Глава 4. В пещере отшельника

Месяц Единорога,

17 день.

Окрестности Северного замка и Белый кряж

 Широкий, довольно глубокий овраг, заросший кустарником и жёсткой прошлогодней травой, был тих и безлюден, лишь ветер шелестел наверху сухим перекати-полем да качал ветки низкого безлистого деревца. Было не так уж рано. Солнце давно взошло и, кутаясь в полупрозрачную пелену облаков, быстро поднималось в зенит.

Внезапно на склоне оврага, там, где из земли выступал гранит, закачались колючие кусты, и наружу из неровной щели вылез Рене де Люксен. Весь обсыпанный влажной землёй, он принялся сердито отряхивать одежду, в то время как за его спиной один за другим выбирались на белый свет его спутники. Густые колючие кусты загораживали узкий проход, цеплялись за одежду и нещадно царапали лицо, и сразу несколько голосов помянули пасть и чешую Кайера и особенно его подхвостье.

— Тише, вы, орать будете в пивной, — шикнул на них Рене. Гибкий и ловкий, он отличался от других короткими чёрными волосами и жёлтой, как у зверя, радужкой глаз. — Вот услышат в Замке, прибегут, будете не дыры от шипов считать, а шаги в карцере.

— Одним карцером уже не отделаешься, — пропыхтел Огюст де Балле, вытряхивая землю из длинных кудрей красивого тёмно-рыжего цвета. — Мы теперь конноры. За самовольную отлучку командор нам и штраф прописать может.

— Мой отец меня убьёт, если узнает, — жалобно проговорил Тьерри Вальен, самый худенький и длинноносый. — Он и так всем должен...

— Ну, тебя-то это не касается! — хохотнул Луи д’Абеляр, черноволосый и статный, с хитринкой во взгляде. — Простому оруженосцу и порки хватит.

— Тихо вы, я сказал! — прошипел Рене, делая страшные глаза. — А то самый шумный впереди пойдёт, поняли? Все собрались?.. Эй, вы, де Рэй, показывайте дорогу.

Светловолосый и миловидный Оливье де Рэй надменно усмехнулся.

— Вы опять забыли, что мы рыцари, де Люксен. Запомните: я — эн Оливье и никак иначе!

Рене стиснул зубы, сдерживая рвущуюся наружу злость.

Как же надоело с ними со всеми цацкаться!

— А вы позабыли, что я запретил упоминать фамилию моего папаши. Отныне я — Рене дель Виэнца! Дель Виэнца, запомните!

— Рене, во имя Акеруна, не шумите, в самом деле, — сказал, испуганно оглядываясь, Клод де Жильер. Его рыжеватые волосы встопорщились, а взгляд светлых глаз казался затравленным. — Эн Оливье, ведите, пока нас дозор не услышал.

— Да, ведите, если не хвастаете, будто знаете дорогу, — угрюмо бросил Рене, отходя в сторону: он не выносил, когда кто-то шёл у него за спиной. Пропустив вперёд всех шестерых спутников, он, озираясь по сторонам, двинулся следом за ними.

Беспричинные страхи не желали уступать голосу рассудка, и затея идти в пещеру отшельника начинала выглядеть не такой привлекательной. Однако и отказываться от приключения было глупо. Ничего пока не случилось, все целы, только перемазаны землёй. А рассказывать о дурных предчувствиях… Ещё прослывёшь трусом, чего доброго.

Белый кряж медленно приближался. В сущности, Рене можно бы и не ходить туда: ни в каком амулете или мудром изречении старца он не нуждался. Но как отсидеться в стенах Замка, изнывая от безделья, когда другие собрались на приключение?..

