Глава 12. Время предшествующее, отдалённое. Дубль второй

— Так отчего ты держишь меня здесь?

— А тебе сие обстоятельство столь неприятно?

Мы смеёмся. Он и раньше смеялся со мной, но так — нет. Потом, когда расскажу, те двое мне не поверят… они вообще понятия не имеют, что Повелитель Льда умеет смеяться так нежно, так заразительно.

А я знал, знал всегда. Я подхватываю обеими руками тяжёлую массу его волос и окунаюсь в них лицом. Он с усмешкой встряхивает головой, и шёлковые нити скользят из моих пальцев. Так символично. Совсем рядом — и ускользает, едва дотронешься.

— Кэс, ну что тебя останавливает?!

— Формально ты ещё болен. Вот лежи спокойно и болей. И пусти… мне пора идти… и это серьёзно. Пора.

«Ты ребёнок, ты болеешь, а меня ждут повелительницы». Я эту песенку уже выучил наизусть. В общем, я могу вести диалог сразу за двоих.

На самом деле, могу я ещё многое. Он запирает меня, но я могу уходить в сны. Он уклоняется от объятий и поцелуев, но я могу касаться губами его волос.

Он… боится. Холодны его мысли, вечный страх в глубине затуманенных снегом глаз. Но я могу заставить его рассмеяться.

Что заставляет его убегать от меня так упорно? Он не отвечает. А сам я не в силах понять. Мы живём не в первый раз, и даже, кажется, не в сто первый. Не помню, но знаю: Джед давным-давно мне сказал. О нет, ни по каким меркам меня нельзя считать ребёнком. Даже в этой реальности.

Ах, сколько же всего мы не говорим друг другу… и сколько мгновений, часов и ночей не безмолвствуем… странный танец он ведёт со мною, и я кружусь в его ритме невольно… молчу. Тебе нужен я — таким? Маленьким, беззащитным, незнающим… Пусть будет так.

Когда он уходит — а уходит он постоянно, оставляя меня с прекрасными сонными розами и тысячью вопросов, — я продумываю планы освобождения. Я рисую схемы на воображаемых листах бумаги… и рву их в клочья, а потом бессильно растворяю в пламени. Воображаемом тоже, да и настоящий огонь давно не ранит меня… но я чувствую боль от ожогов. Пламя, которого нет… путь к свободе, которого не существует.

Мой Повелитель Льда, а ты помнишь, что ты ещё и странник реальностей? Что ты сделал с собой, пока я был скован смертным крохотным телом, коротенькой детской памятью… что ты позволил сотворить с тобой?

И ещё позволишь.

А я могу только вдыхать усыпляющий, терпкий, пьяный аромат твоих роз.

И с тобою смеяться…

Не утруждаясь открыванием дверей, он шагнул из белого настенного полотна и опустился на некрашеные доски пола. Руки в перчатках обхватывают колени. Голова склоняется; лицо полностью скрыто серебряной завесой волос.

— Иди сюда.

— Погоди.

Его голос звучал безжизненно и устало.

— Что случилось?

— Да ничего нового. Всё та же необъявленная война. Поиск осколков вечных душ. Рутина. Скучно.

— А если честно?

— Я слегка утомился от слов.

Я подошёл и пристроился рядом, уткнувшись щекой ему в плечо. Он не возражал. Спустя какое-то время — час или несколько минут, с ним я совершенно утратил чувство времени, — он тронул губами мой висок и обнял меня. И губы его, и руки были совсем ледяными.

— Совет состоялся в холодильнике?

— Порталы. Твоя историческая родина и ещё пара таких же милых местечек.

Я взял в ладони его руки, приблизил ко рту; он с непривычной покорностью подчинялся, позволяя мне без помех делать свою работу — согревать.

Порталы? Сразу несколько? Неудивительно, что он замёрз и настолько вымотан. Меня даже один портал выводит из строя минимум на полчаса… А ради какой тьмы понадобилось их прямо в зале Трона открывать?

В моём сознании услужливо защёлкали, проворачиваясь, зубчатые колёсики, собирая детали воедино: меня он держит взаперти под предлогом «болезни»; нырять в сны запретил, да Джед и не впускает; поиск осколков и открытые у Трона порталы. Три штуки, значит?

