Глава двадцать восьмая. Время предшествующее, отдалённое. Охота

Нер смотрел на свои руки так внимательно, словно видел подобное впервые и не вполне понимал, что это перед ним такое.

— Убить кучу народу просто для приобретения познаний в тактике и стратегии?

— Надеюсь, многих из них — ещё и для Госпожи. Мир, конечно, тусклый, но огоньками-то светится, если приглядеться. А на пути наверх ты с большой вероятностью с ними и столкнёшься. Госпожа тебе простит любую причуду, пока та оправдывается охотой.

— Что ты из меня пытаешься сделать? — тихо спросил Нер.

Брат сжал губы, словно от боли. И резко вскинул голову. В зелёных глазах бились сполохи пламени.

— Убийцу. Чудовище. Это хочешь услышать? Ну да. А чем ты с нею желаешь сражаться? Стихами?

— Если я сделаю, как решил ты, стихов не останется.

— А если не сделаешь, если все мы не сделаем ничего — не останется нас!

Звёздное пламя вспыхнуло золотым и слепяще-белым. Братишка издал тихий невнятный звук и зажмурился… к счастью, потому что я видел: сейчас и его огонь всей мощью рванётся наружу, и тогда нас не останется не в отдалённом будущем, а прямо сейчас.

Мои щиты возникали словно бы сами по себе, перехватывая, преломляя лучи звёздной вуали, запирая в ловушки зеркал. Я и вправду делал это инстинктивно — не вполне понимая, как именно у меня получается. Но умел я это всегда. Похоже, в тот, первый раз, в самом начале, в меня проникло что-то от его бешеной силы и вплавилось намертво… или сама природа наших сил дополняла, уравновешивала друг друга. Он мог разносить города в пыль, оставляя за собою горстки радиоактивного пепла. А я мог ловить и гасить эти удары. Собою.

… Как сейчас. Я отстранялся, отодвигался от боли, насколько мог; ускользал от её щупалец в дальние зеркала. Но совсем убежать было невозможно. Только надеяться, что он сам остановится, прекратит это прежде, чем я не выдержу, и щиты осыплются стеклянной пылью. На меня. В меня. Прошивая струями зеркально-звёздной ледяной боли. Снова. И снова...

Он остановился. Точнее, Зой остановил его, — с трудом разлепив сжатые веки, смаргивая слёзы, я видел, как брат отчаянно, изо всех сил стискивает его руки, упираясь лбом ему в плечо, невнятно шепча: хватит, хватит, хватит, прости, ну прости.

Повелитель Огня мог бы оборвать это всё по-другому. Вероятно, и должен был. Не сдерживать свой огонь, а выпустить — и накормить лучами оживших звёзд. Сейчас, когда Нери обрёл едва ли десятую часть своей силы, справиться с ним было бы легче лёгкого. Взять у него всё — и не раня себя, как я, а наслаждаясь, становясь сильнее и получая от этого удовольствие. Но Зой даже не попытался. Он попросту насадил себя на лучи-кинжалы звёздного света, и они пронзали его насквозь, во тьме зеркал я видел это, и незримые раны сочились багряным пламенем, которое вытекало, как кровь, и впитывалось в ауру Нера, наполняло, согревало её.

Нер прикусил губу и с усилием оттолкнул его. Сияние погасло. Теперь даже теневым зрением я видел их не сплетением живых стихий, средоточием страшной силы, а просто парой мальчишек — растрёпанных, бледных и изрядно испуганных.

— Ты идиот, — прошипел Нер и закашлялся, подавившись кровью. — Мания суицида?!

— На себя посмотри, звезда моя.

— Не твоя… — Нер осёкся, моргнул и вдруг сдавленно рассмеялся. — Ненормальный. Чертов дурак. Ты погибнуть мог, понимаешь?

— Не мог, не льсти себе. Тебе сейчас силёнок не хватит меня убить. Да и прежде-то — сомневаюсь.

Они держались друг за друга, словно боялись отпустить — вдруг тот, кого держишь, без этой хватки возьмёт и растает. Вообще-то я бы не удивился.

— Нери, — мягко, с невыносимой, почти щемящей нежностью сказал брат, — ну пожалуйста, ну поверь мне. Я знаю, ты не убийца. Знаю, как тебе больно. Но именно поэтому нам надо пройти через это. Мы должны вырваться сейчас, пока чувствуем так, пока эта боль сдерживает нас. А иначе Госпожа будет ломать и ломать нас, и мы сломаемся, станем теми, кто ей нужен. И нам уже будет плевать на чужие смерти. И на свои, только нам она умереть не позволит. Ты же понимаешь. Именно ты — понимаешь. Теперь.

Мой друг молча склонил голову. Но рук брата не отпустил.

