытую войну они проиграли. Всю ночь велись ожесточенные бои, избавляя от духа замученную плоть то одних, то других. Колдуна на поле боя не видели. Осязали лишь зубы оборотней и волков, которых методично вели за собой Волкодлак и медведь с черно-серебряной шерстью; огненные палки, кидаемые духами; и колья упырей, конечности которых, даже отделенные от тела, доползали, чтобы поставить точку в сердце вампира. На следующую ночь, собрав остатки гордыни и армии, они увидели в противоположном стане оплетаев, своих дальних родственников. Был заключен мир.

Захват леса они обсуждали не в первый раз, но сегодня глаза рыжего непривычно для вампира горели возбуждением. Ему казалось, он придумал безошибочный план и яро призывал к действиям многовековых бессмертных:

— А после свадьбы, у нас не будет границ, мы сможем напасть внезапно.

— А все его прислужники? — пропела красивая вампирша.

— Упыри умрут с ним, оборотни развоплотятся и появятся люди, которые не будут ничего помнить, как стадо баранов, готовых на убой. Будет, чем питаться первый месяц — отвечал он, улыбаясь.

— А оплетаи?

— Мы предложим им жить дружно… или убьем.

Затяжное молчание.

— Мы можем потерять своих — обеспокоенно произнесла другая вампирша.

— Позовем клан с востока.

Тут в разговор вступил вампир с седыми волосами:

— Ты забыл о духах, Бруно. Они будут нас преследовать, мучить, мы не сможем спать. Наша вечность превратится в ад.

— Для этого нам нужна Сорока, чтобы все подчистить. — Рыжий не сдавался.

— Так она и согласится, когда мы убьем ее отца — встрепенулась красотка.

— Да она его терпеть не может!

Седой, прикрыв глаза, медленно захрипел:

— Чувства у людей сильнее и сложнее, жизнь коротка, за это они платят своими страстями. Как бы она не показывала свое отношение, мы не знаем, что скрыто в глубине. Кроме отца у нее больше никого нет. И если она узнает, что мы причастны к его смерти, она не станет помогать, я уверен.

— Может, она и не может этого делать, колдун говорил, что силы у нее слабые — добавил второй древний.

В эту ночь собрание затянулось на несколько часов, и пока не решив, как осуществить вторую часть плана, они остановились на исполнении первой, которая даст им право прохода.

В зал вошел молодой парень, красивый и статный. Он все время заправлял за уши свои золотые кудри, от чего казался обычным человеком и только торчащие клыки выдавали его принадлежность к расе бессмертных.

— Петр, мы хотим возложить на тебя особое задание — пафосно начал вступление Бруно.

— Да, конечно, что я должен сделать? — отозвался он радостно. Он был укушен только год назад и его никогда не воспринимал в серьез.

— Петр, мы хотим сосватать за тебя дочь Колдуна.

Гримаса отвращения исказила его красивое лицо.

— А как же Валерия? — спросил он и умоляюще посмотрел на древних.

Седой обреченно проговорил:

— Тебе придется, Петр. Я помню, какими восхищенными глазами она на тебя смотрела, когда мы… «заблудились»… Она проживет всего сто лет, что это для тебя? Для всех нас?

— Но если она будет слишком много колдовать, следи, чтобы не сделала ребенка. А то мы так и не избавимся от их племени — вставила трескучим голосом еще одна древняя.

— Мне что? Не отходить от нее? Да вы видели ее? Она зеленая, страшная… — говорил Петр, как будто плевался ядом.

— Мы тебя предупредили, с Валерией мы договоримся, на прощание тебе две недели, потом мы начнем сговор с Берендеем — нетерпеливо закончил разговор Бруно, упиваясь, что его дело продвинулось.

Сорока

— Колдун чертов! Когда ничего не делаю — ему не нравится, когда хожу и занимаюсь делом, пусть не своим, но это же практика, ему тоже не нравится! Надо бы Пухлею предупредить, чтобы она ему не проболталась… — шептала молодая девушка, идя на закате, ломая попадающиеся по дороге ветки.

И, получив отпор от особо мощного деревянного противника, закричала, гордо вскинув голову:

— Сама! Да, сама научилась! Хочу и помогаю! А я не люблю гнать духов… и никуда не пойду! Попробуй тащить!

Давно, Пухлея, сама будучи духом, рассказывала ей, что если дух остался, значит он что-то не доделал или не хочет пока покидать землю. А кто мы такие, чтобы выгонять его? Пусть себе гуляют, да играют. Даже бесы просто так не нападают, пытаются научить людей, наставить на правильный путь, ну, или отомстить за что-то, но на это, значит, у них есть причина.

Так и не одолев зеленую ветвь, она пошла дальше медленнее.

«Почему он не оставил мне мать? Она бы меня любила, ведь все матери любят своих детей… И рассказывать не хочет… Не буду теперь ходить на собрания! И пусть сам готовит зелья на зиму и запасает травы. И вообще сам разбирается со своим лесом, мне больше делать нечего как за нечистью присматривать, половину которой он сам же и создал».

