Запятая

Катя давно не была в родном городе. Сначала это было связано с тем, что она училась довольно далеко от дома, затем — с тем, что организовывала свое дело. Катя с детства мечтала быть владелицей уютного книжного магазинчика, поэтому несколько лет она занималась маркетингом в одной крупной книжной сети, изучала все тонкости и нюансы, даже доросла до руководящей должности, пока однажды не познакомилась с Верой. Вера тоже любила книги и тоже хотела реализовать себя в бизнесе, правда, не в книжном, а кулинарном. У Веры был небольшой капитал, доставшийся ей в наследство. У Кати — знания. Поэтому девушки решили объединить свои усилия и открыли книжный магазин-кафе. Через некоторое время им удалось отрыть еще парочку таких магазинов. Обязанности между подругами были распределены изначально: Катя отвечала за ассортимент, Вера — за кулинарию. Пока девушки становились на ноги, Кате было не до посещений малой родины. Впрочем, она не слишком-то и любила свой провинциальный городок, в котором родилась, и не особо скучала по улице Родниковой, на которой выросла. Но неожиданно перед новогодними праздниками заболела мама, и Катя, не раздумывая, поспешила домой.

Поезд привез ее в родной город в седьмом часу утра. Было темно. Безлюдную платформу тускло освещали железнодорожные прожекторы. Переход к зданию вокзала преграждал стоявший на путях товарный поезд. Катя вздохнула и двинулась в обход товарняка. Едва она дошла до последнего вагона и собралась обойти его, как из-за вагона на нее надвинулась высокая фигура. Катя от неожиданности вздрогнула и остановилась. Замерла и фигура. Катя вгляделась в нее и неожиданно узнала своего бывшего одноклассника Ивана Жилина. Годы, что они не виделись, несомненно, должны были изменить не только ее, но и его. И все же Кате стало не по себе при виде землистого цвета лица Ивана и его чрезмерной худобы, которую особенно подчеркивало висевшее на нем, как на вешалке, длинное пальто.

— Привет, — растерянно произнесла Катя, однако Иван на ее приветствие не ответил; его застывший взгляд был устремлен поверх ее головы.

— Привет, — снова повторила Катя, удивляясь невежливому поведению бывшего одноклассника, и снова он никак не отреагировал на ее «привет».

Жилин, по-прежнему не глядя на Катю, шагнул мимо нее и, так и не сказав ни слова, пошел по платформе. Катя, посмотрев ему вслед, удивленно пожала плечами. Чемодан у нее был тяжелый, поэтому она решила переменить руку. Перехватывая чемодан, она вдруг заметила небольшой серый прямоугольник, лежавший у нее под ногами. «Ванька проездной обронил, — подумала Катя, поднимая картонный прямоугольник. — Вот растяпа!» Она оглянулась, но Жилина на платформе уже не было. Катя сунула прямоугольник в карман пальто и продолжила свой путь.

Через несколько часов, передохнув с дороги, Катя поспешила в больницу, в которой лежала ее мама. Выходя из калитки, она обратила внимание на то, что у соседей, проживающих напротив, к воротам прислонен большой траурный венок. Из телефонных разговоров с мамой Катя знала, что у Усольцевых (так звали соседей) давно живет бабушка хозяина дома, поэтому она предположила, что старушка наконец-то отдала богу душу. Уже в палате, разговаривая с мамой, Катя высказала свое предположение насчет смерти старушки Усольцевой и была потрясена, когда мама сообщила, что умерла вовсе не пожилая женщина, а единственная дочка Усольцевых — девятнадцатилетняя Настя, причем умерла не своей смертью: ее убили.

— Как убили? — ахнула Катя. — Кто?

