Глава 14. Наречение имён

Комната, где их поселили, Гарвелу нравилась. Потолок подпирали резные деревянные столбы, повсюду — на полу и на стенах — глаз встречал мягкие ковры с цветастым орнаментом. Вдоль стен — деревянные диваны, крытые опять же коврами, на которых там и тут были аккуратно разложены подушки и войлочные плащи, заменявшие здесь одеяла.

Лёгкий полумрак и аромат незнакомых благовоний тоже пришлись по душе. После множества лиц и событий хотелось уединения и покоя. Поэтому Гарвел, не мешкая, лёг на один из диванов и закинул руки за голову, решив подремать.

Однако вожделенный покой был тотчас нарушен; намолчавшийся Поль наконец-то дал волю языку.

— Богато живут… — проговорил сын булочника, с хрустом потягиваясь, — Еда знатная, я чуть не лопнул! — Тут он довольно погладил себя по животу. — Но знаешь, Гарви, я предпочел бы оказаться подальше от эльдагов. У этого князя такие глаза...

— В кои-то веки сказал разумное, — перебил Васко. — Здешний князь мягко стелет, да жёстко спать. Кто его знает, чего ещё удумал? Мы им не друзья, не родня: захотят — так и сонных, как баранов, прирежут. А потом докопайся, где нас искать. А супротив своего князя ни один эльдаг не пойдёт, это и дохлой лисе ясно!

— Бежать от них надо, — Поль зябко повёл плечами, хотя в доме вовсе не было холодно.

— Скажешь тоже — «бежать»… — проворчал Васко. — А как?.. Тут глаза на каждом шагу. Даже мне не улизнуть. А я ведь половчей тебя!

Мрачный вид друга был настолько непривычен, что Гарвел решил вмешаться в разговор.

— Да что тревожиться зря? — сказал он как мог беззаботнее, хотя и у самого на душе было неспокойно. — Вот увидите, князь нас скоро отпустит...

— Ты сам-то хоть веришь в это? — усмехнулся гайнанин.

Поль нехорошо осклабился.

— Ну, да… Отпустит, когда коровы задом наперёд ходить станут, а с неба молоко потечёт.

Гарвел вздохнул. И попробовал перевести разговор на другое. А то не дай боги, эти двое до чего-нибудь договорятся. Тот же Васко, к примеру. Втемяшится в одиночку проскочить мимо горской охраны — и сто мудрецов не отговорят. А у эльдагов глаз верный и жалостью не страдают; влепят стрелу безо всяких речей — и кто виноват будет?

— Васко, я тебя и забыл поблагодарить за выкуп, — сказал он, улыбаясь. — Только не слишком ли я дорого тебе обошёлся? Как без этих чудо-ножей к Раджани поедешь?

Тот отмахнулся, словно услышав глупость.

— Чего жалеть? Дружба — она на то и дружба. А дар Раджани найду, — он белозубо усмехнулся. — Не бойся, с пустыми руками не останусь!.. — И в свою очередь сменил тему: — Ты лучше рану покажи. Поль говорит, тебя этот недорыцарь полоснул знатно.

— Да чего показывать, — теперь уже махнул рукой Гарвел, — Сперва сильно горело, и боль была жуткая. Но как помазали да перевязали — утихло, будто и раны никакой не бывало.

— Ну-ка, дай посмотреть! — решительно пристал друг.

Делать нечего, пришлось обнажить бедро. Подспудно ожидая нагоняя от Васко, ведь так и забыл сделать новую перевязку.

Но на лицах друзей читалось недоумение. Поль даже возмутился.

— Ты чего здоровую ногу показываешь?

— Как — здоровую? Меч Бартоломе вот тут меня полоснул… — Гарвел провёл пальцем по коже — и замолчал, уставясь на нежно-розовый, едва заметный шрам. Казалось, он зажил неделю назад, а не был нанесён вчера. — О Владычица...

— Вот это да! — присвистнул Поль. — А что, на тебе всегда так заживает, как на собаке?

— Чем лечился-то? — в чёрных глазах Васко заплескалось любопытство. — Что за мазь такая чудодейственная?

