Глава 8. Герцог де Лангвиль

Поднимаясь по лестнице, Гарвел заново отметил пышность убранства Замка: повсюду над дверями бархатные портьеры с золочёными шнурами, в нишах — мраморные статуи, а перила лестницы и вовсе из полированного заморского дерева.

«Если б в нашем Замке так… — кольнула завистливая мысль. Но он тут же одёрнул себя: — О чём только думаю!.. Да и кто знает, эн Аннибал тоже не из бедных, как-никак маркиз. Может, и нарочно не хочет пускать пыль в глаза? Если так-то подумать, это ж сколько денег надо истратить на всё это великолепие… И что останется на жалованье рыцарям?»

Рассуждая так, он прошёл до конца галерею второго этажа, стараясь не обращать внимания на пристальные взгляды стражи, стоящей тут у каждой двери.

В приёмной было пусто, если не считать дежурного рыцаря и неизменной стражи у дверей.

Гарвел назвал своё имя и показал пропуск. Дежурный велел подождать — и скрылся за дверью, украшенной затейливым вензелем. Видно, пошёл доложить.

Оставшись стоять посреди приёмной, Гарвел от нечего делать стал рассматривать заморские деревья в огромных кадках, стоявших ближе к окну. Широкие перистые листья тёмно-зелёного цвета на длинных черешках тяжело покачивались от ветерка, залетавшего в приоткрытое окно. Помнили ли они другой ветер, яростно трепавший их на далёкой родине? Или же их вырастили уже здесь, из привезённых кем-то семян?

В памяти немедленно всплыло всё, читанное о дальних странах, и душа привычно вздохнула о недостижимости давней мечты. Он тронул плотный гладкий лист пальцами… Откуда были эти растения? Из Аралиса, с острова Сафалос или из малоизученного пока Эргеньяра?

Позади раздалось деликатное покашливание.

Гарвел обернулся — из-за соседнего дерева вышел высокий худощавый рыцарь лет сорока с магистерским обручем на светлых волосах. Пожалуй, он мог назваться красивым, хотя черты худого лица были немного резковаты. Высокий лоб и нос с небольшой горбинкой, тонкая полоска светлых усов и гордая посадка головы создавали классический образ потомственного аристократа. На бледном лице особенно ярко выделялись голубые, нет, даже бирюзовые глаза; в них не было и следа тепла и участия, — одна лишь холодная строгость. И высокомерие.

— Верно ли я услышал? Вы — сын Наттиэля Кристона из Соколана?

— Да, альд магистр, — Гарвел едва мог скрыть удивление: откуда этот важный рыцарь мог знать отца?

Однако следующая фраза его совсем ошарашила:

— Тогда к чему такой маскарад, мальчик? Зачем на тебе рыцарская форма?

Гарвел нахмурился, не понимая, да и тон незнакомца очень не понравился.

— Потому что я рыцарь-коннор, — сказал он как сумел, спокойно. Хотя в других обстоятельствах уже бы вспылил.

Магистр нехорошо усмехнулся, иронически сощурясь.

— Сын гайнанки и всадника не может быть коннором. Его место — в шатрах и на подмостках. — Слова прозвучали подобно пощёчине.

Гарвел на мгновение растерялся: мир вновь качнулся, грозя встать с ног на голову.

«Как это — сын гайнанки?!.. Да может ли быть?.. Или меня нарочно стараются запутать?»

— Что за чушь?!.. Моей матерью была графиня эн Глория да Лисена, — всё ещё пытаясь сдержаться, ответил он, глядя в глаза незнакомцу. — И позвольте спросить, кто вы такой, чтобы устраивать мне допрос?

— Эн Ланж Гарвел да Лисена, младший магистр Ор-Айлерского Замка, к твоим услугам, — холодно отчеканил магистр. И чуть склонил голову, меряя собеседника тяжёлым взглядом. И оставалось только гадать, почему вдруг Гарвел вызвал в нём такую неприязнь. — Не смей упоминать имени моей племянницы!.. Ты ноги ей недостоин целовать! И запомни: она тебе не мать. Ты — сын гайнанки, как её там… Леоноры?