— Вместо меня отправляешься на задания? Кэс… и ты ещё Нера звал сумасшедшим? А сам?! Они тебе верят?

— Как знать.

Он отнял у меня руку и провёл по лбу, словно стирая налипшую паутину. Или серую пыль… Я помню. О да.

— Ты угадываешь? Или всё-таки читаешь меня?

— Просто сопоставляю факты. Телепатия — это к Джеду. Хотя через твой барьер и он не прорывается.

— Ах, стало быть, пытался?

«Тьма!..»

Он слабо усмехнулся:

— Можно подумать, я не знал. И ты пытался, и Нер. И вы с ним вместе, помнится.

Я прижался пылающим лицом к его коленям, пряча и смущение, и радость, что на сей раз удалось так быстро отогреть его. Правда, спрятаться он мне не дал: легко, почти снисходительно, поцеловал в макушку и потянул за волосы, заставляя поднять голову и смотреть на него:

— Это другие задания. Не только следить и искать. Понимаешь? Тебе всё равно придётся, но пока… не хочу.

От радости не осталось и следа. Как и от тепла. Словно по мне с маху прошёлся холодный ветер.

— Придётся убивать? Уже?.. а они двое… Джед…

«А ты, любовь моя…»

— У него получилось этого избежать. Но это исключение. Скорее всего, больше так никому из вас не повезёт.

— Он уже вернулся? Удачно?

— Да, но сомневаюсь, что желает видеть тебя. Ему надо восстанавливать силы. А не шастать с тобой по снам.

Я всё-таки не подчинился его безмолвному требованию и уставился в пол, пряча от него глаза. Пусто. Темно. Ему не надо такого меня — со взглядом, полным темноты. Какой ему толк от огня, не способного сиять и греть!

— То, о чём ты говорил. Её нити пронизывают нас… и возвращают? Как далеко ни уйдёшь?

Он кивнул.

— А кроме того?

— Ускоренная регенерация. Очень своеобразный метаболизм. Ещё кое-какие забавные штучки за пределами сил человеческих. В частности, способность извлекать осколки душ и, не разрушая, переносить.

— Оружие экстра-класса, броня сверхпрочная, зона поражения увеличена…

— Мы же не люди. Мы пчёлки. Приспособленные для сбора энергии.

— Модифицированные…

— Точно.

— И привязанные. Чтоб не разлетались.

— Всё понимаешь.

Понимал я не всё. Кое-что подозревал… в основном, исходя из столь достоверного справочного материала, как сказки.

— А когда мы делаем это… когда используем эти сверхвозможности… мы меняемся?

Мы посмотрели друг на друга. Не знаю, каким ему казался я, но от его мрачности можно было задохнуться.

— Да.

— Быстро?

Мне хотелось спросить другое… не хотелось спрашивать ничего… я уже предвидел ответ.

— Окончательно.

— Тьма не может быть реальна! — вырвалось у меня. — Это смешно. Это абстракция. Зло, которое поглощает…

— Не вижу, чтоб ты смеялся.

Я лихорадочно соображал, пытаясь заново перестроить знакомую, привычную, такую лживую картину мира.

— Не верю, что начну чувствовать иначе. Хотеть иного. Что изменюсь настолько…

— Не настолько. Не сразу. Это же не болото, в котором тонешь… а может, это оно и есть. — Он вздохнул. — Для начала, ты становишься всё более открыт для Её сознания. Барьеры слабеют. Что естественно, поскольку нити в тебя прорастают тем глубже, чем чаще их касаешься. Подавить это можно… ну, есть два способа. Первый. Делаешь себя абсолютно пустым, практически мёртвым — никаких чувств, никаких эмоций, ничего.

Я присвистнул, не удержавшись.

— А второй?

— А второй лучше не трогать. Учись погружаться в пустоту. С чистого листа ничего не читается.

Я глядел на него в упор, ощущая едва ли не злость и с трудом справляясь с желанием стиснуть кулаки. Он же знает, кто я! Расплата пламени… да только мне никогда не казалось это ни проблемой, ни проклятьем…

— В пустоте огонь не горит, — пробормотал я. Даже это прозвучало, по сути, упрёком. Обвинением… а он всем своим поникшим видом только подтверждал это.

