Глава тридцать третья. Время предшествующее, отдалённое. Воспитатель

— Это несправедливо!

Голос был тихим, но напора в нём вполне хватало для крика. Этот диссонанс вызывал тревогу. Нери никогда не влезал в отношения своих подопечных слишком глубоко — он вообще не любил влезать. Да ещё и подслушивать не предназначенные для его ушей разговоры. Это делало всё довольно сложным — ему ведь оставили братиков для обучения и воспитания… а воспитывать он не умел, да не очень-то и хотелось. С чего бы? Его никто не воспитывал, если не брать в расчёт цепи, побои и прочие радости его жизни до встречи с Повелителем Льда; а уж такое «воспитание» он не стал бы применять ни к кому даже и под угрозой смерти, медленной и мучительной. Ему хотелось дружить. Хотелось охранять. Присматривать, чтобы в процессе освоения сил они сами себя не поранили. Братиков и то, и другое вполне устраивало…

А сейчас ему хотелось быть одному, бродить по лесу и подбирать к песне последние строки. И уж точно — не вникать в чужие разборки.

— Ты знаешь, что справедливо, — голос Джеда был ровным и негромким. И холодным настолько, что сводило зубы. — Ты не послушался. Значит, заслужил наказание. А если противишься, то заслужил вдвое.

Нери притаился за высоким кустом, скрывающим его целиком. Те двое были хорошо видны ему: младший медленно пятился, делая совсем крохотные шаги; губы чуть подрагивали, лицо пылающее и напряжённое — таким он бывал перед очередным рискованным испытанием. Хотя нет — от испытаний Зой никогда не уклонялся. А сейчас он явно пытался прекратить что-то, остановить… брата, наступающего на него с длинным прутом в руках. Спокойного. Как всегда.

Такого Нери раньше не видел. И видеть не желал бы. Особенно — этого ледяного неотвратимого спокойствия.

— Я не сделал ничего плохого!

— Ты сделал то, что я запретил тебе.

— Но ничего же не случилось!

— Не имеет значения. Мужчина должен отвечать за свои поступки. Всегда.

— И всегда будешь бить меня?

Это вышло совсем тихо. Но уступать он явно не собирался. Хотя и на победу не рассчитывал. Нер знал это чувство… помнил его. Слишком хорошо. Собственно, весь этот год он прилагал усилия, чтобы окончательно забыть. Он тихонько вышел из своего укрытия за спиной мальчика, так что, сделав ещё шаг назад, тот натолкнулся на него и поневоле остановился. Нери положил руку ему на плечо и явственно ощутил, как Зой теряет волю к сопротивлению, сдаётся. Безнадёжность. Он невольно сжал худенькое плечо сильнее, едва замечая, что делает: эта внезапная покорность почти ранила.

А Джед выглядел так, словно всё шло по намеченному плану, и вообще не происходило ничего особенного. Хотя Нер мог поспорить, что друг предпочёл бы в этот момент обойтись без его компании.

— Давай его сюда.

Зой глянул на Нера искоса. Слишком взрослым и отчаянным для ребёнка взглядом.

«Ну и пусть».

Даже безмолвный голос малыша отдавал безысходностью. Нер сузил глаза. «Пусть? Ну уж нет».

— Нери, иди, а? Я с ним сам разберусь.

— Джед, так нельзя.

Он сказал прежде, чем успел выбрать слова. И под внимательным взором прохладных, как озеро, глаз друга — чёрт, десятилетнего мальчишки! — едва не поёжился, злясь на себя за ощущение, что вовсе не он, в свои тринадцать, тут старший. И не главный, уж точно…

«Какой из меня, во тьму, воспитатель».

— Не лезь, Нер, — мягко и совсем необидно попросил Джед, — пожалуйста.

Он умел говорить «пожалуйста» таким способом, что придраться к просьбе было невозможно, как и найти повод для ссоры: кроткое бледное личико и весь его вид замершей прямо у ног птички, хрупкая фигурка, которой страшновато коснуться даже резким словом и окриком, словно взять в руки чашку из тонкого прозрачного фарфора… и каждое его слово было приказом, предполагающим абсолютное и быстрое повиновение. Нери это на себе испытал, и не раз.

«У Малышки в самом деле адски сильная воля, если он решился сопротивляться».

— Оставь его, Джед. Пожалуйста.

— Не встревал бы ты, — вот теперь в бесстрастном тоне проснулась нотка досады. — Он виноват и должен быть наказан. И он в курсе. Не убегал бы — всё бы давно закончилось.

— Я от тебя не убегаю!

Губы старшего брата презрительно покривились.

— Ну да. Мужчины не трусят. Они принимают заслуженное молча. А кто скулит и спорит, тому ещё и за трусость достанется. Всё честно.

— Нет, нечестно! Я боли не боюсь! Это просто… неправильно. — Сжатые кулаки едва заметно дымились. — Я делал всё, как ты велел, когда это было важно!

— Это важно всегда.

— Только потому, что ты сказал? — под державшей его рукой Нера он весь напрягся и чуть дрожал, как натянутая до предела струна. — Я же почти всегда слушаюсь! Не беру твои вещи, в комнате у тебя ничего не поджёг. В зеркала твои не влезаю. И те двери… я просто смотрю туда. Не вхожу. Не веришь?