Вчера, после того как папаша наконец отвязался со своими нравоучениями, Рене, немного выждав, возвратился к столу. Там уже вернулись Тьерри Вальен и Оливье де Рэй, относившие недотёпу Гарвела, и как раз втихомолку обсуждали поход к отшельнику. Оливье пересказывал под большим секретом всё, что удалось выведать у старшего брата, который тоже это от кого-то узнал. Слухи расходились по Замку, словно круги от брошенного в воду камня, и уже никто не мог сказать доподлинно, откуда они взялись. Суть сводилась к тому, что где-то в пещере Белого кряжа живёт седой как лунь старик-отшельник и за небольшую плату может любому сделать заговорённый амулет, какой пожелается. Привлечь ли внимание неприступной красавицы или везенье в азартной игре, удачу в бою или в учении, а может, надо многолетний недуг прогнать или богатство приумножить, — всё, говорят, подвластно этому святому человеку.

Рене, правда, сомневался в святости старика, но как знать, вдруг тот и впрямь могущественный маг?

Он сам бы не смог сказать, зачем ему это нужно, да и в душе появилась какая-то раздвоенность. То одолевало любопытство и хотелось побыстрее увидеть отшельника, то накатывал беспричинный страх, а внутренний голос нашёптывал об опасности.

Вот и сейчас Рене боролся со своими страхами, глядя, как эн Оливье, покусывая губы, ведёт их по узкой тропинке через степь. Желто-бурая прошлогодняя трава шевелилась от холодных порывов ветра, дувшего как раз с севера прямо в лицо. И Рене помимо воли начал раздувать ноздри, вбирая запахи, принесённые с Белого кряжа. Человеческое обоняние слабо, но и оно способно учуять гарь от пожара или свежесть дождя. Жаль, боги не дали ему большего; если бы понять, кто проходил по этой тропе вчера… а ещё лучше — взять след, как гончая, и пойти по нему до самой пещеры...

Думая так, Рене первым заметил тёмный вихрь, поднявшийся на краю тропы на несколько шагов в стороне. Вроде бы обычный, каких много по весне, но внутреннее чутьё немедленно взвыло, а руки сами собой выхватили длинный нож.

Криком предупредив спутников об опасности, Рене метнулся в сторону, и вовремя: безобидный вихрь уже превратился в нечто тёмное и опасное, злобно клацающее острыми клыками.

— Эй, берегись! — запоздало воскликнул Огюст де Балле, тоже готовясь отражать нападение.

— О боги! — простонал рядом Поль Дануан. — Я так и знал… Ну хоть бы раз повезло...

Остальные, не говоря ни слова, последовали примеру Рене и Огюста, тоже обнажив мечи и ножи.

Туманное чудовище, похожее на шипастого ящера величиной с большую собаку, покрутило головой и ринулось вперёд...

Юноши бросились врассыпную: никому не хотелось наколоться на шипы, с которых к тому же капала какая-то дрянь.

Лишь тоненько вскрикнул Поль Дануан, не успевший отскочить.

И всё закончилось. Ящер исчез — так же внезапно и бесшумно, как и появился.

Рене перевёл дух, продолжая, впрочем, озираться: теперь ему за каждым камнем мерещился подвох.

Остальные тоже держались настороже, и только Дануан, тихонько причитая, баюкал пораненную руку...

Однако больше никто на них нападать не стал, и вскоре без особых приключений юноши добрались до подножия Белого кряжа.

Здесь, как только они поднялись по крутому склону наверх, их ждал новый сюрприз: над широкой площадкой висел голубоватый сгусток тумана. Стоило подойти поближе, как Рене послышался из ниоткуда голос отца:

— Зачем ты здесь? И как посмел уйти самовольно из Замка?!

Рене вздрогнул от неожиданности — и грубо ответил ещё прежде, чем сообразил: его отец здесь находиться никак не мог.

— Да отстань от меня, папаша! Я не буду зависеть ни от тебя, ни от кого другого!

И тут услышал совсем рядом возглас Огюста де Балле:

— Так ты лгала мне?! А сама любишь другого?

Рене оглянулся вокруг. Все его спутники озирались по сторонам и то один, то другой говорили что-то своё.

— Отец, отец! Я не виноват! — с безумными глазами кричал Клод де Жильер. — Это лошади понесли… Я не хотел твоей смерти!

— Я всё равно её заберу, слышите? — заорал вдруг Луи д’Абеляр, яростно размахивая руками. — Она моя, она меня любит! А вы идите к Кайеру под хвост!

