Глава 10. В горном гнезде

Чёрные рыцари, несмотря на свою разбойность, всё же оставались военным отрядом. Быстро справились с паникой лошадей, и те, кто мог сидеть в седле, поскакали в погоню за Гарвелом.

Оглянувшись на скаку, он заметил впереди других Бартоломе Корранго; вожак ватаги был хмур и яростно погонял коня. Рядом с ним скакали лишь двое телохранителей, а остальной отряд растянулся сзади длинным хвостом.

Зубастый отрог подходил здесь ближе всего к дороге, угрюмые серые утёсы все больше заслоняли даль.

Сзади доносился грозный размеренный топот копыт, впереди дорога сужалась, стиснутая рвом с одной стороны — и отвесной скалой — с другой.

Стоило обогнуть скалу — и открылась небольшая впадина, поросшая приятной взгляду мягкой зелёной травой. Утёсы как будто отодвинулись, но при этом стали выше и неприступнее. А за ними синели настоящие горы.

Внезапно тишину разорвал, ударив по ушам, пронзительный визг множества голосов:

— Ай-и-и-и!!! — и откуда ни возьмись, на дорогу от скал посыпались всадники в мохнатых шапках и войлочных плащах. В руке у каждого блестела острая изогнутая сабля.

«Горцы! — понял Гарвел. — Вот это называется — попал из огня да в полымя!»

Раненое бедро пульсировало болью, но о перевязке нечего было и думать. Хуже всего, что от потери крови накатывала слабость и звенело в ушах. А мир перед глазами так и норовил скрыться за тёмной пеленой. Но он продолжал скакать.

«Только б оторваться от погони! Или найти какое убежище...»

Судя по звукам, между горцами и чёрными рыцарями завязалась жестокая схватка. Перевес сил был явно не в пользу людей Бартоломе.

Однако топот копыт за спиной возобновился.

Он обернулся: его преследовали горцы! Чёрные мохнатые шапки надвинуты по самые брови, чёрные войлочные плащи — как крылья хищных птиц. Лиц за конскими гривами не разглядеть, но и так ясно: чтобы позвать на чай, за человеком с саблями не гоняются.

Алмаз летел вперёд так, что в лицо со свистом бил ветер, а кусты у дороги мелькали зелёными пятнами.

В какой то миг перед глазами всё поплыло — и свет померк.

«Только б не упасть под копыта...» — мелькнула последняя мысль.

***

Он не помнил, как и когда упал. По счастью, падение смягчил один из низкорослых кустов с жёсткими темно-зелеными листьями. Не будь его, велика была бы вероятность сломать шею, свалившись на всем скаку. А так — отделался царапинами от веток.

Когда вновь вернулась способность видеть и ощущать, Гарвел попытался приподняться, барахтаясь в сломанных ветках. Всё тело ныло, словно его долго и обстоятельно пинали, и к тому же стало чужим и неповоротливым; руки и ноги не желали слушаться, а мир вокруг так и норовил пуститься в хоровод.

Он закрыл глаза: навязчивая круговерть неба и зелени раздражала, вызывая тошноту. И странное дело: почему-то клонило в сон, как после тяжёлой работы или изнурительной тренировки.

А ещё казалось: всё это происходит с кем-то другим, а он лишь наблюдает со стороны.

Перестук копыт. Приглушённые гортанные голоса.

Пересилив слабость, Гарвел посмотрел перед собой — и увидел мохнатую шапку, а под ней — настороженные, прищуренные глаза.

Рядом зашевелились ветки — и показалась ещё одна шапка и её владелец, в чьей руке заблестел длинный острый клинок.

Гарвел, не раздумывая, рванулся в сторону, преодолевая неповоротливость собственного тела, вдобавок утяжеленного кольчугой.

Но тут первый горец, воскликнув что-то на своём языке, властно перехватил руку второго.

Тот, недовольно пробурчав, сунул кинжал в ножны на поясе.

Первый снова повторил те же слова, указывая на грудь Гарвелу.

Непонятно, только, что он такого увидел. Рыцарский плащ? Кольчугу?

Или, может, звезду?

Горец между тем обратился к нему на ломаном языке; Гарвел с трудом понял: ему велят куда-то идти.

