Глава двадцать девятая. Время предшествующее, отдалённое. Ледяной след

Я вылетел оттуда, едва ли видя переход, но Кэс уже ждал меня. Он единственный мог столь точно рассчитывать чужие порталы — я даже не понимал, как у него получается. Его рука поймала меня за плечо. Мне стоило немалых усилий проделать эти несколько шагов и не шататься.

Мы вышли у его дверей: иногда он окружал покои защитой столь сильной, что и сам не мог бы проникнуть сквозь неё, не проламываясь с шумом и треском на весь дворец. Но мне было безразлично, как войти внутрь — порталом, зеркалом, попросту через дверь; если нас с ним и видели, это не имело значения. Он и прежде приводил меня сюда открыто, и шепотки на эту тему давно уже превратились в громкие голоса. Да и пусть. Над ним никто не посмел бы смеяться, а мне было всё равно.

Особенно сейчас.

Он тщательно запирал двери, достраивая и укрепляя защиту. Я лёг на деревянный пол лицом вниз и раскинул руки. Гладкие некрашеные доски приятно холодили ладони и щёку… но они почти сразу стали горячими. Оставалось надеяться, что я ничего тут не подожгу. Кэс вряд ли за такое похвалит....

И мне придётся объяснять… при-дёт-ся, постукивало в мозгу, как ритм колёс примитивного устройства под названием «поезд», на котором мне довелось ехать недавно… при-дёт-ся… не сбе-жать...

— Это ещё что? — Кэс сел на корточки возле меня и смотрел озабоченно. — Что за новости? Тебе плохо?

— Мне хорошо. Просто устал.

— Так ложись на кровать. Валяться на голом полу — не лучший вид отдыха.

— Кэс, — осторожно сказал я. Колёса стучали всё громче, и сердце колотилось в такт, и огонь подбирался уже к самому горлу. — Я тут. Немножко. Ты иди.

Он опасно сузил глаза.

— Я тебя перенесу.

— Не надо.

Но он не слушал. На миг я почувствовал почти ярость, ослепительно-острое желание оттолкнуть его, зарычать… он никогда не слушает, поступает по-своему, они все никогда не воспринимают серьёзно меня… меня! Я с трудом опомнился и сглотнул огонь. Он готов был вырваться — и уничтожать. Нет. Нет-нет-нет.

Кэс пристроился рядом, его ладонь лепестком прохлады легла на мой висок. Я ощущал, как по коже струятся тонкие серебристые пряди его волос… как его дыхание легко касается меня, смешивается с моим — охлаждая… как его суть, его мягкая снежная сила обнимает меня, проникает всё глубже — прямо… к огню.

Я рванулся, но он не пускал. Его глаза были открыты, но сейчас он не видел меня, он смотрел в иной пласт реальности, и его взгляд постепенно менялся, терял осмысленность, багровел, заполняясь пламенем. Мне хотелось плакать. Он делал то, что было смертельно опасным, а я ничем не мог ему помешать. Он делал это для меня, он мог погибнуть через миг — из-за меня… а если это случится, я даже не смею уйти за ним, те двое тоже мои, я им нужен...

— Хватит думать о смерти, — нежным, почти незнакомым, далёким голосом произнёс он. — Ты мешаешь.

— Отойди, — выдохнул я.

— Тише. Отпусти его… своё пламя. Отдай его мне. Отдай всё, полностью. Доверься мне.

Он подчинял так легко, так незаметно. И забирал, впитывал всё, ловил слетающий с моих губ огонь и вдыхал его, а сам уже таял, обращаясь тонким двумерным силуэтом, мерцающей тенью среди языков пламени, заключённых в невидимую сферу из его льда. Мне казалось, меня и вправду нет больше, мы соединились в одно, и теперь нераздельно обречены существовать… не людьми, и даже не одним человеком, а слиянием стихий, навеки запертым в прозрачном ледяном шаре. Но его улыбка оставалась реальной, его мягкость и холод, отдалённость даже сейчас… серебро в облачной дымке его глаз. Дымке, пронизанной отсветами пожара.

