Глава двадцать четвёртая. Время настоящее, неопределённое. Грань

Убить её было практически нереально. И необходимо. Я не мог оставить это на волю случая и убежать… хотя бы потому, что она мне бы не позволила. Я почти не сомневался, что существо столь древнее и искушённое отыщет нас в любых, самых дальних мирах, и даже на грани — о нет, я не верил, что грань защитит нас. Но в это верил Джед… возможно. Я никогда не знал в точности, что на самом деле он думает. Как бы то ни было, вера Мастера Зеркал — пусть даже иллюзорная — уже стоила того, чтобы начать игру. Знал ли кто-то, кроме меня, кем в действительности был Мастер Зеркал, чем являлась и на что была способна его странная, тающая в полутьме отражений сила? Догадывался ли он сам, что от создания иллюзий лишь шаг до создания… всего. Миров. Реальностей. Судеб. Джед, который не умел воевать… ещё бы он умел. Он был творцом, Созидателем; как мне была неподвластна и враждебна вода, так ему враждебно было любое разрушение. И простейшим способом погасить, уничтожить эту силу было — заставить его убивать.

Знала ли Госпожа? Быть может. Я не удивился бы.

Недаром она с таким упорством швыряла его в сражения.

Что знал Голос Звёзд, я даже и не гадал. Он был в такой опасности всё время, настолько под прицелом, что и мысли о нём, мне казалось, могли погубить его. Плохо было уже и то, что я не мог оборвать нашу связь; теперь, обретя подобие звёздной вуали, — особенно. Лишь спрятать, укрыть за притворной ненавистью. Ненависть — чувство неистовое, способное заглушить любое тепло. Но я вовсе не был уверен, что ненависть ложная в силах убедить Госпожу… заслонить ослепительное сияние звёздного шлейфа.

Когда нам следовало быть втройне осторожными и взвешивать каждый шаг, мы утратили даже подобие здравого смысла. Мы словно перешли ту черту, за которой попросту нет места страху: он терзал нас слишком долго, слишком безжалостно, и в итоге выжег, вытравил из нас саму способность чего-то бояться.

Только Кэс не лишился спасительного умения испытывать страх. И только его я мог оставить жить… на какое-то время. Ради него я надеялся, что — недолгое.

И, конечно же, у меня не вышло. Столько размышлений и блестящих догадок, столько прекрасных планов. И в итоге один — безупречный. Игра ва-банк. Именно то, что лучше всего мне удавалось. То, что я так любил всегда… И проиграл. Мне казалось, Джед в своей хрустальной могиле тихонько надо мною смеётся. Повелитель Огня, наш «гениальный» стратег, непоколебимый, столь уверенно рассуждающий о свободе через смерть — через убийство друзей и братьев, с такой восхитительно ледяной твёрдостью отрезавший от нас троих — четвёртого… И я ещё смел упрекать в слабости Нера! Но когда приготовился нанести удар, который просто не мог попасть мимо цели, потому что целью стал бы сам наш дворец, и спастись от такой атаки не сумела бы даже Госпожа — не спасся бы никто, и я, разумеется, тоже… я рассчитал и продумал всё, я был готов. Только не к тому, что вместо повелительниц передо мною окажется его лицо. Но ведь я знал, что он погибнет наверняка. Что если он будет там, даже не в тронном зале, а в пределах дворца, — выжить у него не получится. И его гибель также входила в мои расчёты. Она не должна была остановить меня.

Какая глупость. Какая позорная, жалкая слабость. Я просто-напросто не смог.

И то, что затем она убила меня, было предсказуемо и, в общем, заслуженно. Да и какая разница. Дожить в тот день до заката я не намеревался.

___

Он смотрел на меня странно. Так внимательно. Так спокойно. Он был далеко не спокоен во время прежних наших бесед, но не скрывал волнения; теперь же словно и не замечал меня, ушёл глубоко в себя — или в иные дали, которых я не мог даже вообразить. И я хотел бы уйти… раньше. До того, как это было произнесено. Ведь если тем, кого я в нём почти узнавал, всё же он не был… то больше не было для меня ничего. Ни смысла. Ни цели. Ни желаний.

Мне хотелось пойти в его сад, полный роз и безжалостных ароматов, и довершить то, что было там начато. Но теперь я оказался бы там один, с новым уменьем изменять мир и себя — не суть, а облик, но этого бы хватило. Шипы цветов могут стать оружием действенным — если сам ты не больше мотылька. А я чувствовал необъяснимую уверенность, что здесь смерть обладает огромным достоинством в сравнении даже с веками тёмной пустоты: она окончательна.

Я мог бы солгать ему, мог придумать любой рассказ, сколь угодно далёкий от правды. Мог бы попросту промолчать. Не говоря уж о всех вариантах жизней и всех цепях событий, которые я мог помнить и не впадать в безумие, только используя спасительное оправдание: «сны».

Я не знал даже, верит ли он мне или принимает мои откровения за полёт фантазии, обычные, пусть и страшные сказки.

А сам я не мог отделаться от смутного чувства, что и это всё — сон, очередная злобная шутка пустоты, полуразумного извращённого творения Госпожи. И я не жив, не свободен и не проснусь уже никогда.

Да и кстати, кто из нас — я?