Глава 16. Время предшествующее, отдалённое. Бал

Ещё не зашло бледное летнее солнце, а у дворца уже теснились экипажи — от новейших моделей разнообразных флайеров, на крыльях и без них, до внезапно вошедших в моду элегантных причудливых карет. Королевская Ассамблея — одно из самых ярких светских событий года. Впрочем, так утверждали хроники; на мой же взгляд, все они были одинаковы. И довольно скучны… но не пойти я не мог: это было обязанностью Первого Принца. Одной из тех неприятных тоскливых обязанностей, которых мне никак не удавалось избежать.

Сейчас же это было попросту опасно. Я не очень-то надеялся, что мою выходку с Лордом Звёзд не заметят, а заметив — простят; но попытаться всё-таки стоило. И ассамблея тут пришлась очень кстати. Королева обычно появлялась там — в самом начале, всего на танец, а потом исчезала; в этом мы были схожи, шум и сверкание толпы ей нравились не больше, чем мне. И этот танец сегодня был мой. Что она думала, я никогда не знал, но по крайней мере, одно должно было выглядеть очевидным: я всю ночь провёл в бальных залах, исправно выполняя долг старшего из Лордов.

А такая мелочь, как исчезновение этого Лорда на часок, вряд ли будет замечена. Ещё бы, среди сотен аристократов, заполнивших не только залы, но и аллеи парка, то и дело входящих во дворец и покидающих его, чтобы подкрепить силы закусками и вином, полюбоваться ночным городом в сверкании роскошной иллюминации и звёзд или просто отдышаться… И кому придёт в голову, что холодный, циничный, бесчувственный Повелитель Льда осмелится сбежать у всех на глазах, рискуя жизнью ради жизни… даже не любовника, а кто поверит в существование у меня — друга?

Да что говорить о других. Даже он сам, конечно, не считает меня другом. Я очень старался, чтобы не считал.

Праздничный город в вечерней дымчато-синей тьме сиял, подобно удивительной люстре из тысяч кристаллов, от особенно ценимых здесь сапфиров и бриллиантов до прозрачного, как слёзы, хрупкого хрусталя. Я видел это не раз, да и талант мой давал возможность насладиться куда более эффектными зрелищами, — и всё-таки не мог не восхищаться. То было не чудо, просто разноцветные огни в парящих в воздухе крохотных фонарях, вовсе не драгоценных, всего лишь из обычного летучего стекла. И в то же время — это казалось чудом. Даже мне. Хорошо знавшему цену истинным чудесам…

Одного достоинства у моей королевы было не отнять: она в самом деле умела танцевать, и делала это молча, к моему огромному облегчению. Светской беседы с нею о погоде и удачном для праздника расположении звёзд я сейчас бы не выдержал. Мы прекрасно смотрелись вместе, грациозная девочка в чёрных шелках и тяжёлой алмазной тиаре и я, в матово-белом с серебром… я ловил обрывки восхищённых, жадных, полных зависти шепотков о том, что мы, конечно, делим не только танец и бремя власти, но и постель, и недалёк тот час, когда она назовёт меня консортом и мужем. Многие страстно желали бы занять моё место; немало было и тех, кто охотно заменил бы возле меня её.

Наивные. Мужчины и женщины, большинство которых было вдвое, а то и втрое старше меня… они казались мне глупыми, крохотными детьми. Слепыми детьми в лесу, полном чудовищ.

Наша вечная ночь затеняла рассудки, отнимала умение здраво мыслить — только так мог я объяснить эту всеобщую слепоту. Даже я начинал от постоянного сумрака уставать, а от усталости делать ошибки; что же говорить о тех, кто были всего лишь простыми людьми? Огни в ночи поистине прекрасны, но нам всем нужно было солнце… настоящее, а не тусклое красноватое пятно, что появлялось лишь на несколько часов и поспешно исчезало, словно спасаясь бегством от давящего холода темноты, от безнадёжности, которая не покидала ни этот обречённый гибнущий мир, ни нас… от древнего голода и не менее древнего одиночества Госпожи.