— Верю. Отцепись от него и иди сюда. Не добавляй.

— Джед! — он тряхнул головой; в стороны брызнули искры огня. — Ну почему?!

— Потому что я старший. И хватит трёпа.

— И Нери тоже! Но он меня не… наказывает так!

— Ну и зря.

— И тебя тоже.

Молчание, захватившее их троих, было таким плотным, что его можно было потрогать.

В зелёных, как ряска на озере, глазах Малышки трепетали язычки пламени.

— Джед, — осторожно сказал Нери, чувствуя, что делает шаг по тонкому-тонкому льду, — вообще-то он прав.

— В чём?

— Мы друзья, верно? И мы — равные. Он младше, но такой же принц, как мы. Повелитель Стихий. На того, кто тебе равен, нельзя давить силой. Я же с тобой такого не делаю.

— А что ты делаешь? — тихо спросил Джед.

— Прошу. Ты просьбу друга можешь исполнить? Я тебя очень прошу, не надо так с ним больше. Ладно?

— А если нет? Если мы равные и ты не давишь — я могу отказаться. И поступать по-своему. Принцы делают, что хотят. Ведь так?

— Так. Если ещё хотят без друзей остаться.

По губам мальчика прошла тень ироничной улыбки — довольно странной для десятилетнего. Хотя если подумать, все они с рождения не вылезали из кучи странного. Может, Джед в чём-то сильнее… или всего лишь откровеннее. Если речь идёт о них.

— Ты всё-таки заставляешь, Нери.

— Нет. Но для меня это важно.

— Почему?

Память вспыхнула, почти ослепляя. Он едва сдержал желание отрезать: моё дело. И прекратить. Без угроз, без насилия, просто напомнить всего на миг, кто он. Власть звёздного света… от которой отшатывался Кэс. А детишкам много не надо, довольно показать краешек...

О да. Здорово, Голос Звёзд. Покажи им. И повтори вновь, что всё решает не сила, а равных не принуждают.

— Не могу видеть, как кто-то причиняет боль тем, кто слабее. Особенно детям.

— Не смотри, в чём проблема?

— Мне что, тоже за розгу хвататься, чтоб ты меня слушал?

— А ты не будешь, — его друг едко усмехнулся. — Не глядя, сложно. Привяжешь и зажмуришься?

— Да, умереть со смеху. — Он чувствовал себя совершенно беспомощным, почти как в сарае с цепями. Но этого как раз нельзя было показывать. Или нет? Он начинал понимать, почему Кэс не рвался с ними здесь оставаться.

— Джед, остынь, а? Я знаю, ты хочешь как лучше, но он же не дурак. Он умеет говорить, думать. И не делать того, за что тебе хочется его отлупить. Давай ты просто мне поверишь? Друзьям верят.

— А ты мне веришь, Нер? — мальчик тряхнул головой, с вызовом глядя ему в лицо. — Всё ты врёшь. Кто сильнее, тот и главный, всегда. Уж лучше бы ты ударил. Честнее. Если мы равны, то докажи это. Уходи.

— И я тоже, — тихонько произнёс Зой. — Если мы… равны.

— А ты — нет.

— Потому что он маленький? А когда он вырастет, Джед, что ты будешь делать? Послушай, хватит. — Нери с горечью подумал, что если в итоге эти двое и не рассорятся окончательно, то лишь потому, что оба будут считать его или предателем, или идиотом. А Кэс наверняка — и тем, и другим одновременно. — Тебе нужно доказательство, что никто не главный? Ладно, я докажу. Я уйду. Но не дам тебе мешать ему выбирать, уйти со мной или остаться. Каждый решает сам, верно? А потом и я сам решу, как быть. И сделаю то, чего мне делать ну совершенно не хочется. И знаешь, Джед, друга терять я тоже не хочу. Но если надо доказывать, то наверно, терять уже некого. Так?

Джед сжал губы. Его ноздри чуть заметно раздувались. На Нера он не смотрел, только на брата… или сквозь него. С Джедом никогда было не угадать.

Прут в стиснутых тонких руках с треском сломался. Мальчик вздёрнул подбородок и сощурился.

— Нет, не так. И делайте, что хотите, оба. Спасибо, Нери. Класс. Если он теперь шею себе свернёт, когда полезет куда не надо, то ты над его трупом ещё разок мне расскажешь, что все равны и принцы. И друзья.

Он круто развернулся и ушёл. Обломки ветки упали к их ногам. И вспыхнули почти в тот же миг, когда Нер хлестнул по ним плетью ветра — почти не думая, ему просто хотелось ударить. И лучше по неживому.

Зой осторожно отступил от него, сел в траву и провёл пальцем по дорожке пепла. Рука слегка дрожала.

— Прости. — Он глянул на Нера исподлобья. — Я не хотел, чтоб ты из-за меня ссорился… Сердишься?

— На тебя? Нет. Что ты натворил-то?

— А на него?

Нери вздохнул.

— Не знаю. Давай рассказывай.

Худенькие плечи напряглись. Из-под растрёпанных волос зелёные глаза сверкнули, почти обжигая:

— Да ничего.

Но этот огонь Нери выдерживал легко — глаза в глаза, жаркое пламя и золотое сияние звёзд. Зой мотнул головой, выглядя и протестующим, и несчастным; рыжие вьющиеся пряди упали на лицо.