— Леонита мне только мачеха, — упрямо возразил Гарвел. — А моя мать — эн Глория да Лисена!

— Этого не может быть, — нахмурился эн Ланж. На скулах бледного лица заиграли желваки, а глаза стали льдисто-голубыми. — Наттиэль Кристон вправду был женат на моей бедной Лоре, но ты — не её сын. Мне сказали, она умерла с горя, когда узнала об измене человека, которого слишком любила…

«Боги, какая ещё измена? И я должен поверить этой лжи?!»

— Ничего не хочу слушать! — быстро перебил Гарвел. Злость наконец-то прорвалась, он тяжело дышал, сжимая кулаки. — Вы не заставите меня отречься от родной матери!.. Мой отец никогда ей не изменял, он до сих пор продолжает её любить! — Он вздёрнул подбородок, зло глядя на магистра. — А она просила за меня эн Аннибала… Да мне нет до вас никакого дела! Я здесь с грамотой, по приказу моего командора.

— Выходит, ты считаешь себя рыцарем? — насмешливо поднял бровь эн Ланж. — Чтобы стать им, мальчик, нужно окончить замковую школу и пройти Посвящение.

— Я прошёл его, — резко ответил Гарвел, сжимая кулаки так, что ногти врезались в ладони: настолько хотелось послать приставучего магистра к Кайеру и всем бэнгам. — И теперь такой же рыцарь-коннор, как все, и по праву ношу драконитовый меч!

— И кто же тебя посвятил? — недоверчивая усмешка эн Ланжа бесила невыразимо. Было в ней и превосходство, и снисходительность, и что-то ещё, заставлявшее душу кипеть от негодования.

— Маркиз эн Аннибал де Морнибанд, командор Северного замка! — вне себя выпалил Гарвел. — И с вашего позволения, альд магистр, я должен вернуться к своим обязанностям.

— Его милость командор готов принять гонца из Северного Замка, — открыл дверь кабинета дежурный рыцарь.

Гарвел облегчённо выдохнул: его позвали как нельзя вовремя, иначе… могла произойти какая-нибудь глупость, недостойная посланца командора.

***

Кабинет герцога де Лангвиля по части обстановки мог бы, наверно, поспорить с королевским. Во всяком случае, едва переступив порог, Гарвел остановился, не смея шагнуть дальше, где сиял начищенный до блеска пол.

В противовес аскетичности кабинета эн Аннибала, тут посетителя старались смутить помпезной роскошью. Одни только стены, отделанные тонкими дощечками красной альи, стоили немалое состояние. А ведь ещё был огромный ковёр, явно старинной работы, изображавший пиршество кого-то из предков герцога; люди на полотне весело поднимали кубки, их лица были обращены к центру ковра, где восседала богато разодетая пара, вероятно, хозяева. Надменные, будто кукольные, лица, склоненные в низком поклоне слуги, несчастный, которого за что-то били плетью, — намеренно или нет, изображение на ковре намекало на характер владельца кабинета. Мастер, вышивавший сцену, скрупулёзно передал и гримасу боли на лице наказываемого, и жестокую усмешку хозяина пира, и даже свирепо оскаленные морды собак, рвавшихся с поводков.

Гарвел невольно посочувствовал парню; в чём бы тот ни провинился, но изображать такое на ковре, любуясь чужими страданиями, — это уже слишком!

Он перевёл взгляд на стол красного дерева, почти полностью заваленный пыльными бумагами и свитками. Судя по ним, хозяин кабинета не слишком часто утруждал себя делами, полагаясь на секретарей.