— Поэтому сиди тут смирно и болей. И за дверь ни шагу. Ни реально, ни в снах.

— И что мы выиграем так?! Ещё два дня, три? Они же поймут! Если ещё не поняли. Ты думаешь, что будет со мной, если они… тебя… Сколько дней такой ценой ни купишь, без тебя мне они не нужны!

Его гневом, как ураганом, захлестнуло меня, знаменитым и страшным гневом льда… и обжигающей тьмой.

— Они нужны мне.

Между нами вот-вот засверкали бы молнии. Я впервые ощутил, что и лёд способен испепелить. А тот, кто любит, способен… уничтожить. И тут уж речь не шла о случайностях.

Он резко отвернулся. Белая ткань распалась на несколько пыльных пушинок.

— Вот, — холодно проронил он. Не мой любимый… Первый Лорд, Повелитель Льда. — Второй способ. В действии.

Прижиматься к стенам, прикидываясь предметом мебели, а лучше тенью, было поздновато. Да и без толку, судя по тому, какая участь постигла злосчастный кусок полотна. Я мог сделать лишь то, что когда-то, в детстве, во времена страха и голода, спасало от разрушительной ярости Джеда: застыл. Представил себя камнем. Камню не больно. Его не пронзить, его не тронут.

Он посмотрел на меня очень внимательно.

— Ну вот. Умеешь же. Не пустота, но тоже годится.

И ни намёка на ураган. Даже на слабый дождичек. Как у него выходит так стремительно успокаиваться?!

— Понимаешь, почему о втором способе лучше забыть?

Сперва заставил меня до тьмы в глазах бояться за него, потом — за себя… теперь, видимо, для довершения картины, — чувствовать себя полным идиотом. Я всерьёз задумался о том, чтобы освоить эту его пустоту, и как можно скорее… пока от таких выходок я однажды не сорвусь и не устрою собственный ураган — из пламени.

— Я тоже не понимал, — кивнул он. И, притянув меня к себе, погладил по щеке, как утешают маленьких детишек… как утешал он, когда мой огонь упорно не летел, зато норовил обжечь меня самого.

Ну уж нет. Я решительно вырвался. Без всякой охоты.

— Это просто. В состоянии почти бесконтрольного гнева можно много чего уничтожить. Много кого. Но буря такой интенсивности может служить барьером. Если там, внутри… уцелеет та часть тебя, для защиты которой и требуется барьер.

— Не уцелеет. Нити окрепнут… Она питается подобными бурями. Будет вызывать их, ещё и ещё, пока сам не начнёшь делать это постоянно. И уже не сможешь поступать и чувствовать иначе. К этому и придём все мы. Тот способ, с пустотой, замедляет процесс. Надеюсь. А прятать душу за завесой тьмы — всё равно как снова и снова кидаться на более сильного врага, рассчитывая измотать его мелкими ранами. Он ослабеет, верно, но ты умрёшь раньше.

«Ты умрёшь раньше. Ты… умрёшь…»

Он устроился в кресле у окна, налил вина в зеленоватый бокал и медленно покачал хрупкий сосуд в пальцах. Напиток казался заключённым в тюрьму из хрусталя дыханием моря… а окно, как и многое здесь, было лишь иллюзией, причудливой картиной, из которой иногда даже доносился запах цветов или дул ветер. Кресло вполне вмещало двоих, так что я втиснулся возле него, прижавшись так тесно, как только смог. Он не сказал ничего. Легко отпустил, легко принял обратно… и ласкает, как малыша. Как кошку… Я знал, что злюсь несправедливо, и что ещё хуже, он тоже прекрасно знает это; но перестать злиться не мог. Как не мог перестать за него бояться.

«Мне предстоит жить с этим страхом. Каждый день, каждый миг. И ждать финала. Который… настанет».

Пустотой. Камнем. Кем угодно, лишь бы не так больно.

Я приложил к глазам бокал, пытаясь охладить их, отогнать рвущийся наружу чёрный огонь. Он не отгонялся.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Не научишься нырять в пустоту — сгоришь.

— Лучше сгорю.

— Для меня не лучше!