Он счёл за лучшее повиноваться, ведь в противном случае его легко могут заколоть.

Собрав все силы, заставил себя подняться на ноги, но тут же пошатнулся — и чуть не упал.

Видя это, горские парни без лишних слов подхватили его подмышки — и повели вверх по склону.

У подножия отвесной скалы на большом валуне восседал высокий статный человек в белой шапке и в белом войлочном плаще. Длинный синий кафтан с серебряными застежками и блестящим поясом плотно охватывал талию. Спереди за пояс наискось был заткнут кинжал, сбоку висела сабля в богато украшенных ножнах. Вместо привычных Гарвелу шосс горец носил чёрные шаровары, заправленные в красные сафьяновые сапоги.

На вид предводителю горцев можно бы дать лет тридцать — тридцать пять; на узком лице с резкими чертами выделялись выразительные темно-синие глаза; нахмуренные чёрные брови и небольшой, с горбинкой нос придавали этому человеку сходство с хищной птицей. Чёрные усы и борода оттеняли белизну кожи, узкие губы, казалось, привыкли больше к молчанию и суровости, чем к улыбке. Гордо вздернутый подбородок и безупречная осанка говорили о высоком происхождении...

Или о спеси их обладателя?

Правая рука его теребила рукоять кинжала на поясе, левой он уперся в бок — и нетерпеливо постукивал о землю ногой. Рядом, готовые в любой миг исполнить его приказания, молча стояли горцы — такие же подтянутые и суровые. Красные, чёрные, синие кафтаны, бородатые лица, чёрные и белые мохнатые шапки. Ни одной улыбки; колючие, враждебные взгляды — как ножи.

Гарвела подвели ближе, и пронзительный, диковатый взгляд предводителя остановился на нём.

— Кто ти? И зачэм пришол незваный на землю эльдагов? — Говорил он по-басмарски правильно, но в каждом слове явственно звучал горский акцент.

— Сударь, я — эн Гарвел из Северного Замка, — Гарвел старался держаться твердо, глядя прямо в глаза высокомерному горцу. Не хватало ещё упасть в обморок, прямо к ногам этого индюка! — И еду в столицу...

Тёмно-синие глаза недобро сверкнули.

— Ти гаваришь с князем, басмарин! И не смэй мнэ врать: дарога в сталицу не здэсь.

«Князь! Ну, принесли же бэнги на мою голову!» — подосадовал Гарвел, а вслух сказал:

— Прошу прощения, князь, я ехал с друзьями другой дорогой. Но на нас напали разбойники, и мне пришлось свернуть на ваши земли...

— Ти снова врёшь! — грозно перебил князь, упираясь кулаком в бедро и подавшись вперёд. — Тибе нэзачем вилять: тваи люди всё рассказали. Ти — их начальник и послан от тваего Замка как саглядатай.

— Что-о? — у Гарвела перехватило дыхание от такой лжи. Он сразу понял, откуда дует ветер.

«Ну, Бартоломе Корранго..! Ну, мерзавец… Значит, не сумел убить сам, так решил подставить под ножи горцев?!»

— Послушайте, но это же чушь! — попробовал он переубедить князя. — У меня нет с ними ничего общего. Я прошу меня отпустить!

— Давольно, — холодно сказал тот, вставая с камня. — Мнэ надоэло слушать. Увэсти ыго — и связать!

Он повторил приказ по-горски, и Гарвелу тут же заломили руки назад.

— Вот, значит, каково ваше хваленое благородство! — бросил он в спину уходившиму князю. — Видно, врут люди, будто эльдаги — гостеприимны и никогда не откажут в помощи раненому, даже и врагу!

Князь обернулся. Тонкие губы раздвинулись в язвительной усмешке.

— Да! Это вэрно, басмарин. Но только храбрым врагам. А ти — трус, бежавший с поля боя, как заяц.

Гарвел вспыхнул и ответил резче, чем собирался:

— Я не трус!.. Никто не может сражаться в одиночку против целого войска!

Во взгляде князя засквозила надменность.

— Эльдаги могут, — небрежно обронил он.

Гарвела охватила злость. Во что бы то ни стало надо переиграть этого спесивца!

— Неправда, князь! Ваши эльдаги не станут без толку умирать. Особенно, если их помощи где-то ждут...