— Да не знаю я! — в сердцах воскликнул Гарвел, поспешно поправляя одежду. А то уставились как на… вот именно, как на исцеленного в храме! — Мазь эльдагская — у них и спрашивайте! — и он снова откинулся на подушки. В конце концов, отдых никому ещё не помешал.

— А что, — задумчиво произнёс дотошный Васко, — кажись, я слыхал, будто у них тоже есть целители, навроде наших шувано. Может, ты и встретил такого. А, Гарви?

«Да будь у горцев такие сильные целители, наставник бы знал, — молча ответил ему Гарвел. — И я никогда не слыхал от него о таком чуде, чтоб раны заживали чуть ли не на глазах. Нет, тут явно что-то другое… Но что?»

Он терялся в догадках. Мелькнувшую было мысль о вмешательстве Скачущего отмел как безумную: слишком уж казалось невозможным, что грозный Воитель мог обратить внимание на ничтожного смертного.

«В конце концов, это ещё доказать надо… Да, у меня важная цель. Но так ли эти бумаги важны для Скачущего?.. Бумаги?!.. О, Керу!»

Подскочив, как ужаленный, он сел, судорожно вцепясь в край дивана. Холодный пот прошиб с ног до головы.

— Васко! Где наши кони? Где Марко?.. Ведь там же, в сумах, пакет...

В чёрных глазах Васко заплясали смешинки. Он подбоченился, покровительственно усмехаясь.

— Что же я буду за гайнанин такой, коль о лошадках не позабочусь? Не гляди так дико, Гарви, наши кони в сохранности. Подкормятся, отдохнут...

— Да где они? У кого?

— У табунщиков. Оттар за них поручился, а человек он честный.

Гарвел недоверчиво нахмурился.

— Но наши вещи… бумаги, — попытался он возразить.

Но его перебил Поль, явно возвратив всю свою самоуверенность, а вместе с ней и ухмылку:

— Ой, не смеши, Гарви! Зачем этим горцам твои бумаги? Они и читать-то не умеют!

Однако опасения не покидали.

«Читать-то, может, и не умеют. А ну как выбросят? Кто их знает?»

 В эту минуту полукруглая дверь неожиданно распахнулась — и в комнату, слегка пригнувшись, шагнул князь Джервад.

— Вот лёгок на помине, — тихонько проворчал Васко по-гайнански. — Как у нас говорят: «по имени назвали — как в гости зазвали»!

Гарвел приподнялся на локте, настороженно глядя на вошедшего. Краем зрения заметил, как рядом напряглись Поль и Васко. Чтобы там князь ни говорил о дружбе, причин доверять эльдагу у них не было.

Но тот словно бы не заметил этих полувраждебных взглядов, и обратился к Гарвелу так, будто остальных и вовсе не было:

— Пусть май гость прастит, что нарушаю иго пакой, — за церемонной речью князя ощущалось плохо скрытое напряжение, — и да нэ рассэрдятся на миня за эта духи!

Гарвелу не понравилось ни это пафосное вступление, ни прижатая к груди рука горца.

«Явно опять замышляет какую-то пакость», — решил он.

— Мнэ нада с табой паговорить, — продолжал князь Джервад. — Ступай со мной!

Это ещё больше не понравилось Гарвелу.

И не только ему: Васко и Поль встали с обеих сторон, давая понять, что одного друга не отпустят.

— Нет, князь, если у тебя есть что сказать, говори при нас, — вмешался Васко, — Мы, чай, Гарви не чужие.

Князь дёрнул лицом, правая рука легла на рукоять ножа, нервно сжимая и разжимая гибкие пальцы. Сверкнули синие глаза под нависшими чёрными бровями.

Васко ответил спокойной усмешкой, опустив руки на пояс, где висели ножи; отобрать у него не додумались, а выхватить и метнуть нож для гайнанина — пара мгновений. И выжидательно смерил эльдага пронзительным взглядом чёрных глаз, которые, если нужно, могли смотреть по-настоящему грозно.

