Глава 1. Игра шэн

— Наверно, Тьма из легенды о Камне уже приближается, — вздохнул Вил, проводя рукавом по мокрой щеке, и совершенно напрасно: во-первых, рукав тоже был мокрый, а во-вторых, дождь не прекращался.

— Только ночная тьма. — Энт сделал героическое усилие и усмехнулся дрожащими от холода губами: лицо у Альвин, упорно молчавшей все три часа, начиная от последнего трактира, было такое, что даже это убогое подобие улыбки и впрямь требовало некоего героизма. За много знаков, проведённых возле неё на бесчисленных дорогах, он её выражения прекрасно изучил… И, разумеется, попытка внести в мрачное молчание весёлую нотку даром ему не прошла: девушка бросила на него прищуренный взор, от которого и без всякого дождя впору было вздрогнуть или поёжиться.

— Специалист по тьме. — Её голос шипел, истекая ядом. Энтис притворился, будто не замечает.

— Скоро стану. Света-то в последние дни и не увидишь — сплошь одни тучи, ни солнца, ни звёздочки.

— Если это проявление твоего блистательного чувства юмора, — холодно проронила Аль, — то лично мне не смешно. Может, сделаешь одолжение и хоть теперь помолчишь? Ты сегодня поговорил уже.

— Аль, не надо, — поспешно вмешался Вил, — он же ни при чём. И вообще, что особенного случилось?

— Всего-навсего мы не в трактире, а под дождём, грязные и голодные. А так он всё правильно сделал.

— Сделать, — с трудом сдерживаясь, заметил Энт, — я как раз не успел. А не мешало бы…

— Само собой. Просто топать полдня, промокнув до нитки, какой же интерес. Вот если ещё синяки и сломанные рёбра — это да. Настоящая жизнь настоящего мужчины… ах, извини, Рыцаря.

— Аль, — умоляюще воззвал Вил, — у него и будут синяки, если ты не прекратишь кусаться. И вообще, это я вас увёл. А по-твоему, стоило прикинуться глухими и терпеть? Вот тогда бы рёбрам и впрямь досталось. У них не только языки, а и кулаки чесались. Ты ж второй год, а не второй день на дороге.

— Точно. И я, в отличие от кое-кого, за год успела уразуметь: иногда лучше не лезть в бутылку.

— О да, — процедил Энт. — Итог года на пути менестреля: лизать задницы тем, кто тебя оскорбляет, за кусок хлеба и тёплое местечко. Умница. Главное, так много постичь не из опыта, а глядя со стороны…

Вил издал тихий стон. Альвин быстро сверкнула на него зелёным огнём из сощуренных глаз.

— Ах, бедный. Как тебе с нами тяжело. Вот кто всегда жаждет мира и покоя. Между прочим, обрати внимание: дорогого Энта вовсе не надо спасать. Он сам себя замечательно защищает. Ну как же, воин.

— Я и говорю, — с почти непритворным вздохом заметил Вил, — Тьма и есть. Люди злющие, как осы, чужих и раньше не особо любили, а теперь и вовсе смотрят волком, торговца без охраны и не помню когда видел… даже Рыцаря одного нечасто встретишь… и в трактирах через раз вот такие дела. Прежде так не было. Энт, ведь правда? И ко всему давайте ещё начнём грызть друг друга. Ну чем не Тьма?

— Привыкнув спасать Прекрасного Рыцаря от меня, — прокомментировала Аль, — теперь он, кажется, готов к отмыванью потемневших душ всего Тефриана. Чем кончают в твоих песнях герои, любовь моя?

— А зато после смерти они становятся богами. Тебе же лучше, вейхани: буду тебя беречь и охранять.

— Я и сама себя охраню, спасибо. И потом, тебе будет некогда: придётся же непрерывно беречь Энта.

Теперь Энтис мог засмеяться, не опасаясь заповеди Истины: гроза отступила. Во всяком случае, его пока оставят в покое… до первой «шутки» или очередного огрызка в лицо в следующем трактире.

Вообще-то он чувствовал себя виноватым и действительно рад был по озорным искоркам в её глазах понять, что она больше не сердится: к дверям-то в том злосчастном трактире и вправду Вил двинулся первым, но — из-за кого? Кто к тому моменту уже наговорил резких слов, а вскоре и до ударов дошло бы? Нет, права Аль… ну, нахамили (и очень грубо, и обглоданные кости уже летали, но в него-то не попали, верно?) — но дерзить в ответ ведь необязательно! Он не один. Опять же, дождь…

Дневные дожди — вот как теперь, мелкая занудливая морось из затянувшей небо свинцовой пелены — были в осеннем знаке Листьев делом обыкновенным. На то она и осень, что без прочного плаща гулять не стоит, а того лучше — и вовсе дома отсидеться. Или в тёплом, залитом ярким светом кристаллов зале ближайшего к дому трактира. Плохое время для менестрелей. Тут бы, как год назад — первой их осенью втроём, на пути к океану, — пересидеть Листья недельку здесь, три дня там, то развлекая какую-нибудь деревню, то скрашивая народу в придорожном трактире унылый дождливый вечер весёлыми песнями… и для них та осень была весёлой, несмотря на сырость и раскисшие дороги. А вот сейчас — Тьма там или нет, но Вил прав: всё не так, всё стало здорово по-другому…

Он вовремя, на сей раз, поймал Аль под руку, помогая девушке не поскользнуться на превращённой в склизкую грязь дороге. Она на миг коснулась щекой его плеча. У Вила, почти никогда из виду её не выпускавшего, едва заметно (Энт ждал этого, но всё равно снова огорчился) дёрнулся уголок рта.

