Глава 4

Глава IV

Возвращение к жизни

Проснувшись утром, я быстро оделся и побежал вниз. Только спускаясь по лестнице, я понял, что было ещё слишком рано. Ну, раз проснулся, то можно и на завтрак пойти. Там я застал Уилла, который накрывал на стол.

Уилл — Доброе утро господин, Адам. Вы сегодня рано. Что-нибудь приснилось? Его вопрос, если честно, меня немного удивил.

Адам — Доброе утро, Уилл. Сегодня на удивление спокойно спалось.

Уилл — Вот и славно. У нас есть ещё около часа, пока мои хозяева не проснутся. Если вас что-то интересует, то я, возможно, смогу вам помочь.

Адам — Я хочу у вас кое-что спросить по поводу той картины наверху. У меня есть подруга, которая очень интересуется этой картиной, и, поверьте, у неё есть достаточно веские причины.

Уилл — А что это за причины?

Адам — Она дочь того, кто написал эту картину. Её зовут Анна Бертели.

Уилл — Ну, если бы всё зависело от меня, то я бы непременно дал добро. Но мои хозяева— совсем другое дело. После того происшествия с господином Филдберком они не очень то доверяют жителям города.

Адам — И ничего нельзя поделать? Ведь это же просто молодая девушка, которой интересно увидеть работу, выполненную её отцом за несколько дней до исчезновения.

Уилл — Вряд ли это что-то изменит, но попытка-не пытка.

Адам — Ладно, я попробую убедить Генри. А чем занимался господин Филдберк, что с ним так жестоко расправились?

Уилл — Поверьте мне, вам будет намного спокойнее, если вы не будете забивать себе голову этими бреднями. Ладно, уже пора будить господ. Будьте добры, не начинайте без них и встретьте их, пожалуйста.

Адам — Хорошо.

Уилл направился наверх. Я тут подумал: странно, что он так резко сменил тему. Неужели речь идёт о чём-то настолько серьёзном, что никто не хочет ничего мне рассказывать? Послушав Уилла, у меня стали появляться сомнения. Скорее всего Генри тоже не будет многословен. Хоть Уилл ничего особенного не рассказал, этого было достаточно, чтобы понять простую вещь: скорее всего мне придётся распутывать это дело самому. Теперь мне нужно было встретиться с Анной и сказать ей, что вряд ли мне позволят привести её сюда.

Через минут десять спустилась госпожа Агнес и Генри. Я искренне надеялся, что хотя бы Генри сказал своей матери: "Доброе утро, Мама". Они сели за стол, Генри поприветствовал меня, и мы начали завтракать.

Адам — Скажите, Генри. Уилл-это ваш дворецкий, а кто тогда повар? Мне очень нравятся все эти блюда, и я бы хотел познакомиться с ним.

Генри — Так вы его уже знаете. Уильям уже давно живёт в нашей семье и отвечает за дом, кухню и даже сад.

Адам — Сад? Туда ведёт узкая тропинка, идущая от дома, которую я увидел, подходя к дому?

Генри — Да, вы правы. Там небольшой садик с оградой. В центре находится небольшая беседка, поэтому там можно очень хорошо отдохнуть.

Адам — А какие у Уилла обязанности в саду? Там есть растения, за которыми нужен постоянный уход?

Генри — Нет, что вы. Просто надо же их подстригать, а то зарастёт и ограда, и беседка, и всё это превратится в непроходимые заросли.

Адам — А я могу туда зайти?

Генри — Конечно, вы ведь наш гость. Если хотите, мы можем пройти туда сразу после еды.

Адам — Прошу прощение, но мне нельзя задерживаться. Если у вас будет время, то я бы хотел посетить это место ближе к вечеру.

Генри — Слушайте, Адам. У вас есть друзья?

Адам — Почему вас это так интересует?

Генри — Вы ведь недавно в этих местах. Человеку трудно, когда с ним некому поговорить. Я надеюсь, вы смогли приспособиться.

Адам — Ну да, в больнице со мной работает одна девушка. Она помогла мне увидеть другую сторону этого, на первый взгляд мрачного, города.

Генри — Это и есть человек, с которым вы общаетесь? Мне кажется, вы чего-то не договариваете...

Адам — Что вы имеете в виду?

Генри — Я не думаю, что вы сами относитесь к ней как к другу. У меня такое чувство, что вы не равнодушны к этой особе.

Адам — Кто знает. Возможно это и так, но, к сожалению, мне не с чем сравнить. Она стала первым человеком, который так тепло ко мне относится.

Генри — Всё понятно. Я думаю, вы сами поймёте, что вы чувствуете, когда наступит время.

Он встал, поклонился, вытер рот платком и вышел из обеденной комнаты. Я ещё долго думал о его словах; о тех чувствах, которые вызывал у меня один только вид Анны. Госпожа Агнес уже ушла. Я даже не заметил её ухода. Встав из-за стола, я направился к парадному входу, надел своё пальто и пошёл в направлении больницы. И я трепетал при мысли о том, что скоро увижу Анну. Мне не хотелось говорить ей, что её просьба, скорее всего, невыполнима, но будет лучше, если я буду честен. Посмотрев на часы, я прибавил шагу, так как было уже без пяти девять. Находясь у парадного входа, стоило мне только взяться за ручку двери, как я услышал резкий грохот. Я невольно оглянулся и увидел сидящую на земле Анну. Перед ней валялась сумочка и её содержимое. Все мои мысли о том, что я уже опаздываю и, возможно, в ординаторской меня будет ждать строгий выговор, исчезли. Через мгновение мы вместе уже собирали выпавшие вещи. Она сильно покраснела и опустила взгляд. В тот момент она показалась мне такой милой, что я невольно улыбнулся. Мы собрали её сумку и направились в больницу. Зайдя внутрь, мы увидели доктора Ирвинга. Он всегда смотрел, чуть прищурившись, но в этот раз было видно, что ему не нравится то, что мы опоздали.