Князь дёрнул уголком рта, правая рука заиграла рукоятью кинжала.

— Давольно, я устал от тибя.

Сквозь накатившую дурноту Гарвел увидел, как князю эльдагов подвели невысокого, косматого коня; горец взлетел в седло единым движением, не хуже гайнанина — и зарысил прочь, не оглядываясь больше на пленника.

И свет снова померк.

***

Оказалось, на гордого князя всё же подействовал упрёк, и он решил доказать пленнику своё благородство. Вновь придя в себя, Гарвел обнаружил, что над его раной склонился немолодой широкоплечий горец. Ловко разрезав кинжалом шоссы, он остановил кровь какой-то травой, потом умело и быстро наложил повязку. Покончив с этим, сунул Гарвелу мех с вином, по вкусу — настоянным на травах, холщовый мешочек с изюмом и курагой, и толстую пресную лепёшку.

От еды и питья, а также от сладких сушеных фруктов кружение головы заметно уменьшилось, и появились силы идти самому.

Между тем горец принёс ему такие же чёрные шаровары, как у остальных. Они оказались немного широковаты в талии, но Гарвел стянул их шнурком, решив при первом же удобном случае купить новые шоссы.

«Хотя ещё неизвестно, понадобятся ли...»

Другой горец, рослый парень, помог ему взобраться на лошадь и… велел завязать глаза.

— Да я ж упаду! — возмутился Гарвел.

— Нэ упадёшь. Тибя привяжут, — невозмутимо проронил тот, протягивая платок.

— А как я лошадью буду править?

— Зачэм тибэ править? Другие будут. Бэри платок!

Мысленно плюнув, он завязал глаза, благодаря богов за то, что хоть связывать передумали. Можно будет держаться за луку седла.

«Жаль только, меч отобрали. Ну да ничего: Альзим поможет — и князь этот, наконец, поймёт, что меня оговорили».

Лошадь Гарвела тихо всхрапнула — и пошла спокойным, размеренным шагом. Видать, кто-то взял её в повод.

А ему осталось прислушиваться к перестуку копыт и негромким, редким речам горцев. Заметно посвежевший ветер раздувал волосы, неся запахи трав и говор близкой реки.

«Где-то сейчас Васко и Поль? — гадал Гарвел, покачиваясь в высоком деревянном седле, немного непривычном для него: такая посадка не позволяла править шенкелями, а в узкие стремена едва помещался носок ноги. Однако по мере того, как он ехал, седло нравилось ему всё больше: и сафьяновая подушка, и узкая передняя лука с закругленным верхом. — Ищут меня — или пустились дальше одни? Только бы не сунулись за мной в горы, не то наживут беду».

Как-то, тихонько приподняв повязку, он увидал далеко внизу бурлящую о валуны речку. Ему, жителю степей, стало не по себе от узости тропы, такой ненадежной: мало ли, конь оступится? От глубины пропасти кружилась голова, и пришлось поспешно отвести взгляд, дабы не дразнить судьбу. Оставалось только молиться Альзиму и покровителю путников Акеруну, чтобы помогли проехать по горам без лишних приключений.

Крепенькая лошадка под ним явно не разделяла его страхов, и шла вперёд уверенно, словно по торной дороге. Постепенно ее спокойствие передалось и Гарвелу. Восхищаясь этой горской жительницей, он невольно подумал, что ни Алмаз, ни его любимец Марко не смогли бы так невозмутимо шагать над пропастью. Особенно Алмаз...

«Где они теперь?.. Сумел ли Поль найти Марко в степи? — ужалила внезапная мысль. И стало стыдно, что за всё время впервые вспомнил о вверенном ему пакете. — Если бумаги пропадут… Как я вернусь в Замок?»

Он похолодел.

Угроза командора про Чёрную башню надвинулась вплотную, дохнула смертью.

«Во что бы то ни стало надо выпутаться из этой передряги и разыскать пакет!»

Но кто поможет на этой чужой земле, среди враждебно настроенных горцев? Ясно, только Скачущий. И хоть нельзя тревожить Его по пустякам, сейчас, наверное, самое время к нему воззвать.