— Он сказал не открывать двери в другие места. Потому что некоторые ведут в никуда, и оно затянет и разорвёт на кусочки.

— Так и есть.

— Ну и я стал открывать не вблизи, а чуть подальше. Чтоб успеть отскочить и захлопнуть, если что. Но они все были хорошие… просто двери, я видел сквозь них зверей, людей, всякие вещи. Ничего опасного. А мне хотелось понять, как те, плохие, открываются… если знать, то случайно не сделаешь, верно?

Нери сумел оставить весь набор пришедших на ум красочных комментариев при себе. Малышке такого слушать не нужно. Иных слов ему и вовсе лучше бы не узнать никогда. И уж точно — не от «воспитателя».

— Я осторожненько их открывал! — как всегда безошибочно уловив смену климата, быстро заверил Зой. — Не целиком, а на малюсенькую щёлочку. И стоял далеко. И как только она открылась, я запер! Наглухо. Ничего мне не сделалось. Та штука, которая тянет, вообще ничего взять не успела, ни листика! А он даже слушать не стал… сразу весь сделался ледяной… тронешь, порежешься… ты почувствовал, да?

— Он за тебя испугался. Я тоже за такое не похвалил бы.

— Ты бы разобрался сперва.

— Я могу разозлиться, — самокритично признал Нери. — И врезать, не разбираясь. Вон как по ветке.

Мальчик негромко хмыкнул.

— Это я её сжёг. Ты осторожный.

— С моей силой будешь осторожным. И тебе надо. А ты не умеешь, и Джед боится. Волнуется о тебе.

— Нет, — тихо сказал Зой, пристально глядя в выжженную ровной полоской траву. — Джед не волнуется. Я ему не очень нужен, пока не мешаю. Он просто не любит, когда я делаю не как он велит.

— Если он говорит, как тебе не вляпаться в неприятности, а ты всё делаешь наоборот, чего ж тут любить. Не глупи, Малышка. Конечно, ты ему нужен, раз он твой брат.

— Ему надо, чтоб я слушался, вот и всё. Он же не брат по правде. Не настоящий.

Нери встал.

— Я начинаю жалеть, что полез заступаться.

Малышка вскинул голову, расширенными глазами всматриваясь ему в лицо.

— Почему?!

— Потому что ему сказал — ты умеешь думать. Мне казалось, у тебя и сердце имеется. Значит, я дурак и пойду перед ним извиняться. Если ты так говоришь о том, кто о тебе всю жизнь заботится и без кого у тебя вовсе жизни бы не было, — по мне, так я его зря обидел. Зря сказал, что он не как друг поступает. А он, выходит, всё правильно делал, пытался глупой детке чуток мозгов прибавить. Как мог. И ему же досталось.

У мальчика тряслись губы. Лицо пылало так, словно ему надавали пощёчин.

— Нери… но я…

— Неинтересно, — обрезал он. Отчаянно жалея, что он не Кэс, не кто-то умный, и ему только тринадцать. — Я пошёл. Тебя он не тронет. Дверями во тьму не очень увлекайся. Ты у нас гений, но мало ли.

— Нер!

Горячие ладошки сжали его руку, почти всерьёз обжигая. Нери за целый год не видел ни разу, чтоб Зой рыдал так: в открытую, не пряча и не сдерживая слёз. Что-то, а это отлично умели оба брата — не плакать.

— Не говори так! Нери, ты что?! Думаешь, я его не люблю? Не… благодарен… — он судорожно всхлипнул и резко провёл по мокрой щеке плечом. — Мне он брат, что бы ни было! Навсегда. Только я ему не очень нравлюсь. Он сильный… особенный… Я стараюсь, Нери, правда! Но я не могу сделать так, чтоб он хотел дружить… как с тобой. А теперь ты… тоже бросаешь… Хочешь, я пойду к нему? Пусть накажет!

Нер поморщился.

— Не неси ерунды.

— Я не боюсь! — Зой смотрел на него так, что казалось, вот-вот запылает воздух. — Тогда сам накажи!

— Отстань уже. Никому это не нужно.

— Но ты злишься… и он… а виноват я, ну и пусть он меня побьёт, не страшно, зато вы помиритесь.

— Без тебя справимся. Никто никого бить не будет. — Нер сел на корточки перед Малышкой, низко склонившим голову, так что длинные волосы совсем завесили лицо, и осторожно потянул рыжую прядь: — Эй. Не хотел я сказать, что пусть бы он тебя отлупил, раз ты такая бестолочь, что заботу не отличаешь от власти. Он не должен был. Но это не значит, что тебе можно его не слушаться. Он твой брат и думает о тебе. Он хочет, чтоб ты вырос достойным принцем. И вообще — вырос. Живым и целым. А не тем, кто тупо прыгает по свистку, как зверюшка.

— Я понял, — прошептал мальчик, не поднимая головы. — Я буду слушаться, Нери. Честно!

— Здорово.

Нер поспешно встал, мечтая выпутаться из воспитательной беседы как можно скорее и сбежать.

— Ты… от меня уходишь? Или… к нему?

— По делам, — бросил он, совершенно не желая уточнять.

— Он на меня только сердится, — виновато сказал Зой. — Не на тебя. Если придёшь мириться, он будет рад.