Ирвинг — Что ж, доброе утро. Не могли бы вы объяснить мне: почему вы опоздали?

Анна — Это моя вина. Я упала и уронила свои вещи, а Адам помогал мне их поднять. Пожалуйста, не наказывайте его.

Ирвинг — Значит, придётся вам задержаться сегодня, мисс Анна.

Адам — Тогда я тоже задержусь. Неважно, по какой причине, но я опоздал. Если вам будет угодно, я тоже буду отвечать.

На лице доктора, к моему большому удивлению, появилась не очень заметная улыбка. Он посмотрел на меня-такого серьёзного и немного взволнованного, а потом на неё— покрасневшую и смущённую. Затем выкинул такую фразу, которую я никак не ожидал услышать.

Ирвинг — Что ж, думаю, нет необходимости в том, чтобы делать вам выговор. Вы же не на час опоздали. Адам, вы всегда выполняли все инструкции, и это ваша первая провинность. Что касается вас, мисс Анна, думаю, вы ещё не совсем адаптировались, начинать с наказаний не очень полезно. Идите к пациентам и, как только закончите, можете быть свободны. Эх… Молодые годы. Сразу вспоминаю, как встретил свою любимую супругу. Тогда нам казалось, что это счастье будет вечным, но...

Доктор закончил разговор в привычной для него манере. Для меня было большой неожиданностью, что он простил нам эту оплошность. Я посмотрел на Анну. Она стоял, немного наклонив голову. Её губы были поджаты, а глаза глядели вниз, словно стараясь не поймать моего взгляда.

Адам — Я же говорил, что наш доктор Ирвинг добрый и понимающий старик.

Анна — Спасибо тебе большое за то, что помог и заступился.

Адам — Да не волнуйся. Я был только рад, к тому же, если бы тебя оставили после работы, я мог бы тебе помочь.

Анна — И всё — таки я рада, что всё обошлось. Ну что, пойдём работать.

Адам — Чем быстрее закончим, тем лучше.

Весь день мы вместе работали и помогали друг другу. Наблюдая за ней, я понял: она очень прилежно училась, поэтому достаточно быстро привыкла к этой больнице. Ей было несложно ориентироваться как в больнице, так и во всех необычных терминах, которые использовали здешние врачи. Её глаза сияли интересом и радостью. Было ясно, что это для неё не просто работа. Анна полностью отдавала себя этому делу. Я так увлёкся всем происходящим, что даже не заметил, как мы уже шли к выходу. Анна выглядела немного уставшей, но это не мешало ей улыбаться. На пути домой мы не говорили ничего: была хорошая погода; солнце светило ярко, хоть его и не особо было видно из-за тумана. Похоже в этом городе есть только одно место, вид которого не омрачается туманом-это тот самый мостик на солнечной речушке. Я услышал, как Анна напевала какую-то песенку. Мне было трудно разобрать слова, но я очень хотел узнать их.

Адам — Анна, а что это за песенка?

Анна — Это колыбельная. Её пел мне папа, когда я была маленькой. Адам — Не могла бы ты спеть её для меня?

Анна — Конечно.

Спи мой маленький огонёк, Завтра настанет новый денёк. Будем вместе в салки играть, Будем разные сказки читать. Я напишу твой портрет, Твоих локонов яркий свет. Глазки свои закрывай, Дочка моя, засыпай...

Когда она пела эту колыбель, её глаза были печальными и в то же время счастливыми. Я как сейчас помню эту невинную улыбку дочери, потерявшей отца.

Адам — Твой отец сам сочинил её?

Анна — Да, он сказал, что эта колыбель родилась в его голове сразу, как я появилась на свет. Я никак не могла запомнить её слова, но после того, как мой папа исчез, они сами всплывают в моей памяти. Сейчас мне кажется, что эта колыбель напоминает мне папу больше, чем все его работы вместе взятые.

Адам — А твой отец написал портрет, о котором пел тебе в этой колыбели?

Анна — Нет...

Адам — И тебе не обидно? Или ты не хотела этого?

Анна — Скорее нет, чем да. Эта колыбель звучала так, словно он обещал мне написать его каждую ночь. Но с другой стороны, я верила, что пока папа не напишет мой портрет, он всегда будет рядом. Я верила, что он никогда не нарушит обещание, которое давал мне каждую ночь.

Я видел улыбку на её лице, но не мог не заметить слёз, текущих по её щеке, и дрожь в голосе. Она отвернулась и немного наклонила голову. Я понял, что ей не хотелось, чтобы я видел её слёзы, поэтому не стал донимать её вопросами. Лично для меня всё было понятно...