— Мама, мама… — говорил в слезах Тьерри Вальен. — Твоё ожерелье осталось в замке. Я не успел его взять, но я его достану! Клянусь!

— Это судьба… это несчастливая судьба, я ни при чём, — жалко причитал Дануан. — Не могу же я пойти против судьбы!

И лишь Оливье де Рэй молчал и загадочно усмехался, сложив руки на груди. А потом, вынув меч, начертил в воздухе перед облаком какой-то росчерк… И туман начал медленно таять, словно под лучами солнца.

Рене нахмурился, вглядываясь в лицо молодого коннора. Кажется, этот миловидный тихоня не так прост, как казался раньше.

Видимо, брат Оливье де Рэя объяснил дорогу очень толково, а может, тот и сам здесь прежде бывал на охоте, но пещеру нашли без особых затруднений. Правда, солнце к тому времени уже перевалило за полдень и начало свой медленный путь к закату.

Вход в пещеру зиял чернотой и был занавешен, словно бахромой, прошлогодним плющом. На первый взгляд казалось, что тут никто не бывал по крайней мере с прошлого лета. У входа ещё можно было разглядеть толстый слой пыли на каменном полу, а дальше словно царила сама тьма.

— Кто пойдёт первым? — нарушил тишину шёпот Луи д’Абеляра.

Остальные начали переглядываться: никому не улыбалось идти в одиночку в неизвестность и темноту.

— Давайте лучше вдвоём, — предложил Тьерри Вальен, поёживаясь от холода, который пробирался даже под шерстяные плащи и стёганые камзолы.

— Или втроём, — поддержал его Огюст де Балле. — Всё же легче отбиться, если кто-нибудь нападёт.

Рене кивнул, и они бросили жребий монетками, кому с кем идти. Первыми пошли Огюст, Тьерри и Оливье.

Немного поколебавшись у входа, они один за другим шагнули во мрак — и беззвучно исчезли.

Потянулось томительное ожидание, которое никто не стал нарушать разговорами. Наверно, каждый думал о том, что скажет таинственному отшельнику. В тишине слышалось лишь бормотание Поля Дануана: тот никак не мог утихомирить боль в руке, пораненной шипами ящера, и скрючился в неудобной позе, привалясь боком к выступу камня.

Этот скулёж раздражал и отвлекал от мыслей, и в конце концов Рене не выдержал.

— Да хватит уже ныть, подумаешь, царапина! — прикрикнул он на Поля.

С другой стороны к раненому подошёл Луи д'Абеляр.

— Потерпите немного, Дануан. Рыцарь вы или тряпка, наконец? Вернёмся в Замок, и там вам окажут помощь...

— Если он не умрёт раньше, — возразил Луи.

— Ха, умрёт! Да с чего ему умирать? — фыркнул Рене.

— Как знать, вдруг та тварь была ядовитая?

— Он умрёт, я чувствую! Больше того, мы все расплатимся, — ни с того, ни с сего вдруг проговорил Клод, сверкая лихорадочно блестевшими глазами. — Мы все умрём! Это наказание свыше!

— А ну, заткнитесь! — приказал Рене. — И без ваших припадочных воплей обойдёмся.

Его всегда раздражала манера де Жильера по-безумному выкатывать глаза и беспорядочно размахивать руками.

Точно как помешанный или шут! Или он вправду временами не в себе?

Долгое ожидание утомляло, а душу начинало грызть беспокойство, смешанное всё с тем же предчувствием близкой беды.

Может, всё-таки не стоило сюда приходить?

Наконец, спустя долгое время, послышался звонкий голос Оливье де Рэя:

— А вот и мы! Что, соскучились без нас, а?

Рене подскочил от неожиданности: троица, что отправилась в пещеру, как ни в чём не бывало стояла возле входа. Судя по весёлым голосам, его спутники были целы и невредимы.

Рене обвёл лица всех троих пристальным взглядом и, не желая показать, как его тревожило их долгое отсутствие, небрежно ответил:

— Да так, малость. А с вами что было?