Облизнув пересохшие губы, Гарвел зашептал, обращаясь к равнодушно-голубой вышине над головой, которую сейчас видеть не мог:

— Солнце скрылось за горой,

Ночь крадётся следом.

Горный кряж во тьме ночной

Страшен и неведом.

Озарён сияньем звезд,

Через пропасть брошен мост,

Воет ветер ледяной над коварной крутизной!

О, Ты, Воитель! Пою Тебе я.

Волшебной силой я не владею.

Так помоги же мне твёрдым быть,

Дай силы князя мне убедить!

Наверно, боги услышали его молитву. По крайней мере, далеко ехать не пришлось. Зато стало понятно, зачем велели завязать глаза: селение эльдагов располагалось за первым же хребтом. Видно, князь опасался, что пленник запомнит дорогу.

Через пару часов лошадь остановилась, и всё тот же молодой горец сказал:

— Снэмай платок. И слэзай! Пэшком пайдёшь.

Гарвел с облегчением стащил с глаз повязку — и с любопытством огляделся.

Внизу, пенясь о камни, бурлила река. Ей вторила шумом крыльев небольшая мельница. Узкая дорога, по которой только что ехали, поднималась ещё выше, туда, где высились неприступные скалы.

Всадники вокруг спешивались, желая облегчить подъём лошадям — и вели их под уздцы. Лишь некоторые из коней поднимались с людьми на спине: то ехали раненые в стычке с разбойниками. Иные из них были совсем плохи. Присмотрясь к одному, припавшему к шее коня, раскинув руки, Гарвел вдруг понял, что этот человек мёртв. Из-под чёрной шапки неподвижно смотрели неживые глаза, зияли открытые раны на плече и боку.

Он внутренне содрогнулся — и, отвернувшись, возблагодарил богов, что ему не пришлось убивать и быть самому убитым.

— Слэзай, гаварю! — крикнул снизу горец.

— Их милость рыцарь ошалел поди, тут, в горах, — раздался с другой стороны знакомый каркающий смешок.

Гарвел крутанулся в седле — и встретился глазами с насмешливым взглядом Бартоломе Корранго. Изрядно потрёпанный, с перевязанной правой рукой, вожак чёрных рыцарей твёрдой поступью прошёл мимо. Сейчас на нём не было шлема, и ветер шевелил короткие седые волосы, с небольшой розовой проплешиной.

Не помня себя, Гарвел спрыгнул с лошади — и пошёл следом. Что именно он собирался сказать разбойнику? Он не знал. Сейчас им владели гнев и жажда справедливости, и даже крутой подъём не сразу остудил этот пыл. Средь горских кафтанов он видел лишь спину в блестящей кирасе — и прилагал все усилия, чтобы её догнать.

Наконец он споткнулся в очередной раз, — и остановился, окончательно запыхавшись.

— Зачэм спэшишь? — послышался за спиной ехидный голос князя. — У тибя с ним адна комната будет.

Гарвел промолчал, не имея ни сил, ни желания вновь убеждать его в своей невиновности.

«По правде судить, все рыцари, а может, и все басмары для него одинаковы, — подумал он, провожая князя взглядом. — Даже если и удастся доказать, что я непричастен к ватаге Корранго, да и вообще случайный человек в этих местах… Кто поручится, что он окажется так добр, что отпустит на все четыре стороны?»

Горы. Нейросеть Шедеврум

***

Наконец, взгляду открылась небольшая крепость, прилепленная к отвесным скалам, словно и впрямь птичье гнездо. Зубчатые башни её нависали над самой пропастью: никакой враг не смог бы незаметно подобраться к стенам. Крепкие деревянные ворота были теперь широко распахнуты, и в них въезжали всадники, после трудного подъёма вновь вскочившие на коней.

До слуха Гарвела донёсся душераздирающий женский плач, радостные восклицания и крики ребятишек. Мычанье коров и петушиный клич живо напомнили ему родное Кристэ.

Он вошёл вместе со всеми в ворота — и оказался среди узких кривых улочек, стиснутых одинаковыми серыми стенами, сложенными из аккуратно пригнанных камней. Тут и там над стенами возвышались длинные деревянные навесы с перилами, а в стенах можно было заметить дощатые калитки.

