Интерлюдия. Легенда

… В основе всего были Время и Красота. И вдвоём они создали мироздание. Порядок и свобода, логика и чувства; соразмерность — и хаос случайностей, без которого не может быть жизни. Но по прошествии многих столетий с Временем произошло нечто странное… можно назвать это разочарованием, а можно — началом безумия. Он видел, как дети его разума и мечтаний его «второй половинки», брата и возлюбленного, и альтер-эго, — создают жестокость и зло как из стремления к порядку, так и из той свободы души, которую дарит вложенная в них Красота. И всё, что могло обернуться прекрасным торжеством свободы и разума, — обращается в прах. И он решил остановить время. И всё переиграть. Это казалось простым и логичным решением.

Но Красота, обладающая нежным сердцем и широкой душой, исполненной свободы, не желала этого — она пришла в ужас. Отсюда между ними возникли разногласия. А они привели к горечи и отторжению. И поскольку Бог Времени глубоко любил Красоту — то это отторжение причинило страшную боль… и углубило его безумие. И однажды он так измучился этим раздором в себе, что решил выбросить из себя всё, что создавало раздор… свое сердце, способное любить и болеть. Он вырвал из себя всю свою любовь и всё, что желает красоты и тянется к ней, — и выбросил, как мусор. Но потом узнал, что Красота подобрала этот умирающий цветок и вырастила его… и Бог Времени вынужден был смотреть, как единственное близкое и дорогое существо, забыв его, лелеет прекрасное дитя — Огненный Цветок… И это чувство, что его забыли, вызывало у него горечь и гнев, и он окончательно впал в безумие — по меркам богов… Он пожелал убить Красоту.

Он ошибался — его любили. Ведь в любви Красоты к Огненному Цветку, символу юности и страсти, — была её любовь к Времени, каким он был некогда…

А ещё раньше, пока разногласия не стали столь острыми и не разлучили их окончательно, Время (уже решив уничтожить созданные ими миры) создал для этого оружие. Но не совсем оружие… он создал сущность, отчасти живую, но отчасти — предназначенную наносить неотвратимые и мощные удары, обращающие миры и вселенные в пыль. Это было отчасти его игрой, отчасти — выходом наружу его безумия… но отчасти — и это важно — то был его способ примириться с Красотой: создать некое дитя — и разделить его воспитание. Перебросить мостик между ними. И в самом деле: когда Красота увидела это дитя, полу-бога и полу-машину, то заинтересовалась и взяла к себе. И тут с изумлением и сочувствием Красота узнала: это живое орудие смерти вышло чересчур живым — чересчур сходным с нею и её возлюбленным братом, каким он был некогда, — но главное, что это дитя вовсе не желало быть орудием смерти. Оно желало лишь свободы — и поэзии, восхваляющей всю прелесть и беспорядочность жизни, всё ее многообразие… Машина уничтожения оказалась мягкосердечным и жаждущим любви юным поэтом.

И в те дни (или столетия) Красота разделяла с юношей странствия, мысли, стихи. И учила его, что всякое живое, мыслящее и чувствующее создание свободно выбирать путь — кто бы, зачем и каким образом его ни создал. В те дни юный поэт был счастлив… А потом рознь между Красотой и Временем усилилась, и Время забрал обратно свое дитя, свое орудие смерти. И запретил приближаться к Красоте. И стал убеждать его в том, что судьба его, долг и назначение — подчиняться Времени безоговорочно и уничтожать по его повелению.

И хотя сердце юного поэта разрывалось, но он почитал и любил своего отца Время, считая долгом ему повиноваться. Пока однажды Время не приказал ему идти и убить Красоту.

Ту, что юный поэт считал матерью и любил больше всего на свете.

Но он пошёл, потому что не мог ослушаться. Он ведь всё-таки был оружием Времени и не был волен в выборе… Он пришёл как воин, несущий гибель, и Красота вышла к нему с протянутыми руками, зовя как любимое дитя в свои объятия… но Огненный Цветок выбежал ему навстречу, закрывая собою Красоту, — видя, что как бы ни мучился поэт, но он нанесет удар. Он знал — ведь как-никак, он был некогда сердцем Времени… И рыдая от боли и горя, тщетно пытаясь остановиться, юный поэт ударил его, и растерзанный в клочья Цветок Любви упал под ноги Красоты алыми лепестками. И та, в ужасе и гневе, каких не испытывала ранее никогда — ведь Красота по природе легка и беспечна, как смеющееся дитя, — она разрушила облик и суть того, кто был ее любимым сыном, живым воплощением Красоты во всех ее ипостасях и видах…

Но он не исчез окончательно. Погиб юный мечтательный поэт, но орудие смерти, искалеченное, отравленное горечью, предательством, страхом и болью, — осталось. И вернулось к Времени — защищать его от ярости Красоты. Но было поздно. Ведь в основе Красоты — не только восхищение свободой, но и хаос… и этот хаос, буря разрушения, овладела Красотою, потерявшей и свой возлюбленный Цветок, и своё дитя, и жестоко преданной старым другом, близким, как половина души… Красота обратилась в вихрь смерти, и её ужасная ярость уничтожила всё живое вокруг… и в итоге уничтожен был тот, кто остался от мечтательного поэта, так любившего ветер и звёзды, и само Время рухнуло под её натиском — а в этот миг Красота прозрела, очнулась от бешенства, владевшего ею, и на руинах, полных теней, страданий и проклятий, она увидела себя не Красотою, но самым страшным уродством мира, и убила себя — в последний миг желая вечного сна и безмолвия, как ничего на свете, так велика была её скорбь и так непереносимы страдания.

То было очень, очень давно…

Но боги не уходят легко — тем более, те, кто накрепко связан узами любви и ненависти, верности и измены…

И однажды они возродились — забыв себя, забыв, кем были, и зачем нужны миру, и что способны совершить.

Но это была уже совсем другая история…