«Побалуй у меня! Драки хочешь? Так ведь неизвестно, чья возьмёт», — без слов говорило красивое, бесстрастное лицо.

Тот был опытным воином: угрозу понял. И, отступив назад, примиряюще поднял руки:

— Зачэм ссориться? Ви маи гости. Но мнэ нада гаварить с вашим другом на один глаз. Эта очень важно! Клянусь, эму нэ будэт никакого вреда!

Он явно был взволнован: в правильной речи стали появляться ошибки, да и горский акцент зазвучал сильнее, и князя стало труднее понимать.

— Хорошо, я пойду с тобой, — решил Гарвел. И добавил для Васко: — Друг, не волнуйся, ничего он мне не сделает!

На лице князя Джервада отразилось облегчение.

— Ыдём скарее, — проговорил он, — Врэмя нэ ждёт.

И быстрым шагом вышел прочь, гибко пригнувшись в дверях.

Гарвел в кои-то веки порадовался, что невысок: нагибаться почти не пришлось. Выходя, обернулся и махнул рукой друзьям.

Поль и Васко встревоженно посмотрели вслед.

***

В доме князя не имелось длинных лестниц, зато в переходах тут и там несколько крутых ступеней вели на неширокие площадки. Возле каждой из них в стене — узкая бойница, чтобы в случае осады защитники крепости могли стрелять под любым углом и на все стороны света.

Князь быстро шёл вперёд, и пламя свечи в его руке трепетало, грозя погаснуть. Огромные причудливые тени то выступали, то прятались по углам, и от этого становилось не по себе. Разум, пугаемый полумраком, невольно принимал их за живые, но бесплотные существа. Ду́хи, как верили эльдаги.

«Куда он меня ведёт и зачем?» — гадал Гарвел, поднимаясь на очередные несколько ступеней, покрытые узорной дорожкой из красного ковра. Здесь, наверху, всё явно было богаче и дороже; это наводило на мысль о близости княжеских покоев.

Вот миновали две большие, убранные коврами комнаты, где на диванах вместо бурок лежали шкуры барсов, а резные столбы, подпиравшие потолок, украшали оленьи рога и медвежьи лапы с жутковатыми длинными когтями. На коврах по стенам — опять оружие, только эти сабли и кинжалы парадными не выглядели, а уж тяжёлые луки и потёртые колчаны со стрелами — и подавно.

Недоумение Гарвела росло.

«Зачем он сюда меня привёл? Хочет показать, что силен и его лучше не злить? Так это не ко мне, я не военачальник».

Он уже хотел сказать об этом вслух, когда князь Джервад открыл очередную дверь — и они вышли на балкон. В лицо веяло ночным холодом, сквозь дымку облаков мерцали далёкие звёзды, а в тёмных громадах вдали угадывались вершины гор.

Резные деревянные перила нависали, казалось, над самой тьмой, хотя где-то внизу должно было находиться селение.

«Хотя — почему селение?» — он попытался вспомнить повороты по дороге сюда, не сумел — и, шагнув вперёд, осторожно заглянул через перила вниз, в темноту.

— Нэ сматри туда, — донёсся сзади голос князя, — галава закружится. Упадёшь. А там скалы, Зубы Таррека. Ани ищё никаго нэ выпустили.

Гарвел отпрянул от перил. Разом вспомнилось, как обломки таких же валялись повсюду после бури.

«А они храбрецы, эти горцы, — поёжился он, — Знать, что под тобой бездна — и стоять, как ни в чём ни бывало — это не всякий сможет».

А вслух спросил:

— Послушай, князь, зачем я тебе понадобился? Храбрость мою хочешь испытать?

Эльдаг презрительно скривил узкие губы.

Пламя свечи трепетало на ветру, и в его свете лицо князя приобрело жёлтый оттенок; резче очертились скулы, густые чёрные брови и хищный нос. И огоньки в зрачках — хоть и ясно, что отражение свечи — а всё равно до жути похож на демона. Сейчас ещё клыки оскалит, не приведи Акерун.