— Ничего особенного, — отозвался хрипло Огюст. — Главное, мы добыли себе амулеты. — И он покачал на пальце тонкую серебристую цепочку с прямоугольной подвеской. — Теперь я буду спокоен за свою Алисию.

— И совсем там не страшно, — улыбнулся Оливье. — Только знаете… этот отшельник — и не отшельник вовсе. Он — женщина!

— Красивая, — вздохнул мечтательно Тьерри. — Как в сказке!

— Беловолосая прелестница, — уточнил Огюст. — И с таким взглядом… М-м… Не женись я на Алисии, влюбился бы сразу, клянусь Скачущим!

— Ну, если красотка, то я не прочь на неё взглянуть! — деланно хохотнул Рене. — Да и не только взглянуть, а и это самое… Как говорят поэты, заключить в объятия!

Клод и Луи рассмеялись и подошли ближе. Успех других придал им решимости, и теперь они тоже горели желанием попытать счастья.

Чёрный зев пещеры дохнул сыростью и морозом, не сравнимым даже с холодом вокруг, и Рене опять захлестнуло предчувствие близкой опасности.

Глупости! Что ему может сделать отшельник, а тем более женщина?!

И он шагнул внутрь.

***

Рене ожидал увидеть мрачные своды пещеры, освещаемые чадящим факелом, но вместо этого очутился в небольшой, скромно обставленной комнате.

Вся обстановка её состояла из высокого книжного шкафа с ажурным узором на дверцах, овального стола и деревянного кресла с прямой спинкой. На скоблёной столешнице, ярко освещённые свечами в медном канделябре, лежали перо и растрёпанная толстая книга. Сквозь решётку окна по-ночному синело небо, и сияла зеленоватая половинка растущего Охотника.

Охотника?!

Как же так? Ведь и солнце-то ещё не зашло, а вторая луна появляется ближе к полуночи… Что за наваждение?

Он оглянулся на спутников… и обнаружил, что остался один. Клод и Луи, вошедшие вместе с ним, необъяснимым образом исчезли!

Вздрогнув, Рене глянул вперёд и вновь ощутил зябкий холодок в животе: озираясь по сторонам, он пропустил миг, когда в деревянном кресле появился седой, косматый старец, одетый в тёмно-фиолетовый костюм для верховой езды. Его угрюмое лицо было хорошо видно в свете свечей, а взгляд золотисто-карих глаз повелевал и грозил уничтожить.

— Зачем ты пришёл и отрываешь меня от созерцания божества? — произнёс он низким мурлыкающим голосом, от звука которого захотелось бежать без оглядки. — Или тебе тоже нужен амулет на удачу или на счастье?

В этих словах явно сквозила усмешка, но Рене кивнул, не найдя в себе сил выдавить хотя бы звук.

— А ты, я смотрю, тварь бессловесная, — хмыкнул отшельник в бороду. — А ну, подойди поближе!

Собрав всю волю, Рене шагнул вперёд, хотя предчувствие беды в душе уже не шептало, а просто вопило в полный голос.

— Дай сюда руку! — приказал старец.

Рене повиновался, дрожа, будто от сильного холода, хотя в комнате было тепло. Прикосновение чужой руки к коже только усилило эту дрожь.

Он успел заметить изумление в лице старца, но, едва встретясь с ним взглядом, поспешно опустил голову и даже на мгновение зажмурился: так подавляла власть этого человека.

Если б Рене мог, то выдернул бы свою ладонь из цепкой чужой руки — и бежал, не переводя духа, до самого Замка. Но в том-то и состоял лютый ужас, что у него теперь не существовало собственной воли. Он оказался словно прикован к отшельнику невидимыми цепями, и чтобы порвать эти путы, не находилось ни сил, ни желания.

— А ты у нас, оказывается, необычный… — протянул старец, отпуская его наконец. — Сила в тебе дремлет. Кто твои родители?

— Моя мать из рода дель Виэнца, — хрипло проговорил Рене. Про отца он решил умолчать, если только старик не станет спрашивать нарочно: слишком свежа была в душе рана.

— Дель Виэнца! — пробормотал отшельник. — Да ты и впрямь примечательный. Что привело тебя ко мне?