Треть правой стены между узкими стрельчатыми окнами занимала большая карта Басмарии и граничащих с ней королевств: Альсидора, Нарвекланда, Россаны, а также кусок Басмарского моря на юге. Полотно карты пестрело флажками и непонятными пометками; видно, герцогу нравилось воображать себя полководцем.

Тут же, в углу, располагался изящный бело-голубой камин с золотыми узорами, украшенный полкой с фарфоровыми статуэтками. Догоравшие поленья в нём рдели, рассыпаясь на куски.

«Чудной же этот герцог де Лангвиль: топить камин чуть не в начале лета!» — подумал Гарвел и обернулся на звук шагов.

То, что он принял вначале за окно, оказалось двустворчатой стеклянной дверью. Полупрозрачные половинки в тонком золочёном переплёте распахнулись, показав на мгновение залитый светом зимний сад — и в кабинет вошёл слегка полноватый, широкоплечий человек лет пятидесяти. Камзол изумрудной замковой формы туго обтягивал начавшую расплываться фигуру, не в силах скрыть выпиравшее брюшко. Из рукавов белой пеной выглядывали кружевные манжеты рубашки. Когда-то густые, а теперь начавшие редеть каштановые волосы мягкими волнами рассыпались по плечам.Там и тут в них пробивались седые пряди, но внимание больше притягивал золотой блеск командорского обруча, где играл всеми оттенками кроваво-красный рубин.

Внешность герцога де Лангвиля могла бы показаться приятной: широкое лицо с холёными усами и бородкой, глубокого синего цвета глаза, полные руки с дорогими перстнями на пальцах. Впечатление портила лишь тень самодовольства, затаившаяся в его чертах и которую тотчас же выдал взгляд, как ни старался герцог быть любезным.

— А, это вы из Северного Замка. — небрежно кивнул он, проходя к столу. Сел, отдуваясь, в кресло, отчего оно жалобно заскрипело, и откинулся на широкую кожаную спинку. Сыто улыбнувшись, сложил руки на животе и начал крутить большими пальцами. — Надеюсь, там всё в порядке?

Будь у Гарвела выбор, он бы наверно, промолчал или вовсе ушёл. Но гонец не принадлежит себе и не имеет права выказывать личную неприязнь.

— Да, альд герцог, — сказал он, пересилив себя. — Я привёз грамоту от моего командора, и должен вручить вам лично. — Развязав поясной кошель, он вынул пергаментный свиток с печатью и положил в утопающую в белом кружеве герцогскую ладонь.

Тот жадно схватил свиток, развернул, близко поднеся к глазам… И недовольно поморщился, словно неожиданно съел нечто кислое.

— Опять просьба, — пробормотал он себе под нос. — Все от меня требуют, как от короля… Надоело!

Герцог нахмурился, но больше сказать ничего не успел: в приёмной раздался дробный перестук каблучков — и в распахнутую дверь впорхнула черноволосая девушка в синем атласном платье с оголенными плечами. Нашитые по низу платья белые цветы переливались серебряным блеском. Не обращая ни малейшего внимания на то, что в комнате находится кто-то ещё, она кинулась на шею де Лангвилю.

— Добрый день, милый папочка! Вот и я приехала. Хочу пригласить тебя завтра на праздник. Ты ведь приедешь, правда?

Девичьи руки в белых перчатках до локтей ласково гладили "папочку" по лицу, и как тот ни пытался хмуриться, сердитого вида все равно не получалось.

— Дия, ты же знаешь, я очень занят, — попробовал он возразить.

— Ну, папочка, пожалуйста… Ради моего дня рождения! И не хмурься, я же знаю, какой ты добрый.

«Дия…так это и есть графиня Диана! — сообразил Гарвел. — Вот и посмотрим, так ли прекрасна, как говорят?.. Что-то больно худа, да и движения порывистые, как у мальчишки. Элиза, небось, получше будет".