Поцелуй был яростным, как укус, как наказание. И я отвечал тем же, получая странное наслаждение от боли и солоноватого привкуса крови. Рука, почти сама по себе, рванула тонкую ткань его рубашки, пальцы другой запутались в пепельных прядях… Он высвободился и встал, не глядя на меня — задыхающегося от унижения и гнева, почти ослепшего от подступающих едких слёз.

— Перестань играть со мной!

— Я не играю.

— Кэс…

Я с отчаянием замолчал и вжался лбом в спинку кресла. Это его спокойствие… его манера убегать!

— Воистину огонь. — Он обнял меня сзади и переплёл пальцы на моей груди; вырваться я бы не смог, даже если бы хотел… я не хотел, но всё-таки попытался. Он уткнулся лицом мне в шею, в растрепавшиеся волосы.

— Я же хочу тебя спасти. А тебя всё тянет учинять пожары.

— Хватит меня спасать. Если нам не уйти, если тьма неизбежна, тогда зачем?! От чего ты меня спасаешь — от лишней капельки счастья?

— Я уже себе почти не принадлежу. Ты не знаешь, чем может обернуться такое счастье. Кем стану я.

— Какая мне разница?! Я люблю тебя, и всегда буду любить, и становись ты хоть чудовищем!

— Им я и буду, поверь. Пасть чудовища — не самое подходящее место для любви.

— Плевать. Всё равно. Это будешь ты.

— Да, это буду я, моё лицо, мой голос. Оболочка. И что сделает с тобой тот, кого ты будешь считать мною, не хочу даже гадать. Если не кто-то чужой, а я разорву твою душу на части, тебе будет легче?

— Ты и так это делаешь, — пробормотал я чуть слышно.

— О, нет. Я и близко к этому не подошёл. Тебе вообще пока боль неведома. Даже твоё детство, голод, поиск еды в помойках, сожжённые ладони — это всё милые пустячки.

— Родители, которые нас на эту помойку выбросили… брат, которого у меня на глазах убивали…

— Выбросить или убить — далеко не самое худшее.

Я соскользнул с кресла на пол, на колени, склонил голову к его рукам… таким холодным, но сейчас мне это нравилось. Слишком много дикого пламени прогрызало себе путь на свободу, изнутри сжигая меня.

— Обещай, что меня не выбросишь. Лучше убей. Если дойдёт до этого.

— Ты не понимаешь, о чём просишь, — очень тихо сказал он.

— Обещай.

— Нет.

Сил у меня не осталось. Лишь быть рядом с ним, прильнув к его коленям, спрятав лицо и чувства… прохлада и нежность, близость и расстояние, которого не преодолеть… огонь и снег. Как безнадёжно.

— Прости. Я тебя расстроил.

— По-моему, это я тебя расстроил, — он то ли нахмурился, то ли усмехнулся: — Порталы и вся эта мышиная возня… раздражает. Не стоит просить прощения за то, в чём не виноват, Повелитель Пламени.

— Это ты повелитель пламени, — смешок мой прозвучал не очень весело. — Повелевай, я повинуюсь…

— Не грусти. И не надо впадать в отчаяние.

— Это приказ?

— Это желание. Перестань. Не заставляй и меня извиняться за то, что я не в силах изменить.

— Кое-что ты можешь изменить… любовь моя. Серебряный ветер. Сияющий в темноте… — я говорил не столько с ним, сколько с самим собою; его переубедить уже почти не пытался, я просто не знал для этого слов. — Как ты не видишь… меня убивает эта стена между нами, я хочу тебя, сколько помню, хочу быть с тобой, твоим полностью… пока это ещё ты. Что потом, неважно. Если время наше кончается, какой смысл тратить его вот так, впустую… вместо того, чтоб поймать последнее, вспыхнуть ослепительно… Пусть сгорим, но вдвоём, не в тоске, а от счастья, разве это не прекрасно?! Но если я просто… не нужен тебе… просто скажи. Не надо жалеть!

— Разве я жалею тебя?

Он взял в ладони моё лицо. И смотрел так странно… так требовательно ища что-то… не находя?

— Это для тебя столь важно?

— А для тебя нет? Тогда — нет, и забудь! Не смей бросать мне подачки!

— Ты в зеркале видишь себя?

Меня охватил приступ паники. Я выгляжу так кошмарно, что это и отталкивает его?! Волосы спутались… я не думал об оттенках одежды… а ещё что?! Я едва подавил желание создать зеркало немедленно.

