Глава двадцатая. Время предшествующее, отдалённое: начало. Кантата для Лорда Льда

Хруст бьющегося стекла. Невообразимо острая, разрывающая сердце, тело, память, самую сущность меня в зазубренные, хрустально-алые… осколки… боль. Темно. Мутно. Размываются отражения, тонут, одно в другом, блёкнут, оплывают, как свечные фигурки в огне, растекаются в грязные лужицы воска. Темно. Остро. Не вздохнуть.

Холодно.

Спать.

Нери. Спасибо.

Свет врывался под опущенные веки, жёг, ослеплял. Но я и не хотел смотреть. Что тут видеть? Ничего. Ну пожалуйста, пожалуйста, оставьте меня.

Её голос, звонкий и саркастичный, рвал в клочки тишину. Как этот слишком яркий свет рвал, отбирал мою тьму, такую мягкую, такую утешительную.

Я разлепил ресницы и посмотрел. Они всё равно бы меня заставили. А тогда уж лучше я сам. Впрочем, какая разница.

— При всём сочувствии к столь естественному стремлению, — едва обретя силу, сразу же убивать, — Лорд Иллюзий пока нужен мне. В состоянии достаточно живом, чтобы применять свои таланты. Боюсь, вам придётся смириться с тем, что новые попытки убить его я запрещаю.

Молчание. Боги, вот оно счастье. Пусть они делают что угодно, и с кем угодно, и обрушат хоть всё мироздание, но только, умоляю, молчат.

— Вы поняли, лорд Нефрит?

— Да. Ваше величество.

— Не огорчайтесь, — усмехнулась она. — Ваша интуиция впечатляет. Исключительно точный удар. И смертельный, конечно. Он жив лишь потому, что я того желаю, а я намного сильнее вас. Чем он помешал вам?

Повелитель Звёзд бросил в мою сторону равнодушный взгляд и досадливо повёл плечом, словно отмахиваясь от беседы о чём-то абсолютно неинтересном.

— Он видел не самое удачное из моих сражений.

Она вздёрнула брови, взирая на него с откровенным восхищением.

— Вы чудесная находка, лорд Нефрит. Я искренне рада, что вас не пришлось уничтожить. Полагаю, вы не ждали, что я оставлю вашу выходку безнаказанной.

— Да, ваше величество.

— Тогда я приятно удивлю вас: сегодня я прощаю. Если не считать наказанием то, что вам придётся его исцелять. И немедленно. Сам он, вашими стараниями, на это не способен.

— Госпожа.

Он встал на колени возле меня и коснулся груди… которой, кажется, не было: стал ли я сам собственной тенью, или моё тело и впрямь таяло, обращалось в дым, а в его руке, тоже размытой, неясной, словно сотканной из золотой пыли… билось моё сердце. Очень слабо. Едва-едва.

И он мог сжать. Совсем легонько. А я мог попросить. И он не отказал бы. Не посмел бы мне отказать.

Его рука была такой тёплой.

— Всё же я попытался, — чуть слышно шепнул он. — Извини.

— Не разговаривай.

Я уже не видел предметы сквозь нас… и не чувствовал острых лезвий повсюду… только тепло золотого света. И это было глупо, так глупо, так по-человечески: мне стоило жалеть о том, что у него не вышло, и быть может, презирать его… а я просто лежал, наслаждаясь тишиной, и любовался ускользающим мерцанием звезд. Тайна… и недостижимая красота… манящих далёких огней.

Слишком далёких. И оттого ещё более завораживающих.

Что осталось мне, кроме грёз...

И что более реально в этом призрачном, лживом, с упоением разрушающем самого себя, бессмысленном мире?

Мы стояли бок о бок, молча, холодные, безразличные, запертые каждый в своей стихии, в своей иллюзии силы. Отчужденная, бездонная тьма небес. Пустота и туман отражений.

И теперь тут были не только мы. И зал изменился: иссиня-льдистые, округлые, словно в пещере, стены; до блеска отполированные чёрные плиты пола. Потолка не было — одна непроглядная темнота. И ветер. Где-то вдали.