— Ну, хорошо, уговорила, — сдался, наконец, герцог де Лангвиль. — Так и быть, ненадолго приеду, погляжу на твоих виршеплетов. Сама видишь: у меня работа. — Тут он тяжко вздохнул, разводя руками, а потом кивнул в сторону Гарвела, который так и стоял в ожидании, уставно выпрямившись. — Вот как раз гонец прибыл из Северного Замка, эн Гарвел. Познакомьтесь, эн Гарвел, это моя дочь, графиня Диана де Маренвель.

— О, — Диана наконец-то соизволила заметить: в комнате, кроме "папочки", есть кто-то ещё. — Я очень рада знакомству!.. Вы надолго к нам? А стихи любите? Я приглашаю вас на мой праздник. Завтра у нас состязание певцов, и мне будет приятно, если вы тоже придёте.

Гарвел взглянул в её зеленоватые глаза. Нет, как бы ни превозносили Диану менестрели, настоящей красавицей она не была. Хотя надо признать, Владычица наделила её облик своеобразной прелестью. Чуть удлинённое бледное личико, взгляд внимательный и чуть надменный, чёрные густые волосы блестящими волнами рассыпаются по оголённым плечам. И ресницы пушисты, а вот брови наверняка подведены углём, равно как и губы покрашены помадой. Хотя, пожалуй, густой тёмно-вишневый цвет смотрится красиво… А серебряная диадема в волосах — чем не корона?

Не встреть Гарвел по дороге Филиппа де Лангвиля, не расскажи Альберто о своей обиде, — пожалуй, Диана могла бы и понравиться.

— Хорошо, я приду, — он старательно поклонился, чувствуя себя при этом последним деревенщиной. — И, если позволите, тоже приму участие.

— Да? Я буду очень рада. — На красиво очерченных губах промелькнула улыбка, а зелёные глаза неожиданно посмотрели оценивающе. Диана чуть прищурилась и милостиво кивнула. — Это будет приятной неожиданностью, услышать новый голос. Надеюсь, вы меня не разочаруете.

Затем обернулась к герцогу:

— И ты, папочка, тоже смотри, не обмани. Я буду ждать!

И, погрозив отцу пальчиком, простучала каблучками, чтобы исчезнуть за дверью так же неожиданно, как и появилась.

«Что ж, будет тебе состязание, — подумал Гарвел. — Надолго запомнишь".

Странно, но манерами Диана напомнила ему… Элизу. Нет, не ту смешливую девушку, которую он когда-то любил. Та — исчезла, растаяв, как утренний сон, а вместо неё явилась насмешливо-презрительная красавица. Аристократка. Которой он, Гарвел, никогда в жизни не станет ровней, и которая всегда будет смотреть на него, как на человека второго сорта.

«И эта такая же. Все они похожи: знатные господа, избалованные дочери богатых родителей. Чего я ждал тогда, какого чуда?.. Разве может полюбить всерьёз такая цаца? Меня, сына простого «всадника»?.. Ненавижу!.. — Он сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. — Ненавижу их всех, глядящих свысока, как на букашек. И отплачу сполна.Только дайте срок!»

Словно издалека, до него донеслись слова герцога:

— Можете идти, эн Гарвел. Ответ для эн Аннибала будет послан позже, и возможно, с другим гонцом. Вы свободны.

Как во сне, Гарвел уставно развернулся на каблуках — и вышел из кабинета в приёмную.

В душе царило смятение, и требовалось побыть одному, чтобы разобраться в своих чувствах и успокоиться.

Он прошёл мимо эн Ланжа и дежурного рыцаря и, миновав галерею, спустился вниз по лестнице. И лишь на улице, когда в лицо пахнул освежающий запах весенней зелени, немного пришёл в себя и вспомнил про Альберто.

«Небось парень ждёт, а я тут раскис из-за ерунды», — укорил он себя.

И тут же зашагал к воротам.

***

Оставшись один, герцог же Лангвиль, жёстко усмехаясь, бросил свиток в камин.