И всё кончилось; он погас, сгустился, снова стал собою — осязаемым, материальным. Его руки продолжали крепко обнимать меня, словно я мог попытаться от него убежать, исчезнуть.

А я сейчас хотел только лежать так, с ним рядом, и пусть мир застынет, а время остановится. Ни движения, ни слова. Отдать тебе всё, любовь моя? Да я и так твой, без остатка. Ты же знаешь. Не проси, возьми. Если это хоть немного нужно тебе, если принесёт хоть какую-то радость… я-то сам себе не нужен.

— Терпение моё кончилось. — Он привстал и отодвинулся. Я грустно вздохнул. — Я молчал всю неделю, глядя, как ты по полночи выжимал себя досуха, приводя в порядок самолюбие твоего братца. Но всё, хватит.

— Не самолюбие, — тихонько возразил я. — Ему нужна была помощь.

— Ему нужен был коврик для вытирания ног. Когда ему требуется помощь, он ищет Нера.

— Не всегда. Когда ему больно, мне тоже, вот и всё.

— Зато теперь тебе замечательно.

— Неважно.

Его губы гневно сжались.

— Мне это важно! Черт, да что с тобой творится?! О чём ты думал, когда планировал заговор в комнате без защиты?!

— Ты слушал?

— Я и неизвестно, кто ещё! Я постарался заблокировать вас, но где гарантия, что Она не услышала?

Вот почему в переходе он ждал меня. Конечно. Мне стоило догадаться.

— Какая разница, слышала она или нет?

Кэс смотрел на меня как на сумасшедшего.

— После того, что она сделала с Нери, ей и так ясно, как горячо мы её любим. Ну ладно, пусть она знает, что мы ищем путь к свободе. Но она наверняка уверена, что мы не найдём, что мы не опасны, иначе не стоило показывать нам это шоу. Зато мы будем делать для неё то, что ей необходимо. То, для чего мы и нужны. А во что мы играем, не всё ли ей равно.

— Ты её совершенно не знаешь. Понятия не имеешь, в самом ли деле ей всё равно.

— Зато мне всё равно, Кэс. Я буду собирать для неё энергию, а в верность мою она и так вряд ли верит. Что она мне сделает, убьёт? Ты сам говорил — будь хорошим оружием, и тебя не тронут. А я буду лучшим.

Он медленно поднял руку, отбросил с лица пряди влажных от пота волос. Я никогда не замечал у него таких слабых, неуверенных жестов… Его лицо казалось заострившимся, утомлённым. Что же это с ним? Ведь совсем недавно он таким не был… или это я не видел? Куда я смотрел последние дни?

Может ли быть, что… спасать надо было не только тех двоих? Что эта тварь с ним делала?

— Ты похудел. — Я коснулся его горячих пальцев. Контраст пугал: бледное лицо и не просто холод, а мороз, исходящий от него, — а его кожа почти обжигала.

— Кэс, ты когда ел в последний раз?

Судя по недоумевающему выражению на его лице, он вообще понятия не имел, что такое еда и для чего её употребляют.

— Прекрасно. Значит, не вчера. Кэс, а ты в курсе, сколько сейчас ты угрохал энергии? Сколько её вообще для огня требуется? Тьма, ты же сам мне расчёты показывал! Ты сам меня целый год кормил так, будто я слонёнок! А теперь ты лезешь прямо в огонь, меняешь полярность векторов силы, да ещё ты одновременно держишь купол, да ещё эту защиту вокруг покоев… Ты совсем свихнулся или жаждешь смерти?!

Я понимал, что орать на него и отчитывать, как нашкодившего мальчишку, — далеко не самый мудрый поступок. И учитывая то, что он пил моё пламя в нестабильном состоянии, когда и я сам едва мог его контролировать, а я-то привык, в отличие от него, да и вообще у него совершенно иная природа силы, а от моей, абсолютно чуждой, его метаболизм и психика сейчас наверняка взрываются с треском… да он может меня размазать по комнате или дворцу — или сразу по призрачной ткани джедовых отражений, — даже не желая этого.