— Вы видели всё, милорд. Полагаю, вы сделали из увиденного выводы, и мне не надо тратить время, чтобы снова, менее гуманным образом, вам объяснять.

Наш учитель едва заметно склонил голову и вновь принялся спокойно созерцать стену. Только слова Госпожи и свидетельствовали о том, что он нас замечает; иначе я мог бы поклясться, что с его точки зрения, он здесь пребывает в одиночестве.

— Ваша попытка скрывать чувства просто великолепна, учитывая мизерное количество сил. Но такой тонкий щит не продержится и мига, если я пожелаю сломать его. А мысли утаить вы не можете, поверьте.

Он взглянул на неё и слегка поднял бровь. Я невольно восхитился. Только он умел так выразительно говорить и без слов, и без лишних движений. Сейчас фраза «Поверить — вам?» слышалась ясно, как наяву.

Я не сомневался: она ему не простит. Он был настолько дерзким и ироничным в этом ореоле невозмутимого молчания, столь явно пренебрегал ею, что она никак не могла подобного разрешить. Но она не сделала ничего. Кажется, она вообще его не трогала. Хотя ему так досталось в бою, что, возможно, она попросту опасалась убить его по-настоящему. Даже не прибегая к зрению зеркал, я видел: как минимум две из его ран смертельны. И я был почти уверен, что стояние на коленях, которому, конечно, полагалось унизить его, на самом деле его радует, поскольку на ногах бы он не устоял, а валяться перед ней на полу себе не позволил бы.

— Вы всегда поступаете, как находите разумным, — явно развлекаясь, продолжала она. — С принцем вас связывает долг, не более. Долг Меча. Его оружие, не так ли? Но и владельцу меча следует помнить о долге перед своим оружием. Он не помнит. Вы знаете.

Интересно, есть ли слова и поступки, от которых его непроницаемая маска спокойствия может разрушиться… пока по ней намеренно и жестоко не ударят? И за эти мысли я презирал себя едва ли не больше, чем за предательство.

— Готовность считать вас изменником отменяет ваш долг. Дальнейшее пребывание на его службе лишено смысла, если нет ни доверия, ни трона, ни повелителя. Я, в отличие от него, умею ценить свои сокровища. А вы истинная драгоценность.

Меня не оставляло пугающее иррациональное чувство, что они двое слишком хорошо понимают друг друга. Во всяком случае, понимает он. Уж точно лучше меня...

Впрочем, чему удивляться. Лучше меня он был всегда и во всём.

— Ваша сила уникальна. Она раскрылась сама и давно… о, поздновато пытаться её спрятать, — она мелодично рассмеялась. — Вы живы, этого достаточно. Вам полагается уже много часов быть абсолютно мёртвым. Но это не вся ваша сила, даже не сотая её часть. Вы ненавидите беспомощность. И всегда делали всё возможное, чтобы не испытать её вновь. И невозможное тоже. Не осознавая сперва… а потом вы заметили своё отличие, вы слишком умны, чтобы не заметить. И чтобы его таить. И использовать. Вы были ребёнком, который рано узнал вкус слабости, беззащитности и боли. И боли душевной, милорд… я вижу вас насквозь. Вы пойдёте далеко, чтобы защититься от чувства своей ничтожности, от унижения. У меня вы будете почти тем же, кем были у трона своего принца. Впрочем, нет. Неизмеримо большим.

— Или что? — негромко проронил он.

Она вновь засмеялась, словно услышала от старого друга особенно удачную шутку.

— Кроме всего, что вы наблюдали? О, немало… и главное, долго. И конечно, это увидят. Смею заверить, увидят очень многие. Скажем так, вы станете главным блюдом в списке развлечений моего королевства.

— Пошли её к чёрту! — отчётливо и едко произнёс хрипловатый голос. Я едва не вздрогнул: это… обожгло. Как поднесённое к коже пламя свечи. Уверен, Нер ощутил то же самое.

