Глава 11. Время предшествующее, отдалённое. Джед

— Лорд Джедайт полностью завершил обучение. И принимает отныне титул Повелителя Иллюзий.

Бывший наставник едва скрывает облегчённый вздох: тихий мальчик с отрешённым взором, всегда далёким, погружённым в неведомое, с первого дня чем-то тревожил его. Изрядно действуя на нервы.

Непонятный. Неприрученный.

Небезопасный.

Не сразу юный учитель обнаружил, что ученик, по сути, в советах не нуждается. Да, он очень быстро шёл вперёд… и в то же время — скрытно, неслышно, едва касаясь. Всегда скромно склонённая голова, взгляд в пол, поза исполнена почтения. Лицемерного, естественно. Учитель на сей счёт нимало не заблуждался. И оценил.

Да, мальчик, молодец, умничка. Притворяйся покорным, притворяйся кротким, дольше проживёшь.

Вот только доверять я тебе не буду никогда, не надейся. Меня ты своим лживым почтением не обманешь.

И ко мне не залезешь в сны. Извини, малыш, я тоже странствую в гранях… хоть не столь виртуозно, как ты.

— Тай, а кто знает, что Звёздный Лорд не отличает обычные порталы от тех, что из Тени?

— Кроме тебя и Джеда? Да никто… с чего бы нам с кем-то чужим об этом говорить!

На миг он просто погружается в звенящий ясный смех своего огненного цветка. Греется. Кто ещё может вот так, легко, лаская, поцеловать — смехом?

Но годы дрессировки не прошли напрасно: он никогда не теряет самоконтроль, никогда не позволяет себе расслабиться. Никогда не перестаёт думать, просчитывать, подозревать.

«Кроме тебя и Джеда».

Ну, я-то никакой западни точно не подстраивал. И в тебя, мой огонь, единственного, верю всецело. Однажды за эту веру будет спрошено по полной, без снисхождения и пощады… но неважно. Пусть так.

И кто же у нас остаётся?

Лорд Джедайт, сколько у вас веских причин раскинуть сеть для кого-то из нас? И если ловушка, то для кого?

Нери. Нефрит, Лорд мерцающей ночи, Голос Звёзд. Мишень или средство… приманка?

Тогда лишь для одного… чьи действия предсказуемы. Лорд Огня, с детской наивностью преданный таким смешным идеалам, как верность другу. И готовность ради друзей рисковать. Вы способны убить того, кто считает вас братом, лорд Джедайт?

Тем более, всего лишь спланировать эту смерть. Оставшись в стороне, действуя чужими руками.

Я бы не удивился.

Разве я сам… никогда не желал, не думал… убрать с пути того, на кого слишком часто смотрит с улыбкой моя любовь. Но всякий раз, представляя, как гаснет тёплый свет в его взгляде… Я куда слабее, чем все считают. Чем самому себе могу признаться. Терпеть боль ревности или причинить боль ему — выбор… так ясен.

Но вы, Лорд Зеркал, вы ведь сильнее меня. Нелепо, смешно, я способен убить вас одним вздохом, да что там, одним желанием… но есть иная сила, и вот её у вас хватит на пятерых таких, как я.

Или я слишком глубоко копаю, и всё куда проще — сам Нер, во вспышке ярости, безрассудной и бездумной, как всё, что он делает… Но нет, не верю. Тот мальчик в грязной хижине-темнице, которого я вынес под сияющее звёздами небо, и чьи глаза сияли так же звёздно, так страстно… всегда. Сумасшедший, неукротимый, отчаянный — да. Но не коварный. Зато вполне способный в пылу битвы ранить друга… а потом и себя бросить во тьму, в столь же сиюминутном и бурном порыве раскаяния.

— Лорд Звёзд. Вы готовы подтвердить Трону, что направляли удар, видя и осознавая, кто станет жертвой?

Его губы сжаты так плотно, словно это допрос с применением пыток. Потом голова склоняется. Едва-едва.