— Много о сибе думаэшь, басмарин! — резко сказал князь Джервад. — Мнэ нэзачем тибя испытывать, ти не мой воин. — И добавил тише, но так же твёрдо: — В мой дом пришла беда. И лишь ти можешь мнэ памочь. Спаси маю жэну и сына — и я атпущу тибя с миром!

Надо было слышать, как он это сказал. Так, наверно, говорит король, отправляя в опасный бой верного вассала и обещая наградить замком.

— А… что с ними случилось? — Гарвелу начало казаться, будто он задремал и видит сон. Чтоб надменный горский князь — да просил помощи у своего же пленника? Нет, либо это морок, наваждение, либо боги на небесах решили посмеяться. — Их захватили враги?

«Хотя… это каким же надо быть ловким вором, чтобы украсть княгиню из-под носа у бдительных эльдагов и самого князя?»

Князь Джервад усмехнулся углом рта.

— Эсли б враги — зачэм мнэ тагда твая помощь? — Синие глаза опасно блеснули, а ноздри хищно затрепетали. — Горэ таму, кто бы пасмел тронуть маю княгиню!.. Он бы пажалел, что радился на свет! Волки и медвэди тэрзали бы иго труп, и грифы пировали бы на нём! — Внезапно он опустил взгляд и весь как-то сник. — Но пэред духами гор и я бэссилен. Слушай же! Маей жэне пришло врэмя родить, но духи гор рассэрдились и хатят погубить и иё, и нашэго нэрождённого рэбёнка. И только ти можешь нам помочь.

— Да при чём тут я? — удивление Гарвела всё возрастало. — Разве я маг или повитуха, чтобы помогать при родах?

— Нэ пэрэбивай, басмарин! И нэ смэйся! — повысил голос эльдаг. — Эсть старинный абычай: эсли в доме гость, и при нём радилось дитя — он можэт сам дать имя ребёнку. Асобенно, эсли мальчик. Вот я и прашу тибя, — он учтиво прижал руку к груди и склонил голову, однако сверкающий взгляд исподлобья никто бы не назвал униженным. — дай маей жэне и сыну имэна тваего народа. Тагда духи гор нэ смогут им павредить. Ыбо ваши боги вазьмут их под сваю защиту.

Потрясённый услышанным, Гарвел не знал, что ответить.

— Ти понял миня? — повторил князь, — Спаси ых — и можешь ехать дальше в сваю столицу, преград чинить нэ стану!

Гарвел растерялся.

Ему предлагали наречь имя ребенку. И женщине — чужой жене. Имя — часть души человека; как выбрать правильное? А если ошибётся и назовёт не так? Или князю Джерваду не понравится?

— Хорошо, я… попробую — сказал он князю.

И вновь призадумался.

Имя его народа — то есть… гайнанское?

«Какое же у нас имя самое лучшее?»

Пришло на ум, как Чара напомнила ему Леониту. Но согласно суеверию, нельзя давать кому-то имя живого человека, это отнимет силы у него и не принесёт никакой пользы нарекаемому. Недаром часто дают имя «освободившееся», то есть называют дитя именем бабушек и дедушек, уже ушедших через Мост.

«А ведь Леониту часто сравнивают с Маритой Шальи. Мол, и лицом похожа, и характером...»

— Князь, я нашел имя твоей жене. Марита.

— А что эта значит? — подозрительно спросил тот.

— Любимая.

Князь кивнул.

— Харошо. А имя сыну?

С именем мальчику вышло труднее.

«Нужно сильное, хорошее имя. Но какое?.. Джеб не подходит, потому как горское, Аннибал — опять же имя живого».

Генрих, любимое имя в роду Кристонов, показалось Гарвелу недостаточно сильным. Пришлось опять шарить в памяти, перебирая имена.

— Скорее, — раздался из дальнего угла мальчишеский голос. — Малыш умирает!

— Мануэл! — решился Гарвел. — Пусть будет Мануэл, такое имя носил мой прадед.

— А что ано значит?

— Мужчина.

— Харошее имя, — одобрил князь Джервад. — Тепэрь пайдём, нада атдать имэна, пака нэ поздно!