Теперь он говорил намного ласковее, и даже пронизывающий взгляд как будто смягчился.

Рене покосился исподлобья и буркнул:

— Мне нужен амулет!

— Зачем тебе эти побрякушки? — как-то странно усмехнулся старец. — С твоим-то даром...

— Да нет у меня никакого дара! — резко перебил Рене. Необъяснимый страх перед жутковатым хозяином комнаты начинал проходить, и к нему вернулась обычная грубоватость. — Нет и никогда не было!.. Это мой папаша маг, а мне никаких талантов не досталось. Мне до смерти надоело выслушивать чужие нравоучения, надоело жить по папашиной указке… Я воли хочу, чтоб самому решать, и чтобы никто мне не смел указывать!

Он замолчал, словно задохнувшись, и даже стиснул кулаки от избытка чувств. А потом украдкой посмотрел на старца: какое впечатление произвели на того эти слова?

Золотисто-карие глаза отшельника сперва как будто сверкнули гневом, но тут же снова приняли безмятежное выражение. А может, это просто почудилось? Или отразилось пламя свечей?

Старец прищурился, задумчиво переплетя пальцы обеих рук, а потом кивнул каким-то своим мыслям.

— Ты прав, — проговорил он с усмешкой. — Клетка не для таких, как ты. Кто жаждет воли, тот рано или поздно её получит, хоть и не каждому дано знать, что с ней делать. Но амулет таким, как ты, не нужен. Твой дар запечатан, его надо лишь освободить… Возьми этот флакон, в нём — отворяющее зелье. Когда останешься один, смешай его с водой и выпей, лучше всего — ночью, при свете Хозяйки. Тогда заклятье, запирающее твой дар, ослабнет.

— Мой дар… запечатан? — неверяще моргнул Рене, послушно принимая в ладони прохладный флакон из мутноватого белого стекла. Тонкая серебряная цепочка невесомо обвилась вокруг пальцев. — А… кто его мог запечатать?

Отшельник усмехнулся, чуть приподняв брови.

— Хочешь знать? Что ж, дай-ка ещё раз руку.

Рене повиновался, не отрывая взгляда от его угрюмого лица и от властных, магнетических глаз.

Костлявые старческие пальцы снова охватили его запястье и, нащупав пульс, замерли на несколько мгновений...

— Этот человек — твой близкий родич по крови. Возможно, даже отец, — медленно проговорил наконец отшельник.

Рене задохнулся от гнева и возмущения.

— Папаша? — процедил он, зло сощурясь на огонь свечей.

«Вот, значит, кто отобрал мой дар!.. Гад! Ну погоди же… Я тебе отомщу. Страшно отомщу! Ты меня ещё не знаешь...»

— Я вижу, тебе понятно, кто твой враг, — старец искривил в усмешке тонкие губы. — Что ж, если понадобится помощь, ты всегда можешь прийти сюда. А теперь ступай. И не забудь: зелье нужно выпить при свете Луны.

Невидимые цепи ослабли, и Рене, не найдя в себе сил вымолвить слова благодарности, попятился к выходу.

Он вышел из пещеры под лучи закатного солнца, пошатываясь, словно хмельной, и молча опустился на камень у входа, только теперь ощутив, что одежда на спине промокла от пота. Солнце клонилось к закату, и по земле ползли длинные синие тени.

Оказывается, день ещё не кончился. Тогда как же Охотник в окне комнаты отшельника? Привиделось?

Рене зябко передёрнул плечами.

— Ну как вы? И где остальные? — забросали его вопросами Оливье де Рэй и эн Огюст.

Даже Тьерри, дурак, любопытно топтался рядом.

Неужели впрямь ждут, будто расскажет всё начистоту?

Он криво улыбнулся.

— Я в порядке. А они, полагаю, скоро выйдут.

И украдкой прижал ладонь к груди: там, под камзолом, на тонкой цепочке висел маленький флакон — его надежда на чудо.

Вскоре вышли Клод и Луи, сжимая в руках добытые амулеты. Оба были бледны, но рассказывать, что видели в пещере, отказались.

После короткого совещания решено было возвращаться.