Но о виновнике смерти молодой девушки Катина мама толком ничего сообщить не могла. Единственное, что она могла рассказать дочери, так это то, что две недели назад Настя не вернулась из колледжа, в котором училась, что телефон ее не отвечал и что родители, забеспокоившись, принялись разыскивать девушку по всем знакомым и друзьям, но их попытки найти дочь закончились ничем. И вот позавчера в одном из пустых товарных вагонов, которые должны были перегнать в тупик, были найдены расчлененные части тела, лежавшие в мешках для мусора. В этих частях опознали Настеньку Усольцеву. Похороны девушки должны были состояться завтра.

На следующий день, вернувшись из больницы, Катя отправилась на похороны. Людей, толпившихся возле ворот дома, было довольно много. Катя всегда с трудом выносила подобные мероприятия. Здесь же была тяжела не только сама атмосфера похорон, но и мысль от того, что была убита совсем молоденькая девушка. «Мишка Вяткин, участковый, матери своей проговорился, что у нее внутренностей не нашли: ни сердца, ни почек», — услышала Катя сзади чей-то торопливый шепот. «Не иначе маньяк в городе объявился, — также тихо ответил другой голос. — Людоед». Кате совсем не по себе стало от этих разговоров. В толпе она вдруг увидела того самого Михаила Вяткина, о котором только что шла речь, и подошла к нему, чтобы узнать об обстоятельствах столь страшной трагедии. Вяткин был не только участковым, но и учился с Катей в одном классе. Он подтвердил все слышанное до этого Катей.

— Пока ясно только одно: работал профессионал, — понизив голос, добавил он. — Ни следов, ни улик. Ребята из уголовного розыска обнаружили похожие случаи в нескольких крупных городах. Правда, раньше мясник свои трупы не в вагоны подкидывал, а в реку бросал.

Катя неожиданно вспомнила свою встречу с Иваном Жилиным и рассказала о ней Вяткину, отметив при этом нездоровый вид Ивана.

— Должно быть, ты что-то путаешь, — неожиданно покачал головой Михаил. — Ты никак не могла видеть Ивана: он погиб два года назад.

— Погиб? — удивилась Катя.

— Бросился под электричку прямо на глазах у пассажиров. Кажется, у него с женой нелады были.

Едва Михаил договорил, как у него зазвонил телефон, и Вяткин, извинившись, отошел от Кати.

Катя после разговора с Михаилом вдруг почувствовала сильный озноб и судорожно сунула руки в карманы пальто, как вдруг ее пальцы нащупали в левом кармане какой-то предмет. Вынув его из кармана, Катя обнаружила, что это тот самый прямоугольник, который вчерашним утром она подобрала на платформе, приняв за проездной билет. Но это был не билет. На обратной стороне картона была изображена черная жирная запятая, причем хвостик у запятой был какой-то игриво-извилистый. Катя недоуменно разглядывала странный прямоугольник, пытаясь понять его предназначение, как вдруг толпа людей пришла в движение. Катя поняла, что сейчас начнется вынос, и судорожно сунула прямоугольник в карман.

Едва гроб вынесли со двора, как незнакомая пожилая женщина, стоявшая рядом с Катей, глубоко вздохнула и расстегнула верхнюю пуговицу шубы.

— Вам плохо? — спросила Катя и обеспокоенно заглянула женщине в лицо. Ей ответил внимательный взгляд больших серых глаз.

— Ничего страшного, просто у меня закружилась голова, — ответила женщина. — Если вам не трудно, проводите меня, пожалуйста, до дома. Я живу недалеко.

Женщина действительно жила недалеко, через несколько домов от Катиного дома. По дороге они разговорились, и женщина представилась Татьяной Николаевной.

— Мы недавно обосновались здесь и мало кого еще знаем, — сказала Татьяна Николаевна, когда они подошли к калитке дома, в котором она жила. — К себе я вас сегодня не приглашаю, так как мой муж не очень хорошо себя чувствует, а вот завтра — завтра ведь двадцать пятое, верно?

Катя кивнула.

— Так вот завтра я жду вас к пяти часам на чашку чая, — произнесла Татьяна Николаевна.

Катя удивленно приподняла брови.

— Да-да, к пяти часам, — повторила Татьяна Николаевна. — И не смейте отказываться от моего приглашения.