***

Месяц Единорога,

28 день.

Селение эльдагов

Утренние петухи давно уже отгорланили, когда Гарвел наконец, проснулся. Сбросив укрывавшую бурку, он сел, потирая ладонями лицо.

— И где тебя полночи носило? — полюбопытствовал Поль. — Мы уж давно встали, а ты всё как убитый. Куда вчера с князем шастал?

Гарвел промолчал, но тут же встретился с осуждающими глазами Васко; друг словно хотел прожечь его взглядом насквозь. Наверно, так пронизывающе смотрел его предок, шувано Радзанай, но Гарвелу не было до этого дела.

Он отвернулся, чувствуя нарастающее раздражение.

«Почему это я должен перед ними отчитываться, будто всех младше?.. Да и что могу ответить? Тайна не моя, а князя Джервада. Он взял с меня слово, значит, буду молчать. И точка!»

Быстро умывшись и расчесав спутанные за ночь волосы, он спустился во двор, благо теперь никто из эльдагов не посмел бы его остановить. После событий этой ночи он стал в селении настоящим гостем. А может, даже и больше...

… Перед покоями жены князь Джервад остановил Гарвела. Сквозь двери доносились слабые стоны и чьё-то заунывное бормотание: должно быть, читали молитву духам.

— Па нашэму абычаю, к ражающей жэнщине нэ должэн вхадить ни адин мужчина, — тихо проговорил эльдаг. — Эсли савсем плохо, могут впустить мужа… Но нэ тибя. Чужая нага нэ далжна каснуться пола этай комнаты.

— Как же так? — растерялся Гарвел. — Выходит, мы напрасно пришли?

Князь усмехнулся углом рта.

— Нэ напрасно. Старинные абычаи на то и эсть, чтобы ых абходить. А ыначе как бы ми жили?.. Слушай миня, басмарин. Ти вайдёшь в маих башмаках — значит, тваи ноги нэ каснутся пола. Я завижу тибе глаза, и ти нэ увидишь ничэго запрэтного. Просто подайдёшь к кравати, там будэт тонкая занавэска. Иё нэ атадвигай, нэльзя. Просто пратяни руку и нарэки имэна. Ти понял, басмарин?

— Да, — прошептал Гарвел.

То, что произошло дальше, казалось сновидением.

Надев вместо привычных сапог узкие, облегающие ногу сафьяновые башмаки, он позволил завязать себе глаза, однако же при этом хмыкнул под нос:

— Вот если я там споткнусь и шуму наделаю? Княгиня насмерть перепугается!

Чуткий эльдаг услыхал.

— Нэ спаткнёшься, буду дэржать, — отвечал он невозмутимо. — Ступай, двэрь аткрыта.

Гарвел осторожно шагнул, выставив перед собой руки и нащупывая ногой пол впереди. И пошёл — медленно, с остановками, надеясь, что женщины в комнате предупреждены о его появлении.

Стоны стали громче, временами переходя в надрывные крики; верно, кричавшая находилась на пределе сил. Её хриплый, измученный голос то и дело заглушал заунывный речитатив на горском. То ли молитва, то ли заклинание, не разобрать. В редких паузах был слышен чей-то горестный шёпот и тихие причитания.

Ему казалось, что он идёт так целую вечность. Рука князя ненавязчиво поддерживала под правый локоть, направляя в нужную сторону.

— Здэсь, — шелестяще прозвучало над ухом. — Тут занавэска. Давай руку...

Из глубины комнаты женский голос о чём-то спросил.

Князь не ответил; взяв руку Гарвела в свою, он потянул его вперёд. Последний шаг — и под ладонью вдруг ощутилась невесомая шёлковая ткань. А под ней — нечто округлое, тёплое и живое.

Гарвел едва не отпрянул, поняв, что коснулся головы роженицы. Ладонь князя легла поверх его руки, не давая прервать прикосновение.

— Нэ бойся, чэрэз занавэску не считается, — прошептал тот, — Перэдавай имя, скарэе!