— Нер. А на самом деле?

— Уйди ты во тьму, — сквозь зубы чуть слышно цедит он. После секундной паузы, ещё тише: — Извини.

Извинения приняты — хотя ему я не говорю этого. Следуя вполне разумному совету, разворачиваюсь и ухожу. Во тьму… ну, а куда же ещё.

Вот только и ты в ней, давно и по уши, звёздный мальчик, нравится тебе или нет.

Но ответ я получил. Не умеешь ты лгать мне, и никогда не умел. А пора бы уже научиться! Но сейчас я рад, что ты — это ты, опасно гордый, самоубийственно откровенный.

Зато со вторым всё не так просто. Он не дерзит, нет. Покорный наклон головы, виноватый голос. Да, мой господин, конечно, мой господин, понимаю, мой господин. Не смею молить о прощении.

О да, ты не смеешь. Очень смутно, вдали, в бесконечности отражений, одна из твоих теней прячет улыбку среди зеркал. Высокомерный… и был таким с детства. Лишь подлинное высокомерие принца может позволить себе с такой лёгкостью проронить это твоё «не смею».

Лорд Иллюзий… Лорд тумана, призраков, лжи. Грани мерцают, размывают образы и сути, тёмный туман укрывает всё. И это хорошо… потому что я помню, как ты умирал, помню, как вытягивал по капле силы из враждебного, не желавшего делиться со мной даже малым, лишённого красок мира — для тебя. Я сам был ребёнком… испуганным. А вот ты не боялся. Ни смерти. Ни боли. Ни меня.

Нет страха там, где нет стремления… где нет веры. Нечего разбить, не о чем сожалеть. Туман. Серые тени.

* * *

Он нашёл свою цель не сразу, как в прошлый раз. И цель отыскалась в месте, которое нравилось ему ещё меньше предыдущего. Если к отвратительного вида и запаха помойке под мостом вообще можно применить эпитет «нравится».

Грязным тут было всё. Грязным и тускло-серым, словно и дома, и дороги, и скудную растительность, и одежду и лица людей старательно посыпали толстым слоем пыли. Он двигался по этой мерзости осторожно, брезгливо, словно избалованная домашняя кошка, которую внезапно выбросили с шёлковых подушек на улицу. Он и чувствовал себя этой кошкой… дышать приходилось ртом, из-за плавающего вокруг аромата; но тогда, казалось ему, он рискует вдохнуть серую пыль — и заразиться, окраситься серым… потерять свою безупречную белоснежность.

«Лишиться невинности», — он иронизировал, чтоб сохранить хоть какое-то подобие самообладания и контроля. Но этот город и впрямь стремился что-то сделать с ним… что-то, к чему термин «насилие» вполне подходил. Затянуть, искупать в гнусном запахе, запачкать.

«Мне должны дать награду за одно то, что я здесь присутствую более минуты».

Радовало одно: его внутреннее подобие радара точно указывало направление. Это было совсем не трудно: цель сияла в сером тумане, как маяк. Живая цель… хотя его искренне удивляло, что, обитая в жутком городишке, кто-то, подобный ему, способен остаться живым. А тот, за кем он пришёл сюда, был подобен ему даже больше, чем первый: здесь ощущался талант, сходный с его собственным. Открывать грани… проникать в проёмы между миров так же, как обычные люди входят в дверь. Он чувствовал того, кто это может. И ещё что-то… больше, куда больше.

Сильная аура, способная ослепить, — и слабое биение жизни. В тот раз было похоже. Вероятно, так всегда получается с Избранными: их смертный путь не усыпан розами и обречён быть недолгим. Чему удивляться… дар открывается рано и ярко, а окружающие не приходят в восторг, обнаружив рядом столь вопиющее нарушение святого закона Обычности. «Другое, странное, не как все. Значит — разорвать в клочья, вышвырнуть, растоптать. Мне здорово повезло, что меня нашли и забрали прямо из пелёнок».