Мы прошли ещё немного времени вместе, дошли до её дома и разошлись. Было ещё не очень поздно, и я решил зайти в местную лавку. Если честно, то мне хотелось найти что— нибудь для Анны, и даже если бы было поздно, я б всё равно зашёл в эту лавку на следующий день. За кассой сидел, а точнее лежал, угрюмый продавец, а на лице у него лежала книга. Он, возможно, даже и не заметил моего прихода. Я прошёлся по лавке, нашёл много удивительных вещей. В итоге я сделал свой выбор. Мне показалось, что подарок в виде музыкальной шкатулки, мелодия которой напоминала бы колыбельную Анны, будет ей очень приятен. Я прослушал примерно девять шкатулок, прежде чем нашёл ту, чья мелодия больше всехо похожа на колыбель Анны. Кассир был недоволен тем, что мне пришлось его разбудить, но в итоге он взял мои деньги, молча, показал на выход и лёг спать дальше. Я вышел из магазина полный предвкушения следующего дня. Мне хотелось подарить её Анне на том самом мостике, что она показала. Сама шкатулка была достаточно маленькой и с лёгкостью помещалась в ладошке. Её крышка была украшена рисунком в виде орхидеи и сделана, впрочем, как и вся шкатулка, из дерева. Я положил подарок в карман и направился домой. Навстречу мне шёл ускоренным шагом Уилл.

Уилл — Наконец-то я вас нашёл.

Адам — Добрый вечер, Уилл. Зачем я вам понадобился? Что-то случилось.

Уилл — Мы уже начали волноваться. Сегодня вы слишком припозднились.

Адам — Разве? Я даже не заметил. Который сейчас час?

Уилл — Уже начало двенадцатого! Обычно вы приходили примерно в восемь.

Адам — Ого! Прошу прощение. Мне нужно было кое-что купить.

Уилл — Уж не подарок ли для госпожи Анны?

Адам — Откуда вы… в смысле: с чего вы взяли?

Уилл — Эх, молодость. Я уже давно живу на этом свете и уж точно разбираюсь в людях. Ваш внезапный вопрос по поводу экскурсии для госпожи, эта улыбка на лице, которую вы скорее всего не заметили, да и к тому же ваша реакция говорит за вас.

Адам — Ладно, это правда. Мне захотелось сделать что-нибудь приятное. Как думаете, ей понравится музыкальная шкатулка?

Уилл — Знаете что, Адам: этот вопрос не ко мне. Я уверен, что вы не ошибётесь. А теперь нам пора возвращаться.

Адам — Думаю, так будет лучше.

Через несколько минут мы уже подошли к дому. Естественно, никого за столом уже не было. Я поднялся наверх, переоделся и положил подарок на столик. Если честно, я уже и забыл про угнетающую картинку ванной. Хотя, мне это уже было неважно. Зайдя туда, я умыл своё лицо холодной водой, повернулся лицом к "злодею" и улыбнулся. В тот момент я искренне верил, что в этой картине нечего бояться, и что в ней нет ничего странного. Через несколько минут я уже лежал в своей кровати и думал о там, как бы подарить Анне эту шкатулку; понравится ли ей мой подарок; не слишком ли я навязчив и тому подобное. Не знаю: долго ли я ворочался, но, перед тем как я полностью погрузиться в свои грёзы, с моих уст слетела такая фраза: "Интересно, она и правда ангел?.." После этого я уснул сном младенца. Я увидел немного тревожный сон. Передо мной длинный, словно бесконечный, коридор. Я тихо и неспешно бреду мимо разных дверей. Они были и слева, и справа, но мне было неважно: я шёл вдаль, в темноту; мне становилось холодно; я чувствовал своими стопами пол. Внезапно я замер: мне послышался странный звук, словно какой-то молчаливый голос звал меня, заставлял идти всё дальше. С каждым моим шагом звуки становились более отчётливыми. Через несколько шагов я чётко услышал дыхание кого-то, кто плакал… долго плакал, словно измученная душа. Немного погодя, я наткнулся на странную дверь. Она была полностью чёрной: без резьбы, без орнаментов, без надписей. У неё не было ручки или чего-либо, с помощью чего её можно было бы открыть. Только я решил развернуться и уйти прочь из этого места, дверь сама открылась, точнее сказать: испарилась. Я повернулся и зашёл в тёмную комнату. Ничего не было видно. Сделав ещё немного шагов вперёд, я наткнулся на что-то твёрдое. Вдруг, откуда-то сверху упал луч света и осветил то, на что я наткнулся. Это была шкатулка. Точь-в-точь как та, что я купил для Анны, только намного больше. Я без долгого размышления всё — таки решил открыть её, но моему взору предстала ужасающая картина. На дне шкатулки лежали большие белоснежные крылья, но в то же время они были тусклыми и растрёпанными. Когда я открыл её, не было ни мелодии, ни других звуков. Я стоял и смотрел на эти крылья в полной тишине… И решил наклониться и прикоснуться к ним, но стоило мне приблизиться, как все эти растрёпанные перья окутали всю мою руку, затем локоть, предплечье; вот они уже по шее добираются до моего лица. И вот уже всё моё тело покрыто ими. Через несколько мгновений всё моё тело пронзила страшная боль. Я проснулся, моё дыхание было учащено, а с головы тёк холодный пот. Мне стало немного тревожно. Я опять пошёл в ванную, чтобы освежиться.

