Глава тридцать первая. Время предшествующее, почти законченное. Видение

Мы неторопливо брели по парку, который, впрочем, успел превратиться в подобие дикой рощи — старый асфальт совсем растрескался, и мы шагали по узким тропам осторожно, то и дело рискуя наступить на пробивающиеся из проломов травинки. Я их перешагивал. Он — не всегда. Он был странным сейчас… я заметил не сразу, уж слишком странным выглядело всё вообще: почти заброшенный парк на высоком берегу, шпили белого здания с претензией на величие — но белым, видимо, оно было в те же далёкие дни, когда и парк был едва разбит, и город внизу сиял никогда не гаснущими огнями и золотом куполов… Всё это было давным-давно. Но хотя я видел признаки неухоженности повсюду, сквозь них тут и там отчаянно пробивалась новая жизнь, как эти упрямые травинки, рвущиеся из земли сквозь ненадёжную преграду из рассыпающегося асфальта. Эта жизнь с её цепкостью и упорством восхищала меня и пугала отчасти… быть может, я ощущал слишком сильное сходство с собой. Вырваться, ломая преграды… ломая барьеры, не думая о том, что стены тюрьмы могут быть и защитой. Достигнем ли мы успеха, проиграем ли — но наш непрочный мир мы разрушим. И что станется с птицами, привыкшими видеть жизнь лишь из-за прутьев клетки?

Эти мысли были окрашены смесью удивления и злой, едкой иронии. В последние дни я не уставал иронизировать над собою — свободным, неистовым, звездой… и кажется, больше всех остальных сейчас перепуганным. Всё ломалось… Зой говорил — мы берём судьбу в свои руки, но я не мог отделаться от смутного чувства, что это судьба поймала нас крепче, чем когда-либо, и ломает, и мы более беспомощны, чем я на шипах тогда, и рушится не только клетка, но и мы сами, наша целостность и единство, и ничего мы не можем ни построить, ни удержать.

И на фоне этого казалось почти правильным то, что он был таким непохожим на себя здесь, в городе людей, служащих для нас всего лишь пищей, источником… в мире, который был и нашим когда-то — если воспоминания Джеда не лгут, а я мог запросто допустить это.

Ведь могут же с лёгкостью лгать мои собственные воспоминания.

— Тебе не стоило приходить.

Его голос звучал и холодно, и как-то покорно. Я не привык видеть его погасшим. И это смущало.

— Мы защищены. Я же говорил тебе.

— Но наверняка ты не знаешь.

Даже сквозь эту усталость и пугающее меня равнодушие пробивался он прежний, он настоящий — Огонь.

Огонь, который я поймал на вдохе и сделал новой звездой.

Я просто не мог не прийти сюда.

«Мог, — коснулось моего сознания прохладным мерцанием звёзд. — Не надо больше. Всё испортишь».

Ты умирал в западне всего несколько дней назад. И пил мой холодный огонь, смертельный для всех, кроме меня. Я должен был убедиться, что ты жив и в здравом рассудке.

— Нери, я в норме. И в ней останусь, если ты не будешь вокруг меня болтаться.

Я с интересом рассматривал листья, далёкие городские огни и окрашенные ими вечерние облака.

— Мы же договорились. Так что? Отменим? Переиграем?

— Видок у тебя не очень, — заметил я, искоса на него взглядывая: Малышка в его обычном состоянии мне бы этого не спустил. Сейчас он только мотнул головой:

— Устал.

— Так возвращайся.

— Угу. Госпожа меня подбодрит и утешит.

— Не дури, — я поспешно уставился на листья, чтобы не превратить разговор в перепалку. Сейчас ему меньше всего требовалось ещё и моё рычание. — Вернись, отдай ей, что собрал. Отдохни. Я же чувствую, тебе есть чем перед ней похвалиться.

— Заткнись, — негромко обронил он. И сделался таким тёмным, непроницаемым даже для моего видения сути, что мне всё это окончательно перестало нравиться.

— Или ты будешь разговаривать со мной честно, или я поселюсь с тобой в этом белом уродце, — я покосился на здание университета. — И не отойду ни на шаг. Зой, ты меня знаешь. Я тебе не та зеркальная парочка. Ослепить не получится.

— Тьма тебя побери, Нери. Как ты меня достал.

Он свернул с дорожки и углубился в редкие заросли деревьев и невысокого кустарника. Вовремя, поскольку иначе мы столкнулись бы с шумной и явно куда более весёлой компанией молодых людей — вероятно, здешних студентов. На миг я задержал дыхание — и видел, что он делает то же самое. Лицо его стало совершенно каменным.

— Что с твоей энергией? — я прислушался уже по-настоящему… внезапно понимая, отчего мне возле него так неуютно, и кажется, всерьёз начиная паниковать. — Малышка? Ты в своём уме?! Ты тут чем вообще занимаешься?

Он медленно приблизился к растущим вместе трем деревьям и прислонился к стволу; выглядело это так, словно ноги его не держали. Солнце почти зашло, и в вечернем сумраке его лицо казалось мертвенным, белоснежным.

А глаза — чёрными. Полными пепла.

Что ты сделал с собою, чтобы так затушить свой огонь?