— Тьма из легенды о Камне, — быстро сказал он, — я думал, война, Вил. Какая-нибудь жуткая. Если уж там сказано — ни Звезда, ни Орден не уцелеют, то вряд ли это просто злые люди вокруг.

— А потом и война начнётся, — успокоил Вил. — Не «просто злые люди», а много, и всё больше. Ты вспомни: «Тени Тьмы, как пылинки в лучах солнца, и когда тучи скрывают солнце, является пылинок без счёта, и когда гаснут в душах искры Мерцания, Тьма обретает силу, и Сумрак становится чёрным». Пылинки — они-то злые люди и есть. Вот их скоро наберётся «без счёта», а там и до войны один шажок.

— Приятный взгляд на вещи, — пробормотал его друг. — Ты умеешь подбодрить.

— Видишь, Энт, — с укором заметила Аль, — к чему приводит твой стиль общения с народом? Интересно, каждый Вэй под влиянием голода и дождя предсказывает конец Ордена или только Открытые?

— Вэй не предсказывают, — хмыкнул Вил. — По части предсказаний у нас Рыцари.

— А Сирил? Он ведь войну Чар предсказал. Или это, по-твоему, всё-таки сказка?

— До той войны Вэй намно-ого больше умели. А может, и сказка, конечно.

— А может, — усмехнулась она, — он Рыцарь и был. Кстати, книги писал. Всё сходится.

Вил расхохотался и перекинул Лили на другое плечо; Аль, смеясь, обняла его свободной рукой. Энт слушал их с удовольствием — хоть лучик веселья среди сплошной серости и в природе, и в событиях, — а часть его сознания против воли упорно сплетала тревожные узоры: Сирил, предсказание, Книга. Орден.

За год и три знака они исходили если и не весь Тефриан, то половину, казалось ему, уж наверняка: и Каневар, скалистую родину Вила, и Дафрейл с его лесами (там, в глуши, в полном одиночестве жил один из Лучей — великий Двирт Эдрин) и знаменитыми Топями, и Клайн, край рыбаков, пронизанный острым, солёным, странно волнующим ветром океана — о да, они-таки увидели океан! И конечно же, Ахейрид — ну как не показать Альвин зверинца? — и Бастер-Эдж, центральный край, и столицу, больше Энта ничуть не пугавшую (а Аль многолюдной сумятицы городов словно и вовсе не замечала, не то что бояться!), и вот недавно «Королевский Рубин» Северин — блистающий позолотой и самоцветами на шпилях и ослепительно-белыми стенами город Вершины… почему в этих стенах не переждали они ненастный знак Листьев? Почему он утащил друзей оттуда — и куда? На Западный Круг, оставляя в стороне Лойрен… и Замок. Дом. Дружеский, уютный, ждущий завершения его Пути с нетерпением и любовью… ведь так? Аль намекала, а он сделал вид, будто не понимает намёков. Вил глядел вопросительно, а после что-то тихо говорил ей на ухо, и Энт был ему благодарен — и за просьбу (он не сомневался) темы Замка не касаться, и за то, что тот вопрос всё-таки не был задан. Почему…

Аль-то спросила бы. И добилась бы своего непременно, как всегда; вот насчёт её собственных мыслей — тут она и Рыцарю даст урок ускользания от ответа! Они не говорили о главной цели странствия — поиске её дома; но цель была слишком очевидна, надо быть куда глупее её, чтоб не догадаться… Энт глянул на девушку искоса: она всё ещё обнимала Вила за талию, шагая меж двух друзей уверенным шагом бывалого путника, и по её лицу не читалось ничего — ни досады, ни тревоги, ни усталости. Вот вам Альвин. Вот и угадай: вправду злилась, притворялась неведомо зачем или попросту дразнила?

— Пока мы так выглядим, — наконец-то (из-за её непроницаемого вида, в основном) сказал он то, чего третий час старательно не обсуждали, — ни в одном трактире петь нам не позволят.

— Я не нарочно упала в глину в твоём драгоценном плаще! — взвилась Аль — теперь уж точно всерьёз, никаких игр и притворства. — И ты сам зачем-то его на меня напялил, я не просила! Себя и благодари!

— Ох, я же тебя не упрекаю, — вздохнул он, немедленно жалея, что сболтнул. — Я сам тебя не удержал.

— А теперь сам решил свалить всё на меня? Мило. Кстати, и из Северина кто-то увёл нас сам. Не так?

О боги, мне стоило радоваться её хорошему настроению и молчать, ну что вдруг дёрнуло меня?..

— Так. Послушай, неважно, кто в нём упал. Это в прошлом. А нам надо подумать, что делать теперь.

— Ну и думай, ради Мерцанья. Мы даже можем поотстать чуток, чтоб не мешать процессу. Вил, да?

Вил выразительно закатил глаза и послал заливистую свистящую трель в пасмурное небо.

— Я понял. Это вы пытаетесь шутить, просто у вас плохо получается. Вроде танца в неудачный день: хочешь отработать защиту, а идут всё атаки. Тут нечего думать. Даже если бы грязь не отваливалась от нас кусками, никакого пенья сейчас не выйдет. Мы не в форме. Уже в тот раз получилось так себе.

— Я всё же могу попросить, — неуверенно заметил Энт. — Чёрт с ним, с плащом, Рыцари тоже падают.