Отправился он на рассвете, однако здесь уже наступала ночь. Пару раз из подворотен появлялись недружелюбные незнакомцы, привлечённые его богатым одеянием и юным видом. Он никого не убил, просто не хотелось. Всего лишь напугал и отобрал оружие. Таскать эти неприятные тяжёлые предметы с собой он не собирался — плохо уже и то, что они оставили грязные разводы на его перчатках; так что оружие он уничтожил. Чем меньше такого в руках людей, тем лучше… а впрочем, хоть отними он у каждого весь запас приспособлений, что режут, стреляют и наносят удары, — люди мигом отыщут нечто новое, чем можно друг друга калечить и убивать. Люди…

Он с отвращением обошёл нищего на углу — тот был непроглядно пьян и грязен настолько, что ни возраст существа, ни пол угадать было невозможно. Учитывая сбивающий с ног запах, вряд ли кто-то захотел бы приглядываться и гадать.

«Никаких порталов вплоть до встречи. Нам нужен он, а не размытый след, исчезающий в портале». Увы, но тут не поспоришь. Тот, кого он ищет, вполне способен создать свой собственный портал, «учуяв» устройство чужого. А создав, не дожидаться странных пришельцев.

«Живи я в такой дыре, я бы точно не стал никого дожидаться. Открыть дверь, шагнуть, и только меня и видели. Куда — неважно. Место хуже, чем здесь, он вряд ли может представить».

Кстати, это наивное заблуждение. Мироздание переполнено местами намного хуже. И попасть с первого раза именно туда — легче лёгкого.

Его плащ, неестественно белый здесь, в мире страха и теней, слабо светился во тьме. Животные, роющиеся в отбросах, видели это — и сперва пугались, отпрыгивали подальше, во мрак… а потом некоторые выползали, робко, неуверенно, и шли следом. Он просил их уйти, и они повиновались. Неохотно. Вот животных ему было жаль. Они не заслужили этого города. Он забрал бы их с собой, в совсем иные тени, в чистоту и сумрак леса… но кто знает, будет ли это лучше. Рождённые в грязи, привыкшие к пинкам — но и к асфальту, подворотням, к мирной пище, найденной среди мусора, давно успевшей не только умереть, но и протухнуть… выживут ли такие среди опасной свободы без стен, неона и помоек?

А тот, за кем я пришёл, он выживет там?

Мы берём их слишком взрослыми… слишком пропахшими воздухом их темниц… грязью, унижением, болью. В тот раз, с Голосом Звёзд, я чувствовал лишь жалость, да ещё гнев на пределе контроля, гнев на всех, кто посмел, пожелал делать с ним всё это… Но сейчас я и боюсь чего-то — но чего?

Я же ищу всего лишь ребёнка… кажется?.. Он прячет внезапный смешок под белой перчаткой: а сам-то я кто?

«Кто я… сейчас… в этот раз, в этом витке спирали… Память лжёт мне, или всё слишком плохо… слишком. Кем мне быть, чтобы перенести это… чтобы… прервать это?»

Перчатка плотно прижимается к губам. Он запахивается в плащ, прячется от ледяного пыльного ветра, от льда смутных воспоминаний, от себя.

«Я ещё и не видел его, а он уже такое со мной вытворяет. Один его дар, без воли, способен расколоть, сломать. А что же будет, когда проснётся воля?»

Страшно.

Он надменно вскидывает голову; капюшон слетает, длинные серебристые волосы рассыпаются по плечам. Впервые он не стал собирать их в косу. Пусть так. Впервые этим утром он смирился… нет, он решил!.. не ветер, а лёд поведет меня. Ничто более не закружит меня в порыве… никто. Никогда.

Лишь тому вихрю позволено будет коснуться меня, который создам я сам. Ни ветер, ни ураган не растреплет моих волос. Не сорвёт в полёт сердце.