— Всё я понимаю. Да не злюсь я на тебя, не дёргайся… на себя я злюсь… Я не могу, Зой, я не могу. Я же сумею это. Видел сейчас, как я умею? Сила и соблазн… кто угодно мне покорится, если я захочу. Но я не вынесу себя такого… звёзды перестанут мне петь. Я потеряю ветер. Не слушай… да заткните вы меня уже! — взорвался он. — Я просто боюсь. Почему я, черт побери, пусть Джед отправляется на эту проклятую планету и забирает чертов трон, он же наследник по праву!

Вокруг меня соткалась моя собственная, маленькая, оглушительная тишина. Крохотный кокон тишины… из которого я не знал, как вырваться.

— Они меня выбросили, как мусор, — сказал кто-то чужой моим невозмутимым голосом. — О каком праве речь.

— Но ты же старший из принцев?

— Был. Всё в прошлом. Они идиоты, им следовало меня не выкидывать, а убить. И о чём мы говорим? Я не воин.

— Но должен. Зой прав, мы должны, мы все. Если этот опыт нужен мне, то тебе он просто необходим. Ладно, тогда пойдём вместе! Чёрт, скажи ему, Малышка!

Я понимал, что делаю то, о чём потом пожалею. Дитя Тьмы, разрушитель… предатель. И меня не простят. Я сам не прощу себя. Но я уже вошёл в сознание брата — и строил там тонкие, незаметные, лживые зеркала. Я пойду до конца, прости. Я говорил, что убью тебя.

Память — просто след на прибрежном песке. И стереть её так несложно.

Стереть… отразить, затуманить, и вглубь — и это сотрёт, уничтожит тебя. И я замер на грани — и ждал. Готовясь сделать это. Разрушить ту часть воспоминаний моего брата, где были ночи без вопросов и слов, шрамы от плетей Королевы и алый танец… прохладный шёлк и боль исцеления, очищения огнём.

И это могло уничтожить его так же надёжно и окончательно, как выстрел в упор. Как тёмный огонь Госпожи. Как холодное пламя Нера… если бы он освободил его.

Но Нер не смог бы. Только я. Повелитель теней и зеркал. Помнящий… бессердечный.

Почему же мне так больно тогда?

Процесс пошёл. Его сознание распадалось на десятки, сотни тонких осколков, ленточек-отражений, теней. Реальность таяла в хаосе снов.

— Джед прав, он не воин. И он нужен здесь. Нам нужна защита, Нери. Возможность говорить, чтобы нас не подслушали. Этого мы не можем, только он. Давай делать то, для чего предназначены… мы — воины, он — отражатель. Джед!

Я вздрогнул. Мой контроль таял, трещал по швам, зеркала осыпались миллионом осколков. Он не выдал меня. А я его едва не убил. Я… его… кто каждую ночь приходил лечить меня, отдавая силы, чувствуя мою боль. Моего брата. Он доверял мне. Всегда.

Он убивал меня. Так часто.

— Джед, проснись. Ты с нами ещё?

— Да… извини. Я слушаю. Да.

— Ты сможешь сделать барьер, сквозь который Она не проникнет?

— Думаю, да.

— А подслушать? Не разговоры, другое… эту структуру, где мы живём, её сущность, основу. Всё издаёт звуки, в них скрыта суть, и уязвимость в том числе… ты понимаешь меня? Ты это сможешь?

Я сворачивал, втягивал, рушил созданные для него зеркала. Осколки вонзались в меня, протыкали, врезались. Неважно. Только бы они не увидели. Только бы Нер не увидел… В глазах всё плыло. Я был словно пьян, хотя никакой алкоголь, никакой наркотик не действовал так… боль, которая не имела значения, туман, которым я давился и наслаждался… расплата, которую я заслужил.

— Я попробую.

Брат смотрел внимательно и непонятно. Слишком внимательно… и отчасти я жалел уже, что остановился. Зато Нери не смотрел на меня вообще. Хоть в чём-то удача. Он пристально, напряжённо вглядывался в раскрытое окно, словно ища в блеклом дневном небе скрытые куполом звёзды. Привычно ища совета у тех, кто пусть далеко, но намного старше и терпеливее нас. И не требуют у него стать кем-то иным, чем он есть. Кем-то куда более страшным. Звёздам он вполне подходит и такой.

И зачем я стану говорить ему, что всё это — лишь его забавная поэтическая ерунда… что звёздам на него попросту наплевать. Было бы, если бы они его теперешнего вообще замечали.

Зой встал и легко улыбнулся. Его рука едва заметно тронула мое плечо.

— Долечивай его, братишка. Я пойду строить ужасные злодейские планы в одиночестве, и он мне понадобится здоровым.

— Погоди. — Нер сощурился и глядел на него в упор. Брат выглядел так, словно его поймали именно в тот момент, когда он больше всего на свете хотел бы сбежать.

— Зой, что у вас? Не ври мне. Не сумеешь.