— Угу. Дождь не прекращается с рассвета, и отчего бы Рыцарь сейчас не сидит в том трактире, а?

— Тебя не просто выкинут, — печально предсказала Аль. — Тебя выкинут полуживым, со следами сапог всех присутствующих, выразительными комментариями и огромным удовольствием. И без плаща, что куда хуже всего остального. То будет действо красочное и поучительное, кое всем запомнится надолго.

Словно подтверждая сказанное, Хет чихнул и мотнул головой, обдав путников грязными брызгами, а затем одним прыжком канул в редкий кустарник. Вил снова свистнул, глядя вслед, — безнадёжно.

— Она права, эджейан. Затеешь драку? Накажешь за то, что тебе не верят, хотя сам, на себя поглядев, сроду не поверил бы? Даже без плаща… ты же понимаешь. Мы с тобой можем просить лишь милости и в лучшем случае получим миску каких-нибудь объедков и пожелание есть их снаружи. Нас даже в хлев на ночь не пустят. Все менестрели воры, знаешь ли. Кстати, кое-где мне и объедков, бывало, жалели.

— Я постираю этот чёртов плащ в первом попавшемся ручье, — с ледяной яростью процедил Энтис.

— Как вчера, — кивнула Аль. — Далее ты снова заговоришь о прелести сна на природе. Нет уж, хватит.

— Да, две ночи под дождём — это многовато. — Вил со вздохом обнял друга за плечи: — Успокойся.

До покоя Энту было примерно как до неба, но он улыбнулся — огорчений и без того сегодня вдоволь, нечего ещё и хмурым видом действовать людям на нервы. За полтора года пути менестреля он успел уразуметь: стоит кому-то одному надуться, как и двоим другим делается не по себе. И если Вил просто надолго замолчит и будет свистеть грустные песни, а на вопросы отвечать холодно и кратко, то Аль в состоянии «не по себе» — это и на сытый желудок в прекрасную погоду нелегко. А уж теперь, когда и не понять, шатает тебя от голода, усталости или промокшей насквозь и липкой от грязи одежды, — нет, спасибо. Чем ещё сильнее расстроить её сейчас, лучше рискнуть заповедью и улыбаться без перерыва.

В самом деле, если улыбка означает радость, ему и впрямь стоило беспокоиться о заповеди: радоваться было абсолютно нечему. Для бездомного путника, которому сыщется приют далеко не под всякой крышей, неделя дождей сделала бы невыносимой даже самую удобную и живописную из дорог — а эта ни тем, ни другим свойством не отличалась. Они второй день двигались по неприютной каменистой равнине, где взгляд разнообразили изредка лишь голые холмы или одинокие сосны, и всего раз попался островок из серебристого кустарника вильт и кучки уныло обвисших над ним берёз. Здесь они кое-как провели прошлую ночь, сделав ложе из ветвей и его кожаной куртки и смирившись с тем, что спать придётся сидя: лежала, на их коленях и на спине Хета, одна Аль, а они так и продрожали до зари, тесно прижавшись плечами (тепла это почти не добавляло), засыпая ненадолго и тут же снова просыпаясь от холода и боли в затёкшем теле… Более мучительной ночи на своём пути менестреля он не мог припомнить. Тогда же закончились остатки еды. Охотиться было не на кого: зверьё (в отличие от живности двуногой и якобы «разумной», с мрачной усмешкой думал Энт) держалось от равнин подальше; иногда он замечал всё-таки мелькание серой пушистой тени, но и подстрели он кролика — как его приготовишь без огня? Ему удалось отыскать пару съедобных корешков, которые годились в пищу сырыми, а потом умница Хет раскопал чей-то склад орехов, но от такого «пиршества» намного легче жить не стало.

И надо ж было распустить язык! Тогда его трясло от негодования, и он с радостью хлопнул за собой дверью трактира, но теперь всё выглядело совсем иначе. Гордость… глупость, просто глупое мальчишество! Сам же, дурак, не раз незаметно придерживал Вила, рядом с Альвин всё чаще забывающего об осторожности, и потому помнить приходилось Энту — и он успешно осваивал науку «надевания маски». Вил даже говорил: уж слишком успешно для Рыцаря! Ну вот, может не волноваться. Не слишком. Хотя неясно, отчего уметь избежать неприятностей и всё-таки нарваться — признак «настоящего Рыцаря»…

«Ты думаешь как менестрель, это опасно». Но Вил ошибался, не понимал, а Энт отчаялся объяснить: он в точности следовал неписаному закону Ордена, уклоняясь от ссор с людьми, во-первых, много слабее, а во-вторых — с теми, кого ценой чести обязан в случае войны защищать. Рыцари должны быть благодарны и терпеливы, они не властители, а слуги Тефриана… Вил кивал досадливо и стоял на своём. «Энт, это всё хорошо — если бы знали, что ты Рыцарь. А тебя видят менестрелем, и сам ты начинаешь себя видеть им, а это уже никуда не годится». И убедить, что видит он правильно, и Рыцарь — не ремесло, не почётный титул и не указание, с кем и какой тропой тебе идти по Сумраку, а просто особый взгляд на устройство мира, семь правил и одна весьма мрачная (к счастью, никому ещё не выпадавшая, и милостью богов его минует тоже) обязанность, — он не мог. Вил не желал убеждаться. Ну, хоть не теребит, как год назад, речами о посвящении и преимуществах жизни в Замке — и на том спасибо!