И то сказать, надо было торопиться. Княгиня лежала в забытьи, тяжело дыша. Каждая минута могла оказаться для неё и малыша последней.

«Как же нарекают имя? — метнулась вдруг паническая мысль. — Ведь я не жрец Керу, как Теодор...»

— О, Праматерь Гайэна! — вырвалось у него, — Ты — великая мать гайнан и Твоё милосердие бесконечно. Так прими же под Свою защиту ещё двоих: эту женщину и её ребёнка. Охрани их и обереги… — Он сглотнул, чувствуя, как бьётся собственное сердце, и не своим, чужим голосом проговорил: — Забираю твоё прежнее имя и называю тебя Маритой, а твоего сына — Мануэлом!

Поначалу вроде бы ничего не происходило. Но вдруг голова княгини под ладонью вздрогнула; женщина часто задышала — а в следующее мгновение закричала отчаянным, разрывающим душу криком.

«Неужель всё напрасно?» — опустошенно подумалось ему.

И в этот миг послышался слабый плач, который нельзя было ни с чем спутать: то был первый крик существа, которое наконец-то появилось на свет...

Гарвел огляделся вокруг; он стоял возле круглой каменной чаши, куда тонкой струёй бежал родник из рукотворного отверстия в скале. В солнечном свете радужно вспыхивали брызги, и вода, падая вниз, расходилась кругами к краям чаши. Над головой шумели свежей листвой деревья, и в их ветвях чирикали и возились воробьи и ещё какие-то мелкие пташки.

Мимо то и дело проходили девушки и женщины, неся за плечами большие узкогорлые кувшины. Подставляли их под струю и, пока сосуд наполнялся, звонко переговаривались между собой по-горски. Длинные облегающие одежды подчеркивали плавные линии стройных тел, гордая осанка и чернобровые лица притягивали взгляд. А плавные выверенные движения поневоле заставляли любоваться горянками.

Чем-то это напомнило ему табор. Как и гайнанки, здешние женщины прятали волосы под платками, а девушки носили длинные чёрные косы. И малыши цеплялись за материнские юбки, а дети постарше в меру своих силенок старались помогать взрослым. Да и ходить за водой в таборе было тоже исключительно женским занятием.

Внезапно до ушей донёсся звонкий девичий смех.

Гарвел оглянулся: неподалеку под деревьями, опустив кувшины на землю, о чем-то шептались трое девушек. Судя по узорчатым шалям-паутинкам и красиво расшитым платьям, явно не из бедных семей. Пересмеиваясь, девушки прикрывали лица концами шалей и лукаво стреляли глазами в его сторону. Эти кокетливые взгляды и озорной смех повергли Гарвела в немалое смущение. Сначала ему показалось, что они смеются, видя у него непорядок в одежде, потом догадался, в чём дело — и почувствовал, как начинают гореть уши и щёки.

Случись здесь Поль, вот уж не упустил бы такой удачи! И навряд бы смутился под девичьими взглядами.

Он же не знал, куда деваться, и молился, чтобы девушки не подошли вплотную, как не раз бывало в таборе, когда озорницы-подружки решали его разыграть. Их острые язычки могли заставить краснеть кого угодно. Гарвел обыкновенно отшучивался, как мог, да и свои парни в обиду не давали. Тот же Васко мог переострить почти любую гайнанку.

Но тут… Не зная языка и плохо представляя, о чём могут говорить ему чернобровые незнакомки, он желал одного: тихо и незаметно исчезнуть.

Его выручил Джуго. Подойдя с другой стороны, немногословный горец тронул Гарвела за плечо:

— Пайдём. Князь хочет тибя видеть.

По правде говоря, встречаться с князем вовсе не хотелось; похожий на хищную птицу эльдаг неизменно вызывал у Гарвела настороженность. И никакие заверения дружбы не могли заставить расслабиться. Это состояние души изматывало, остро хотелось покоя и беззаботности, и всё чаще вспоминалось Кристэ и табор, где никто не носил масок и всё было понятно и правильно.

Но теперь он был рад уйти и с посланцем князя, лишь бы оказаться подальше от смеющихся красавиц.