Брат демонстративно поднял брови и вздохнул, изображая покорность грубой силе и неизбежности.

— Бьём ниже пояса, Нери? Тебе надо правду? Ну, хорошо. Я принимаю решение, которое мне отвратительно, и что ещё гаже, пихаю туда тебя. Мне следует быть беззаботным и счастливым? Если да, прости, не выходит. Что ещё мне поведать? Сеанс выворачивания наизнанку продолжается?

— Я согласен. — Голос моего друга звучал глуховато. — Не уверен, что это поможет. Но я сделаю. Так лучше?

— Нет, — тихонько ответил Зой. Резко отстранился, шагнул к окну и оттуда, словно из убежища, бросил: — Но я не знаю, как иначе. Придумаешь, зови. Я соглашусь. На что угодно. Только бы всё это кончилось. — И растаял в портале, в бледном облаке лепестков.

— Тогда пойдём вместе, скажи ему, Малышка!

В тот миг я почувствовал, что Джед начинает убивать меня.

Он испугался. Я слышал его испуг, его готовность атаковать… и ничего не мог поделать — он-то меня не слышал. Проклятье… я не знал, почему могу его ощущать так отчётливо, почему он — мастер теней, тонких граней, оттенков и полутонов — совсем не понимает меня. Ведь я не шепчу, я кричу в мыслях так, что у самого закладывает уши: Джед, не надо, прошу, перестань, я не скажу ему, я никогда не предам тебя! Ты мой брат. Тебе не надо меня бояться...

Я видел всё ясно, по-прежнему. Я знал их двоих, я отдавал себе отчёт в том, где нахожусь и что происходит… но туман клубился вокруг, сгущался, собирался в лезвия, и они неощутимо, неотвратимо врезались в мою реальность, память, душу. Серое. Дым. Закручивается в спираль. Водоворот… затягивает осколки образов, реплик, воспоминаний.

— Джед прав, он не воин. И он нужен здесь...

Я выталкивал слова с усилием, но они должны были падать легко, чтобы Нер не понял, чертов видящий правду… или видящий ложь, я так и не разобрался… Но я не лгал — в чем ему заподозрить меня?

— Джед, проснись. Ты с нами ещё?

Джед, пожалуйста, оставь мне Кэса. Не забирай его… умоляю.

— Всё издаёт звуки, в них скрыта суть… Ты это сможешь?

Звуки дробятся в обрывки несвязных нот, стальные лезвия режут всё, туман проникает в меня, всё глубже, и я уже не могу сказать точно, что было, что померещилось мне… Ночи с шорохом шёлка и болью, твоей-моей-разделённой… алый плащ, алые раны… я молчу, стискивая зубы, и вкус отдаёт солёным, жарким и алым… Джед, Джед. Я не забуду. В переходе, сотканном из теней, я теряю силы, теряюсь, тёплые руки подхватывают меня, губы касаются и пьют мою — нашу — кровь, разделённую с моим братом… в первую из тех ночей, когда я наклонился, а он ударил меня, и капли крохотными огнями падали на его грудь, расчерченную багряно-алым… Кэс. Да что же со мной. Воронка цвета угля, в которой тонет и рушится всё… Кэс, имя, тающий образ, слово без смысла… Нет! Я не… забуду. Не забуду. Джед, я отдам тебе мой огонь, сделаю всё, что захочешь, только пусти меня!

Туман прекратился: он успокоился, отступил. Насовсем, на время? Да не всё ли равно. Тише, братишка, тише. Ты в безопасности, я не скажу ничего, что ранит тебя. Никогда.

Я хочу одного лишь: уйти. Слишком много разорвано, и эти клочья надо собрать, соединить… пока могу, пока огонь не освободился… И, черт бы его побрал, Нери. Ловит меня. Не выпускает.

— Что у вас? Не ври мне. Не сумеешь.

Не сумею и не стану… но и сказать мне нельзя: брат замер и ждёт, а я не выдержу снова. И я заслоняюсь — правдой. Жгучей, едкой, оглушительной. Выхлестнуть эту правду наружу — и ту, другую, даже Видящий не заметит.

И Нер не замечает. И сдаётся. Погасший и покорный… и это я, я сам сделал это… и огонь разгорается. Больно. Всё… алое...

— Я соглашусь, — бросаю я, и уже всё равно, что он думает, что подозревает. Лишь бы мне вовремя убежать. — Только бы всё это кончилось.

И не лгу — о нет, ведь ты знаешь, Нери, наверняка… ты получил свою истину, а теперь не держи меня… Но пламя уже так близко, что я почти не вижу перехода — падаю в темноту, в ничто, наугад. И единственный факел, способный осветить мне путь, — только я сам.

«Сгори, и быть может, из пепла ты… возродишься...»

А может, и нет. Джед, если снова захочешь стереть меня, быть может… я не буду сопротивляться.