— Энергии надо порядочно, — неожиданно мирно согласился он. — Вот и не кричи, побереги её. Всё-таки ты ещё ребёнок, Огонёк. Какие, во тьму, заговоры, если ты не способен мыслить чуть шире собственного почти детского опыта?

Я задохнулся. Он сказал это так буднично… и так оскорбительно. Даже если бы он дал мне пощёчину, не вышло бы хуже.

— В отношении твоего огня, как и во многом другом, я устроен иначе, — мне показалось, он подавил вздох. — Я ведь уже преобразовывал его. Надеюсь, ты помнишь, кто учил тебя?

Я сел и обхватил колени руками, почти против воли стараясь хоть чуточку от него отдалиться. Закрыться в себе. Быть собой.

Он тихонько рассмеялся.

— Обиделся и прячешься. В точности как десять лет назад. Ну так как — вырос или ребёнок?

Ну уж нет, любовь моя. Вот ведь чёртов охотник… провокатор. Он и правда почти поймал меня. Извини, обойдёшься.

— Так насчет еды, Кэс, давно? И что происходит сейчас? Я знаю, что ты отличаешься. Но энергию тебе надо восполнять, как и всем нам. А судя по твоему виду, ты её только выбрасываешь, причём давно и помногу. А откуда берёшь свеженькую?

— Сейчас вот — у тебя.

Он и правда выглядел получше. Смертельная бледность сменилась едва заметной тенью румянца.

— Но моя только забирает. Уж свой-то огонь я знаю.

Его усмешка обескураживала. Я никак не мог понять: то ли он в самом деле считает меня безнадёжным дураком, то ли пытается увести в сторону, ещё угадать бы, от какой темы, то ли притворяется, чтобы подтолкнуть к осознанию… чего?

— Это у тебя она забирает. Ты вообще случай уникальный: твоя сила и ты существуете в тебе по отдельности, словно два вполне живых создания, случайно запертых в одно тело и постоянно за него сражающихся. А мы трое — другое дело. Я в прямом смысле слова могу питаться энергией. Твоей, Нера… да чьей угодно. — Он опять кривовато усмехнулся. — Только для этого надо получить разрешение владельца. Но ты же разрешил.

— А когда меня нет под рукой?

— Тогда можно посидеть на диете.

— Ты говорил, что уже делал это со мною. Когда?

— Давно. Ты был маленький. Я знал, что ты не вспомнишь.

— Почему?

— Потому что я тебя отключал. Блокировал нервные окончания и сознание заодно. Ты тогда умирал, твой огонь убивал тебя. Ты и сейчас его не всегда контролируешь, а в детстве и вовсе не мог. Так что же произошло сегодня? Ты давно так не срывался. Что и с кем ты натворил?

Я молча смотрел на его пальцы, такие белые на фоне наших пепельно-серых мундиров. Правда. О да, он говорил мне правду, я знал точно. Но совсем недавно я тоже сказал другу чистую правду — успешно спрятав за нею правду совсем иного рода, которую я вовсе не хотел, не имел права раскрыть; а тогда что означает такая искренность, как не абсолютную ложь?

О чём не хочет рассказывать он, заслоняясь щитом из давней, неопасной, лживой насквозь откровенности?

— Я заставил Нера согласиться.

— И всего-то? — он скептически поднял брови. — Из-за такой ерунды столько паники?

— Ты не понимаешь.

— Ну, просвети меня. Сгораю от нетерпения.

— Я даже не знал, что могу так подчинять. Моя воля свилась в петлю и поймала его… я почти видел это.

— Я тоже, — спокойно согласился он.

— И тебе неважно? — я прикусил язык, поспешно глотая слова, которым явно не стоило вырываться наружу.

— Многовато щепетильности для того, кто несколько минут назад рассуждал о предстоящих убийствах.

Мне в самом деле хотелось от него спрятаться. Заслонить лицо ладонями, нырнуть во тьму… залезть с головой под одеяло и притвориться, что ничего не было, а я в крепости и защищён.