«Отличное средство против страха. Ничто не напугает тебя сильнее осознания, чем являешься ты сам».

Его «маяк» вспыхнул, ослепляя. Вот и нашёлся.

Город уже затопила беззвёздная чёрная ночь, но он отлично видел сквозь темноту. Берег того, что рекой назвать язык бы не повернулся, куда более этому явлению подходило слово «канава», был завален гниющим мусором. И там, под ненадёжным прикрытием одной из куч, виднелась стоящая на коленях тонкая фигурка. Да, всё-таки ребёнок, лет девяти-десяти, не больше. Он быстро поднял голову навстречу незнакомцу; из-под шапочки выбился солнечно-золотой локон. Теперь они вдвоём разгоняли глухую тьму — белоснежный с серебром и бледное золото. Мальчик смотрел на него в упор. На худом детском личике не было никакого выражения вообще. Даже ожидания. С тем же успехом он мог быть чистым листом бумаги.

А его руки продолжали смыкаться вокруг горла другого ребёнка, совсем крошечного, как кукла… и столь же недвижимого. Мёртвого или без сознания, судя по тому, что против попытки задушить его он не протестовал. «А может, это они так играют?! Ну… ничего себе. Миленькие у них игры».

— Что ты делаешь?

— Отпускаю.

Голос был очень тихий, слегка хриплый. И такой же невыразительный, как лицо.

— Это называется — убивать.

— Он всё равно умрёт. От голода тяжело. Так легче. Быстрей.

Он ронял слова, как камушки. Взгляд его был пустым и безразличным. Но аура полыхала. Он словно бы вообще не сдерживал её… хотя наверняка он и не сдерживал — не умел.

Юноша в белом присел рядом на корточки, обречённо решив не думать, во что превратится и как будет пахнуть его одежда. В распростёртом на останках чахлой травы маленьком тельце ещё оставалась жизнь… и что-то… что?!

— Кто это?

— Брат.

Мальчик помолчал. Дышал он затруднённо — словно был болен или долго-долго перед этим бежал. А скорее, и то, и другое.

— Я его кормлю. Кормил. Когда получалось.

— С твоим талантом ты голодаешь?

Ни единого движения. Ни знака, что он понял, о чём речь, или хоть немного удивился. Даже ресницы не дрогнули.

— Господин?

— Твой талант. Создавать иллюзии, нырять в отражения. Так?

— Талант…

Это выдохнулось столь тихо, что можно было спутать слово с шорохом рваных бумажек под ветром.

— Я искал тебя из-за этого таланта. И теперь заберу туда, где ты выучишься применять его.

Мальчик наконец-то проявил себя живым существом: с внезапной стремительностью вцепился в малыша.

— Только с ним.

«О да. Ещё бы! Без него я отсюда не уйду, поверь».

— С ним, хорошо. А что ещё? Требуй чего угодно, почти любое твоё желание будет исполнено. О голоде можешь забыть. Как и о жизни… — юноша поморщился и повел рукой: — Здесь. В грязи, помоях и в лохмотьях.

Мальчик едва заметно нахмурился.

— Не всегда. Я доставал одежду. Время от времени.

— Как?

То было испытание. Собственно, оно началось сразу, едва он увидел двух детей, один из которых целеустремлённо и умело убивал другого.

— Просил, — спокойно ответил мальчик. — Воровал. Просить часто без толку.

— Воровал, используя зеркала? Уже умеешь проходить сквозь них?

Мальчик без всякого смущения кивнул.

— Давно.

«И хотя, конечно, мог войти в самый богатый особняк этого города, да и любого другого, и взять столько, сколько получится унести, — тем не менее, ты, очевидно, не делал этого. Честность или расчёт? Внезапное богатство у оборванного бездомного мальчишки…»

— Я брал совсем мало, чтоб никто не догадался. Мелкие монетки. Они не везде находятся.

Ветер задул совсем неистово. С неба начинал сыпаться сухой, похожий на мелкие градины, колючий снег.