— Да ну, а я не знал. Не лезь с этим, Малышка. — И с внезапной жёсткостью, удивившей даже его самого, отрезал: — Захочет, сам придёт. Я за ним бегать не нанимался.

— Джед не придёт. Он гордый. А мы его обидели… то есть, я, — тотчас поправился он, не отпуская друга просящим взглядом: — Он не хотел с тобой кусаться. Я же видел. И ты тоже. Ему плохо сейчас. Не злись на него. Это совсем уж нечестно… давай ты на меня наорёшь или сразимся… ты тогда успокоишься? Хорошо, Нери?

— Ничего хорошего, — проронил лёгкий, как шорох листьев, колеблемых ветром, голос из отброшенных ветвями теней. Джед и сам выглядел тенью, обманом зрения — тихий и тонкий; сквозь него едва ли не виделись небеса. Он и приблизился совсем невесомо, почти не приминая траву.

— Кто сказал, что я позволю орать на моего брата?

— Джед, — чуть слышно выдохнул Зой, глядя на него широко раскрытыми, сразу ярко позеленевшими глазами. Нер с трудом сдержал кривящую губы усмешку. «Плохо ли ему, обижен, виноват или прав, тревожится за другого или себя — он всегда будет тем, кто может нам не позволить. Малышке. Мне. Себе самому, возможно. Только Кэс не в его власти… впрочем, не зря ведь он здесь не задерживается».

— Он не бестолочь, Нер. Он верно сказал. Что я… подчиняю. Но я этого не знал… не задумывался об этом.

Хоть и назвав по имени и говоря вроде с ним, Джед не видел его — смотрел он только на брата. Тот замер, не сводя с него глаз, явно стремясь подойти и столь же явно не решаясь.

— Я не осознавал, что… требую… повиноваться, — казалось, ему стоит усилий выговаривать слова. И Нери вдруг понял абсолютно ясно, словно видел чувства друга так же, как видел его лицо, как солнце, траву и лес, что Джеду почему-то невероятно сложно это говорить — что он ощущает такой пронзительный стыд и такую горечь, будто бы сделал самое гнусное и непоправимое, что человек вообще способен совершить. И это было странно и пугало. Нери совершенно точно предпочёл бы всего этого не знать. И вообще быть отсюда как можно дальше.

— Ну ничего, — пробормотал Малышка, весь взъерошенный и страшно смущённый. — И что. Ты же не нарочно. А я… правда… могу сделать то, что нельзя… ну, понимаешь. Чтобы не бояться. Чтобы ты… вы оба… замечали...

— Я всегда замечаю тебя. — Джед не шевельнулся, но почему-то казалось, что он возле братишки, настолько рядом, что между ними есть только этот тихий голос и серьёзный, сосредоточенный взгляд. — Для этого не надо делать опасные вещи одному, просто зови меня или Нера. И неправда, что ты не нужен. Никогда не смей думать так. Друзья не бывают ненужными.

Зой моргнул и отступил, глядя на брата так, словно тот превратился в нечто неведомое и, вполне возможно, кусачее и голодное. И маняще прекрасное, как бабочки или радуга.

— Я тебе друг?

— Ну да. Конечно.

В свои семь лет Малышка и впрямь был совсем крохой, как и год назад, — даже худенький миниатюрный Джед рядом с ним казался чуть ли не взрослым. Если бы не глаза и тревожащее умение отнюдь не по-детски рассуждать, Нер сроду бы не поверил, что таким крошечным существам уже понятны слова вроде дружбы, власти и гордости.

— Простишь меня?

— Да я уже… и не за что вовсе… А ты? — Зой сделал едва заметный шажок к брату и снова застыл, будто до сих пор не решил, лучше поскорее убежать или остаться. — Ты не сердишься больше? И на Нери?

— Я не сердился, — светловолосый мальчик хмуро передёрнул плечом. — Ну, немного. Не сейчас. На себя — да. Иногда я себя терпеть не могу...

— А я тебя люблю, — в Малышкином голосе явственно слышалась нотка упрёка, словно он не сомневался, что именно такой порядок вещей и является правильным, и никто, включая самого Джеда, не должен относиться к нему иначе.

Джед нерадостно усмехнулся.

— Это потому, что ты маленький и хороший. И любишь всех любить.

Зой издал неуверенное фырчание, видно, не понимая, то ли его похвалили, то ли поддразнивают. А Нер думал, не может ли быть, что Джед разбирается в методах воспитания куда лучше него — если смог вырастить это чудо природы, в ответ на холод, розги и насмешки столь легко произносящее «люблю». Сам он не умел говорить такого. Даже мысленно. Он вообще не был уверен, что способен понять однажды, что это означает — любить.

— Нери. — Тихий голос Джеда мигом выдернул его из неуютных раздумий. Как и всегда. — А если бы я не уступил? Ты сказал, что тогда сделаешь то, чего делать не хочется. А что бы ты сделал?

— Тебе? Ничего. Ушёл бы с Малышкой. А потом позвал бы Кэса — сказать, что я не гожусь тут. Не могу справиться с вами двумя… это была его идея, не моя. И что он должен одного из вас забрать. Пока хуже не вышло.