Рука Вила, поменявшегося с Аль местами и теперь идущего в середине, легла на его плечо. Какой-то вопрос пропустил? Или улыбка вышла кривоватой, а Вил видит и волнуется, как всегда… как старший. Когда же это началось? Полтора года назад, с появлением Аль и выбором пути менестрелей? Или ещё раньше, в дни неуклюжего домика в чаще и Книги… Не колючая холодная властность, чего Энт от него натерпелся достаточно, а мягкая, даже не очень и заметная, но постоянная забота. Вэйские замашки, фыркала Аль — её сердило, когда с ней носятся. Вил смущался, а Энта всякий раз тянуло спросить: значит, это из-за чрезмерной заботливости Вэй мы второй год прячемся от магистров? Он, конечно, не спрашивал. На шутках о Вэй их чувство юмора исчезает бесследно. Ужасно разобидятся оба.

Нет, к неизменной его радости, «вэйского» у Вила не прибавилось. Не жестокий, не надменный, не требующий безоговорочного подчинения; напротив, так часто уступал другу выбор, свернуть направо или налево, долго ли петь, где попроситься на ночлег, а откуда уйти поскорее, даже с риском оказаться ночью под дождём в чистом поле (чего, похоже, не избежать и в этот раз), — будто Энт, а не он родился и вырос на дорогах. Вначале Энт напоминал, у кого тут опыта больше, но Вил почему-то предпочитал слушать его; и вскоре он привык быть «почти-главным» в их маленьком отряде (почти, поскольку Аль, с его точки зрения, делала лишь то, что хотела, и вряд ли пошла бы за ним, если бы его решение чем-то ей не понравилось). Те, для кого они играли и пели, тоже считали его главным — ну, это-то понятно, за Чертой, в отличие от Тени, возраст заведомо определял положение: кто старше, тот и командует. Его до сих пор это забавляло: очевидная глупость такого подхода и столь же очевидная неспособность сию глупость разглядеть. Но чего и ждать от людей за Чертой после «справедливой» оценки менестрелей.

К прочим прелестям осенней дороги, налетел ветер, сдёрнул с его друзей тяжёлые от влаги капюшоны плащей, резко захлестал по лицам мокрыми плетьми усилившегося дождя. Девушка с невнятным коротким возгласом поправила плащ, а Вил, словно бросая ветру вызов, вскинул голову, взлохматил и без того растрёпанные ветром вороные кудри и усмехнулся. Альвин, не слишком оценив, видно, такую доблесть, с насмешливой гримаской натянула на него капюшон. Вил стряхнул его, она нахлобучила снова; он со смехом поймал её руку… эта возня скрасила им ещё кусочек пути и едва не завершилась новым падением (борьба за капюшон велась столь азартно, что Энт сам чуть не упал, удерживая Аль и одновременно хватая летящую в грязь Лили), и разумеется, в итоге сдаться пришлось Вилу — впрочем, и плащи, и волосы вымокли настолько, что разницы почти не было. Теперь Энт шёл посерёдке: Аль забежала за него, когда уже её плащ оказался в опасности, испуганным (на самом деле, задыхающимся от хохота) голосом взывая о помощи, — пришлось спасать. Тем более, не поймай он Вила в прочный захват, тот неминуемо опять упал бы. Это, кстати, ему совсем не понравилось: их занятия (а может, и особые свойства Вэй) выучили Вила держать равновесие получше иного Рыцаря, и чтобы он дважды за день поскользнулся — и без атакующих мечей, а просто дурачась на раскисшей дороге?

И петь, сказал, сейчас нельзя… когда это Вилу не хватало сил петь? С утра до вечера, в пути или у костра, или присев на край стола в очередном шумном зале, ночь напролёт после длительного перехода — в любую погоду, без крошки еды иногда: голоден или нет, покормят-то после выступленья, в уплату… если сочтут, что заработал. Энт почувствовал, как ноздри раздуваются и скулы твердеют от гнева, и быстро заставил мышцы расслабиться, а губы — улыбаться. В этом танце гнев не поможет. Бесполезная ярость, пустое сжигание душевных сил — роскошь не для Рыцаря… особенно на пути менестреля. Все трактиры вроде последнего — откуда, проиграв два часа кряду и спев кучу песен, ушли ничуть не богаче и не более сытыми, чем пришли. Все оскорбления, которые пришлось терпеть, прикидываясь, будто не слышат, а то и с весёлым видом отпуская необидные шуточки в ответ… Иногда он не выдерживал и дрался, а после Вил отрывисто говорил о Рыцарях, гордости и числе дней до Замка или долго молчал, кусая губы и нервно крутя и запутывая в тонких пальцах пряди волос. Иногда не выдерживал Вил — и тут всё кончалось намного печальнее, и хорошо, что была Аль и был Хет… если Энт из любой свалки мог исчезнуть незаметно, отделавшись парой ссадин, то Вил и не мог, и словно бы не хотел: словно его здравый смысл был скалой, и шаг с края бросал его в обрыв — в бой нерассуждающий, отчаянный. До такого, слава богам, дошло всего трижды, обычно Энт успевал его поймать, или Аль с Хетом спасали (одна — блеском колдовских глаз и серебряным смехом, второй — не менее волнующим, хоть и на иной лад, рычаньем), — но в те три раза, несмотря на Чар, на своих ногах Вил из потасовки не выбирался…