Похоже, он прав, мне до сих пор не удалось по-настоящему вырасти...

Похоже, теперь я этого уже и не успею.

Кэс с неожиданной мягкостью обхватил меня за плечи и притянул к себе, и я со смесью облегчения и стыда уткнулся ему в грудь, всё-таки найдя своё прибежище, свою крепость. Такую непрочную, если подумать… Но сейчас думать ещё и об этом я просто не мог. Он был единственным; других укрытий мне не осталось. И это я сделал сам… своими руками разрушил узы, связывающие нас, казалось, намертво, меня и Нера. Блестящее достижение, Лорд Огня. Воистину, уничтожать нерушимое — мой особый талант.

— Ты не мог заставить Нера сделать то, чего делать он не хочет.

Я растерянно поднял голову.

— Но ты же сказал, что видел петлю!

— Я видел действие, произведённое тобою. Но я не видел результат.

— Он согласился.

— Как и много раз до того. Вы оба соглашаетесь творить вдвоём самые разнообразные глупости и безумства, начиная с первой вашей встречи.

Я бессильно кивнул. Он смотрел задумчиво и непонятно.

— Полагаю, ты всё-таки его убедил. Учитывая, что ты убедил даже меня, это неудивительно.

— Но ты же… — я осёкся. Мой план не касался его: Кэс был слишком на виду, слишком приближен к трону, постоянно возле Госпожи, на глазах королевы… но может быть, нечто иное меня останавливало? Нечто вроде… того, что заставило моего брата едва не убить меня.

Да мы и в самом деле чудовища. Щепетильность? Ненависть к любой форме насилия? Смешно.

Кто сказал, что мы не заслужили того, что с нами происходит? Не сами ли мы каким-то образом, чем-то грязным и тёмным в глубине наших душ, удерживаем возле себя Госпожу?

Я почти готов поверить, что когда-то я собственной персоной призвал и накормил её...

— Больше ничего не случилось, Зой? Посмотри на меня.

Я посмотрел. Он казался ошеломляюще юным, таким открытым и чистым… серебро волос и дымно-облачный вопросительный взгляд. И руки на моих плечах. Он не держал меня — он сам на меня опирался… и доверял.

Как смешно. Как наивно. Прости меня, прости. Первое, чему суждено умирать, хрипя с перерезанным горлом на этом алтаре, — иллюзия безграничного доверия...

— Чего ты боишься? — спросил Кэс. И в этот миг впечатление юности и неискушённости испарилось начисто. — Что он совершит по твоему приказу нечто гибельное, недостойное? Или — что он перестанет любить тебя?

Я закрыл глаза.

— Любовь не уходит так легко. — Он едва ощутимо коснулся моей щеки. — На его месте я понял бы.

— Он ненавидит принуждение. Насилие. Я… подловил его, когда… он не мог...

— Противиться? Не мог, ты уверен?

У меня не было сил это обсуждать. Платить по счетам — да, если бы он счёл нужным. Но только не говорить о том, как сминающая мою волю, мою суть страшная сила Джеда рушилась на меня, стирая память, как я молил и цеплялся… безмолвно даже на уровне чувств, слышимом для Нера; но он ощущал что-то и искал — во мне, пробираясь всё глубже, исследуя… как холодные яркие щупальца, вползающие в душу, извиваясь и оставляя ледяной едкий след. Один просто и без затей рвал меня на части, второй расчленял осторожно и виртуозно, а мне оставалось корчиться от боли, потому что никуда от них деться я не мог. Но Джеду я не имел права мешать, а вот Нери… я умер бы за него, с радостью занял бы его место в той кровавой игре, учинённой Госпожой, но я не мог позволить ему влезать мне в сознание всякий раз, когда что-то там беспокоит его. И не мог запретить… и я не хотел нападать на него, вовсе нет. Я только хотел, чтобы он оставил меня в покое. Отвлечь от копания во мне и занять его собственным выбором.