И кажется, нечто похожее почувствовала и она. Её ярость была внезапной и слепой, без расчёта, как прежде с нами: сейчас она просто ударила с размаху. Мой брат болезненно охнул, но тотчас проглотил крик. Кровь текла по его лицу, по груди из перечеркнувшей её ровной алой полосой широкой раны, из уголка рта. Глаза гневно сверкали. Мне оставалось гадать, был ли и он здесь прежде и много ли видел… я отчаянно надеялся, что немного. И что он замолчит.

Но я слишком хорошо знал его. Он никогда не умел замолкать вовремя. Сколько раз я наблюдал его бурные и заранее безнадёжные схватки с отцом. И сколько ему за это попадало… а больше мне, потому что я, как последний идиот, кидался его защищать. Хотя отец и без того считал, что за все выходки младшего его отпрыска отвечать должен старший.

— Всё, — тихонько выдохнул Нери. — Приплыли.

— Если не слушать, не соглашаться, мы будем бесполезны, и нас просто убьют в итоге. И пусть, это лучше! Ты не выдержишь… ты себя не простишь!

Гнев Госпожи сам по себе был пыткой. Я не кричал от боли лишь потому, что вообще не мог ни двигаться, ни кричать.

— Лорд Джедайт.

Вот теперь я испугался по-настоящему. Собственно, страха не осталось. И мыслей. И даже зеркал. Одна серая, холодная, парализующая пустота. Нер был рядом, его мерцающее сияние заслоняло меня… только оно позволяло мне стоять и бесстрастно смотреть ей в лицо.

— Ваш брат ведёт себя недопустимо. Вы должны преподать ему урок послушания. Или это сделаю я.

Серая пустота мешала мне понимать. К счастью, она же и не давала сотворить то, о чём мы крупно бы пожалели: часть меня, тайная, запрятанная так надёжно, что и сам я о ней не подозревал, была на волосок от дикого бешенства, неистовой жажды крушить и уничтожать… всех. И одна мысль об этом доставляла наслаждение.

— От вас требуется лишь сплести иллюзию. В дальнейшем я буду не столь великодушна.

— Госпожа. — Я с усилием вырвал из оглушающего серого тумана нечто важное. И даже сумел с похвальным равнодушием это сказать: — Боюсь, сейчас мои силы почти иссякли. Мне очень жаль. Ваше величество.

— О, верно. Благодаря очаровательной импульсивности Лорда Звёзд. Справедливо, если он вам поможет, не так ли?

Взрыв отвращения хлестнул меня, как плеть, и вмиг укрылся золотым мерцанием. Впервые Нер не сумел сдержаться.

— Войдите в его сознание, лорд Джедайт. И пейте. Представьте, как его энергия течёт к вам. Направляйте этот поток.

Направлять мне почти и не пришлось: едва он понял, что никого мучить, ни наяву, ни иллюзорно, его всё-таки не заставят, как швырнул ко мне всю свою силу сам. И едва не утопил меня в ослепительном, колючем, ледяном огне. Я задохнулся и наконец-то с грохотом обрушил барьеры, отсекая его от себя. Непривычная, чуждая сила струилась во мне… это было невыносимо и восхитительно. И для меня слишком. Я едва удерживал её.

Нер пошатнулся и, не таясь, прислонился ко мне, как к опоре. Бледный до прозрачности и лёгкий, как ветерок: я едва ощущал его. Похоже, он отдал мне всё абсолютно. Глаза его невесело смеялись.

«Чёрт бы тебя побрал. Это больно. Как ты управляешь этим?»

«Ещё не знаю. Прости. Сделай то, что она хочет. Лучше ты, чем она».

То, чего она хотела, сделать я не мог бы при всём желании… в её сознании — в той части, что раскрылась мне, — теснились одновременно десятки образов, непереносимо тошнотворных картин, по людским меркам — самых изощрённых и жутких пыток. Но в то же время я ощущал, что ей вся эта мерзость пытками вовсе не кажется, не более, чем нам — посещение ресторана. И вместе с тем её… соратница? Носитель? Жертва?.. прекрасно понимала, что происходит. И отчасти ужасалась глубоко в душе, так глубоко, что сама вряд ли сознавала… а явно, снаружи, она радовалась. И от этого было особенно страшно.