А чем больше шла, тем спокойнее становилась, оглядывая чащу менее агрессивным взглядом, но память, вновь активизировав последний разговор, заставила девушку притормозить и громко сказать:

— Нет, но надо же было с самого вечера испортить настроение! Это невыносимо! И почему он все время командует, я ему не слуга! Не-вы-но-си-мо!

Впереди показалось озеро. Спустившись к берегу и взяв камень, она злой рукой направила его в воду, откуда послышалось шипение. Русалки, ожидая захода солнца, нетерпеливо высовывали головы из зеленой жидкости. Девушка присела на песок и проговорила:

— Теперь жди еще выговор от Водяного.

— Думаешь, он из-за одного камешка поднимется со дна?

Прыжок. Но, увидев причину испуга, около нее сидел один из упырей ее отца, только совсем без мяса и внутренностей, она вернулась и с достоинством спросила:

— Тебе разве не полагается идти на службу?

— Да, сейчас досмотрю закат и пойду.

Девушка хотела уже послать его погрубее, но остановилась:

— Тебе… нравится… смотреть на закат?

— Да, наверное, раз я тут и мне тепло и приятно.

— Хм… и ты смог встать раньше?

— Я могу гулять днем. А ты встала раньше из-за него?

— Нет… я тоже днем могу ходить, просто ночью мне больше нравится. Постой, ты проявляешь любопытство… Ты точно поднятый?

— Точнее не бывает, посмотри на меня. — Он указал на свои кости. — И я, может, не любопытствовал, а просто из вежливости спросил.

— Бесы морские! Тебя мой отец поднял?

— Да, я слышал зов Берендея, я не смог отказать.

Она помнила, чему учил ее отец: «Чем меньше мяса, тем меньше памяти, тем больше ты должен отдать силы в заклятие на подъем и тем больше ты должен заложить в него, чтобы он смог тебе служить». Девушка непонимающе смотрела, приподняв колосок над правым глазом:

— Но ты взял эту любовь к закатам наверняка не от него. Как так?

— Но я ощущаю себя живым, хоть ничего не помню. Я знаю, что мне нравится или нет, и я чувствую...

Огненный шар садился все ниже, оставляя озеро в тени. Голые русалки, вылезая на берег, принялись сушить свои волосы. Упырь, вставая, проговорил:

— Ну, мне пора…

— Погоди, посиди еще, оно ведь не зашло.

Он вел себя и говорил как обычный человек, а она, страдая критической нехваткой общения, и поэтому, часто убегая в соседнюю деревню подсматривать и подслушивать за людьми, не хотела его отпускать.

— А почему тебя называют Сорокой?

— Потому что это мое имя, папа так назвал, когда я в первый раз обернулась этой птицей. — Девушка сморщилась.

— Тебе не нравятся сороки?

— Мне не нравится имя, он не захотел даже подумать над ним. А до этого он меня вообще не замечал и никак не называл. У меня была няня-упырь, которая всегда пыталась накормить меня сырым мясом. Как я обрадовалась, когда отец подозвал к себе. Он сам стал со мной заниматься. — На минуту губы изобразили веселый полукруг, но потом скукожились, а глаза сузились: — А когда я выросла, он отдал меня учиться к бешеной кошке в подземелье далеко на юге. И пять лет я провела, бегая за ней по ходам.

Солнце село.

— Иди, опоздаешь… — поторопила Сорока.

— Завтра приходи пораньше, оно будет красным… — показывая на горизонт, ответил он, уходя.

Она кивнула «А как это, оказывается, приятно поговорить с кем-то, пожаловаться… у нее даже друзей нет, не считая Пухлеи и Каркуши, но они трясовицы и у них всегда куча работы» и крикнула ему вслед:

— Постарайся не забыть меня до завтра.

«Чем меньше мозгов, тем меньше памяти, у них все с чистого листа, каждый день как будто их только что подняли из могилы»

Следующим вечером она галопом мчалась к шару, который уже коснулся земли розово-красным дном. Он сидел там.

— Привет, Белобока. Я занял тебе местечко, садись.

Она заулыбалась:

— Ты все помнишь? Белобока потому, что я такая бледная? Тогда мне больше подходит зеленобока.

— Ну, если тебе так больше нравится… — В пустых глазницах замерцал огонек. Он тоже смеялся.

— А тебя как зовут?

— Упырь-скелет, к вашим услугам.

— Нет, так официально не катит. Скелет, кости… О, будешь Костя!

Не удовлетворив жажду в обмене слов на второе солнцепадение и на третье, они договорились встречаться и ночью, как только его отпустит колдун. Они гуляли, собирая траву и коренья. А часа в четыре утра, когда отец ложился спать, перемещались в лабораторию и готовили зелья по заданию или просто для баловства. Однажды Сорока приготовила зелье красоты.

— Ну, Костян, как тебе? Даже волосы отрасли! И глаза потемнели — тараторила она, изучая себя в зеркале. — Очуметь, природа признает мои недостатки. Видишь, я ведь не давала конкретную установку. Травы, или может сам Род решил так.