А потом петля свилась и захлестнула его. Как змея, вылетевшая из тёмной глубины моего сердца, из средоточия огня. А Нери был таким слабым ещё… даже если он успел уловить мою стремительную атаку, куда ему было сопротивляться!

— Ты его здорово недооцениваешь, — спокойно сказал Кэс. — Его силу. И умение понимать.

— Он не ты.

— Это как раз удачно. Я не уверен, что мог бы тебе противостоять. А поддавшись, потом мог бы жить с этим.

— Ты сказал, что простил бы.

— Простить — одно. Остаться прежним — совсем другое. А Нер останется. Я знаю, всё это не очень весело, но не стоит так бесповоротно отвыкать верить ему. Он уцелел там, где почти каждый сломался бы… когда-нибудь, быть может, ты узнаешь… если он пожелает. Мы с Джедом на краю пропасти, и не факт, что устоим, в нас нет этой силы; но Нери — он другой. Звёзды не гаснут с лёгкостью. В настоящий момент я мог бы поставить все наши жизни на то, что он даже в средоточии тьмы не откажется от тебя.

Я прислонился щекой к его колену и постарался освободиться от всего — и последствий милой выходки Джеда, и своего собственного плана, слишком близкого к истинной тьме, и непривычной пустой покорности в глазах моего лучшего друга. Звёзды не гаснут с лёгкостью. Но мне и не было легко.

— Если не откажется он, — едва слышно произнёс я, совершенно не желая этого говорить и не зная, зачем говорю, — где гарантия, что сам я не откажусь? Если я уже предал его, случайно, но всё равно… в следующий раз я предам по-настоящему. А знаешь, что самое забавное? Я презираю себя, я не могу оправдать то, что сделал… но часть меня вовсе не жалеет об этом.

Он молчал долго. Холодная, тёмная пустота. Он даже не касался меня. Мне хотелось уйти, умереть, разрыдаться.

Мне хотелось отдаться Госпоже, наконец, покончить со страхом и с ожиданием… и с любовью. Со всем живым и человеческим, что заставляет душу так мучительно болеть.

Я не успел уловить момент, когда оказался в его объятиях, в тепле его рук, наши сердца, дыхания — всё соединилось; мой мир заполнил запах его волос, запах роз и талой воды, земли в начале весны, когда всё пробуждается и оживает.

— Не дразни её, — прошептал он, щекоча мне ухо губами. — Не смей рисковать. Я едва вынес Нера там, на шипах… тебя — не вынесу. Лучше стань чужим, стань самим злом, кем угодно… но не давай ей повод играть с тобою у меня на глазах. Играть… мною… Она сделает это. Я знаю. Твоё решение, твои планы, новые силы — твои ли они? Но неважно. Только ты имеешь значение. Ты можешь избавить меня хотя бы от этой пытки — видеть, как она рвёт тебя на куски, делать это по её приказу? Ты понимаешь? Как мне убедить тебя?!

Казалось, выпитое им моё пламя ожило и выхлестнулось наружу — на меня. Он сам стал пламенем. И оно кружилось, вилось вокруг меня, танцевало… умоляло. Стелилось, опадая к моим ногам...

— Перестань, — я сглотнул жгучий ком в горле, едва удерживаясь от слёз — раскаяния, стыда, внезапного осознания — и жалости… и стыда снова, потому что жалость унижала, а он не заслужил такого. Тем более, от меня. — Я понимаю, понимаю. Я буду осторожным. Я тебя не подведу. — Между словами я целовал его, чувствуя солёный вкус на губах, задыхаясь, теряясь в этом белом, невыносимо, неистово белом огне. — Не бойся, не бойся. Прости меня...

Ах, моя любовь. Прости за то, что я лгу тебе. Я не отступлю. Я вырвусь сам и вырву отсюда нас всех… или позволю ей терзать и убивать нас — кукол, жалких, несвободных. Куклы иного не стоят. И если мне суждено остаться куклой навеки, то неважно, кто любит меня, кто пытает… чьё кукольное сердце разрывается.

Кэс, мой Повелитель Льда, я уже сам себе не верю. Как же могу я верить в тебя?