Странная неукротимая сила Нера позволяла соткать несколько иллюзий одновременно, но они вышли нечеткими, грубыми… однако если учесть, что то были иллюзии горящих хлыстов, бьющих моего брата, вряд ли мне стоило огорчаться из-за их неубедительности. Но его они, кажется, убедили: весь он передёрнулся, его лицо мучительно скривилось; потом он слабо застонал… а я только теперь понял, что не сам я контролирую происходящее, Госпожа управляет мною, как инструментом, и боль, которую он испытывает от иллюзорного наказания, для него реальна. И я уже не мог прекратить. Хлыст обратился струей раскалённого жидкого металла и обвился вокруг него — раз, другой, третий… Я слышал скрип зубов застывшего рядом Нера. А братишка не кричал: он как-то глухо, по-звериному, хрипел, закрыв глаза; по его щекам катились слёзы. Огонь ластился к нему, вплавлялся в кожу, в нервы, в самую суть… Это уже делал не я, да и не Госпожа, насколько я видел; что-то вышло из-под контроля, хищное и обезумевшее от голода, и вгрызалось в него. Подчинить эту силу я не мог, сама её природа яростно противилась моей власти, и она металась по залу свободно и беспорядочно, как сорвавшийся с привязи бешеный пёс. А моих собственных сил почти не было.

Почти… но нет, ведь зеркала… кругом — во мне — и каменные плиты с рваными завитками узоров… что появились, когда она дала ему имя, зелёные тонкие линии, фракталы без начала и конца, бесконечность сама в себе...

— Я соглашусь повиноваться вам.

Отражение, где был лишь мальчик в цепях и темнота, полная чудовищ, с треском разбилось. Поток вишнёвого пламени сник и погас, обратился хлопьями бурого пепла под пеленою льда.

Наш наставник и мастер меча, по-прежнему непроницаемый, смотрел на повелительницу холодно-снежным взором.

— Я дам клятву верности при одном условии. Вы отдадите мне мальчишку.

Она разглядывала его с живым интересом.

— Что вы будете делать с ним, Лорд Льда?

— Всё, — спокойно ответил он. — Что пожелаю. Но он будет полностью мой. Условие вам подходит, ваше величество?

«Я убью его. Если он только посмеет, если… этот...»

«Тихо, Джед. Он умничка. Не встревай».

— Забирайте, — равнодушно махнула она рукой. — Там нет скрытой силы. Люди мне не интересны.

Сквозь завитки узоров, сквозь переливы зеркал, отражения отражений, тающий дым хрусталя… и дикое звёздное пламя, обжигающий холод небес, чёрный лёд пронзительной пустоты… Огонь. Из глубины… сердца. «Суть пробуждённая станет… непобедимой… неистовой… властью». Властью Огня.

Ему тогда не было и семнадцати, он был дерзким, насмешливым и отважным. Он сражался лучше меня — он вообще был лучше, ярче, талантливей. И безрассуднее. И мягче, наверное… мне всегда было трудно сближаться с людьми, открываться им, а он легко становился ласковым, как котёнок, доверчивым и ясным. Неудивительно, что его любили. Даже когда он выкидывал такое, что не могло не приводить в бешенство, даже наш суровый, не склонный к сантиментам отец… даже я.

Он медленно поднялся, опираясь на ладони; затем встал — неуверенно, словно не понимая, отчего это у него получается. И посмотрел прямо на меня… нет, сквозь меня — я знал, меня он не видит, и Нера тоже; только наставника. И наверное, королеву.

В его глазах полыхало багровое пламя.

А в следующий миг я едва не закричал во весь голос: «Нет!..» — но всё равно бы это не помогло. Он меня никогда не слушался. А сейчас, думаю, попросту не расслышал бы, вряд ли он слышал и замечал хоть что-то: он был окутан сплошной пеленой бушующего огня. И весь этот океан силы, смертоносной, неуправляемой, выплеснулся наружу. На Госпожу… и на нас.