Юноша невольно повёл плечами под тонким плащом и порадовался, что руки хоть немного защищают перчатки. Другой защиты, более надёжной, пока он позволить себе не мог. При столкновении даже с одной незнакомой силой на пределе возможно что угодно, причём «что угодно» неприятное. А уж с двумя…

— Как вы жили здесь, в таком холоде? — вырвалось у него. Это уже не было частью испытания. Впрочем… инстинкты редко его подводили.

— С трудом. — На губах мальчика образовалось бледное подобие усмешки. — Вот…

Он наклонился к ребёнку, которого так и держал на коленях, и что-то шепнул. Малыш открыл глаза. Сразу. Юноша даже усомнился, что тот терял сознание, — хотя чувства утверждали именно это, а его чувства не имели обыкновения лгать.

Зато в реальности расцветших на крохотных ладошках язычков пламени он не сомневался. И не удивился… почти. Хотя никак не мог предположить, что в столь юном возрасте можно не только создать истинный огонь, но и продержать его почти минуту.

Мастер Огня. Вот отчего я вижу такое сияние… не один, а двое. Их ауры слиты воедино.

И вообще-то не факт, что именно старший ярче.

Огненные лепестки погасли, оставив мимолётный проблеск во тьме. И новые нотки в густом помоечном запахе.

— Позволь…

Юноша взял малыша за запястья и повернул ладонями вверх. Ну, точно: кожа пузырилась следами ожогов. И довольно сильных. Странно, что он не плачет. И что так долго терпел… И что не вырывается, не дичится, а смотрит так… Смотрит. Огромными зелёными глазами, пугающе яркими на сером от грязи осунувшемся личике. Юноша про себя хмыкнул с насмешкой: огню положено гореть ярко, и было б чего пугаться. Но смеяться, даже внутренне, сейчас как-то не хотелось…

Он накрыл маленькую ладошку своей. Лёгкое исцеление. Хотя… в этой серой каше ничто не даётся легко… Надо будет подзаняться техниками регенерации…

Старший спокойно наблюдал. В бесстрастном взгляде обозначился интерес энтомолога, не вполне уверенного, что в каталог уже внесена севшая ему на нос бабочка.

— Опасная игра, — сдержанно произнёс юноша.

— Не очень. Раньше он сильней обжигался. Это мелочь.

Всё, что напрашивалось по сему поводу ответить, юноша проглотил. И молча занялся второй рукой малыша. Он всегда гордился своим самоконтролем. А это всего лишь дитя, в конце-то концов. Тем более, к рявканьям и оскорблениям он наверняка привычен.

— Вы присмотрите за ним, господин? Ему… мало надо…

Он удивлённо поднял брови. И едва не выругался: как же не заметил?! Пламя ребёнка и это мраморное спокойствие… покров, которому он, как полная бездарность, позволил заглушить такую сильную боль!

Он вгляделся сквозь рваное подобие одежды. Почти всё тело мальчика было тёмным от свежих и не очень следов побоев. Свежих было больше. И не просто трёпка, чтоб преподать урок… похоже, совсем недавно его долго и с удовольствием избивали, чем-то металлическим и ногами, намеренно желая прикончить.

Сломанные ребра. Проколотые лёгкие. Почки… Столько внутренних разрывов и повреждений, что перехода он не вынесет.

— Жалко… — совсем тихо выдохнул мальчик. И так же тихо упал… всё-таки ухитрившись перед этим отпихнуть малыша. К нему.

Несколько секунд он мог только смотреть на всё это безобразие и отгонять единственную мысль: это провал. Абсолютное поражение.

А потом время смазалось в одно тягучее, холодное, серое пятно. Он не рассчитывал открываться здесь. Он не был готов вытаскивать кого-то с той стороны Теней, он вообще никогда не делал этого… он готовился в воины, а не в целители!