«Я не намерен помогать глупцам, а маркиз де Морнибанд — глупец, — проговорил он про себя, — Нужно уметь вести людей за собой, тогда не придётся их ловить. И ведь выдумал же — требовать!.. От меня, эн Ринарда де Лангвиля, — какой-то жалкий маркиз! Да пусть от него хоть весь Замок сбежит — я и пальцем не шевельну. А требовать может только король. Или Верховный магистр… Да и отшельник не зря велел сидеть тихо и ни во что не вмешиваться. И это правильно: меньше волнений — больше здоровья. Да и перстенёк работает на славу...»

Тут он невольно погладил пальцем невзрачный широкий перстень на среднем пальце левой руки. На вид — грубая поделка подмастерья ювелира; блеск тусклый, бледно-зеленый камень не пойми какой породы, но если знать...

… Года два назад ему пришло письмо от молодого отшельника, который просил разрешения поселиться в окрестностях города и обещал взамен щедро отблагодарить сиятельного герцога.

Вначале это письмо порядком насмешило эн Ринарда, однако второе, где бродяга сулил отдать некий ключ к сокровищам, всё же заинтересовало.

Встретясь в условленном месте за городом, эн Ринард увидел сгорбленную фигуру в сером балахоне. Лицо незнакомца скрывал капюшон, и были видны только длинные белые волосы, ниспадавшие на грубую одежду отшельника. Помнится, герцога удивили руки этого человека: холёные, красивые, как у женщины, с длинными гибкими пальцами.

Он сразу понял: это такой же святой отшельник, как он сам — нищий бродяга. Скорее всего, незнакомцу просто удобно было скрыться ото всех под личиной благости и аскетизма.

Но только он успел подумал об этом, как низкий бархатный голос произнёс:

— Что тебе до моих тайн, сиятельный герцог? Они не принесут ни богатства, ни покоя. Тогда как вот этот перстень сделает тебя богаче всех королей мира.

— И ты отдаёшь его всего лишь за разрешение пожить в пещере? — недоверчиво спросил эн Ринард, придирчиво разглядывая безделушку на ладони чужака.

— Не только за это, — в голосе человека послышалась усмешка, — но и за то, чтобы ты жил спокойно, не вмешиваясь ни во что за пределами твоих владений. О чём бы тебя ни просили, какие бы письма ни слали, — просто закрой на это глаза. Живи и радуйся жизни, сиятельный герцог. Ты ведь давно мечтал разбить во дворце заморский сад? Мечтал о статуях, и о зверинце из редких животных?

— Кто ты? — только и сумел спросить поражённый герцог.

— Ты уверен, что тебе вправду нужно это знать? — промурлыкал незнакомец. — Лишние знания всегда лишние хлопоты. А тебе нужно беречь здоровье. Вот этот перстень откроет потайную дверь в пещере. На столе будет лежать мешочек с драгоценными камнями. Этого достаточно, чтобы купить самые редкие растения и каких угодно заморских зверей и птиц. Но помни одно, — тут голос «отшельника» зазвучал угрожающе, почти зашипел, — если ты нарушишь условие и отправишь помощь кому-то за пределами твоих владений, — тогда берегись. Не видать тебе будет ни твоего богатства, ни покоя в жизни!

— Вот поэтому ты и дурак, эн Аннибал, — произнёс герцог вслух и поворошил кочергой угли. — Сгорит твоя грамота, и следа не останется. А мальчишка исчезнет. Тогда сумей докажи, будто ты меня о чём-то просил!

Он выпрямился, тяжело отдуваясь, и пройдя к дверям в сад, с наслаждением распахнул обе створки. Какое же всё-таки чудо: переступить порог — и оказаться в своём волшебном уголке, сознавая при этом, что подобного сада нет даже у короля!