Я просто смотрел, не пробуя защищаться. И что сделал Нер, я не успел уловить: его плащ распахнулся чёрным крылом, закрывая нас обоих, а отданная взаймы энергия уже была не во мне, а вокруг нас, смутно мерцающим полупрозрачным барьером. Глаза Нера влажно отблёскивали золотом… и чем-то вроде слёз. Конечно, от слепящего дымного пламени...

— У него могло получиться, — с ноткой горечи прошептал он.

— Молчи.

Захлестнувший комнату огонь собирался в клубок, сжимался, концентрируясь вокруг своего повелителя; но не сам он делал это — он был скорее пленником, лежащим навзничь под куполом из огня, безжалостно распластанным на каменных плитах. Он не шевелился. Но я ощущал в нём что угодно, только не покорность: гнев, и отчаянное, злое торжество, и непреклонность… и твёрдое намерение продолжать. До конца. До смерти.

Покров пламени скрыл его целиком. Госпожа бушевала. Думаю, лишь звёздный барьер Нера уберёг нас: даже сквозь него просачивалась её ядовитая, рвущая и нервы, и души на части, беспощадная ярость.

И вся она обрушилась на четвёртого из нас — беззащитного. Даже Лорд Льда, сколь бы много это ни значило, не мог противостоять сразу двум таким сокрушительным атакам… или вовсе не пытался — к его ранам добавились ожоги, сплошь покрыв его подобием чёрно-алых жутких доспехов. Не уверен, что сейчас даже я его узнал бы. Он так и стоял на коленях, но теперь это выходило у него с трудом; я едва улавливал в нём биение жизни.

И всё-таки старался держать голову высоко. Глаза, блестевшие сквозь пугающую чёрную маску, внимательно следили за её лицом.

— Не долго ли я жду клятвы, милорд? — её голос стал совершенно иным — не юной королевы и вообще не человека. Так мог бы говорить оживший кусок металла.

— Сперва условие… сделки, — хрипло выговорил он. С каждым словом его губы трескались и сочились кровью.

— Сделка отменяется. Речь не шла о Повелителе Пламени. После того, кем он стал и что сделал, он мой. И дальнейшая его судьба не будет приятной и вас не касается. Клянитесь.

— Нет. — Даже сейчас он умудрялся выглядеть спокойным, собранным, отрешённым. — Я буду вашим всецело. Если только ему не причинят вреда. Никакого.

Готов поклясться, Госпожа глядела на него с изумлением. Похоже, такой наглости она просто не могла вообразить.

— О нет, — выдохнул Нер едва слышно. — Нет...

«Молчи. Не чувствуй ничего. Сделаешь хуже».

Мой брат задыхался там, в коконе из огня… и рвался наружу, но она не собиралась выпускать его. И идти на какие угодно сделки. И прощать.

— Будете моим, милорд? Хранить верность… и выполнять любые приказания?

— Да.

Он пытался не обращать внимания на ставший пурпурно-грязным огонь. Мы все пытались. И знали: обмануть её не удастся.

— Лежать, — спокойно обронила она.

Мы даже не поняли сразу. Наверное, мы оба были слишком изнежены, аристократы, дети придворных… И видеть его, гордого, непоколебимого, образец достоинства и чести, покорно лежащим у её ног, было невыносимо.

Она вытянула ножку и коснулась носком туфельки его плеча. Светлый бархат окрасился красным. Она улыбнулась.

— Встаньте.

Мне казалось, прошёл час, не меньше. Или много часов. Он не только встал, но и распрямил спину — насколько смог. Я слышал отзвуки мыслей Нера: самые непристойные из проклятий.

— Клянитесь.

Он молча глядел на клубящийся сгусток пламени, пока тот постепенно не исчез, словно втянулся в лежащую на полу хрупкую мальчишескую фигурку. Повелитель. Живая сущность огня. Я не знал, остался ли он ещё моим братом.