Зой преодолел расстояние, разделяющее их с братом, одним стремительным рывком, вцепился в Джеда обеими руками и вжался в него лицом, всем телом, так тесно, как только мог. Джед обхватил его за плечи и притиснул к себе, будто братишку намеревались отдирать от него силой. Нери впервые увидел на всегда спокойном, отрешённом личике совершенно явный, лишённый масок и притворства страх — страх ребёнка перед взрослым, способным сделать с ним что угодно лишь потому, что он куда сильнее. Взрослым, который непредсказуем, опасен, которому ни в коем случае нельзя доверять.

Это чувство мелькнуло смазанным мгновением и тут же прошло. Джед умел сдерживать такие порывы. И этот железный самоконтроль уж точно не увязывался с возникшей было расстановкой сил «Взрослый против перепуганного ребёнка». Вот только Нер видел его взгляд. Поражённый, беспомощный.

Малышка рискнул чуточку отлепиться от брата и с таким же ужасом смотрел на Нера из-под обнимающей его руки:

— Нет! Не надо! Я буду слушаться, я же обещал! И его, и тебя! Нери, пусть он лучше меня всегда наказывает, только не разделяй нас!

— Я не буду, — быстро сказал Джед. Его руки на братишкиных плечах сжимались всё крепче, но кажется, он не замечал. Похоже, что не замечали оба. — Нер, я его не трону больше никогда.

— Да пусть! — перебивая, выпалил Зой. — Всё равно, только пусть я с ним! Нери!

— Он должен быть со мной!

Про себя Нери беззвучно произнёс: «Кэс». Он никогда не молился богам, хотя знал о том, что другие делают это; в богов он не верил. Но он верил в единственного, кто захотел и смог подарить ему свободу. И когда ему не хватало собственных сил, неважно на что, он думал его имя. Не звал и уж точно — не просил… просто вспоминал это слово и облик, скрытый за ним. От этого становилось легче. Немножечко.

— Не собираюсь я вас разделять.

Джед чуть свёл брови, продолжая крепко прижимать к себе брата.

— И значит, стоит мне снова с тобой поспорить, ты его позовёшь? Если я не послушаюсь?

Малышкины перепуганные глаза не отпускали его, тревожно ища истинного ответа.

— Да не надо мне, чтоб ты слушался. Я тебе не хозяин. И никто никому! Тьма… я же об этом и говорил!

— Позовёшь, Нери?

— Нет! — почти зло бросил он, страстно мечтая отсюда испариться. — Оно мне надо? Проехали, а?

— Почему ты сразу мне не сказал? Что или будет по-твоему, или ты нас разделяешь. Я бы на что угодно мигом согласился.

— Для меня? — тихонечко шепнул Зой, быстро взглядывая брату в лицо.

— Для нас. Нер, ты в другой раз говори, ладно? Заранее. Если уж плётка наготове, лучше её показать сперва, чем сразу пускать в ход. Я не буду спорить.

Нер прикрыл глаза. Отчаяние и гнев — на себя, на слишком ясно видящего суть вещей Джеда… то, что он звал звёздной вуалью, стремительно окутывало его, готовясь к удару. Ярость и власть Голоса Звёзд…

— Я не стану его звать, Джед. И раньше не собирался! И спорь хоть неделю, не замолкая! Я потому и не сказал про Кэса, что это… плётка. Не хочу. И не стану. Во Тьму, я же о том и толковал — друзей не бьют, на равных не давят силой! Вы же не идиоты, чтоб вас только пугать, вы вроде слова понимаете!

— Я понимаю, — мягко проронил Джед.

— Я тоже! — Малышка тряхнул головой для пущей убедительности. По стиснутым в кулаки пальцам змеились язычки пламени. — Нери, обещаешь? Мы вместе? И с тобой. Все трое?

Нер с облегчением кивнул.

— Обещаю.

Зой выдохнул и разжал руки. И Джед едва успел отпрыгнуть от метнувшегося прямо ему в лицо огня.

— Ты что!.. Про контроль слышал?!

— Ой, прости… — мальчик закусил губу и вдруг, порывисто подавшись к брату, обнял и, выпалив «спасибо!», кинулся прочь, неслышно, как выпущенная из капкана на волю лесная зверушка.

Джед в кои-то веки выглядел на свой возраст: совсем маленьким и растерянным.

— За что?

Нер хмыкнул.

— Ты сказал, что вы друзья. И ты для него что угодно сделаешь.

— Ну да… — Джед озадаченно повёл плечом: — Само собой. Будто бы он не знал.

— А ты раньше говорил?

— Не помню… какая разница? Я вроде и делал всё… — мальчик нахмурился, отводя взгляд. — Старался.

— А это главное. Что делаешь, неважно, не всё же получается. Важнее, что стараешься.

— Я никогда не думал так.

«Кэс». Нер прислонился к дереву. Жёсткая кора, обросшая лишайниками, больно царапала спину сквозь тонкий шёлк совсем не подходящей для лесных прогулок рубашки. Он приник к стволу сильнее, встречая боль как защиту, как старого друга. «Кэс. Я должен говорить о вещах, которых не понимаю».

— Да чего тут думать. Ты о нём заботишься, он тебя любит. Ты только будь помягче с ним. Он для тебя на голову встанет, если не из-за порки, а ты просто его попросишь.

— Я не знал, что меня можно любить.

— Почему нет.

«А меня? И как это — любит? Нуждается? "Не разделяй нас"… Любить — это значит бояться потерять?»