И уж если швырять свою силу в это отвратное измерение — то именно в качестве воина! Снести и уничтожить всё во тьму… запереть в лёд, и хоть тогда здесь не будет грязи и липкого вездесущего запаха…

Ему нужна была энергия, а не сила льда, — простая, незатейливая, тёплая энергия жизни. А её-то и не было. Он цедил её из вытоптанных остатков травы, из крохотных водяных созданий, из крыс… последних тут хватало, но крысы были слишком умны, и едва почуяв угрозу, мигом разбежались. Что за проклятая дыра, даже вампиру тут долго не протянуть!

Самым логичным было бы использовать тот источник, что прямо под рукой. Обжигающий, ослепительный. Прекрасный. Единственное, что было прекрасным здесь. И именно поэтому — не мог. Он сам уже настолько пропитался грязно-серым, что просто не смел тронуть этот хрупкий клочок Красоты и тоже запачкать… И выжимал, выкручивал всего себя до предела, разбросал нити души так далеко, как мог, собирая крохи живого тепла… и мигом всё без остатка отдавая. Восстанавливая. Возвращая. Из последних сил втягивая назад, в жизнь.

Стараясь не думать, как сам он в таком состоянии сможет преодолеть мёртвую пустоту портала.

В какой-то момент он уловил вмешательство: малыш осторожно касался его руки. Но не звал, просто соединил их руки и согревал. Едва заметно: ребёнок и сам был на пределе, голодный и дрожащий от холода… это он мог решить, по крайней мере это, укутать пусть не силой, но хотя бы плащом… и лишний раз обругал себя идиотом, что не догадался сразу. И снова нырнул в трясину, из которой, он отлично понимал, может и не выбраться.

Трава. Насекомые. Люди. Существование без тепла в темноте. А для лечения нужен свет. А я уж точно не тот, кто искушён в сотворении света…

Когда у него получилось, и он остался живым и собою, мир виделся уже не серым, а изжелта-чёрным. Он едва мог дышать. Но мальчик, его почти потерянный мастер иллюзий, — дышал. И даже слабо улыбался. Не ему, а малышу, но какая разница.

А малыш улыбался — ему. Доверчиво и ясно. Нереальные зелёные глаза жарко сверкали. Грани изумруда… нет, тот похож на лёд, а это чувство было мягким, ласкающим, тёплым. Хотя насчёт ласки он не был уверен… он знал о ней лишь в теории, но никто никогда не обращался ласково с ним. Если, правда, не считать тех моментов, в детстве, когда более сильный партнёр в учебном бою не убивал его.

Хотя о чём это он. Убивать его попросту запрещалось. Ценное имущество портить не полагается.

— Господин?

Он не сразу вспомнил, где он и с кем. Чёрная тьма упорно смыкалась вокруг него.

— Мы пойдём?

Он встряхнулся. Переход. Собраться. Сосредоточиться. Два лишних сознания в довесок к своему… норовящему отключиться… Нет.

— Идём.

Он встал, поднял малыша и как можно крепче прижал к себе. И снова окунулся в пушистое, непривычное тепло улыбки. Чернота с недовольным ворчанием отползла прочь.

«Ненадолго. Прыгать от радости рановато…»

— Держись за меня, — одну руку он протянул мальчику. Тот вцепился в неё мертвой хваткой. Похоже, он отлично понимал, что именно их ожидает: выглядел он предельно сосредоточенным. И… счастливым. Кажется, он едва не трепетал от предвкушения.

— Держись и сознанием… мыслями, чувствами, волей. Понимаешь? — мальчик коротко кивнул. — За меня и за брата. Будешь держать нас вместе. Ты сможешь. Если покажется, что ты совсем один, а всё вокруг очень странное, — не пугайся. Это иллюзии…

Мальчик тихонько рассмеялся.

— Иллюзии меня не пугают.

— Как зовут тебя?

— Джед.

— А его?

— Он же маленький… и только мой. Я не давал ему имени.