Выйдя в коридор, я заметил, что там горит свет, как и в прошлый раз. Скорее всего, кто-то забыл его выключить, вернее: мне хотелось в это верить. Похоже, моё увлечение мистикой и призраками привело к тому, что я стал слишком впечатлительным. Мне было достаточно малейшего намёка на то, что происходит что-то странное, как моё бурное воображение начинало создавать разные мерзкие и нелогичные образы. В любом случае, мне нужно было умыть лицо, и я пошёл на свет. Умывшись и немного проснувшись, я почувствовал тот самый запах, который был еле различим из-за всех этих благовоний. Но в этот раз он был намного сильнее, но я всё равно не мог понять: что это.

Я решил вернуться в кровать. Всё это казалось мне довольно таки странным, но на тот момент спать мне хотелось больше, чем размышлять о вероятности того, что здесь может быть нечто таинственное. Когда я снова ложился в кровать, в окне уже был виден рассвет. Вскоре, после того, как мне удалось снова уснуть, в комнату зашёл Уилл и разбудил меня с характерной ему любезностью.

Адам — Доброе утро. Если честно, сегодня я не очень хорошо выспался.

Уилл — Ночные кошмары? Буду с вами честен, многие наши гости жаловались на это.

Адам — Как вы думаете, в чём причина? Я ещё могу себя понять, у меня действительно богатое воображение. Но раз вы говорите, что все, кто здесь оставался, видели эти кошмары, может быть, есть какая-то другая причина?

Уилл — Честно говоря, судя по их рассказам, нашим гостям часто снились такие вещи после того, как они рассматривали картину в ванной комнате. Я и сам порой ужасаюсь тому, как можно было написать такой ужас так правдоподобно!

Адам — А вам эти сны не снятся?

Уилл — Скажем так: я никогда не придавал им особого значения.

Адам — А чем занимается ваш хозяин?

Уилл — Мне не позволено обсуждать деятельность хозяина. Простите, вы мне нравитесь, и я знаю, что вам можно доверять, вы хороший человек. Если вам действительно это интересно, вы можете спросить господина лично. Я уверен, что он с радостью вам расскажет то, что вас интересует.

Адам — Я вас понимаю. Спасибо за честность.

Уилл — Ладно, прошу пройти на завтрак: вам ведь скоро выходить.

Адам — Хорошо.

Мы спустились вниз. Госпожа Агнес уже почти доела свою порцию глазуньи. Генри не было за столом.

Адам — Уилл, а где Генри? Я смотрю, он не очень любит завтракать.

Уилл — Помните, я вам говорил, что молодой господин полностью отдаётся своей работе. Я имел в виду не только день, но и ночь. Возможно, он сейчас спит, хотя, скорее всего ещё не вышел из своего кабинета. Ладно, прошу простить, но мне надо идти. Приятного аппетита и хорошего дня.

Адам — Спасибо.

Я доел свой омлет, поклонился госпоже Агнес и направился в больницу. Я надеялся встретить Анну и назначить встречу. Потом мне показалось, что это будет, по крайней мере, странно. Хотя, если подумать, что плохого может произойти? Задаваясь этими вопросами, я и не заметил, как дошёл до больницы.

Я прошёл в ординаторскую, там уже сидели мои коллеги, и Анна была среди них. Ввиду своей стеснительности, я не осмелился назначить ей встречу при всех. Дверь открылась, и в кабинет вошёл доктор Ирвинг. Он необычно быстро всем раздал пациентов, а нам с Анной достались трое: мистер Хардлойд-местный шериф; мадам Эльберет-одинокая вдова; малыш Марти — обычный сплетник, он часто болтает безумолку и смысла.

Ирвинг — Ладно, голубки, сегодня у нас не очень много больных, поэтому просто опросите своих пациентов и можете быть свободны.

Мы с Анной сильно покраснели, и от этого нам становилось ещё более неловко. Я посмотрел на Анну и очень удивился: она еле заметно улыбнулась. В тот момент что-то во мне задрожало, в животе появилось странное, смешное чувство. Как ни странно, никто из нас не стал спорить с доктором. И я, и Анна были согласны со всем, что сказал нам Ирвинг.

Ирвинг — Ну что, идите. Если будете здесь стоять, то рано уйти не получится.

Адам — Спасибо большое. Ладно, Анна, кто из наших пациентов и в какой палате лежит?

Анна — Эльберет. Она на этом этаже в двенадцатой палате.

Адам — Хорошо, тогда пошли к ней.

Мы пошли вдоль коридора прямо к двенадцатой палате. Мы сразу решили, что я, как более опытный сотрудник, буду опрашивать пациентов, а Анна всё запишет. Было приятно, что мне, после нескольких дней в больнице, стали доверять пациентов, да и рядом с Анной я чувствовал себя бодрее. Через минуту мы подошли к палате номер двенадцать. Мадам Эльберет, к моему удивлению, не спала, хотя и было около девяти утра.

Анна — Доброе утро. Как вы себя чувствуете?

Эльберет — Да вот, всё хорошо.

Адам — Вам стало лучше?

Эльберет — Намного, но всё же мне не хватает того кофе, что готовил мне муж по утрам. Хоть и прошло много времени, но я никак не могу забыть именно это.

Адам — Я вам сочувствую, но в данный момент мне надо опросить вас, а потом можете мне рассказать, если вас что-нибудь тревожит.

Эльберет — Хорошо. У меня просто немного болит голова, но с сердцем уже всё нормально.

Адам — Это замечательно, но пока вас нельзя выписывать. Лучше подстраховаться. Тогда я попрошу медсестру принести болеутоляющее.