И когда увидел, что Джеда больше нет рядом, то ощутил странную смесь лёгкости и почти сожаления.

Я полежал на травке, побродил по лесу, нашёл свой любимый изогнутый ствол и повалялся на нём, свесив руки и ноги и рискованно водя пальцами по обманчиво мягким, а на деле острым, как лезвие бритвы, стеблям. Не помогало. Песня улетучилась, я не помнил не то что слов, но даже мелодии. И настроения. Хуже всего, что я совершенно потерял нужное настроение… и даже злиться не получалось. На Малышку, что ли? На него сегодня и так уже нарычали на месяц вперёд. А на Джеда я никогда не умел толком злиться. Остаюсь я. Обеда себе не дать? Или пойти побиться головой об стенки…

Пойти подальше отсюда, ночью, в сиянии звёзд… и без слов сказать им — для Кэса. Я не справляюсь, я не могу. Я лучше буду раз за разом открывать чёртовы туннели, пока не дооткрываюсь до пустого, и он не утянет меня… в ничто? И моё тело, моя суть, всё, что составляет меня и отличает от мира, обратится в миллионы крохотных невидимых пылинок…

А тело вообще-то не моё, а Кэса, раз я дал такую клятву. Чужое добро в пыль не превращают.

Я сорвал с куста лист, сделал себе клубничину, поменял цвет рубашки с белого на кремово-золотистый. Простые действия успокаивали: я всё тот же, не слабак и не бездарь, я это могу. Например, сделать ещё один фрукт — большой, переливающийся множеством цветов, как росинка под солнцем, и будто сияющий изнутри. Правда, вкус я оставил клубничный. Наверное. Есть красоту было жалко, и потом, хотелось сперва похвастаться — отнести Малышке и Джеду…

То выражение Джеда. Вот в чём было дело. Некоторые вещи не хочется понимать. Я совсем не хотел понять сейчас, что он смотрел на меня, как я сам — на всех людей в мире когда-то. Ты боишься. Хотя нет. Это уже не страх. Ты просто знаешь, что каждый может сделать с тобой любую мерзость, когда захочет. Ты к этому готов. И когда мерзости случаются, это не удивляет, это не ранит душу, это нормально. Ясно, боль не радует, но её нормальности это не отменяет.

И конечно, никаких друзей. Их просто нет и быть не может. Как и равных. И сильных, которые не бьют за то, что не подчиняешься.

Я с надеждой посмотрел на свой фрукт, с трудом помещавшийся на ладони, и пошёл к дому. Нам же не обязательно пускаться в длинные разговоры, от которых заранее не по себе и сбежать хочется. Вот фрукт, мне его много, принёс делиться… и заодно вкус на других испытать, обычное такое желание…

«Видящий ложь». Это Кэс сказал. И попросил его ни о чём не спрашивать, потому что если спрошу, то он не станет отвечать. И это было честно. Но важнее, что он мог велеть, а не просить. И я бы послушался. Даже с радостью: хоть что-то для него, в ответ на то, что он для меня сделал… Но Кэс никогда не велел.

Чего он ждал от меня — что я пойму, как сдерживать тех двоих, не отбирая свободу? Угу, вот именно я, после всех лет жизни на цепочке.

Из-за двери в Малышкину комнату слышался тихий плач. Приглушённые подушкой всхлипывания, которые очень хочется скрыть, но не выходит. Я прислонился к стенке и бездумно уставился на фрукт в руке. Чего проще, зайти и утешить… вот только мне казалось, что сейчас он мне не обрадуется.

Почему-то, входя к Джеду, я об этом не волновался. Хотя он-то на меня разозлился точно, что бы там брату ни говорил. Ну и пусть, на здоровье. Ещё я буду переживать, что какая-то мелочь на меня злится… Он сидел на подоконнике, обхватив руками коленки и прижавшись виском к стеклу, и куда смотрел, было непонятно. Я подошёл и сел рядом.

— Будешь?

— Это что? — он поглядел на протянутую ему фруктовую штуковину с явным интересом. — Красиво.

— Клубника.

— А пахнет дыней.

— Я такого не знаю… оно вкусное?

Он со вздохом повёл плечом:

— Я не пробовал. Видел только. Запах вкусный.

— Поехали в город, поищем? Если оно тут растёт. А ты можешь открыть дверь в ваши края? В зеркале?

Он сжал губы и нахмурился. Потом взял у меня ягоду, осторожно откусил самый краешек, а остальное положил рядом с нами.

— Класс. Они у тебя и на вкус все разные… оставим Малышке? Ему понравится. В ней внутри словно огонёк.

— Доедай, я ему ещё сделаю. Это просто.

— Для меня — нет. — Он хмуро посмотрел на стену, почти скрытую серебристой россыпью зеркал. — Я бы мог, наверно. Только не хочу туда возвращаться. Можно я не буду?

— А можно ты не будешь спрашивать глупостей? Я что, запрещаю? Не делай, раз не хочется.

— Спасибо.

Я почувствовал, что начинаю закипать. Пропавшее было чувство беспомощности успешно вернулось.

— Я тебя хоть когда-то заставлял?!

— Спасибо за клубнику.

Он посмотрел на меня своим особым взглядом — серьёзно и прямо, но в то же время скользя мимо, вдаль… и я не мог увидеть, а только угадать, что в глубине бесконечно отражённых зеркал он улыбнулся.