— А мне нравятся твои прежние глаза. Они похожи на небо с легкими перистыми облаками, через которые просвечивает солнце.

— Фу, терпеть не могу солнце, особенно днем: глазам больно, телу жарко, противно. А ночью свежесть, прохлада, а какое темное таинственное небо и завлекающая поговорить луна!

— А я люблю солнце. Днем лес такой красивый, весь разноцветный…

— А ночью он полон загадок и каждая ветка кажется магическим посохом, а ручей полон волшебного зелья. Все наши обряды происходят ночью, что же делать днем? — искренне удивлялась она.

— Ты — настоящая дочь Тьмы! — восхищенно восклицал он.

Через несколько недель хорошей работы и примерного поведения, Сорока решила узнать у отца о секрете ее друга. «Любопытство» — убеждала себя. Но чувствовала, что хитрила. Одев новое черное платье до колен, она спустилась в лабораторию, где нашла колдуна, склоненного над листком рецепта, перечерканным от изобретательного хода мысли много раз, и стала ему помогать, расспрашивая о новом зелье. А когда он размягчился от ее интереса и помощи, она небрежно спросила:

— А зачем тебе скелет?

— Я пытаюсь наложить оборотное проклятье — ответил колдун, не поднимая глаз, аккуратно кладя цвет полыни в котел.

— На упыря? Они же неживые!

— На упыря без мяса. Из-за отсутствия мышц и прочих деталей человеческого тела, он почти не ест и может не спать. Я хочу добавить ему мобильности, чтобы он смог служить.

— А что за свет загорается в черепе и иногда под ребрами?

Отец дернулся, отвернулся и стал усердно кромсать чертополох, делая вид, что не расслышал.

— Папа! Этот свет… — продолжала девушка. — Как будто…цветом как светлая душа…

Он озабоченно начал рисовать пентаграмму, приказывая ей:

— Дай мне пять свечей.

— Не может быть! Ты же не мог? — догадалась она, видя его удрученное лицо — Как ты это сделал? И зачем? И… ты говорил, что нам нельзя трогать свет!

— Экспериментировал я. Поднял мертвеца и привязал к нему душу.

— Нашел не отлетевшую?

— Позаимствовал у живого.

Сорока быстро подавила отвращение в глазах, чтобы допытаться до конца:

— Зачем?

— Зачем-зачем… — ворчал колдун. — Надоело мне днем по лесу бегать. Нечисть до темноты выходить не может. Ты не хочешь мне помогать. Вот и создал полу день-полу ночь…

— И что, помогает он?

— Как же, ходит, все на небо, да деревья засматривается. Может, душа такая попалась…

Девушка сначала скривилась «Конечно, только о себе и думает, хочет, и днем всё контролировать». Но, вспомнив милые ей кости, заулыбалась «У него есть душа! Почти человек!»

Собрание

Ночь только начала заполнять округу. А далеко от людей, на краю поляны, по периметру которой стояли горящие факелы, на деревянном троне восседал глава всей нечисти леса — колдун Берендей. По правую руку от него сидел Волкодлак и мужчина с отвратительным лицом зверя, чешуйчатой кожей ниже груди, длинными толстыми волосами и когтистыми руками, которые в два раза длиннее обычных рук. Если Берендей считал необходимостью поделиться с его семьей важной информацией, то главе оплетаев приходилось посещать подобные сборища. Слева от колдуна сидела его дочь. А перед ними стояла группа упырей, двадцать оборотней и волки, дети Волкодлака. Еженощно помощники и слуги Берендея отчитывались о проделанной работе и обсуждали новые планы на ночь.

— Черный, сегодня-завтра мы ожидаем волотов, чтобы тебя и твоих упырей видно не было, все докладывать через оборов — обратился Берендей к человеку с обгоревшей кожей. Потом к своему другу. — Волк, кого ты им дашь?

— Филина и волчат Бора и Сора.

— Так вот через них вы будете получать распоряжения, и передавать сообщения, патрулирование ночью как всегда, только не суйтесь сюда.

— Хорошо хозяин. А ваши домовые слуги? — спросил смоляной упырь.

— Их я оставлю, они получили уже инструкции…

Когда собрание подходило к концу, колдун сказал, наблюдая за дочерью:

— Упырь-скелет, выйди. Он мне больше не нужен.

Она оживилась и с тревогой уставилась на упыря, вышедшего из строя.

— Кому он может быть полезен? Волк, Черный? — продолжал колдун.

— А что он умеет? — спросил Волкодлак.

— Он, поднятый как упырь, да ничего он не умеет. Если только сторожем, слишком медлительный.

— У меня своих полно, лишний рот мне ни к чему — ответил Черный.

— Не нужен — сказал Волкодлак.

— Скелет, после собрания, пойдешь со мной — обратился Берендей к ненужному. — Черный, одного мне упыря для копания.

У Сороки, все это время тихо сидевшей и хранившей молчание, щеки разожгли костер, а сердечная мышца забарабанила по грудной клетке. «Он специально! Он знает! Колдун Велеса! Терпеть тебя не могу! Плевать на все… Главное, чтобы оставили» — вихрем пронеслись мысли.