Анна — Я могу принести.

Адам — Хорошо, спасибо, Анна. Я подожду тебя здесь.

Анна — Я мигом.

Анна убежала, и я остался наедине с мадам Эльберет в палате. Мне не хотелось терять время, поэтому я решил поговорить с ней о том, что случилось в её жизни.

Адам — Ну, пока мы ждём, можете рассказать мне, что вас беспокоит.

Эльберет — Моя жизнь не была выдающейся, и скорее всего вам будет не очень интересно слушать долгую и грустную историю одинокой вдовы. Лучше скажите мистер… эээ… Адам, кажется? Вы и есть тот самый новичок, которого расхваливает доктор Ирвинг?

Адам — Не слышал, чтобы он меня прямо таки расхваливал, но если это про меня, то я рад, что мой труд так высоко ценят.

Эльберет — Да, точно, он говорил о вас: скромность и застенчивость. Хоть доктор и выглядит как угрюмый старик, но он очень любит своих учеников и радуется их успехам вместе с ними. А вы где поселились? Гостиницы у нас в городке нет.

Адам — Я живу в особняке Филдберков. Там немного жутковато по ночам, но я привык ко всему жуткому и странному.

Не успел я, и договорить, как на её лице вместо улыбки появилось выражение сожаления и печали. Мне даже стало немного жутковато. Я сделал всё, чтобы она не заметила моей тревоги.

Эльберет — Знаете что, Адам, я бы хотела извиниться перед вами за то, что вам сейчас скажу. Все, кто меня знает, сказали бы без тени сомнения, что я очень прямолинейная женщина, а вы невероятно неудачливый постоялец. Вам не кажется, что с этим домом что— то не так?

Адам — Что именно?

Эльберет — Ну, например, то, как хозяева этого дома себя ведут.

Адам — Мне кажется, что это их семейные дела.

Эльберет — Вы даже не представляете, что их семья делала с гражданами этого города.

Адам — Что вы имеете в виду?

Эльберет — Просто держитесь подальше от них и не задавайте им ненужных вопросов. Ладно, я немного устала. От этих разговоров у меня ещё сильнее голова разболелась.

Она отвернулась от меня и якобы уснула. Несмотря на то, что мадам Эльберет мне сказала, я подумал: неужели она правда думает, что эти слова меня остановят? После этого разговора я понял: мне ни в коем случае нельзя упускать этот шанс.

Вскоре пришла Анна, и мы оставили лекарства на тумбочке около постели и вышли из палаты. Когда мы шли по коридору ко второму пациенту, я всё ещё размышлял о том, что мне сказала вдова. В тот момент мне казалось, что словами она меня отговаривала, но её интонация словно подталкивала меня на то, чтобы я всё — таки узнал всё, и, если это возможно, помог жителям этого городка. Возможно, это звучит немного лицемерно, но в тот момент мне показалось, что они считают меня своей последней надеждой. Тем временем мы оказались у двери девятнадцатой палаты. В ней находился Хардлойд, который перенёс операцию на аппендицит. Ему надо было дать болеутоляющее, и на этот раз не надо было никуда ходить: всё у нас было с собой, так что это не должно было занять много времени. Мне почему-то казалось, что, войдя в палату, мы увидим какого-нибудь грубого, громкого и сурового мужчину или какого-нибудь бывшего вояку. Я сильно удивился, когда обнаружил лежащего в палате человека лет тридцати семи с чёрными волосами, гладкими чертами лица, светлой кожей. Но на его лице можно было заметить озабоченность, словно есть какая-то проблема, которую ему необходимо решить, но это ему не удаётся. Он лежал с нахмуренным лицом и, как мне показалось, даже не заметил, как мы зашли.

Адам — Доброе утро. Как ваше самочувствие после операции, мистер Хардлойд? Анна — Доброе утро.

Хардлойд — Ой, извините, я задумался. Доброе утро, доктор. Вы ведь доктор? Адам — Можете не сомневаться.

Хардлойд — У меня всё в порядке, только немного спина затекла. Я, наверное, только что отошёл от наркоза? У меня болит там, где шов.

Анна — Это вполне нормально, поэтому мы принесли вам болеутоляющее. Оно должно снять неприятные ощущения. Вам, скорее всего, придётся пробыть здесь ещё пять дней.

Адам — Потом вас выпишут, и вам придётся находиться дома несколько дней в качестве реабилитации.

Хардлойд — Хорошо, я быстро восстанавливаюсь. К тому же мне нельзя задерживаться здесь надолго. Мне нужно решить одну очень серьёзную проблему, а мой нынешний заместитель не способен ни на какие решительные действия. Да и сама ситуация с этим домом требует выдержки, здравого ума и определённого опыта.

Адам — Можно поинтересоваться, о какой такой проблеме вы говорите?

Анна — Мне тоже интересно. Это как-то связано с тем, что произошло в городе?

Хардлойд — Если честно, то мы не уверены, что происходящее в этом городе напрямую связано с этим домом и с его непонятными хозяевами. Не правда ли: они тёмные личности.

Адам — Я не могу сказать это обо всех, живущих там.

Хардлойд — А какое вы имеете представление об этих людях?

Анна — Его там поселили. Прости, что я ответила вместо тебя.

Адам — Всё в порядке. Это правда, я действительно проживаю там. Они немного странные, но я не могу назвать их "тёмными людьми".