— Малышка плачет, — без всякого желания сказал я.

— Я слышу.

— Пойти мне к нему? Из-за меня же…

— Ты бы хотел, чтоб тебя в слезах увидели?

— Не особо. И пугать его до слёз я тоже не хотел.

— Ты не напугал его до слёз, — спокойно возразил Джед. — Мой брат от страха не заплачет. От стыда — да. Знаешь, Нери, а ты крут. Куда мне. Вот он сейчас там сидит и мучится, думая, какой я хороший, а он меня не ценил и не слушался. А если бы я сделал по-своему, то он бы не плакал, а злился. Не от боли, я бы его больно не побил, а просто что я с ним вот так могу. Он бы меня считал виноватым. А так — себя. Теперь он точно трижды подумает, что можно, чего нельзя. А ты ж его вроде и не наказывал. Мне до тебя далеко.

Ругаться выученными в сарае словами или велеть заткнуться было бы неправильно, уж это я понимал. Затыкать его кулаками — тем более.

— Я такого не добивался.

— Потому и круто. — Джед снова уставился в окно. — А я не умею. Стараюсь, а ничего не получается.

Я взял с подоконника остаток фрукта и сунул в рот. Вкус и впрямь вышел не совсем клубничный, но мне понравилось.

— Не выдумывай. Он живой, здоровый, с мозгами и совестью. Что тебе ещё надо?

— Мне столько всего надо, Нер, ты просто не поверишь, — тихо произнёс он и уткнулся лбом в стекло. Я неловко потянул его за плечо:

— Что не так-то?

— Если бы я умел, — чуть слышно отозвался он, — это я бы от страха мог плакать. Мне и сейчас страшно. Нери, ты серьёзно хотел… ты бы сказал Кэсу забрать меня?

— Да не хотел я этого. И уж тогда — Малышку. Кэса-то он точно бы стал слушаться. А ты тут при чём?

— Не знаю. Я как-то… совсем не ожидал, что ты можешь захотеть, чтоб меня… нас тут не было.

— Сказал же, не хочу. Проехали, а? Да и Кэс не тебя бы выбрал. А скорее, велел бы мне не ныть и справляться самому, а не его делать нянькой.

— Потому что я ему не нужен?

— Потому что у него там свои дела. Мы все ему не нужны, если поглядеть.

— А тебе?

— Вы нужны, — сердито отрезал я. — Ты же Малышке сам сказал: друзья не бывают ненужными. Сам-то этому веришь?

Он молча смотрел в окно.

А я думал о том, что мне всё-таки не отвертеться. Не все слова можно просто отменить и «проехать»…

— Нер, а зачем ты вообще рассказал про Кэса? То есть, конечно, это было сильно. Мы оба теперь сто раз прикинем, спорить с тобой или сразу бегом соглашаться. — Он искоса глянул на меня. — Но тебя это бесит.

— А я должен быть сам не свой от счастья?

— Мог и не говорить.

— Ты же спросил.

Он слабо усмехнулся.

— А соврать никак?

— Зачем друзьям врать? Хотя от этой правды ты и так мне не веришь.

Сейчас он выглядел даже младше своих десяти лет. Только глаза были взрослые.

— Верю. Только… тебе не всё равно?

Я пожал плечами, чувствуя такое смущение, какого не было даже от моих постоянных ляпов с переходами под оценивающим взором Кэса.

— Лучше бы сказал, что ничего вам делать не собирался.

— Тогда я бы точно не смог доверять, — глядя на что-то очень интересное за моей спиной, признался Джед. — Я не привык к честности. И что слабому можно не слушаться. Всё равно думал бы, что у тебя есть… для меня плётка. А раз ты её прячешь, то обязательно ударишь. И будет больно уже по-настоящему.

— Я бы тебя никогда не ударил по-настоящему.

— Такая боль не всегда самая сильная. Я бы гадал и гадал, что же ты сделал бы. А то, что ты сказал, да, это страшно. Но теперь я знаю наверняка.

У меня появилось неуютное ощущение, что я в этом разговоре совершенно ничего больше не понимаю.

— Оттого, что знаешь и считаешь страшным, ты мне веришь? А если бы я вас не пугал, то не верил бы? Джед, ты о чём вообще?

— Кто не скрывает плохого, не станет обманывать и в другом. Ты обещал нас не разделять.

Я кивнул. Что сказать, я не знал, но кажется, тут и не надо было слов. Тут можно спокойно помолчать. А слова поберечь для моей недосочинённой песенки.

— Сделаешь ещё ягоду, Нер? Со вкусом дыни.

— Попробую. Если запах сможешь показать.

Какое-то время я не думал вообще ни о чём, ловя едва слышные голоса звёзд, а Джед сосредоточенно смотрел в далёкие края, недоступные взглядам, лишённым дара странствовать сквозь зеркала.

— Мне надо подумать, — со вздохом подвёл он итог, бросая на пол извлечённое из воздуха крохотное зеркальце. Оно с тоненьким льдистым звоном упало и, не разбившись, растаяло. — Я вижу запах, могу коснуться его… но там, не здесь. Не как ты видишь и касаешься. Не знаю, как передать.