— Он нужен мне — озвучила она вслух.

Все удивленно посмотрели на нее, первый раз услышав ее голос на собрании.

— Тебе? Зачем? — спросил отец, невинно моргая.

— Раз ты мне приказал присутствовать, значит, у меня есть право на что-то.

Колдун попытался просветить глазами, на что она, закрыв память, посмотрела с угрозой и убийственной неприязнью.

Минута тишины казалась пыткой и для одной, жаждущей получить свое, и для другого, испытывающего горькую обиду от такой открытой ненависти.

— Плетка, я тебя забыл спросить — с досадой повернулся Берендей ко второму соседу справа. — Может, вам нужна прислуга?

— Сороке отдаю, он видно ей вместо куклы.

— Можешь забирать — проговорил Берендей дочери отстраненно. — Когда надоест, сама отпустишь и закопаешь.

Волоты

Вечером следующего дня четверо огромных мужчин и один поменьше в крайне нервном напряжении и физическом изнеможении от многодневного пути, следовали за волчонком, передвигая тяжелые ноги. Промелькнувшее в просвете зарослей озеро, немедленно притянуло их к себе. Спустившись к водоему, волоты, заметив голых женщин с рыбьими хвостами, которые тихо пели и перекликались, расчесывая руками свои длинные волосы, дружно открыли рот.

— Пап, а это тоже оборотни? Никогда таких не видел! — спросил самый маленький.

— Это русалки, дубина!

Испив живительной влаги, и пройдя по берегу, они увидели лежащего скелета и черно-белую птицу, стучащую по нему клювом. Самый старый волот вздохнул:

— Да, к таким вещам нам придется привыкать, если мы согласимся тут жить.

— Здесь под каждым деревом, наверное, зарыт труп — брезгливо сказал самый высокий и крепкий.

— Кедр, потише — предупредил отец, кивая на волчонка.

Кедр помахал руками, чтобы прогнать птицу. Но она, защелкав клювом, и не думала улетать.

— Пап, так есть хочется, а Ясень сказал, что в обычные дни они едят мертвечину — влез маленький.

Три брата заржали, а их отец, раскрасневшись, повысил голос:

— Дуб! Чтобы в присутствии Берендея и его дочери ты таких глупостей не говорил… и вообще лучше молчи.

А повернувшись к другим сыновьям, пытающимся сдержать смех, прибавил:

— Я вам сто раз говорил, чтобы вы не рассказывали ему небылицы! Вы хотите, чтобы он нас опять опозорил?.. Пошли уже, я помню это место, немного осталось…

Сорока, не долго сверкав наготой, быстро одела спрятанное под кустом платье.

— И вот с ними мне придется общаться! Ну, уж нет, пусть папа сам их развлекает — ворчала она, пока скелет источал слабое сияние тазобедренными костями.

Вдоволь нагулявшись, и остудив ветрами нрав, девушка вернулась домой, а вернувшись, вынуждена была незамедлительно открывать дверь, по которой нетерпеливо стучали.

— Сорока, открывай. — Пришел отец.

Увидев в комнате упыря и приказав ему убираться, колдун замер в ожидании. Сорока, сжимая и разжимая кулаки, стояла, придумывая языковую форму выражения своего негодования, но не успела ничего сказать: скелет положил успокаивающую руку ей на плечо, поклонился Берендею и вышел.

— Может, и хорошо, что тебя сегодня не было… — начал отец, когда они сели друг против друга. — К этому, наверное, не подготовишь… В общем, Могучий Кедр сватает своего сына за тебя.

— Что? — у Сороки округлились глаза. — Мне всего семнадцать. Ты о чем говоришь? Ты знаешь, что сейчас выходят замуж в тридцать лет, когда нагуляются, или по залету?

— Они хотят жить на нашей земле, и по их законам мы должны породниться.

Берендей сам не ожидал, что волоты потребуют брака. Но Могучий кедр выразился ясно: «Когда мы породнимся, я не буду бояться удара со спины. Тогда мы будем обязаны помогать друг другу, охранять, защищать и что ты там еще хочешь… как родственники, а не как наемные работники».

— Но я не хочу замуж. Кого, кстати, они мне дают?

Отец взял ее руки в свои, представил медленный ручей, текущий с гор, и его журчание, нетронутые деревья, и шелест листьев на ветру. И передавая дочери радость и умиротворенность, ответил:

— Дуба.

Не помогло. Сорока вскочила на ноги и заорала:

— Дуб-Дубина-Дуболом? Тот самый Дуб, который на прошлом Солнцестоянии напился и приставал к оборотню?

— Я тебе запрещаю так его называть!

— Это его родные так называют, что доказывает, как они его «уважают». Как ты можешь обрекать меня на такую жизнь с таким мужем?

— Сама подумай, какие у тебя есть варианты? А волоты почти как люди, добрые…

— Но, Дуб!