Анна — Я с тобой не согласна. — Сказала Анна в полголоса.

Хардлойд — Эх… Лучше держись от них подальше. Знаешь, я не имею права говорить тебе, что делать. Я просто даю тебе дружеский совет: не рискуй и держи ухо востро. В этом доме уже нашёл свой конец один несчастный.

Анна — А как его звали?

Хардлойд — Т ак ведь тот самый художник: эээ… как же его… А, вспомнил. Его, вроде, Фредерико звали. Хороший был человек и талантливый живописец. К сожалению, мы так и не можем доказать причастность этого дома к его исчезновению. Конечно, всем и без расследования ясно, что там что-то не чисто, но закон есть закон, и мои руки связаны. Мы уже приходили к ним и осматривали весь дом, каждую комнату, но никаких следов.

Анна — Неужели ничего нельзя сделать. Я готова сама туда пойти, если придётся.

Хардлойд — Простите конечно, но что вас связывает с этим человеком? Неужели вы...

Анна — Да. Я, дочь Фредерико Бертели, имею полное право на то, чтобы узнать судьбу своего отца!

Адам — Успокойся, Анна. Я не думаю, что это хорошая идея. Тем более, если они действительно такие опасные.

Хардлойд — Ох уж мой длинный язык. Простите, мне не следовало говорить о таких вещах. Но ваш друг прав: вам лучше не подходить к этому дому. Я немного устал. У вас наверняка есть ещё дела.

Адам — Да, думаю нам пора. Отдыхайте. Если что-то понадобится, зовите медсестру.

Мы вышли из палаты и направились наверх к последнему пациенту. Я несколько раз бросал свой взор на Анну и не мог не заметить того выражения злости и в то же время отчаяния. В её глазах блестели слёзы, а губы дрожали. Мне было очень грустно, но не из-за того, что она в таком состоянии. Скорее меня огорчало моё бессилие и неспособность ей помочь. Как тошно всё— таки осознавать свою незначительность в судьбе другого человека. Хочешь кого— нибудь утешить — делаешь только больнее; хочешь помочь и поддержать — становишся виноватым. Но разве это может быть причиной для того, чтобы не обращать внимания на трудности того или иного человека и отказываться ему помогать? Иногда следует помогать людям, даже если они умалчивают или даже не признают свои проблемы. В тот момент я чётко решил для самого себя, что, во что б это ни стало, помогу Анне. Хоть я и желал ей только добра, я и представить себе не мог того, что произойдёт потом.

Адам — Анна, я, кажется, знаю способ, как тебе можно помочь. Но сначала мне нужно поговорить с хозяевами. Только перед этим я бы хотел с тобой встретиться.

Она смутилась, тревога с её лица испарилась, словно её и не было. Она тихо улыбнулась и немного опустила свой взгляд. Затем она повернулась ко мне с улыбкой на устах. И вот снова это смешное чувство в животе. Что это: волнение, удивление, застенчивость или всё сразу? Я чувствовал, как мои уши, щёки и лицо становились красными. От этого я только ещё больше краснел. Я решил, что мне необходимо прервать это неловкое молчание, чтобы ничего не испортить. Я глубоко вздохнул и собрался с мыслями, чтобы говорить внятно и спокойно.

Адам — Можно с тобой встретиться на том мостике, который ты мне показала? Мне было бы очень приятно, и там же мы могли бы поговорить начистоту.

Анна — Буду очень рада. Я, кажется, знаю, какова будет цель нашего разговора. А когда?

Адам — Может быть я не прав, что назначаю встречу так скоро, но я бы хотел сегодня после работы. Если ты не можешь, тогда можешь выбрать время сама.

Анна — Сегодня будет очень даже кстати. Хорошо. А в котором часу?

Адам — Давай на закате.

Анна — Похоже, тебе и правда понравилось это место. Я прийду.

Адам — Хорошо. Тогда давай опросим нашего маленького пациента и найдём доктора Ирвинга.

Анна — Тогда нам в двадцатьседьмую палату.

Мы пошли на второй этаж. Двадцатьседьмая палата находилась в самом конце коридора слева от окна. Когда мы подошли к двери, я взглянул в окно. Город, впрочем, как и всегда, был окутан туманом. Но меня удивило то, что ближе к особняку туман становится гуще. Я застыл около окна, пытаясь дать этому адекватное объяснение, но, из-за моего воображения, кроме мистики ничего в голову не лезло.

Анна — Так мы будем опрашивать Марти или нет? — Она сказала это так невинно и с таким милом выражением лица, что я невольно смутился. Я ей улыбнулся, и мы пошли в палату.

Адам — Слушай, ты ведь не знаешь, почему этот мальчик здесь?

Анна — Если честно, то нет. У него что-то серьёзное?

Адам — Он поступил к нам с открытым переломом правой голени. Его нашёл какой-то горожанин, проходивший мимо, и принёс его к нам.

Анна — Ужасно! Как это случилось?

Адам — К сожалению, он ничего нам не говорил с тех пор, как поступил в эту больницу. Просто не удивляйся, когда увидишь, в каком он состоянии. Я уверен, что вы его встречали раньше, но, как мне сказали, сейчас это просто другой человек.

Анна — Хорошо, я буду спокойна.