Гарвел огляделся; горцы вокруг него спешили к себе домой, обрадовать жён и детей, и только он один замер, боясь заблудиться в лабиринте незнакомых улиц.

Впрочем, стоял он недолго; парень, приставленный к нему, легонько подтолкнул в спину:

— Зачэм встал, идти надо!

Вздохнув, Гарвел зашагал вперёд.

Когда проходили возле высокого, похожего на башню, дома, вдруг послышался звонкий детский смех — и по каменным ступеням сбежала девочка лет пяти-шести. Чернокосая, в красном платье, она едва не наскочила на Гарвела. Испуганно отпрянув, остановилась, и разгоряченное бегом личико залила краска смущения.

«Наверно, такой станет Лорика, когда подрастёт»,— подумал он, любуясь девочкой. Ему живо представилось, как он вернётся — и застанет Стрекозку такую — повзрослевшую, непохожую на себя прежнюю… Вспомнит ли она его — или взглянет, как эта девчушка, с опаской и любопытством? Захотелось что-нибудь подарить малышке; он порылся в поясном кошеле, но не нашел ничего достойного.

Следом за девочкой выскочила юная чернобровая девушка в нарядных одеждах и с ажурной белой шалью на плечах: верно, старшая сестрица, вздумавшая пошалить. Увидав во дворе незнакомого человека, она быстро спустилась вниз — и встала рядом с младшей. Во взгляде её, только что беззаботно-веселом, появилась настороженность: ни дать, ни взять готовилась защищать сестрёнку.

А та продолжала рассматривать Гарвела, склонив головку к плечу.

Он почувствовал неловкость, и выудив из кошеля серебряный орлан, протянул девочке.

Она медленно подошла, не отрывая взгляда от его лица. Огромные тёмно-синие глаза словно спрашивали, требовали ответа: не обманешь?

— Возьми, это подарок, — хрипло проговорил Гарвел, вытянув руку так далеко, как мог.

На детском лице отразилось удивление, быстро сменившись радостью. Схватив монету с его ладони, девочка бросилась к сестре — и гортанно защебетала, показывая своё сокровище.

— Зачэм так сдэлал? — с укором сказал молодой горец, — Эта ж дочь князя.

Гарвел проводил взглядом маленькую княжну — и обернулся к своему охраннику.

— Я сделал то, что велело сердце.

Тот пожал плечами.

— Будэшь отвэчать пэред князем. Пашли, мнэ тибя запэрэть нада.

— Послушай! — сказал Гарвел как мог убедительно. — Запереть ты меня всегда успеешь. Я бежать не собираюсь. Дай мне вокруг посмотреть немного!

— Зачэм?

— Да любопытно же. Я у вас в горах никогда не был. Вот это дерево как зовётся? — Похлопал он ладонью по шершавому красноватому стволу древесного великана, чья раскидистая крона давала густую уютную тень.

— Уттис, — пояснил горец. Чужой язык его явно утомлял, и парень уже не заботился о правильности падежей. — Плады идят, а листья нас ат зноя спасают. Дэрэво рубят — дэван и лавка делают. А веткой ачаг топят. Панятно? Всё паглядел? Пашли, а то будэт мнэ за тибя от князя!

— Погоди ещё, — Гарвел оперся спиной о широкий ствол уттиса, спокойно сложив руки на груди. Он нарочно тянул время; гайнанская душа его ужасалась при мысли о запертых дверях и темницах. — Как хорошо у вас тут! А девушки ваши красивые?

Молодой горец кивнул — и улыбнулся; глаза на мгновение потеплели.

«Не иначе, любимую вспомнил», — решил Гарвел. И замер от неожиданности: под высокий навес, огороженный деревянными перильцами, вышла… Леонита.

Это была вроде бы она — и не она; темные волосы убраны под красный платок, чем-то похожий на тот, какой привёз ей в прошлом году, а одежды — здешние, горские. Розовое платье со стоячим воротником и длинными рукавами красиво повторяло контуры тела, серебряно блестели на руках тонкие браслеты, а лицо… Пока женщина стояла вполоборота, Гарвел напряжённо ждал: вот-вот мачеха обернётся к нему со знакомой улыбкой.

— Ти чэго? — забеспокоился рядом горец. — Ай, зачэм туда смотришь? Эта же княгиня!