***

Обратный путь всегда кажется короче и быстрее, к тому же теперь они спускались, а не карабкались вверх. И хотя на некоторых участках приходилось замедлять шаг, испытывая на прочность валуны и замирая всякий раз, когда вниз падал очередной потревоженный камешек, всё же в скором времени все молодые люди стояли на том самом месте, где днём висел туман и слышались голоса.

Рене прошёлся вдоль края площадки и с опаской заглянул вниз.

— Глядите! — вырвалось у него. — Откуда это?

В нескольких шагах, чуть покачиваясь, был перекинут на ту сторону ущелья добротный верёвочный мост с деревянными перекладинами.

— Что за штука? — озадаченно проговорил Оливье, подходя ближе. — Ещё днём его не было!

— Днём здесь туман висел, — возразил Огюст, — вот и не заметили.

— А ведь если перейти на ту сторону, быстрее спустимся, — оживился Луи д’Абеляр. — Здесь круто, хоть ползком ползи, а там склон пологий.

Эн Оливье заявил, мол, брат ничего не говорил про мост, но от него отмахнулись: всем не терпелось убраться подальше от Белого кряжа до наступления ночи. И так уже сумерки подбираются!

Один за другим Рене со спутниками вступили на мост. Шаткие доски качались, скрипели натянутые верёвки, и всё же выдерживали… Выдерживали!

Как всегда, чувство опасности проснулось внезапно, и Рене, шедший первым, в тревоге оглянулся.

Позади, у самого края площадки, появилась призрачная фигура в балахоне и, вытянув вперёд руки, коснулась верёвочных перил. Из-под пальцев её тотчас же побежали красноватые язычки огня, скользнули вниз, к деревянным перекладинам… Ослепительное в сумерках, затрещало пламя, повалил едкий дым… И фигура в балахоне словно растворилась, вошла в клубы этого дыма.

Но ещё прежде, чем беду осознал его разум, тело Рене рванулось вперёд, как будто имело отдельную волю. Он пробежал до конца моста, кошкой вскарабкался на камни и только тут ощутил, как бешено колотится сердце. И неудивительно: он всю жизнь панически боялся огня. Рене даже не мог поднести руку к пламени свечи, не говоря уже о том, чтобы приблизиться к горящему камину или костру.

Всё его существо было охвачено ужасом и только одним порывом: бежать! Прочь отсюда! Подальше от этого страшного огня!

Позади раздался чей-то истошный крик, за ним — второй.

Пересилив себя, Рене оглянулся. Бросать своих не годилось, ещё трусом ославят, потом не отмоешься.

Рядом с ним выскочили на твёрдую землю Огюст и Тьерри. За ними изо всех сил бежали, почти ползли по накренившемуся мосту Оливье и Луи д’Абеляр.

Клод, с перекошенным от ужаса лицом, висел, вцепившись руками в перекладину.

— Помогите! — хрипел он, страшно выпучив глаза. — Я же сейчас упаду… или сгорю! Владычица! Акерун! Спасите меня… Я всю жизнь буду молиться…

Огонь, потрескивая, неторопливо лизал доски и перебегал по верёвкам где-то внизу.

— Спокойно! Держитесь крепче, — вдруг произнёс эн Огюст, шагнув обратно к мосту. — Я сейчас попробую… — Он вытянул руки вперёд, словно отталкивая нечто невидимое прочь от себя, и сначала не совсем уверенно, а потом всё решительнее заговорил: — Пламя жадное, нас не тронь, моей воле навек покорись!.. Погасай же во тьме, огонь! Перед огненным словом склонись!

«Да ведь он огнеслов! — с благоговением и страхом подумал Рене. — Повелитель огня! А я и не знал!»

Пламя погасло в считанные мгновения. Вконец перепуганного Клода вытащили наверх, и он без сил свалился на землю. Как оказалось, никто не пострадал, разве что Оливье и Луи занозили ладони о доски, а Клод и вовсе ободрал руки до крови. Но когда стали перекликаться, обнаружилось, что нет Поля Дануана. Должно быть, он упал в ущелье, когда оборвался край моста.