Берендей посмотрел на нее оценивающе, негласно отвечая на вопрос. Она заговорила, ослабив громкость:

— Потому что я некрасива, они могут предложить только Дуба? Из-за внешности, значит, мне достается последнее говно? А как же душа? Разве она не важна в этом деле или какие-то чувства ведь должны быть?

— Посмотри на это с другой стороны…

— С какой стороны ни посмотреть, Дуб твой — тупой. И я за него не выйду.

— Тебе никто не говорит хранить ему верность, тем более он дневной, а ты ночная, захочешь, вы можете и не видеться вовсе.

— А его отец меня за это похвалит? — издевательски спросила Сорока.

— А ему необязательно докладывать.

— Я не хочу говорить об этом. Мне противно то, что ты предлагаешь!

Отец тоже встал и начал ходить по комнате. «Он Черный Колдун, посланник Чернобога! У него не должно быть ни совести, ни любви, ни к кому»

— Нам необходимо защищать наш дом. Я не могу вечно бегать при свете, я уже стар, а благодаря волотам, лес будет охраняться и днем.

— Значит, это сделка! Ты продаешь меня за безопасность! — крикнула она.

— Тише, Сорока! — заговорил он шепотом, подойдя к ней — Ты представь, что произойдет, если нас здесь не будет. Упыри, вампиры, духи выползут и на кого они первым делом нападут? На соседские деревни! Даже оплетаи не устоят перед соблазном…

Презрение.

Берендей опять забегал, доводимый до бешенства своим внутренним голосом, который все усиливался и уже открыто протестовал, взрывая серый клетки в голове и вытесняя все черные понятия, законы и веру.

— Я не собираюсь тебя уговаривать! Я уже согласился.

— Ты не можешь… — сказала она, теряя уверенность в своей силе.

— Да, и, кстати, ты помнишь Петра? — спросил он обыденно, как будто уже выиграл спор.

Она кивнула, не желая отвечать.

— Вампиры просили твоей руки для него, но я им отказал, потому что с женихом они требуют право свободного передвижения по лесу для всего клана. Совсем охренели… Но на свадьбу мне придется их пригласить. Говорю, чтобы ты была в курсе.

— А может, я хочу выйти за него! — храбрилась Сорока, специально говоря наперекор.

— Нет, не захочешь! У него есть девушка. Филин говорит, у них довольно нежные отношения. А они меня уверяли, что он в тебя влюблен и не может больше и дня прожить вдали… Лживые твари.

Нежданные слезы высветились в ее глазах, выдавая моральное поражение.

— Завтра волоты собираются обратно, поэтому сегодня будь добра прийти на праздник — закончил отец. Но разглядев во взоре две собирающиеся тучи, опять взял ее руки в свои, сказав: — Я люблю тебя и забочусь о тебе, может, и не всегда правильно. Ты знаешь, у меня не было родителей, и поверь мне, лучше, когда они есть… хотя бы один.

И оставил ее страдать в одиночестве. Сорока долго останавливала собственный дождь, который то нарастал, то утихал, пока менялись ее думы (о смерти, о правах человека, о правах детей, о власти родителей и о свободе).

На пиршество Сорока пришла последней. И, надеясь отбить всякую охоту у кого бы то ни было с ней общаться, но при этом самой оставаться на празднике и все видеть и слышать, она отыскала себе место между оплетаем и обором-тигром, склоненным над окровавленной тушей кабана. Дуб стоял с братьями, крепышами под три метра. Разница всего-то в пятьдесят сантиметров и стройная фигура на их фоне превращала его в худющую долговязую тростину. Сначала Сорока испытывала жалость «Может, дело и не в ней. Наверное, за него дома никакая баба пойти не хочет», но, довольно наслушавшись и насмотревшись на его слабоумие и беспрестанно издевающихся братьев, для себя решила, что даже из жалости не сможет заставить себя выйти за него.

Оплетаи

— Сорока, ты уверена, что поступаешь правильно? — спросил скелет ранним утром, наблюдая, как она заталкивает вещи, травы и склянки в сумку.

— Не боись, Костян, мы пойдем к оплетаям. Они помогут…

Они бежали весь день. И, достигнув к вечеру высоких деревьев, скрывавших в вершинах маленькие домики, сообщающиеся между собой канатной дорогой, остановились под одним из них.

— Это общий дом, для приема гостей и праздников — объяснила девушка свой выбор, стаскивая с себя одежду. — Я залечу… позову кого-нибудь, чтобы спустили лестницу.

Через полчаса все взрослые оплетаи собрались в большом доме, и Сорока просила у них убежища и защиты от своего родного отца, который захотел выдать ее замуж за волота. Они смотрели на нее озадаченно. У них вообще не было выбора. Отличаясь от вампиров и традиционным размножением и ограниченным временем жизни, а от остальных живых существ специфической внешностью и полностью кровяным питанием, оплетаи находили себе пару только среди своих.

— И в чем проблема? — спросила Лиана, женщина того же звериного вида, но имеющая плавные женственные формы. — Не хочешь одного волота, попроси другого.

— Другой пожалуй ее раздавит — вставил молодой парень-оплетай.