Кате все равно делать особо было нечего, к тому же женщина обладала располагающей внешностью: несмотря на возраст, черты ее лица были все еще красивы и привлекательны, поэтому она сказала, что придет.

Самый обыкновенный дом снаружи, в котором жила ее новая знакомая и каких на их улице было немало, внутри приятно поразил Катю своим убранством: он был обставлен красивой мебелью из красного дерева, которая в большинстве своем была антикварной. Раздеваясь, Катя неловким движением смахнула с подзеркальника большие старинные ножницы из серебра, чьи круглые отверстия для пальцев были затейливо украшены виноградными лозами с кистями винограда, и покраснела.

— Ничего страшного, — успокоила ее Татьяна Николаевна и положила ножницы на место. — Все никак не приберу их.

Комната, в которую она провела Катю, украшала хрустальная люстра из венецианского стекла. Стены были увешаны картинами, масляными акварелями и фотографиями. Кресла и диван, на который присела Катя, были обиты золотистым в полоску шелком. Поверхность фортепиано известной марки «Вайнбах» уставлена различными фарфоровыми безделушками. Овальный стол, стоявший в центре комнаты, был изящно сервирован к чаю. Единственным диссонансом среди всех этих дорогих и старинных вещей выступала серая потертая коробка, лежавшая на подставке для журналов.

— Мой муж был дипломатом, и мы много лет прожили за границей, — сказала Татьяна Николаевна Кате, — а теперь вот пришлось обосноваться здесь. Муж родом из здешних мест.

Катя была впечатлена не только обстановкой, но и самой хозяйкой дома. С неподдельным восторгом она слушала рассказы этой ухоженной, элегантно одетой женщины о ее почти двадцатилетнем заграничном пребывании.

— Ах, деточка, вы даже представить себе не можете, какие по-настоящему красивые уголки есть в Венеции. А Крит с его знаменитым на весь мир лабиринтом — ведь это же просто чудо! Но самая моя большая любовь, конечно же, Франция. Я до сих пор помню вкус кофе, который пила на Елисейских полях, и запах миндального печенья из кондитерской «Лядюре». Признаюсь, для девочки, выросшей в семье заведующего отделом мясной продукции в универсаме и простой домохозяйки, заграница воспринималась просто сказочной страной. Я чувствовала себя, как Золушка, попавшая на бал.

Татьяна Николаевна неожиданно вздохнула. Блеск в ее глазах заметно угас.

— Но, увы, теперь все это в прошлом. Настоящее — это Родниковая улица с ее крапивой и лопухами летом и грязно-серыми сугробами зимой. Сами понимаете, жизнь для стариков в большом городе нынче очень дорога.

— Вы знаете, раньше на нашей улице было очень даже неплохо, — сказала Катя, — пока позади огородов не проложили узкоколейку к стекольному заводу. Хорошо еще, что составы по ней ходят довольно редко. Но все равно меня раздражает, когда паровоз начинает их двигать, и они издают при этом ужасно резкие и дребезжащие звуки.

Татьяна Николаевна покачала головой:

— Дребезжащие звуки — это еще не самое страшное, что может случиться в жизни. Однако пора пить чай.

К чаю должен был присоединиться и муж Татьяны Николаевны, которого она привезла в инвалидном кресле из соседней комнаты и представила Кате.

— Александр Анатольевич нас надолго не стеснит: он всего лишь выпьет с нами чаю и съест кусочек пирога, — с улыбкой сказала Татьяна Николаевна и вышла из комнаты.

Едва она покинула их, как ее муж тут же уставился на Катю долгим пронизывающим взглядом. Кате стало неловко, и она принялась разглядывать фотографии. На них чаще всего была хозяйка дома, сфотографированная в окружении различных людей; лица некоторых из них показались Кате знакомыми. Присмотревшись к одному из снимков, Катя узнала в даме, стоявшей рядом с Татьяной Николаевной, саму железную леди Британии.