— Ты красив настолько, что глядеть на тебя больно, — отстранённо произнёс он. — Подачки? Мой Огонь, а ты и вправду дитя… пробуждающее слишком рискованные желания. Но сейчас, когда всё на грани, даже дыхание становится риском…

Я не мог шевельнуться, растерянный, ошеломлённый.

— Но я буду дышать. Пока могу. — Он встал и подхватил меня на руки так легко, словно мне всё ещё было шесть лет, там, в городе серого цвета. Его губы обожгли, лаская, опьяняя. — Хорошо. Ты прав. Не стоит тратить время… отказываться от того, что так давно… — слова утонули в поцелуе. Я почти не осознавал, на чём лежу, свет вокруг или сумрак; реальным был он, его волшебные глаза цвета моря, вызов и смех в глубине, и волны, что манят… уносят… Я не мог думать, да и неважно, мы останемся сном за пределами мира, сумасшедшим счастливым сном друг друга, и пусть этот сон будет вечно, всегда…

Вызов упал грубым ударом плети. Мы вздрогнули одновременно; я едва сдержал вскрик… ярости, горя, разочарования. И знал, что он чувствует то же самое.

Он изменился сразу. Это было почти страшно. Холод. Белое, безмерно спокойное ничто. Глядя на него, стройного, сосредоточенного, в аккуратном, без единой лишней складки мундире, с бесстрастным взором из-под серебра волос, я никогда бы не поверил, что миг назад он лежал со мной, обнимая, целуя мои плечи, позволяя, наконец-то, рвать на нём рубашку…

Мой мундир тоже был уже на мне. Волосы стянула лента. Безукоризненный облик воина… или пешки в игре, но впрочем, не одно ли и то же.

— Она в гневе. — Окутавший его плащ задел мою щёку ожогом льда. — Я боялся… Что бы ни было — помни — пустота. Сделай это. Для меня. Я умоляю.

Мне показалось, или на долю мгновения он и впрямь склонился передо мной на колени, снизу вверх глядя просяще, страстно, отчаянно… но нет, конечно, мне показалось. Он был холоден и неприступен. Повелитель Льда.

Минуя лабиринт коридоров, мы шагнули сквозь стены и вышли прямо у Тронного Зала. Несколько офицеров низшего ранга шарахнулись в стороны и поспешно отдали честь, старательно изображая на лицах восхищение. Лицемеры… Он прошествовал внутрь — гордый, невозмутимый, с высоко поднятой головой. Выждав три шага, я последовал за ним. Джед уже был там, слева от трона, вызывающе золотой в полутьме, неслышный настолько, что казался нарисованным… и Повелитель Звёзд был тут тоже.

Хотя было ли тут его сознание, оставалось неясным. Надеюсь, что нет. Невидимые путы держали его вздёрнутым в воздух в центре зала; от трона, где мы стояли, видны были багровые полосы там, где они врезались в запястья широко разведённых рук. Сквозь его ступни из пола прорастали тускло отблёскивающие металлом шипы. И ещё три — из мрака за его спиной. Их острия выступали из его плеч, один — из груди, справа, симметрично сердцу. Кровь медленно капала на отполированный до зеркальности иссиня-чёрный пол. Мягкие влажные звуки… там, внизу, её уже накапало крохотное алое озеро.

— Уверена, лорд Нефрит очень сожалеет о том, что вместо выполнения приказа вознамерился отправиться на прогулку, — высокий голосок Королевы истекал ядом. — Увы, ему придётся повременить с извинениями.

Он молчал. Когда спираль из чёрного ветра развернулась, обвила его и хлестнула, сдирая клочьями кожу, он продолжал молчать. И снова, и снова, и снова. Я был уверен, Госпожа в ярости ещё и потому, что он может так, что даже когда его заживо рвут на части, он не хочет сдаваться. И какая-то часть меня отлично понимала: это глупо, идиотское, бессмысленное самоубийство… и когда всё закончится, совсем скоро, потому что кое-где удары располосовали его тело до кости, и всё продолжались, и на человека это уже почти не походило… нечто во мне шептало: да, правильно, выживать должны сильные, а сила — это умение приспособиться, трезвый расчёт… и если я сумею выйти из своей каменной клетки наружу, ту часть себя я возненавижу так, что Госпоже не придётся особенно стараться, чтобы забрать меня. Я сам шагну ей навстречу.