Сорока встрепенулась:

— Я вообще не хочу никого брать! Я…

— Сорока, мы не будет этого делать. — На сей раз к ней обратился глава оплетаев. — Мы обязаны Берендею, и мы не будем тебя покрывать. И не отпустим, пока он не узнает, что ты у нас и не скажет, что делать.

Девушка склонила голову, женщины расфыркались, а парень даже сопереживающе вздохнул. Все разошлись.

— Я думала, они любят меня больше, чем моего отца — проговорила она.

Два года назад вернувшись от дикой кошки, в честь чего папа устроил пир, Сорока увидела их в первый раз. Всех семерых взрослых (малышей еще не было), имеющих скорбные ожесточенные жутко-некрасивые лица. Преодолев первое отторжение лицезреть этих непривычно страшных людей, она, мгновенно забыв о своей ущербной внешности, часто стала у них гостить, привлекаемая подобным стимулированием собственных достоинств. И если ей хотелось стать для них другом, то они не могли подпустить ее близко к себе, относившись с уважительным почтением, как полагается дочке колдуна.

— Меня предают… меня заставляют выходить замуж за идиота — продолжала плакаться она скелету. — Во многом я завидую обычным людям. У них есть выбор, почти во всем, всегда. А мне даже не выйти за пределы нашей территории.

— И у тебя есть. Просто ты его еще не нашла. Его нет только у таких как мы, околдованных прислужников — как мог, утешал ее друг.

Сильно утомившись и телесно и душевно, Сорока прилегла на лавку, и, закрыв глаза, тут же мирно засопела. Упырь лег на полу.

В предрассветных сумерках ее растолкал Плеть. Не сразу проснувшись, она вникла в его речь только, когда услышала слово «свадьба».

— …свадьба через десять дней. Он сказал, что ты можешь остаться здесь или вернуться в нашем сопровождении.

Она отвернулась. А затем впервые услышала голос главы оплетаев, обычно не терпящий возражений и напоминающий отцовский, сейчас звучащий проникновенно и по-дружески:

— Мы тебя не предали. И мы не предадим Берендея. Может, по-твоему, он плохой. Но для нас сделал много…

— Заманил к себе и заставил на него работать? — вырвалось у Сороки.

— Ха-ха-ха — засмеялся оплетай, но в момент сделался серьезным, сведя мохнатые брови — Когда Берендей нас нашел, мы попали в ловушку. Люди окружили со всех сторон, пытаясь оттеснить к военной части. Если бы не он, мы бы давно лежали на столе «исследователя». Он помог выбраться и дал возможность жить, не прячась. Мы обрели здесь дом. Он нам его дал, и мы вечно будем ему благодарны.

Девушка не могла поверить, что ее отец может быть добрым. «Он всё делает ради себя!» И после ухода Плетки, еще час изучала стены неземной избушки, размышляя «Неужели кто-то работает на него по своей воле? Еще и вечно благодарен? Неужели отец может помогать? Заботиться? Любить?», пока веки не сомкнулись вновь.

Свадьба. Часть 1

Горящие черепа, насаженные на палки дымились, разноцветные ленты, развешенные на деревьях, развевались, а воздух, пропитанный цветочным запахом, чернел. На большой поляне перед домом на креслах сидели жених и невеста. Вокруг них — Берендей с приближенными, друзья со всего мира и близкие родственники жениха; во втором круге — оборотни, оплетаи, оставшиеся волоты, и приехавшие с севера пять вампиров; еще был не видный для многих третий круг, за частоколом деревьев, на расстоянии пятидесяти шагов по периметру — упыри и духи.

Повсюду сновали заколдованные девушки с напитками, один ингредиент которых готовила невеста (как выразился ее отец для всеобщей безопасности гостей: волотам, чтобы не боялись, вампирам, чтобы не взбунтовались, оплетаям, чтобы не разошлись), а сейчас смешивался и подавался с хмелем, водой и кровью животных. Огромный длинный стол, за который по традиции садились после обряда, ждал рядом.

Молодые молча принимали поздравления от приходивших гостей. Дуб, потому что, выкупая невесту, не раз оплошал, после чего его отец предложил ему помалкивать, а Сорока, в очередной раз, поразившись своим глупым жребием, казалось, навсегда запечатала в себе эмоции. Она выглядела равнодушной. И все труды ее отца по наведению красоты и акцентированию внимания на губы и брови, убивались этой отрешенной физиономией. Последние десять дней, проведенные в основном в обществе скелета, не видя отца и не слыша его приказаний, не видя упырей и оборов, вечно за ней ходивших, сейчас переосмысливались и в глубине сознания окутывали душу тоской. То было временем грусти об ожидающей новой жизни и временем радости, проводимое в кругу друзей, занимаясь любимыми занятиями. «Я была счастливой! Обычная жизнь с обычными делами, но наполненная… Была, была, и больше никогда не будет такой. Лучше бы я провела всю свою жизнь с Костей, чем с этим балбесом…» Внезапно очи расширились, щеки покрыл румянец, а губы приоткрылись, не мешая дикой работе легких. «Я хочу быть с Костей! Мне с ним хорошо и… И я действительно хочу провести с ним всю жизнь… Я люблю его! Люблю!»