— Расслабься, поймёшь. — И наверное, это мои звёзды затуманили мне голову, знакомо бросая на грань отваги и игры с ненужной опасностью, иначе бы я не спросил: — Джед, а что страшного? Кэс не чудовище. Он бы Малышку не обидел. Чего ты так испугался?

Он нахмурился. Даже без моего «видения правды» я бы догадался, что ответ он предпочёл бы утаить.

— Малышку нельзя от меня забирать. Он всегда со мной… Нам вообще здесь не место.

— Почему? Вам же здесь хорошо?

— Неважно. Нам надо было оставаться там, где родились. Я должен был заботиться о нём, учить. А я и там, и здесь ничего толком не умею. С братом, в зеркалах… Лучше бы нам вернуться.

— Я думал, ваша родина не самое приятное местечко.

— Да, не особенно.

— Тогда в чём дело?

— Он же сильный. Сильнее меня, — Джед то ли вздохнул, то ли усмехнулся. — Даже сейчас. И тебя, может быть. Ты вон порталы открывать не умеешь, а он запросто. А станет ещё сильнее. Приучится использовать. А там он бы знал, что бывает слабее… он бы не вырос тем, кто делает всё, что хочет, потому что может и некому помешать.

— Принцем?

— Это лишь слово. Мы тут не потому, что сами выбрали. Решают за нас. А если огонь разгорится слишком… его погасят. Или сам себя сожжёт. Нельзя думать, что всё можешь только потому, что можешь. Понимаешь, Нери?

— Ты хотел, чтоб он умел бояться?

Джед безнадёжно кивнул и вновь принялся изучать окно.

— Страх не учит останавливаться, — тихо сказал я. — Не учит думать, можно или нельзя. Просто… ты в мире, где все поделены на тех, кому нельзя ничего, и кому можно. Та же сила, Джед. Кто сильнее, тот и прав. Ты же сам говорил. Ты бы научил его бояться — а потом его сила всё равно бы выросла, и он бы увидел, как начинают бояться его. И всё. Он в другой части мира. Ему бы понравилось. Если держит только страх, то стоит страху уйти — и что вместо него появится?

— Я пытался научить его, что за всё сделанное отвечаешь. И за плохое всё равно накажут.

— И сколько бы лет это работало? Он же и правда сильней тебя.

Он снова стал похож на птичку — настороженный и совсем беззащитный. Достаточно птицы побольше…

— Джед, он умный. Он скоро поймёт. И там бы понял. Может, там и поскорее. А раз сильному можно не бояться, а пугать… долго бы он тебя слушался?

— Он и тут не слушается. Лезет, куда в голову взбредёт, — мой друг хмуро провёл пальцем по стеклу. — Я думал, сумею его… приучить. Что я главный, и точка. Вообще всегда. Думал, если ничего не спускать, то получится. И он просто привыкнет. Не проверяя, кто кого.

— Малышка-то?

— Ну, смейся. Я же говорю, не вышло. А огню нельзя быть… неудержимым. Я сегодня уже с ним почти попрощался.

— Ничего себе ты решаешь. Он же мелкий совсем. Если разок сделал не то, сразу и прощаться?

— А если не разок?

Я озадаченно ждал продолжения. Но если он и собирался что-то рассказать, то передумал.

— Лучше бы нашей силы и вовсе не было. И всех этих принцев и повелителей. Я и так был принцем лет до пяти, и что? Потом сила вылезла, и я оказался на помойке. Странно, что не убили, дураки… Кто-то всегда сильней. А мы опасные, нам не позволят жить просто так. Малышку вон тоже кто-то выбросил…

— Ты был принцем в своём мире? Я не знал.

Зато я слишком хорошо знал, насколько он прав. Хотя в моей-то памяти никаких титулов и дворцов не было — ничего, кроме сарая и грязи… Но мои звёзды были прекрасны. И всё, что я умел теперь, — тоже. И я не мог жалеть об этом, даже соглашаясь с ним. Моя сила была подарком, чудом, и я ею наслаждался.

— Как ты мог знать, если я не рассказывал. Да не в том дело. Я хотел его спрятать. Малышку. От всех. А сейчас не знаю, как быть. Нас уже нашли. Не учиться нельзя, да и как ему запретить… А кем он станет, когда выучится?

— Нормальным он станет, Джед. Он ведь мог обрадоваться, когда я сказал про Кэса. А не хвататься за тебя, как за сокровище. И не плакать оттого, что стыдно. По-моему, плохие люди от стыда не заплачут.

Его глаза в алых лучах заходящего солнца внезапно сверкнули сталью… или амальгамой его зеркал.

— Ты сказал нарочно, Нери. Не проболтался. Ты хотел это рассказать — про Кэса. Чтобы мы испугались и наговорили всё это… и поняли, кто мы… друг другу. Чего нам друг от друга ждать. Чего мы хотим. Или не хотим. Чтоб Малышка всё-таки делал, что велено… а я знал, что сила бывает разная. И наказания.

— Даже не думал тебя наказывать.

— А я разве о себе говорил? — Джед едва заметно усмехнулся. — Ты же наш друг. На друзей не давят.

Я хмыкнул и протянул к нему ладонь, на которой из клубничного зёрнышка раскрывался, как цветок из бутона, новый фрукт — сочного цвета мёда с золотом звёзд, с непривычным запахом, пойманным мною в том падающем зеркальце, пока оно не успело растаять. А потом пошёл утешать Малышку.