Леонита повернулась и глянула вниз — и стало ясно, что парень прав: невозможно красивое, словно розовая заря, чернобровое лицо принадлежало вовсе не гайнанке. Да и фигура, как он видел теперь, была чуть другой, полноватой. Кажется, княгиня находилась в тягости.

Тяжёлый вздох помимо воли вырвался из груди. Гарвел опустил голову, рассматривая камешки под ногами. Наведённый кем-то морок рассеялся, и от этого стало горько и больно, будто впрямь разлучили с родным человеком.

Звук быстрых шагов и гневный окрик на горском заставил его обернуться.

Весь мрачнее тучи, по ступеням спускался князь.

— Йилбиз тибя дэри, — пробормотал молодой горец, отступая дальше в тень уттиса. — Гаварил же: будэт мнэ за тибя...

Подойдя ближе, князь встал, уперев руки в бока — и принялся мерить Гарвела нехорошим взглядом. Тёмно-синие глаза метали молнии.

— Сабака басмарин! — заговорил он, раздувая ноздри. — Ти посмэл глазэть на маю жену и гаварить с маей дочерью!

Гарвел почёл за лучшее не обращать внимание на оскорбительный тон, и ответил, насколько сумел, спокойно:

— Прости, князь, я не хотел тебя обидеть. Твоя дочь напомнила мне сестру, а жена — мать.

Князь метнул на него угрюмый взгляд из-под чёрных бровей, привычно поигрывая рукоятью кинжала на поясе.

— Я нэ вэрю тибэ, басмарин! У вас на языке мёд, а за спиной — нож. Только абычай атцов дэржит маю руку, нэ то… — Он замолк, не докончив, но бешено сверкавшие глаза и рука, наполовину вынувшая кинжал из ножен, говорили пуще всяких слов.

Затем он грозно взглянул в сторону молодого охранника; несколько хлёстких гортанных слов — и парень поник и съёжился, словно желая стать меньше ростом.

— А ти… — князь повернулся опять к Гарвелу, — Нэ вздумай хитрить. И бэжать тоже нэ думай. На башнях стаят вэрные мнэ люди, каторые умэют мэтко стрэлять.

— Князь, поверь, я ни в чём не виноват...

— Малчи!.. — рубанул он рукой. — Гаварить с табой буду завтра. И горэ тибэ, если врёшь… Обоих прикажу сбросить в Таррек! — Он прибавил несколько слов по-горски, после чего развернулся и ушел вверх по каменной лестнице.

Горец грубо толкнул Гарвела к маленькой двери внизу дома:

— Давай иди, нэ то князь савсем осирчает!

***

Его провели в тёмную сырую комнату без окон, которая освещалась язычками красноватого пламени от двух светильников на стенах. У правой и левой стен лежало по тюфяку, набитому соломой; поверх каждого — старый войлочный плащ вместо одеяла. Между ними, у дальней стены — большой глиняный кувшин с длинным узким горлышком. Вот и вся обстановка.

На правом тюфяке, закинув руки за голову, разлегся Бартоломе Корранго — без кирасы, в сером поношенном камзоле. Он даже не повернул головы, продолжая буравить взглядом потолок, словно и не было никого рядом.

Какие мысли посещали эту разбойную голову, Гарвел не интересовался. Ему претило разговаривать с тем, кто с лёгкой душой мог ни за что, ни про что оговорить человека.

Поэтому, едва войдя сюда, он молча стащил с себя кольчугу и расположился на левом тюфяке, радуясь возможности отдохнуть. Смертельная усталость тела, темнота и тишина усыпляли; глаза как-то сами собой закрылись — и Гарвел уснул.

Сквозь сон ему чудилось завывание ветра, переходящее в протяжный нечеловеческий вой, словно вокруг дома бродил Железный волк и скребся, силясь дотянуться до людей. По временам что-то ухало и пару раз послышался глухой стук, который тут же перекрыл шум падающей воды.

В сновидения вплетались беспорядочные картины, не имеющие общего смысла: водопад сменялся образом чёрного воющего зверя, а тот — огромной птицей с человеческими глазами. Но все эти образы вскоре перекрылись видением родного поместья, и звонко заржала лошадь над водами Серебрянки...