Внезапное озарение, которое перевернуло в один миг ее понятия о красоте, счастье и любви, осталось никем не замеченное. А осознав, она не могла уже оставаться прежней. «Если бы я знала, что хотя бы ему нравлюсь, я бы боролась… и наплевала на всё и всех. Никого нет теперь для меня дороже»

Берендей видел, как дочь, наклонившись к своему жениху, что-то сказала и вышла из первого круга, потом второго.

Выбежав за пределы криков, тостов и поздравлений, Сорока встретила одного упыря, и пошла вдоль круга, ища своего любимого. Духи, кружась и завывая, еще не улетели. Все ждали обряда. После него колдун обещал своей нечисти свободу действий до рассвета, предвещающей соседней деревне плохой сон, а утром отвратительную статистику смертности среди людей и животных.

Дойдя до задней стороны дома, она увидела густой воздух, напоминающий полное тело женщины, которое летало в окне комнаты, где молодоженам предстояло жить первое время, пока волоты не построят себе дома на западе.

— Пухлея! — девушка бросилась к духу, но резко остановилась, увидев, как дух парит вокруг высокой кровати из сена и перины и обмахивает ее веткой. — Ты что делаешь?

— Готовлю ложе для новобрачных — прошелестел дух. — Мать Дуба отказалась в этом участвовать… Боится и не доверяет пока вам. Поживет рядом — привыкнет…

— А где твои сестры? — перебила девушка, не желая обсуждать неопределенное будущее.

— На церемонию обязательно прилетит Каркуша и Желтея, остальные появятся как смогут, сегодня в округе будет много работы. А ты почему ушла?

— Пройтись захотелось, уже возвращаюсь — соврала она и, торопясь, распрощалась.

«Сейчас она мне не поможет»

Сорока шла и шла, а встречающиеся упыри, подскакивали с земли, чтобы поклониться и снова садились, прислушиваясь. Они охраняли.

Наконец, она увидела новый смысл своей жизни. Он сидел под кустом и смотрел на небо. «Как жалко, что по черепу невозможно понять расстроен он, опечален, или ему все равно…»

— Костя, можно тебя?

— Конечно.

Она завела его в чащу и, не зная как начать, стояла несколько минут, решаясь. Потом спросила:

— Ты рад, что я выхожу замуж?

— Я знаю, что ты этого не хочешь, поэтому я грущу… И еще, наверное, мы не сможем больше встречаться.

— Нет-нет, мы всегда останемся друзьями. Он по ночам спит, мы также будем вместе гулять.

— Да знаю, но лучше нам не видеться. Это неправильно. Теперь он должен быть тебе лучшим другом.

— Думаешь, нам надо попрощаться?

Буря. Внутри нее бушевала чувственная стихия, повторяя слово «конец», и застилала взор, нахлынувшими волнами, орошая ее лицо солеными брызгами.

Никогда его ребра не светились так ярко. Он тоже страдал.

— Скелет чертов! Неужели ты не видишь? — крикнула она истерично, что рядом послышалось шуршание. — Я все равно скажу… Мне кажется, я люблю тебя.

— Я — упырь! — твердо бросил он, светя собой как фонарем.

— И что?

— Ты смеешься надо мной?

— Нет, послушай, я говорю правду. — Она взяла его череп в руки. — Если ты тоже любишь, давай убежим, пока не поздно?

Высоко на ветке над их головами каркнул ворон и улетел.

— Это был обор? — спросил упырь, когда Сорока беззастенчиво к нему липла.

— Черт! Бежим?

И они побежали.

— Сначала в деревню, я знаю, где там можно скрыться — крикнула она, цепляясь за ветки свадебным платьем.

Свадьба. Часть 2

Как это часто бывает. Ты думаешь — наконец твоя жизнь обратится к свету, ты взял правильный курс, только надо его придерживаться. Но получается, что твоей жизнью управляешь совсем не ты, но твои родители, друзья, знакомые, и даже случайные деревья становятся по ту сторону и не отпускают тебя, насильно возвращая к тому, что ты захотел покинуть навсегда.

Их поймали, когда Сорока, обернувшись проверить упыря, врезалась в дерево и подняла сильный шум, выдавая их местоположение. Колдун, несколько минут неприлично ругаясь и пугая наговором послушания, используемое для оборотней, вернул ее на место. Но теперь она сидела, открыто роняя слезы, с исцарапанными руками и красным лбом. «Что будет с ним? Его наверное уже нет. Этот монстр отпустил его…» — она всхлипнула. «Расчленил» — всхлип. «Закопал» — рыдания.

Берендей задумчиво смотрел на дочь, не принимая участия в общем разговоре и смехе. Подходило время обряда. Резко дернув головой, он повернулся к Могучему Кедру:

— Как ты думаешь, Могучий, твой сын достоин счастья?

Глава волотов испуганно посмотрел на колдуна:

— Конечно.