А они даже не знали о ней. И о войне они не знали… правды. Хотя упоминания о ней, вопросы, намёки всплывали тут и там, и от них расходились по огромному залу волны сомнения, как от камешка, брошенного в безмятежную гладь пруда со стоячей, заросшей ряской водой. Я не вслушивался — не до того, сейчас я искал лишь удобный случай незаметно уйти, — но не слушать вовсе было невозможно. Мне давно хотелось понять: что же известно этим людям, живущим, по сути, за счёт нашей незаметной, нескончаемой, тайной войны? Уже десятилетия и их процветание, и сама возможность жить здесь, само существование мира зависело только от нас. От нас — не тех, кто сейчас, но кто был когда-то… прежде… и конечно, от Госпожи. Последней из своего народа… полагаю, столь прискорбная участь — остаться одной — была ею же тщательно устроена. Достаточно хоть немного знать Госпожу, чтобы понять: ни в кругу большого любящего семейства, ни в компании друзей такое существо никак не представишь.

Разве что среди свеженьких останков этой компании и этого семейства. Доедающей самое вкусное из упомянутых останков.

В общем-то, она и сама не особенно это скрывала. Узы между людьми устраивали её лишь постольку, поскольку производили энергию, которой она питалась. Именно ради энергии она — с явным усилием — терпела эти узы, а сами по себе они её раздражали, и это ещё мягко сказано.

Может, она нас раньше и убивала? Когда необходимые ей, но такие «человеческие» слуги связывали себя этими узами столь крепко, и сами этому столь очевидно радовались, что однажды у неё не оставалось сил терпеть?

Иногда я жалел, что не помню толком ничего — так, смутные обрывки, вроде захватывающего, но в миг пробуждения почти позабытого сна… Воскресить этот «сон», сложить ясную картину из обрывков казалось важным. Но почему, для чего… да и какая разница, у меня всё равно не получалось. И если быть честным, не очень-то меня это расстраивало. Даже размытые пятна прошлого позволяли понять: ничего приятного я бы не вспомнил.

Так не лучше ли сосредоточиться на «здесь и сейчас» — тоже не особенно радостном, но хотя бы знакомом и понятном. Хотя теперь я и в этом начал сомневаться. Те двое вели себя странно… не в первый раз, Мастера Стихий вообще создания странные, но сегодня они побили все рекорды. И даже меня заставили растеряться.

Джедайт был слишком неистовым, совсем не похожим на обычного себя. И то, что он делал с потоками силы, а потом тот тёмный текучий огонь… хотя что это на самом деле, не было времени разбираться. Но яростное, напористое вытягивание энергии не только из живого, а казалось, из самой сути предметов, света и воздуха, которое творил тихий мальчик Джед, считавшийся самым слабым из нас… а я до последней секунды не был уверен, смогу ли остановить его. И сейчас не уверен. Не я, а Тай сделал это… и хотя способ меня никак не устраивал, но надо отдать ему должное, он всегда умел быстро добиваться результатов.

Тай, с грацией и неслышностью виртуоза Отражений проскользнувший мимо всех моих замков и печатей тропою теней. Мастер Огня, чья природа просто не позволяет подобной беззвучности. А он сделал невозможное и явно не знал об этом. И значит, сделал не в первый раз… Какие силы вели его? Он действовал не как я — и насколько могу судить, не как Джед. Это было похоже… на отблеск холодного звёздного света. Как может истинный Огонь выстелить себе путь светом звёзд?

А как мог он без единой тренировки мигом соткать вокруг себя столь полную, абсолютную пустоту?

Определённо, мои мальчики проводили столько времени вместе не в пустых развлечениях.

Хотя чему я удивляюсь? Чего и ждать ещё от ловцов душ, вампиров на службе вампира…

Королева давно покинула зал ассамблеи, вернулась в сумрачные, льдисто-синие покои, которые делила с Госпожой. Неподалёку от меня уже собралось небольшое, готовое к самым решительным действиям общество светских красавиц, разглядывающих меня с откровенной надеждой. Я немедленно спрятался за высоким бокалом чего-то лилового с лимоном, прислонился к стене в удобной нише между неведомо каких, но к счастью, пышных растений и с отрешённым видом устремил взор в потолок. Раздались первые такты нового танца; дамы ещё пару минут покрутились поблизости, но вскоре разочарованно разошлись — искать более податливых кавалеров. Впрочем, вряд ли они всерьёз ждали иного: за неполные десять лет пребывания в роли Лорда я создал себе устойчивую репутацию «загадочной натуры не от мира сего», хотя более проницательные в это, разумеется, не верили — но те делали верные выводы и разумно держались подальше. Мудрое поведение. Далеко не все загадки оставят вас прежним, если удастся их отгадать.