— Клянусь.

— Разве так пристало приносить клятву верности королеве, Лорд Льда?

Опускаясь на одно колено в ритуальном поклоне повиновения, он покачнулся и едва не упал, но удержался. Я уже сам готов был скрипеть зубами и грязно ругаться: я не мог помочь ему, ни подтолкнуть к полному раскрытию силы, ни создать его исцелённое отражение: что-то туманило взоры моих зеркал, не подпускало, отбрасывая то в золотой свет Нера, то в другой, куда более опасный огонь. Возможно, это делал он сам.

Повелительным жестом она приказала ему встать. И уже своим, девичьим голоском вкрадчиво протянула:

— А теперь покажите мне вашу верность, милорд. И ваше истинное могущество. Вы в шаге, во вздохе от него… и с вашей гордостью вам, конечно, не требуется помощь. Впрочем, мне сложно понять, отчего подлинный Повелитель Силы не потратит каплю её, чтобы убрать свои раны. Вы же не рассчитывали всерьёз, что у вас получится от них умереть?

Я уже ненавидел этот чистый хрустальный смех. И верил с трудом, что когда-то, тысячу лет назад, в иной жизни, кто-то с моими именем и лицом так забавно и тайно любил её.

— Оставьте эти глупости, мой лорд… Первый из Лордов. Вы меня позабавили, это приятно, но хватит. Помните: вы сами зачем-то связали вместе две жизни. За непослушание заплатит он. Желаете терпеть боль — я обеспечу её и второму.

— Вы обещали, — очень тихо напомнил он. — Ваше величество.

Колокольчики рассыпались прозрачными каплями хрусталя.

— Ах, как прелестно. Вы неподражаемы. Вы мне поверили?

Он закрыл глаза. Лишь на миг, а когда открыл, они были цвета расплавленной и застывающей стали, и весь он чем-то неуловимо стал схож с изваянием, отлитым целиком из металла. Почти совсем сгоревшие светлые волосы серебряной волной рассыпались по его спине и плечам. Мне показалось, он стал выше. А может, просто сумел, наконец, выпрямиться, потому что ни ран, ни ожогов больше не было. И в выражении совершенно ледяного лица — ничего человеческого.

— Так о доказательстве, — нежно промолвила королева. — И о клятвах. Здесь все не очень-то покорны… пока. Милорд, наказания входят в ваши обязанности. Долг Первого Лорда. Исполняйте его. Один раз — я сегодня склонна к милосердию. Выбор за вами.

Серая вязкая тишина сгустилась и затопила нас. Мы застыли в ней, как в зыбучих песках, не смея дышать, смотреть друг на друга, даже мысленно говорить. Братишка продолжал талантливо притворяться бездыханным, и я ему завидовал… прикинуться трупом я и сам бы сейчас не отказался. А лучше — невидимым. Неслышным. Ничем.

А мне не надо и притворяться. Разве я сам не уничтожил себя, когда мог ещё сопротивляться, но по доброй воле склонился перед нею, сам позволил сделать себя её орудием, игрушкой, предателем.

И тогда именно я… должен облегчить ему выбор. Он не виноват. А Нер и подавно. Никто из них.

Так не стой, замерев и судорожно прячась в зеркалах. Иди к нему. Сделай этот шаг.

«Если не слушаться, мы будем бесполезны».

А ты ведь младше меня. Почему же не я, столь гордившийся своей честью, а ты понял это?

Я в самом деле готов был шагнуть, но не успел. Даже если бы искры-нити не опутали мои руки… Повелитель Льда не двигался, не глядел на нас, на королеву, на брата; он словно видел совсем иной мир, а всё здесь — живое и нет, люди, битвы и королевства, чувства и события — было ему безразлично. Вокруг него завивался в спираль серебряный ветер. Беззвучный, прекрасный, безжалостный. Он манил. Завораживал. Путы из звездного света впились в меня, не пуская, а меня с неодолимой силой тянуло туда, к нему… Он был очень, очень спокойным, таким холодным, таким далёким. Каждый раз, когда ветер обнимал, будто лаская, своего создателя, его белоснежное одеяние окрашивалось алым, постепенно опадая к его ногам влажными лоскутами, лепестками фантастических снежно-багряных роз.