Близился вечер, и всё, чего ни касался взгляд — низкие круглые холмы, из-за которых далеко справа выглядывали цветные крыши деревни, кусты и деревья, даже лица друзей, — всё тонуло в сером тумане бесконечного дождя, краски блёкли, контуры размывались; воздух будто загустел от водяной пыли, и струи пронзали и теребили его, играя на нём странную однообразную мелодию настойчивыми худыми капельными пальцами. Энт видел иногда стрижей высоко в небе, тёмные стремительные пятна, едва не задевающие перьями тучи, и недоумевал: что погнало их в непогоду и ветер — голод? Или, быть может, нечто близкое чувству, погнавшему его на неприветливые дороги менестреля из надёжных стен Замка? Волосы Аль, освобождённые ветром от плаща, потемневшими от влаги коричневыми нитями текли по бледным мокрым щекам, зелёные глаза в мерцающей дождевой дымке казались чёрными — как у Вила. И точно так же искрились дерзкой усмешкой — Вил и она, похожие сейчас, как брат и сестра, отчаянно гордые, вызывающе непреклонные. И оба, с двух сторон, ощутимо опираются на его руки… он спрятал улыбку: они хором заявили бы, что это они его поддерживают.

— Я слышу трактир, — произнёс Вил нежным, чуть сонным голосом — и значит, «слышал» не обычным образом, и широко открытые глаза на застывшем, будто высеченном из мрамора, тонком лице блестели необычайно ярко, глядя на то, чего Энт так боялся прежде — боялся и сейчас, но иногда… о, этот блеск его глаз!.. заглянуть тоже… Он глотнул и велел себе забыть. Как всегда.

— Энт, мы вполне можем устроиться в сарае, не тревожа добрых хозяев. А ты, Аль, зайди. Тебе ванну, ужин и постель дадут бесплатно.

— Ага, а вам я вынести еды не смогу незаметно, и вы всю ночь просидите замёрзшие и голодные.

— Ничего, не умрём. Зато крыша над головой.

— Ну конечно. Он сильный мужчина, и мелкие неудобства вроде суток без пищи и в мокрой одежде ему нипочём. Обрати внимание, вэй-лорд: Прекрасный Рыцарь молчит, и твоя идея явно его не радует.

— И не радует прекрасную леди? — с понимающим смешком отозвался Энт. — А ты что предложишь?

— Ни в каком сарае вы ночевать не будете. Вы там подождёте меня. Мне и грязной петь не запретят.

— Петь ты не сможешь, — возразил Вил. — Сейчас даже я вряд ли смог бы. Просто потеряешь сознание.

— Это бы неплохо, — пробормотал Энт, — тут её окружат заботой и лаской, достойными принцессы…

— Прав, как всегда. — Аль насмешливо коснулась ладонью глаз Вила: — Не прожигай его негодующим взором, он шутит. Серьёзно, на пару песен меня вполне хватит. А потом отдам вам деньги, и вы зайдёте уже как люди, помоетесь, отстираете плащ, поедите, и пошагаем дальше. В обществе Рыцаря.

— И тебя, по-прежнему уставшей, мокрой и грязной.

— Да, нелегко вам придётся, — посочувствовала она. — Но я в тебя верю, любовь моя. Терпеть мой вид и аромат потребуется всего-то три часа до вон той деревни за холмами. Ты это выдержишь.

— Очень смешно. — В его взгляде восхищение и ещё нечто иное читались столь явно, что Энт в сотый раз, сомневаясь и тревожась за друга, за них обоих, подумал: неужели она не видит? — Я о тебе.

— Представь, я понимаю. Но, как ты совершенно верно отметил недавно, я не второй день на дороге. И ты, припомни, тоже. Посему укроти своё вэйское стремление опекать всё, что движется, и не спорь.

— Какое, в трясины, вэйское стремление! — вскипел Вил. Энт вздохнул: этого и следовало ожидать. — Здорово придумала, ну просто отлично! Три часа до деревни! Сперва три часа ты будешь делать вид, что поёшь, и за это безобразие тебе кинут пару сенов из жалости!

— Если повезёт. Не кричи, совсем охрипнешь. Насколько я знаю цену их жалости, на горячую воду для Энта и чего-нибудь пожевать всё равно хватит. Я хочу не поразить их талантом, а постирать плащ.

— Ты поразишь, — едко заметил Вил. — Скулёж придавленного дверью щенка под дребезжанье струны, которую кто-то из вас порвал, как я сегодня с радостью обнаружил, — и дикая идея вместо ужина и сна снова лезть под дождь. Тебя сочтут чересчур спятившей даже для менестреля и пошлют за вейлином.

— Струну, — ледяным тоном сообщила Аль, — порвал ночью ты, любовь моя, для чего-то снова уплыв в свой вэйский полусон, и скажи спасибо, что Энт отнял у тебя минелу: ты прикончил бы и остальные. Прости, но я не в силах понять: зачем вгонять себя в такое состояние, если контролировать не умеешь?

Вил прикусил губу. Энт ощутил жалость: Вила, конечно, опять занесло, вечно его так заносит от её нападок на Чар, а уж у неё-то есть причина, и вообще он в спорах бывает просто невыносимым… но он ведь и сам это знает. И кому от этого больнее?.. Он поймал на себе острый изумрудный взор и сказал:

— Нет.

— Нет что? — язвительно, но с заметной ноткой облегчения осведомился Вил. — Ты здесь или в грёзах?

— Нет насчёт ваших планов, — спокойно пояснил он. — Мы с тобой не полезем в сарай, а она не пойдёт в трактир одна. Пойдём вместе. Не будем ни петь, ни просить приюта — просто подождём и посмотрим.