Именно по этой причине я не рвался искать ключи к невнятному смешению образов, пугающих сцен и неясных намёков, которые время от времени подбрасывала мне память. Но в последние дни это случалось постоянно, слишком ярко… В последние дни я утратил и осторожность, и большую часть самоконтроля… и впервые в жизни был так счастлив. Но теперь всё это закончится… и хорошо, если не вместе и с жизнью, и с памятью.

И хорошо, если только моей.

Ускользнуть незаметно было легко; вернуться ещё легче. Гости к тому времени уже выпили немало бокалов того странного лилового вина и других, всех оттенков радуги; более порывисты и страстны стали танцы, более эмоциональны беседы. Но как и прежде, ни слова о том, что мир наш угасает, что жить здесь вот так, свободно дыша воздухом под открытым небом, нам давно уже не положено, что правит нами — ими, исконными жителями планеты, — неведомо откуда взявшаяся девушка-чужачка, не дочь предыдущего короля, не аристократка, а попросту никто; и девушка эта остаётся прекрасной и юной, хотя те, кто видел её воцарение, успели уже состариться и умереть, равно как и их правнуки. Но нет — об этом никто и никогда не говорил. Оставалось принять как данность: никто попросту не замечал этого.

Порой я им завидовал. Я бы тоже хотел многого не замечать.

Мне неожиданно повезло: укромное местечко в тени растений никто не занял (видимо, из-за специфического аромата цветов, а может, из-за подозрительно шевелящихся тычинок), и я мог спокойно скользнуть сюда, снова с бокалом, на сей раз вино было ярко-жёлтым, и внушить абсолютно всем, кому вздумалось бы обратить на меня внимание, незыблемую уверенность, что тут я и нахожусь с того момента, как из зала ушла королева.

Поскольку нас считали чем-то средним между министрами, жрецами, поэтами и опасными (если разозлить) сумасшедшими, то никто бы не усомнился, что Лорд Льда способен прийти на бал только затем, чтобы забиться в тёмный угол и больше часа в одиночестве проторчать у стены, созерцая потолок, медитируя и ни в чьём обществе явно не нуждаясь. Те же, кто обладал более выдающимся интеллектом и усомниться мог, решили бы, что я шпионю для королевы.

Обе версии полностью меня устраивали. Поэтому я позволил себе хоть сейчас немного расслабиться, поудобнее прислонился к стенке (надеясь, что выгляжу стоящим прямо, а не сползающим по ней) и принялся пить вино — невзирая на ядовитый цвет, вполне хорошее. И достаточно крепкое, именно то, что мне сейчас надо.

Вообще-то после выматывающего сеанса исцеления мне, конечно, надо было в постель, и поскорее, и я даже не возражал бы против не моей… Но какой смысл мечтать. Я сдержал вздох и принялся делать то, чем только и мог на таких сборищах заниматься: слушать музыку и смотреть.

Музыка была прекрасна, одно это меня со скукой балов примиряло… а посмотреть всегда было на что. Точнее, на кого.

Но вот сегодня я никак не рассчитывал его здесь увидеть. И тем не менее, Джед был здесь. В белом с золотом, на фоне модных в этом сезоне оттенков синего он выглядел невозможным в этом мире ясным полуденным солнцем. И ни следа от порезов, что совсем недавно покрывали безупречное тонкое лицо. Хотя чему удивляться, он умел за пару минут убирать и более серьёзные ранения… но его желание именно теперь прийти сюда, а не к тому, кто как-никак считался его другом, стало не самым приятным сюрпризом. А ведь я никогда особенно не верил в искренность его дружбы… но тогда, в зале, где он смотрел на пытку абсолютно мёртвыми, полными пепла глазами, и душа его слышалась не менее мёртвой, — там я думал, что ошибался в нём с самого начала, и он нечто большее, чем опасная фальшивая пустышка, не теплее его любимых зеркал.

Но сейчас я почти готов был признать, что ошибся как раз сегодня, увидев в его бешеной буре настоящий страх потери того, кто дорог, настоящую боль.

Разве тот, кому больно, мог бы так самозабвенно, так восхитительно танцевать?

А он танцевал, как ангел… которых, конечно, не существовало, но будь иначе, они были бы похожи на него — лёгкого, грациозного, каждое движение превратившего в беззвучную музыку, в песню, в полёт. Леди, которую он вёл в танце, казалась околдованной и счастливой почти до потери сознания, а много других, не сводящих с него глаз, — готовыми на убийство ради того, чтобы оказаться рядом с ним. Уверен, её место с радостью заняли бы и некоторые мужчины… я ловил явно влюбленные взгляды, вспышками жара по всему огромному залу, и так было всегда — на всех балах, где он появлялся, чтобы танцевать.