В это время за Катиной спиной раздался глухой стук. Она обернулась и увидела, что муж Татьяны Николаевны силится поднять с полу книгу, которая до этого лежала у него на коленях. Только Катя собралась прийти ему на помощь, как ее тут же остановил голос вернувшейся хозяйки дома.

— Ничего, ничего, — произнесла она. — Не беспокойтесь, я сама подниму, а вы пока присаживайтесь к столу.

Татьяна Николаевна поставила на стол поднос с румяным пирогом, от которого шел такой ароматный запах, что у Кати потекли слюнки, и, подойдя к мужу, подняла книгу, а затем что-то шепнула ему на ухо.

— Пахнет очень вкусно, — сказала Катя, раскладывая на коленях белоснежную накрахмаленную салфетку.

— Это мое коронное блюдо, — довольным голосом произнесла Татьяна Николаевна, принимаясь нарезать ножом пирог. — Я всегда пеку этот пирог только на Рождество, которое мы по привычке отмечаем 25 декабря. Все-таки столько лет за границей прожили.

Кате пирог очень понравился, и она попросила Татьяну Николаевну дать ей рецепт для Веры.

— С большим удовольствием, — ответила хозяйка, разливая чай, — но боюсь, он у нее не получится таким же, как у меня. Здесь самое главное — правильно выбрать ливер для начинки, а затем вымочить его в сливках. Причем в самых густых и жирных, только тогда он будет таять во рту.

— Прямо ритуал, — улыбнулась Катя, — только кулинарный.

— Верно, — кивнула ей хозяйка дома. — В приготовлении всегда важна последовательность действий, ведь от этого в немалой степени зависит вкус блюда, которое вы готовите. Правда, дорогой? — Татьяна Николаевна, нарезав кусок пирога на маленькие кусочки, взяла вилку и, присев рядом с мужем, принялась кормить его.

Катя в очередной раз восхитилась своей новой знакомой. «Так ухаживать за парализованным человеком, — восторженно подумала она. — Эта верность и преданность должны быть запечатлены на бумаге».

— Катенька, ну что же вы не пьете чай? — спросила Татьяна Николаевна, прерывая Катины восторженные размышления.

Катя осторожно взяла в руки хрупкую фарфоровую чашку и невольно залюбовалась рисунком, который был нанесен на ее внешнюю сторону.

— Это вустерский фарфор, — произнесла Татьяна Николаевна. — Я купила его, когда мы жили в Лондоне. Моя гордость и, увы, мое последнее приобретение.

Катя сделала несколько глотков. Чай оказался таким же невероятно вкусным и ароматным, как и пирог, о чем она сообщила хозяйке.

— Кстати, однажды мы с мужем побывали на Соломоновых островах, — сказала Татьяна Николаевна, — и стали свидетелями одного события: женщину, обвиненную мужем в неверности, старейшины племени приговорили к смерти. Ее убили прямо на глазах любовника, затем, вынув ее внутренности, приготовили из них жаркое и заставили любовника съесть это блюдо. Мне показалось, он ел не без аппетита, — усмехнувшись, добавила она, — ведь его целый день перед этим продержали голодным.

— Боже, какой ужас! — воскликнула Катя.

— А у них это считается обычным наказанием за прелюбодеяние, — пожала плечами Татьяна Николаевна и положила Кате на тарелку новый кусок пирога, но Кате почему-то расхотелось есть. Она сказала, что Татьяне Николаевне следует написать книгу о своей жизни за границей и о тех обрядах и ритуалах, свидетельницей которых она была, а заодно включить в книгу несколько кулинарных рецептов, вроде этого самого пирога, что они только что ели.

— Любое издательство возьмет вашу рукопись, — сказала Катя. — Сейчас очень большой спрос на книги о кулинарных путешествиях.

— Ну что вы, — засмеялась Татьяна Николаевна, — становиться писательницей в моем возрасте — это, как мне кажется, смешно и нелепо.