— Подождём чего? — фыркнул Вил, искоса глядя с забавной смесью раздражения и надежды. — Чуда?

— Удачи, — легко бросил Энт и улыбнулся. Без малейшего усилия: тусклая унылая серость вдруг стала туманно-жемчужной, синей и серебристой, а монотонная мелодия дождя таила слова какой-то песни, и казалось, ещё миг, и он поймает, услышит, и солнце выскользнет из низко нависших туч… хотя за ними и так ведь весь день светило солнце! Всякий раз, глядя на эти тучи, он встречался с солнцем глазами. И почему же не понимал?.. жаль, но ладно, теперь-то понял; и он улыбнулся снова:

— Удачи на Пути.

— И давно ли Путь Ордена делится с менестрелями удачей? — Вил, зажмурясь, потряс головой, будто и ему брызнуло в глаза сияющее за тучами солнце, и выглядел отчего-то растерянным. — Как скажешь.

— Какой послушный мальчик, — сладко протянула Аль. — Спасибо, Прекрасный Рыцарь.

— Всё для тебя, — он шутливо поклонился; она слегка дёрнула его за мокрые волосы, связанные у шеи в пучок обрывком ткани. Естественно, тряпица соскользнула (она то и дело падала), но теперь поймать он не успел и невольно усмехнулся: чудесный пример знаменитой реакции, а кстати и удачи, Рыцарей!

Аль выудила откуда-то шнурок и даже сама ему повязала (само собой, куда аккуратней и надёжней, чем делал он) — хотя, два дня наблюдая, как тряпка постоянно слетает, помочь не предлагала; и Энт не удивлялся ни тогда, ни сейчас: просто то была Аль, вот и всё. И принимая во внимание это, а также историю в последнем трактире, её мгновенное согласие с очередной его причудой казалось столь же забавным, как и смесь противоречивых чувств во взгляде Вила (только её он понимал куда меньше). И, конечно, он ничего им не сказал: он давно привык о таких вещах никому не рассказывать…

Удачи долго ждать не пришлось. Собственно, для него удача началась, едва никто их не заметил — то есть, не уставился, как на чудо, и на весь зал не заорал: «Гляди, менестрели!». Что, во-первых, до сих пор его смущало — как ни странно, учитывая количество дверей, куда за год с лишним довелось войти, держа на виду флейту; а во-вторых, он не раз убеждался: подобные встречи — верный знак, что ничем хорошим дело не кончится. А тут лишь некоторые косились на них мельком и тотчас возвращались к чему-то более занимательному — оказалось, к столу с разложенной доской для игры шэн, окружённой грудой камушков, записей ходов и «убитых» фигур, и двум игрокам. Точнее, одному, поскольку второй толкнул к противнику кучку монет (перед тем таких кучек лежало уже несколько) и встал из-за стола, с неубедительно-беспечной ухмылкой пожимая плечами и поминая Судьбу, поздний час и завтрашнюю ярмарку. Сидящий перед чёрным полем игрок, несмотря на свой выигрыш, выглядел совсем по-детски огорчённым: фигур на доске ещё хватало, и сказать наверняка, красных или чёрных ждёт победа, было невозможно. Зрители, лишённые и развлечения, и возможности делать ставки, разочарованно загудели.

— Почему же он ушёл? — спросила Альвин. — Игра-то не закончена.

— Ставил на ход, — охотно пояснил стоявший рядом молодой торговец. — На удачный бросок камня.

— Глупо, — проронил Энтис негромко, не сводя глаз с доски. — Вообще он запросто мог победить.

— Думаешь? — торговец с досадой потёр подбородок. — Нет, видел олуха? И продулся, и людей нагрел. Я вот на красное ставил, и как быть, скажи на милость? То ли платить, то ли все ставки в трясины!

— Плати-плати, — замахал руками мужчина, чьи сильные пальцы с глиной под ногтями и одежда в разноцветных пятнах глазури явно указывали на ремесло гончара. — Тирт игрок умелый. Ушёл — значит, конец красным. А ты, парень, игры не знаешь, так и молчал бы! Запросто победить, а? Вот же ляпнул!

— Я знаю, — даже не глянув на гончара, бросил Энт равнодушным тоном человека, уверенного в своей правоте настолько, что спорить ему кажется редкостной глупостью. — Я бы выиграл красными. Легко.

Вил закусил губу. Энт почувствовал, как сапог друга с силой наступает ему на ногу.

— Три хода при верных бросках, — небрежно заявил он, незаметно касаясь рукояти меча — на счастье.

У Альвин сощурились и озорным блеском загорелись глаза.

— Три хода? — вскричала она, тотчас приковывая к ним всеобщее внимание. — Не верю! Ты сказал это лишь потому, что никто не предложит тебе сесть к доске и доказать!

— Отчего ж никто? — оживился покинутый игрок. — А садись, если хочешь. Три хода, говоришь?

Энт чуть не щёлкнул пальцами от радости — сработало! — но вообще-то не удивился и даже волнения не ощущал: всё правильно, всё идёт как надо, разве он не обещал им удачу? Шагая к столу, он услышал за спиной тихий отчаянный стон Вила и про себя попросил у друга прощения — не за страх (уж если на то пошло, Вил мог бы и побольше ему доверять, доверяет же Аль), — но за мелькнувшую мысль: для его рискованного плана этот страх, наверняка не им одним замеченный, вскоре будет очень кстати.