Если выйду из тюрьмы, куда сам себя запер, увидев, что делают с моим другом. Кэс просил меня. Умолял. Я сказал ему: повелевай. Сказал, что повинуюсь. Камень. Камни не чувствуют, их не слышно, им не больно.

Первый Лорд и внешне, и ментально обратился воплощением своей стихии, статуей из белого льда. На Джеда я не смотрел. Не мог. В той стороне, где он стоял, не ощущалось жизни — бесцветный клочок тишины.

Такая слабая, призрачная, на периферии зрения, искра звёздного света. Только для меня. Или нет? По камню змеится сеть трещин, крошится, осыпается… Огонь багровый, как его кровь… и чёрный, как плиты пола, как нити Госпожи, что… ищут меня. И я… хочу… найтись. Пламя решает всё. Вы сами дали мне это могущество — ну так любуйтесь истинным Повелителем Пламени! Замрите в ужасе и станьте пеплом. Пламя решает всё…

«Что бы ни было — помни — пустота. Сделай это для меня. Я умоляю».

Джед. Если ты можешь, смогу и я.

Нер. Я сделаю всё, я брошу себя в пустоту, во тьму, в Её пасть, я буду лизать им ноги, я буду убивать вместо тебя — только живи.

Не двигаюсь. Не дышу. Не отвожу глаз. Кровью залито всё. Впиваясь, хлыст голодно чавкает… как хищник, отрывая куски плоти.

Со стороны вижу себя: изваяние в синевато-серых тонах, даже неуместно яркие здесь мои волосы кажутся серыми. И в зрачках никакого огня. И ничего человеческого. Серое. Пыль. Пустота.

Прекрасно.

Повелитель Льда, моя Королева, Госпожа, вы мною довольны?

— Надеюсь, урок принесёт пользу, — голосом её Величества роняет слова Госпожа; они падают тяжело, как капли зазубренного металла. — Сейчас мы были милосердны. В следующий раз снисхождения не будет.

— Моя госпожа, — без какой-либо интонации вообще произносит Повелитель Льда, слегка склоняя голову.

— Уберите это немедленно, — брезгливо требует уже сама Королева. Слуги переглядываются: притрагиваться к тому, что осталось от Голоса Звёзд, им явно не хочется, не послушаться нельзя, а куда девать это бесформенное окровавленное нечто, они понятия не имеют. Её Величество и впрямь проявляет редкостное милосердие сегодня, сердито уточняя: — В его покои. И осторожно. Первый Лорд, я недовольна.

— Мне очень жаль, моя королева. — Он опускается на одно колено: выверенное, изящное движение танца. — Я в отчаянии. Клянусь, подобное не повторится.

Она едва заметно кивает и делает нетерпеливый жест: все вон отсюда. Ещё бы, им надо остаться вдвоём как можно скорее, после такого-то расхода энергии. Иногда мне почти жаль её… ту, кем была она раньше. Сколько лет или веков назад…

Чеканя шаг, мы выходим. Первый Лорд, я, Повелитель Иллюзий. Уже снаружи, в стремительно опустевшем коридоре (встречаться с нами сейчас никто не решается — среди обитателей замка потенциальных самоубийц уже не осталось), я касаюсь плеча Джеда… он, не останавливаясь, сбрасывает мою руку и идет дальше. Слишком прямо глядя перед собой. Слишком мёртвый.

«Я нужен ему. Кэс…»

Моя любовь молчит, и я расцениваю это как разрешение. Может быть, он и сам хочет остаться один сейчас.

Но у дверей, ведущих в комнаты брата, я останавливаюсь. Что может напугать меня… казалось бы… я уже за пределами страха. И всё-таки медлю. Даже непредсказуемость Королевы, даже Госпожа с её нитями — не столь опасны. Ведь их-то я не люблю.

Стучать нет смысла: тех, кто не имеет права войти, он все равно не пускает, особенно нежеланным визитёрам лучше не раздражать его стуком. Возможно, я сейчас отношусь ко вторым… поэтому просто прожигаю дверь. Ничего, сделает новую.