— Нер, ну я не могу, — прошептал он и чуть слышно всхлипнул. Или это зашуршал листьями порыв ветра… даже в недавней ловушке, скованный, избитый и почти уничтоженный, он не плакал. — Не могу убивать просто так. Я меняюсь от этого. Вхожу во вкус. Я их всех сейчас мог выпить… и в пыль, — он слабо щёлкнул пальцами. — Легко. А ведь и ты хотел, — он глянул прямо мне в лицо. — Уже подсел? Убивая, забавляешься?

— Не неси чушь. — Я прислонился к стволу напротив; мы едва не утыкались друг в друга. Я положил руку ему на плечо — просто опереться… от направления этой беседы и меня стало пошатывать. — Я делаю то, о чём был договор. И кстати, сейчас не делаю… Предположительно я ищу новые ресурсы.

— Вот и ищи. Подальше отсюда.

— От тебя?

Я уже обеими руками крепко держал его за плечи. Он не вырывался.

— Твой звёздный огонь течёт во мне, Нери, — тихонько сказал он. И именно в этот миг из разогнанной ветром пелены облаков ослепительным мерцанием вырвались звёзды. У меня перехватило дыхание. Я слышал его восторг, его жажду, отчаянный стук его сердца. Его глаза мерцали совсем рядом, не менее ярко.

— Ты привыкнешь. Он такой… непростой. Зовущий. Он впитается в тебя, в твою душу, в кровь, растворится… — мои слова падали, быстро, бессвязно, тесня и обгоняя друг друга. — Но он не убил тебя, а значит, уже не убьёт. Но переплавит… ведь я предупреждал. Ты не стал таким, как я, но и не прежний огонь больше, тебя всегда будет звать звёздный ветер.

— Я не против.

Он тихо выдохнул, прижался затылком к стволу и опустил ресницы. Но я всё равно видел — или угадывал — живущий за ними серебряно-алый свет.

— Встань иначе, — каким-то новым, чужим голосом шепнул он. Я растерялся: глаза его были закрыты, но меня буквально пронзал его острый, пристальный взгляд. — К другому… дереву… да. Верно.

Я передвинулся, ничего не понимая и невольно стремясь его не коснуться. Мне было зябко. Но что-то, исходящее от него, обжигало.

— Я помню пламя, — произнёс далёкий голос, лишь слегка напоминающий моего брата, друга, Малышку. — Пламя, в котором плавились звёзды. Нас было… трое… и одно копьё. Всего один удар в сердце тьмы. Я был… древком, а ты наконечником, и кто-то должен был держать и направлять… но всё пошло не так. Мы поменялись… я сделался острием… мы что-то сделали друг с другом, я помню. Сделали всё неправильно. И удар прошёл мимо цели. И миры за нашими спинами рушились в пламя, вселенная превратилась в ничто. — Он издал то ли смешок, то ли сдавленное рыдание. — Мы всё могли. И всё уничтожили. Из-за гордости… злости… Я помню, как этот вихрь плавил нас, рвал на части, втягивал… в черноту, в чёрный огонь… Я слышал словно… миллиарды проклятий. Но мы сами прокляли себя. Красота, обращённая в смерть. Стремление, ставшее яростью. Кто-то не простил… или все не простили. И мы перемешались, сплелись воедино, и потом разорвались. И ты, и я, и те двое — мы не настоящие, не цельные. Лишь части себя. Искажённые, кое-как сшитые части...

— Что же дальше? — вырвалось у меня. Я не понимал. И в то же время… знал, что он прав. И мне было страшно.

— То копьё должно быть собрано. И нанести удар. Защитить. Хотя бы на этот раз. Или всё повторится. Но нам уже не дадут попробовать вновь. — Он открыл глаза и смотрел куда-то вдаль, мимо меня. На его щеках слабо блестели слёзы. — Мы уничтожили галактику… или реальность. Мироздание. Кто же мы… кто я?!

Потом он молча уронил голову мне на плечо и едва не рухнул в траву, но я успел подхватить его. Мы устроились на земле, подальше от деревьев; мне было уже наплевать, учует ли нас Госпожа, наткнутся ли бродящие по парку студенты… и даже — увидит ли Кэс, доверять которому сейчас было примерно так же разумно, как довериться Королеве. Я лежал и смотрел в небо. Он тихонько дышал мне в плечо и, кажется, спал — я надеялся. Сон ему сейчас был необходим...

Что это было, я старался не анализировать. Мне хотелось к Джеду. Немедленно. Хотелось, чтобы он оказался здесь… тогда, во время этого ошеломляющего, внезапного откровения. Видение? Отблеск звёздного пламени, стремящегося соединиться с новым сосудом, уже полным своего, совсем иного, горячего и жадного огня?

Но что бы это ни было — грёза, фантазия, сон наяву, плохо срифмованные стихи — я знал, что он не выдумал всё это. В его бессвязных речах была реальность. Видящий правду… он сам столько раз поддразнивал этим меня, все они так меня называли, и даже Королева… и хотя я никогда не стремился к такому дару, но не мог его отрицать. И когда Зой говорил эти странные, пугающие вещи — копьё, разрушение, ненависть и проклятье — и предстоящее разрушение вскоре, — я знал, что в словах скрыта правда. Я видел это сам.

Но будь проклято всё… я сам не знал, что именно я тогда видел!

То копьё… образ, символ оружия. Способного разрушать мироздания. И этим оружием мог быть… должен быть… я?