— На интерес? — с безразличным видом осведомился он, катая в пальцах камушек. — Начинал не я…

— А, брось, — отмахнулся игрок, — зато закончишь. Видел бы ты игру — доска аж дымилась! Ну и вроде как всё впустую. И людям споры решишь, тоже доброе дело… Давай так, чтоб вовсе без штанов тебя не оставить: сен за бросок и пять — что победишь, ну, пусть ходов за десять. Три — ты уж загнул малость…

— Нисколько. — Он посмотрел мужчине в глаза. — Три хода подряд. Два стела… и сен — за удачу. Идёт?

Тот ответил пристальным заинтересованным взглядом.

— Твой счастливый день, а? Три подряд я видел всего раз. Любишь острые ощущения? — Энт молча пожал плечами. — Ладно. Сумеешь — два стела и сен твои. А коли отдашь один ход, тогда мои условия.

Юноша высоко подкинул камушек на ладони и лениво поймал другой рукой — на волосок от фигур.

— Это скучно. Два и один, что я выбью тебя с поля в три хода. Примешь? Или не осмелишься?

— Сынок, я играл, когда ты ещё не родился. — Он сухо усмехнулся: — Если пустой карман спасёт тебя от скуки, валяй развлекайся, ради Мерцанья. Лично мне с денежкой веселее, но всем своё… Принимаю.

На миг отрешённый покой пронзился щемящим холодком: будто тонкая игла прямо в сердце, почти ужас — и смех в глубине… как когда прыгнул, но ещё не влетел в ледяную воду, или вошёл в первый «стальной» танец… и как всегда в этот миг начала, он мог бы закричать от жгучего восторга и счастья.

— Рыба, — сцепив руки в замок в локте над доской, сказал он и бросил. Камушек лёг в ямку овальной формы, цвета поблёкшего за множество игр перламутра, и остался в ней. Вил резко выдохнул. И не он один — вокруг слышались и другие вздохи и возбуждённое перешёптывание: наверное, новые ставки.

— Ну? — нетерпеливо спросил игрок, с недоумением глядя, как Энт, не обращая на доску внимания, перебирает оставшиеся на столе камни. — Ты давай ходи, о броске после подумать успеешь!

— Пропускаю, — ответил он, спокойно продолжая выбирать. Люди загалдели. Пальцы Вила стиснули его плечо; едва слышный голос прошипел яростное ругательство. Смешок Аль был одобрительным и воркующе-нежным, как умела только она… и для него — за несколько знаков впервые.

— Ты, парень, спятил? — поинтересовался партнёр. — Если ты в своих трёх ходах так уж уверен, сделай первый сейчас. Что ты теряешь? Ходы — тут мозги, а камни-то — чистая удача. Тебе ж тогда два кидать!

Пропущенный ход — лишний камень, таково правило шэна. А уложить и один в выбранную ямку не очень просто: ведь попасть мало, ещё надо, чтобы камень из неё не выскочил от удара… и что плечи потом все будут в синяках от хватки Вила, совсем неудивительно. «Спятил» — со стороны глядя, он бы и сам, скорее всего, так сказал. «Чистая удача». Если подумать, заповеди с учётом цели Ордена — ничуть не меньшее безумие, и от чего зависит честь, счастье, да и сама жизнь каждого из них, как не от удачи?

Он встряхнул камушки в сжатых руках и выпустил, не глядя. Солнце и крест. В жёлтой ямке камень даже не шевельнулся; в другой, с крестом на дне, подпрыгнул, но послушно лёг на место. Народ шумел вовсю, кто-то свистел (Аль тоже — звонко и пронзительно, как мальчишка), кто-то хлопал в ладоши. Он откинул голову и коснулся затылком груди Вила: дрожь, и неровное дыхание, и дико скачущее сердце.

— Хватит, — шепнул Вил не то умоляюще, не то гневно. — Прекрати, Энт, ходи же!

Извини, эджейан. Ты же понял, что я делаю; тогда должен и понимать, что не передумаю, верно?

— Пропускаю. — Поражённые, ядовитые, восхищённые возгласы, подбадривания, смех и сдержанные проклятия — он слышал всё будто бы сквозь матовую дымку покоя, не дающую словам задевать его. Он ворошил камушки, катал по столу, подбрасывал на ладони, вертел в пальцах; все выглядели абсолютно одинаково, но, видно, всё же отличались, поскольку одни — те три, благополучно занявшие свои ямки, — чем-то ему нравились, а эти пока… хотя нет, вон тот… и ещё… На бесстрастном лице Аль только глаза напряжённо, неистово сверкали — ему казалось, обдавая его жаркими всполохами изумрудного света.

Гвалт разом сменился полной тишиной, едва он поднял сцепленные в замок руки — с тремя камнями.

— Туча, жёлудь, меч. — Он говорил почти без пауз и кидал одновременно. Первый попал на доску, и многие из затаивших дыхание людей громко ахнули — и снова, когда прямо на него упал второй, и оба разлетелись, каждый в свою ямку; и тут же (но всё-таки чуть позже, что было очень важно) ударился о дерево третий… в двух клетках от ямки с рисунком меча. Вил глухо вскрикнул, Аль рывком прижала руку к губам (и то был самый выразительный жест отчаяния за полтора года их знакомства), а камушек подскочил, упал и покатился, лёг у самого края ямки, ещё раз качнулся легонько… и замер — внутри. Они так вопят, отстранённо подумал Энт, что сейчас примчатся на пожар все окрестные деревни. И сморщился от боли, внезапно осознав, что изо всех сил переплетает и едва не ломает пальцы.