— Один маленький заговор и они будут счастливы вместе до конца своих дней.

— Я бы не хотел, чтобы ты его околдовывал — отважно отозвался волот. И в оправдание добавил: — Он итак плохо соображает.

— Это обычный заговор на свадьбу, и на мою дочь тоже подействует. Ты же не думаешь, что я желаю ей зла?

— Нет, но мы другие… и не…

— Они просто поделятся друг с другом своей мудростью и будут жить в ладу.

— Хорошо, Берендей. Но если с ним что-то случится…

Колдун, не дослушав, встал и направился к молодым.

Как будто обсматривая невесту и жениха, он обошел их, одновременно прочертив своим посохом круг. Далее, немного переставил светящиеся черепа, как будто поправляя их. И отойдя чуть поодаль, тихо заговорил себе под нос.

Сорока, вытирая нос и глаза рукавом платья, не сразу поняла, что отец колдует. Он вставлял древнеславянские слова. Он часто так делал, когда наговаривал в чьем-то присутствии для соблюдения таинства, но сам язык почти не знал. «Главное не что ты говоришь, а как, с какой силой, чувством, отдачей, язык — это лишь форма, чтобы Они быстрее тебя поняли. Например, если совершить наговор на болезнь, а думать с черной ненавистью и злобой, то человек не просто заболеет, а обязательно умрет, долго помучавшись» — учил он.

Потом она увидела закатанные глаза отца, означавшие связь с высшими силами. Нет, она не хотела думать о нем и его учениях, но сквозь пелену, до нее все равно доносились фразы, суть которых она не пыталась уловить.

Аз, балий Берендей, плегатий застени… (*Я, колдун Берендей, посланник тьмы)

…да помогут мне Боги мои…

…Чернобог — авва мое, аз уненч… (*— отец мой, я просящий)

…Род — хытрец сильник, въняти и…. (*— творец всемогущий, обрати внимание и)

Аз, Берендей, заповедати, ато… (*Я, Берендей, приказываю, да)

…дух волота Дуба…

…высечи тебе и… (*освобождаю тебя и)

Аз, Берендей, заповедати… (*Я, Берендей, приказываю)

Тут он достал из кармана сосуд, и только ее глаза, часто общающиеся с духами, смогли увидеть тонкое просвечивающее облако, вылетающее из него. Сорока видела, но ничего не понимала, находясь в мире горя.

…из сей вапницы… (*из этого сосуда)

…ато внити в плоть новую… (*да войдет в тело новое)

Колдун высоко поднял посох, еще что-то шепча, глубоко вздохнул, открыл глаза и обратился к жениху:

— Волот Дуб, сын Могучего Кедра, доверяю тебе Сороку, дщерь мою. Возьми ее за руки и веди за мной. (*дочь)

Он повел их к обрядовому дереву, дав по зажженной свече. За ними потянулись все гости, которые едва выйдя с поляны, стали прикрываться или разбегаться от сыпавшихся сверху листьев, сосновых иголок и веток: духи в предвкушении, казалось посходили с ума, горланя и метеля древесную породу.

Все в раз смолкло, когда Берендей проникновенно заговорил. И чем больше говорил, предлагая то вкусить каравай, то приложиться три раза к чаше, то разбить ее же, тем веселее становился, подмигивая, дочери, для которой время неумолимо неслось, жестоко приближая ко второму удару. Чтобы не просто принудить и сломать тело, а растоптать и оставить на медленное гниение только расцветшую в душе розу.

Она очнулась, когда отец в заключении сказал:

— Теперь волот Дуб, можешь поцеловать свою катуну. (*жену)

«Нет! Только не это! Надеюсь, во взгляде эта дубина прочтет, что я ему врежу, если он ко мне приблизится?»

Дуб, глупо улыбаясь, неуверенно стал наклоняться. Сорока далеко отвела руку для замаха. На что он положил свою ей на плечо, тихо сказав:

— Белобока, мне еще нужны глаза, чтобы с тобой смотреть на закат.

Через несколько месяцев волоты в полном составе переехали в новые дома. Молодые жили дружно и счастливо. Родители не узнавали Дуба, но радовались его изменениям и полюбили свою невестку за то, что она сделала его таким. Сорока в своем счастье была беспредельна. Спустя несколько дней после свадьбы она часто про себя восклицала: «Он смог такое провернуть, у всех на глазах! Видно у него есть еще чему поучиться». А через неделю и вовсе подобрела к отцу: «Не такой уж он и плохой. Конечно властный и все время командует… Но, у всех есть недостатки. Часто я сама вела себя капризно и эгоистично… А он показал, что мое счастье ему не безразлично. Наверное, он и вправду меня любит. С этого момента, и я постараюсь его любить… Да, и буду вечно ему благодарна».

— — — — ------------------------

В славянской мифологии:

Берегини — светлые, оберегающие духи;

Трясовицы — темные духи болезней (здесь упомянуты Пухлея, Каркуша и Желтея);

Род — прародитель богов и творец мира;

Велес = Чернобог — темный бог, посмертный судья, бог магии._