Насколько я мог заметить, вообще на всех. Впрочем, уже два года это было его обязанностью — как и моей. Голосу Звёзд повезло чуть больше, его-то никто не заставлял — полагаю, из-за его очаровательной неспособности различать свободных женщин и чьих-то жён; так что он мог посещать балы или не делать этого, повинуясь лишь собственному капризу. Чаще он приходил, вернее сказать — влетал, вихрем жизни, смеха, сверкания ярких красок, и тогда о хрупкой грации Джеда дамы вмиг забывали, как и о наличии здесь всех прочих мужчин. Голос Звёзд умел производить такой эффект. Точнее, он не умел по-другому. Естественно для того, чья сущность — звезда.

Звезда, которая угасает. На грани. Звезда, которая когда-то давно вспыхнула у меня на глазах… в моих руках, обнимавших его, и с тех пор я уже не мог от него освободиться. И никогда не хотел. Не любовь, но свет… способный пусть не согреть, но хоть немного рассеять тьму. Звезда, дарящая красоту. И ради этого света, этой красоты я поставил на карту жизнь сегодня, и в прошлый раз, и знал: как ни глупо, как ни безумно, но я сделаю это и снова. Чего стоит жизнь, которой не можешь рискнуть ради спасения звёзд?

Музыка, вместе с вином, слегка кружила голову; зал, люстры-самоцветы, люди, всё сливалось в дымку странного, словно сказка, синеватого в искрах мерцания. Лорд Иллюзий танцевал. Уже с другой, но думаю, он не замечал этого; его глаза были закрыты. Слабого изменения ауры вокруг него, кажется, он тоже не замечал… как и того, что его белый камзол становится серебряным, морской волны, рассветным, алым; золотистые вьющиеся волосы делаются прямыми, длинными, темнеют. Прочесть его мне не удавалось: он надёжно укрыл себя сплошным, без единой щели, доспехом из слепящих зрение багрово-золотых зеркал. Кем был он сейчас, в своих грёзах, во всё ускоряющемся ритме движений… в бесспорном осознании того факта, что друг, с которым десять лет он был неразлучен, умирает сейчас — без него?

А по-другому чувствовать он не мог. Никто не мог, я приложил все усилия, использовал до предела собственные скромные способности к плетению иллюзий, чтобы Нер выглядел умирающим. Даже я сам слышал именно так. Быть может, Госпожу мне не удалось обмануть, да и кто знает, имело ли это для неё значение, или теперь, когда наслаждение от пытки она уже получила, ей было попросту наплевать…

Но я не мог просто ждать, доверив чьей-то прихоти его жизнь.

И понимал, что сколь бы прочные стены я ни возводил — всё это время она, возможно, видит и меня, и всех нас насквозь и смеётся над нами.

И мне остались уже не дни, а часы… или минуты. Последние крохи убогого подобия свободы.

Но если это не зря, если он не умрёт и ему позволят и дальше быть живым, я не жалею.

Несколько раз вино в опустевшем бокале появлялось снова; в конце я уже почти не думал, никого не замечал, оставил себе только музыку и неспешно плыл в тумане. В какой-то миг нечто острое выхватило меня из дремы — я едва не вскрикнул, или это мне тоже почудилось… жёсткий, ледяной и жгучий одновременно, пронзительный взор Джеда. Я ответил тотчас, инстинктивно, смутно радуясь, что готов к атаке даже сейчас, — вечным холодом, непроницаемой мягкостью снежных барьеров. Его губы чуть дрогнули, синеву глаз затуманила боль; он уже не смотрел на меня — да и смотрел ли вообще, равнодушный ко всем и всему, кроме тайной власти зеркал, непостижимой магии снов, кроме танца…

Почти весь следующий день они меня не трогали — ни заданий, ни допросов. Просто не верится… хотя о чём я — во время бала всплесков энергии и без наших охотничьих вылазок образовалось предостаточно, Госпожа наелась и отсыпается. Переваривает. В конце концов, единственной целью подобных празднеств было её насыщение. Мне стоило бы последовать её разумному примеру и отдыхать, а я бестолково слонялся по покоям, отчаянно желая оказаться в двух местах одновременно, хотя бы мысленно; и это было бы самым дурацким из всех возможных поступков — не считая вчерашнего.

А потом пришёл Вызов.