Катя с жаром принялась разуверять ее, однако Татьяна Николаевна, видимо, желая сменить тему, с улыбкой произнесла:

— Не знаю, что вам еще интересного предложить, деточка. Я могла бы поиграть вам. — Она кивнула в сторону «Вайнбаха». — Обожаю Рахманинова, но, к сожалению, мы давно не вызывали настройщика. Так что знакомство с рахманиновскими «Пьесами-фантазиями» пока придется отложить. Ах, да, у меня ведь есть «Топографическое лото». Оно, правда, старое, но я, как и все истинные англичане, обожаю играть в настольные игры.

Татьяна Николаевна подошла к подставке для журналов и сняла с нее серую коробку.

— От прежних хозяев осталось, — объяснила она Кате, когда они устроились за небольшим ломберным столиком. Татьяна Николаевна открыла коробку и вынула из нее стопку одинаковых картонных прямоугольничков, на которых были изображены разные замысловатые знаки. Кате показалось, что она буквально недавно видела похожий прямоугольничек.

Принялись играть в лото, однако вскоре выяснилось, что не хватает одного знака, обозначавшего родник.

— Ума не приложу, куда он мог подеваться? — обеспокоенно покачала головой Татьяна Николаевна. — Две недели назад он был на месте.

Катя немного удивилась тому, что хозяйка так сильно расстроилась исчезновением какой-то пустяковой карточки, но списала это на возраст. Тем не менее, она решила проститься с хозяевами и уйти. Татьяна Николаевна не стала ее уговаривать остаться. В прихожей, уже застегнув пальто, Катя потянула из карманов перчатки, как вдруг из левого кармана выпал прямоугольничек с изображением запятой. Катя подняла его и тут же поняла, что этот кусочек картона так похож на те карточки из лото, которыми они только что играли.

— Вы не поверите, где я его нашла! На железнодорожной платформе, — весело произнесла Катя и осеклась.

Неожиданно, как будто издалека до нее донесся голос ее старенькой учительницы по географии: «Дети, знак, так похожий на запятую, обозначает ключ или родник». Катя подняла ошеломленный взгляд от запятой и посмотрела на Татьяну Николаевну. Острая боль внезапно пронзила Катину грудь. Она медленно опустила глаза и вдруг увидела в руках Татьяны Николаевны ножницы, чьи длинные концы были вымазаны чем-то красным.

— Извините, деточка, — улыбнулась Татьяна Николаевна и снова воткнула в Катю ножницы.

Катя была еще жива, когда Татьяна Николаевна тащила ее за ноги по коридору в кухню и раздраженно выговаривала:

— А чего ты хотела, деточка? Все-таки возраст. Удар уже не тот, к тому же я еще никогда не делала это ножницами. Ну, не повезло тебе немного, голубушка, ничего страшного. Я больше тебя на этом свете настрадалась, и все из-за него. Если бы не его интрижка с дочкой старшего советника, с этой молодой и пустоголовой дурой, с которой у него хватило ума уединиться в бильярдной в рождественский вечер, жила бы я сейчас себе в Париже или Лондоне и горя не знала. Но он все, все испортил! Я потеряла такую жизнь! И в довершение — мало мне было унижений! — когда его отправили домой, у него случился инсульт. Сколько я за все эти годы перенесла, тебе даже не снилось! Нет, конечно, я не собиралась тебя убивать, но извини, дорогая, так уж вышло. Это, видимо, он, злодей, карточку в мешок подсунул — он же ни говорить, ни писать не может. Что ж, по крайней мере, на следующее Рождество я обеспечена начинкой для пирога, хотя из-за возраста твои потроха не слишком-то и хороши для этого. Впрочем, мне в мои шестьдесят пять выбирать уже не приходится. Боюсь, скоро совсем станет не под силу мотаться по всему городу в поисках ливера, тем более пристраивать отходы. А что касается твоего предложения насчет книги, то я подумаю над ним. Кажется, это очень даже неплохая идея.

Последние слова Татьяна Николаевна произнесла, уже глядя в остекленевшие Катины глаза.

_