Мы зашли в палату, и перед нами предстала жуткая картина. Маленький мальчик, лет двенадцати, который всегда светился от радости, бегал по улицам, умиляя окружающих и разгоняя их тоску и грусть, лежит в этой палате бледнее смерти. Глядя на его лицо, я мог слышать какой-то молчаливый стон, ужас, отчаяние… Даже мне, привыкшему ко всему жуткому, и хоть я и видел его не в первый раз, было страшно смотреть на него. Ещё более сильное было желание узнать причину такого жуткого состояния. Я посмотрел на Анну. Её лицо было напряжено, но ей не удавалось скрыть те эмоции, которые переполняли её душу. Она и так была очень доброй и чуткой, а тут перед ней лежит беспомощный и опустошённый ребёнок. Я прекрасно понимал, насколько сильно ей хочется ему помочь, но я также знал, что в этом случае поможет только время и соответственный уход. Все анализы у него были в порядке, от нас требовалось только давать ему обезболивающее и следить за изменениями в его поведении. Эти лекарства могут погрузить пациента в сон, поэтому редко можно было увидеть этого мальчик бодрствующим. Я уж было собрался уходить, и, поняв мои намерения, Анна схватила меня за руку и заглянула мне в глаза.

Анна — У нас ещё достаточно времени. Давай побудем с ним ещё немного.

Адам — Я знал, что ты скажешь подобное. Думаю, нам некуда торопиться.

Анна — Спасибо...

Малыш Марти спал, а мы с Анной сидели около его кровати. Анна держала его за руку. Вся эта картина производила на меня удивительное впечатление. Всё это было так трогательно и мило, что я невольно задумался: интересно, а какого это, когда кто-то вот так вот просто готов находиться рядом с тобой без слов, без движений, просто держа за руку?.. И чувствовал ли Марти это прикосновение, помогало ли оно ему, утешало?

… — -Н-нет. Пожалуйста, оставьте меня. Мне страшно… Чего вы от меня хотите...

Это говорил во сне Марти. Он еле слышно бубнил себе под нос, но я всё расслышал. В этот момент мне сразу стало ясно, что его перелом вовсе не случайность. Что-то произошло с ним незадолго до падения. Я положил ему руку на лоб, и он, казалось, успокоился. Вдруг, у него на глазах заблестела слеза и потекла вниз по щеке.

Через некоторое время мы пошли на поиски доктора Ирвинга, чтобы сообщить о выполнении работы. Как ни странно, но все новички работали примерно до трёх часов, а дальше свободное время. Если раньше мне нужно было долго думать о том, как бы провести это время, после встречи с Анной мне стало казаться, что этого времени совсем немного. Через несколько минут блуждания по коридорам мы увидели идущего нам навстречу доктора.

Адам — Здравствуйте, доктор. Мы с Анной выполнили наше задание. Все пациенты хорошо себя чувствуют и сейчас отдыхают. Мы можем идти, или у вас есть ещё работа для нас?

Ирвинг — Что ж, всё в порядке и правильно заполнено. Вы хорошо справились, поэтому можете идти. Можете посоветовать мне какое-нибудь место, где растут хорошие цветы?

Анна — Тут есть одно такое место. Оно находится за речкой: если пройти через мостик и пройти по берегу направо несколько метров, то наткнётесь прямо на полянку с разными цветами. Простите меня за этот вопрос, а зачем вам цветы понадобились?

Ирвинг — Что вы, это вовсе не секрет. У нас с женой скоро годовщина, а я давно уже не баловал цветами свою старушку. Эх, было время, когда ей было достаточно только внимания, а я дарил разные подарки, и мне это нравилось. А теперь она хочет каких-нибудь новых вещей и прочего, а я частенько забываю что-либо купить. Может сходить завтра и нарвать...

И доктор ушёл, беседуя с самим собой. Анну это уже не удивляло. В любом случае у нас было достаточно свободного времени. Мы пошли в ординаторскую и сменили наши медицинские халаты на повседневную одежду. У Анны было красивое тёмно-зелёное платье с кружевными краями, закрывающими её хрупкие ножки. Корсет полностью повторял контур её талии, а длинные рукава покрывали эти лёгкие ручки, подчёркивая их изящество. Мы пошли по домам, договорившись встретиться через час на том самом мостике. Я понимал, что мне нужно будет с чего-то начать, но с чего? Меньше всего мне хотелось краснеть и заикаться, как это обычно происходит при общении с девушками. Не могу похвастаться богатым опытом в таких делах, ведь я всегда считал себя странным, скучным, неуверенным. Это и было причиной того, что для меня было проще убедить себя в том, что эти мысли ни к чему хорошему не приведут, если мне начинала нравиться какая-нибудь девушка. Со временем я полностью перестал обращать внимание на амурные дела и старался достичь успехов в учёбе, и мне это удалось. Но в этот день я не мог себе позволить отступить, сам не понимаю этого. Как только я задумывался о предстоящей встрече, в моём животе начиналось какое-то непонятное покалывание. И в то же время мне хотелось и увидеть Анну вновь, и снова ощутить то тепло и счастье, которое она помогла мне испытать. Но почему я так волновался? Разве я не хотел сделать ей подарок лишь в качестве благодарности за то, что она стала мои другом в полном смысле этого слова? Видно, это был лишь самообман, повод для того, чтобы увидеть её или, даже, признаться. Скорее всего, так оно и есть. Но тогда мне будет ещё тяжелее начать разговор. В такие моменты мне кажется, что стоило хотя бы раз прочитать книгу романтическую, а не про призраков. Тогда, возможно, мне было бы легче высказать то, что я чувствую. Но как мне это сделать, если я сам для себя ещё не определил это чувство. Она — мой друг, но мне определённо хочется большего, но и сказать ей "люблю" мне тоже не хватает духу. Пока я пытался понять себя, уж время не дремало, и скоро надо было идти на долгожданную встречу. Я надел самый нарядный костюм, какой смог найти в своём гардеробе, и пошёл в сторону моста. По часам было видно, что у меня есть ещё примерно десять минут, а я уже подходил к речке. Будучи уверенным в том, что мне придётся немного подождать её, я решил воспользоваться этим шансом для того, чтобы что-нибудь придумать. Когда я увидел Анну, стоящую на мосту, почувствовал сильный жар, который зародился в моём теле и мгновенно распространился по всему организму. Я почувствовал, что краснею. Она увидела меня и помахала рукой, и я невольно улыбнулся и направился к ней.