«Хватит. О, хватит».

Нер… или я сам, или застывший на каменных плитах огонь?.. Мерцание, что держало меня, из золотого сделалось мертвенно-чёрным. И в тот миг я знал, кем мы становимся и что с нами будет: лёд и презрение, пламя и тьма, безразличие к боли — своей, потом чужой, чьей угодно… а потом наслаждение. И кроме сотен оттенков тьмы, мы уже ничего не сумеем, не захотим видеть. Мы сами. Не захотим.

— Он лучше нас всех, — сдавленно прошептал мой друг. — И именно его… она сломает. Джед, — его глаза были полны сверкающей, страшной черноты. — Я не прощу. Вот этого — нет. Никогда. Однажды я достану её. Обещаю.

Быть может, она услышала. Наверняка. Но наши протесты, угрозы, ненависть, всё это развлекало её и шло ей на пользу: такими мы были понятны. Такими слугами она легко могла управлять.

— Довольно смело, Повелитель Льда, — она разглядывала его и всех нас с любопытством и насмешкой. — И глупо. Но к счастью для вас, и весьма талантливо. О да, вы подходите мне. Те, что так беспощадны к себе, смогут восхитительно убивать. И вам понравится это. Очень, очень понравится.

Он был полностью обессилен после всего, что делали с ним и сделал с собою он сам. И ухитрялся держаться так, словно не происходит вообще ничего, достойного интереса, а в этом зале и во всём мироздании есть только он один. И когда я очень, очень осторожно попробовал беззвучно позвать, я не нашёл ничего. Матовая белизна, пустая настолько, что касаться ее было — всё равно, что коснуться голой рукой на морозе куска металла. Он обжигал сильнее огня. Он ужасал… почти так же, как она.

— Остаётся вопрос, как поступить нам с сюрпризом в виде Лорда Огня. В общем-то, я предпочла бы просто убить. От него нет толку. Он не контролирует себя и не поддаётся контролю. Собственно, он и так уже умирает, его сила изнутри разрушает его. Он исчезнет полностью через пару часов. Без моей помощи.

Я как будто ослеп и оглох, я был заперт среди сотен собственных отражений, и реальным было одно: её смех.

— Но с другой стороны, — ласково прожурчала королева, — вы так мило к нему привязаны. Первый Лорд, я окажу вам услугу. Подарок на день вашего пробуждения. Я его не добью. И не дам сгореть заживо. Но разумеется, я не могу позволить существу столь опасному разгуливать на свободе. Лорд Джедайт… вы ведь не хотите, чтобы ваш брат долго, долго горел, не умирая, не теряя сознание… ощущая всё в течение многих часов, дней, лет… верно? Так создайте для него клетку. Там, где нет воздуха, не будет и места для силы Огня.

«Джед. Что угодно. Сделай!»

«Заткнись. Ещё слово, и я засуну туда и тебя».

Пустота. Ей не было конца, и в то же время пространство было крохотным, и тот, кто находился там, не мог двинуться, не задев стен. Но двигаться он и не мог: его держали оковы из тёмного льда, а над его головой и прямо у ног щерилась пустота, уходящая в бездну. Он не мог здесь дышать, но возможно, и к лучшему, потому что дышать ему было бы больно. Если бы я мог остановить его сердце, закрыть сознание… но она бы никогда не позволила. Ему отсюда не выйти.

Никогда. И я тоже… не перестану быть здесь и видеть это. Где бы ни было моё тело. Что бы ни делало.

Заложник. Вот так просто, и мы станем такими податливыми, такими покорными. И ей не придётся дважды повторять приказы Повелителю Льда. Ненавижу. Проклятый идиот… как ты мог выдать ей… я не прощу тебя.

Никогда.