Здесь буйно разрослись всевозможные заморские растения; переплетаясь побегами и ветками, с гладкими и шипастыми листьями тёмно-зелёного, красного и фиолетового цветов, они создавали живописную плотную завесу. Благодаря этому в саду царил зеленоватый полумрак.

И в этих маленьких джунглях он был повелителем, по мановению руки которого с потолка мог низвергнуться дождь или зазвучать чарующая музыка. И в этом не было особого колдовства: и дождь, и музыка приводились в действие скрытыми в стене рычажками. Стеклянная крыша, защищая растения от ветра и холода, не препятствовала солнечным лучам, и при желании можно было представить, что крыши и вовсе нет.

Конечно, усыпанных мелким песком дорожек в настоящих аралисских джунглях не бывает; но там и нельзя позволить себе беспечных прогулок. Но здесь, где грозные тигры и змеи — всего лишь искусно сделанные чучела, а настоящие только порхающие в клетках пичужки… И Беатриче. Его дорогая девочка!

«Кстати, где же она?.. И почему тут так тихо?»

— Риче, Риче! — позвал он, и посторонний человек удивился бы внезапной нежности, прозвучавшей в голосе герцога. — Где ты, шалунья?

В ответ лишь качнулись от сквозняка красно-зеленые листья ближайшего дерева. Сквозняка?

Встревоженный, эн Ринард бросился через весь сад к дальней стене. Только там находилось окно, которое можно открыть. Неужели эти олухи-слуги посмели это сделать, когда Риче гуляла?!

Тяжело дыша, как будто пробежал вокруг Замка, он остановился как вкопанный, держась рукой за сердце: большое окно было распахнуто настежь.

— Беатриче!.. Где ты, девочка моя? Вернись!!! — из груди эн Ринарда вырвался беспомощный стон.

Игра солнечного света на дорожках и заморские деревья вмиг перестали радовать глаз.

Ещё несколько минут герцог вглядывался в синеву неба с лёгкими перистыми облачками, а потом отвернулся, как-то сразу сгорбясь. И медленно пошёл к выходу из сада.

«Не вернётся, — билась в голове горестная мысль. — Заблудилась, маленькая».

И тут позади раздалось громкое хлопанье крыльев, а вслед за тем резкий крик:

— Беатр-рич-че! Р-рич-че!.. Беатр-рич-че-ричче!

Эн Ринард стремительно обернулся, ища глазами источник звука. А на лице неужержимо расплывалась радостная улыбка.

Перепархивая с ветки на ветку, к нему приближалась сине-жёлтая птица величиной с сороку, с большим кривым клювом и длиннющим хвостом; трескуче крича, она подражала голосу самого эн Ринарда:

— Р-рич-че!.. Р-рич-че!

И наконец, весьма довольная собой, слетела на правую руку герцога.

Тот поморщился от впившихся в кожу острых когтей, от которых не спасала никакая ткань. Обычно он надевал при встрече с любимицей плотный кожаный нарукавник, но в этот раз позабыл.

— Ах ты, маленькая дрянь, — проговорил он притворно строгим голосом. — Вот запру тебя в клетку, так будешь знать, как гонять по крышам с голубями и воронами. Разве это подходящая компания для знатной птицы?

Беатриче склонила набок голову, блеснув золотым глазом, и выдала оглушительное:

— Кайер-р побер-ри!!.. — так, что эн Ринард отшатнулся.

«Где она могла услышать ругательство?.. Не иначе, асаваны… Давно пора было дать всем выволочку! Распустились!»

И в эту минуту до него донеслись неясные звуки из кабинета, как будто там кто-то ходил: тяжёлые мужские шаги, тонкий скрип половиц, а затем — словно отодвинули стул.

— Кто там ещё, Кайеровы рога? — в сердцах рявкнул герцог.

Проказница Риче радостно подхватила его слова, но он, уже не слушая её криков, пустил птицу в отведённый для неё вольер, а сам заторопился в кабинет.