Адам — Добрый вечер. Хоть мы и работали сегодня вместе, я рад увидеть тебя снова.

Анна — Я тоже. Ты хотел поговорить со мной о чём-то?

Адам — Скорее выразить свою благодарность. Для меня было большим наслаждением работать с тобой или просто общаться, отчасти из-за того, что у меня друзей было не так уж и много. Все меня сторонились, избегали, не обращали никакого внимания.

Анна — Мне трудно это понять. Конечно, ты не самый общительный человек, но меня это не отталкивает. Я наоборот рада, что ты стал моим другом в этой больнице.

Адам — Для меня было большим удовольствием видеть тебя каждый рабочий день. Я хотел сделать тебе подарок. Я помню ту колыбельную, которую сочинил твой отец, и нашёл музыкальную шкатулку с мелодией похожей на то, как ты напевала её. Вот, она небольшая, так что её можно носить с собой.

Её глаза заблестели и загорелись. Она взяла в руки шкатулку и искренне улыбнулась. Анна открыла шкатулку, и нежная мелодия слилась со звоном речки в удивительную симфонию, которую невозможно забыть. Она посмотрела мне в глаза, по её щеке пробежала слеза. Её образ засиял. Она обняла меня и прижала свою голову к моей груди. Моё сердце застучало так сильно, что мне казалось, словно оно вот-вот выпрыгнет из груди. Видно Анна почувствовала это, потому что, когда я на неё посмотрел, увидел улыбку. Она сказала мне: "Моё тоже сильно бьётся..." Было такое ощущение, словно этих слов я ждал целую вечность. Я обнял её хрупкие плечики и прижал к себе, и не хотел отпускать Анну ни на секунду. То чувство было похоже на прогулку по полю, вдыхая аромат благоухающих цветов и ощущая солнечное тепло, ласкающее лицо и шею. Мы закрыли глаза и стояли на мосту, освещаемые заходящим солнцем.

Анна — Спасибо тебе за поддержку и понимание, наверное, из-за этих самых качеств ты мне и понравился.

Адам — Я не мог тебя не поддержать, неужели тебе никто не помогал справиться с твоими трудностями?

Анна — Нет. Когда я говорила про своего отца и просила, чтобы меня отпустили в тот дом, проверить причастность его хозяев, все мне говорили только держаться подальше от него. Но ты — другой. Ты пытался мне помочь, и, благодаря тебе, у меня теперь хватит смелости...

Адам — Я тебе помогу.

Анна — Я верю.

Уже начало темнеть, когда мы собрались идти домой. Я проводил её домой. Она поцеловала меня в щёку и побежала на своё крыльцо, и зашла в дом. Я направился к себе. Солнце уже совсем село, но меня это не заботило: в моей душе что-то произошло. Я чувствовал себя так, словно иду с какого-то праздника или ярмарки, мне хотелось петь. Несмотря на поздний час, всё на свете казалось мне сияющим, живым, счастливым. Вернувшись домой, я встретил Уилла. Он был явно не в духе, мне даже стало немного неловко. Хотя, с чего бы это: разве я в чём-то виноват?

Адам — Добрый вечер, Уилл. Что-то случилось?

Уилл — Слава богу, нет. Мы волновались за вас: уже довольно поздно. Хозяева давно уж легли спать.

Адам — Видно, я задержался. Прошу меня простить. А сколько времени?

Уилл — Очень поздно!

Адам — Ого, действительно поздно.

Уилл — Ладно, заходите. Нет смысла на пороге разговаривать.

Мы зашли в дом. В нём было темно. Единственным источником света был лишь только маленький огонёк от свечи, которую держал Уилл. Этот томный, тусклый огонёк казался незначительной каплей света в бесконечном пространстве, наполненном темнотой. Наши силуэты зловеще танцевали на стенах. Может это из-за сквозняка огонёк дрожал, как лист. Мы дошли до моей комнаты, Уилл пожелал мне спокойной ночи, а я лёг на кровать и сразу уснул, забыв пойти умыться. Этой ночью я видел весьма размытый сон и практически не помню деталей. Мне запомнились лишь чьи-то глаза, которые смотрели на меня. Они были глубокие, печальные и пустые. Внезапно эти глаза начали медленно закрываться, и, в тот момент, когда они закрылись, я почувствовал какую-то тяжесть во всём теле. Это чувство некоего опустошения, безысходности… и чувство вины перед кем-то. Больше я ничего не помню.