— Ты глянь, — хмыкнул его партнёр, — повезло. Три хода, а? Не жаль уйти ни с чем после такой удачи?

«Дальше», — вспомнил он. Треск учебных мечей, едкий пот заливает лицо, и дразнящий блеск глаз — серых, как у него… это ведь ты говорил, отец: без риска нет шэна. «Дальше, вставай же… Бой!»

— Мне часто везёт, — беспечно бросил он и послал Аль ослепительную улыбку, выученную ещё дома — у лорда, подарившего ему первый бой со сталью и широко известного успехами в танцах не только с мечом. Аль ответила нежным смехом и воздушным поцелуем (Вил сзади сдавленно глотнул, и он снова извинился безмолвно — но танец его на ниточке, а красивая девушка, смеющаяся так от твоей улыбки, легко оправдает и худшие безумства), и тогда он сдвинул на две клетки Всадника. Чёрный Тигр, как он и ожидал, тут же «убил» его и ещё Мышь заодно. Вокруг опять зашептались, и он, притворяясь, будто обдумывает ход (все три были очевидны, едва он увидел доску), прислушался в надежде, что на него ставят больше: собственно, для этого и требовалось эффектное зрелище с камнями. Он сделал второй ход, Башней, открывая свой Трон; и противник, поглядев на него сожалеюще, немедля влез в ловушку.

— Шэн, — сказал Энт, перемещая третью фигуру (Сокола, кстати), и его партнёр оторопело заморгал, глядя на доску: игра окончилась. Люди орали, хлопали его по спине (иные довольно сильно — видно, те, кто проспорил), звенело множество сменивших хозяев монет, лилось вино — верное средство и смыть вкус потери, и подсластить победу. Дали кружку и ему, и хотя сейчас он почти ничего так не хотел, как опустошить её и ещё парочку, но в животе было слишком уж пусто, а танец не завершён; и он только приложил её ко рту и сразу поднял, салютуя игроку, который вовсе не казался расстроенным, напротив — очень довольным. И явно примеривался начать следующую партию — а вот это было уже проблемой.

Игра, конечно, дело добровольное. Непременно дать сопернику шанс вернуть своё — такого правила в шэне не было. Но кто лучше Энта, Рыцаря, выросшего в Тени, знал силу «необязательных» правил?

И вообще, через сколько секунд после любого неугодного публике поступка у неё, публики, родится желание напомнить, что полагается за своеволие чересчур обнаглевшему менестрелю?

— Удача к удаче, — весело заявил игрок, проворно освобождая доску и принимаясь заново расставлять фигуры. — Твой первый ход, и давай так: стел на победу за полчаса и в трясины ставки на камни. Идёт?

— А может… — протянул Энт и неторопливо сделал глоток (умоляя Давиат помочь не опьянеть сразу — но как ещё потянуть время?) — Может, лучше положим пять, а за бросок полстела? Без риска нет шэна…

Вил за его плечом прерывисто вздохнул и упал в обморок.

Он чуть не уронил стол, бросаясь к другу, и когда из разлетевшихся по полу фигур под руку попался именно Сокол, больше не сомневался в удаче. Он уложил голову Вила к себе на колени и смачивал ему губы вином под сочувственные оханья, восклицания и советы обступивших их женщин, мужчины тоже вносили свою долю шума (в основном печалясь об интересной игре, коей наверняка теперь не увидят из-за вздумавшего некстати потерять сознание глупого мальчишки), а громче всех звенел голосок Аль, с безупречной досадой жалующийся на младшего брата, которому всякий риск хуже яду, игр на деньги ну прямо не выносит, вот раз в кои-то веки сыграли по мелочи — и того гляди заболеет ещё от волненья!

— Ну беда! — поразился игрок и, явно проникшись горячим сочувствием к Энту, вынужденному жить с таким несчастьем, великодушно сказал: — Этак и шэн не в радость, а тогда что в нём проку? Добрый человек, тащи-ка ужин на четверых и кувшин вина, а им троим устрой уж ночлег получше, я заплачу.

Аль, сидя на окне, заплетала влажные волосы, Вил по-кошачьи свернулся в кресле. Энт растянулся на животе поперёк кровати, лениво размышляя, что всё чудесно устроилось: сыты, искупались, и плащ опять почти белый, а два стела целёхоньки, и даже голова не очень кружится, хотя наверно — наверно — пить с тем парнем наравне всё же не стоило. Эту комнату хозяин с откровенной ухмылкой указал ему и Аль, а Вилу соседнюю — ничуть не хуже, но без кресла и такой огромной кровати, на которой они бы легко поместились втроём, и ещё осталось бы место для Хета. Неплохо после веток на мокрой траве…

— Нам стоит смыться пораньше, пока тебя не поймали и не заставили отыграться, — отбросив за спину косу, Аль вспрыгнула коленями на необъятную кровать и с усмешкой растрепала его волосы, тоже ещё не просохшие после купанья. — Ты сможешь передвигаться, вылакав полкувшина, мой герой?

— Половина пришлась на нас двоих, сьерина, — он поймал её руку, творящую у него на голове что-то невообразимое: — Хочешь, чтоб я их никогда не распутал? Это не вино, а водичка. Я встану раньше вас.

— Угу, если Вил во сне спихнёт тебя с кровати. — Она хихикнула. — Но с этой — вряд ли. Тут вам будет просторно и о-очень удобно… даже если ты захочешь обучить его ещё одному танцу… ой! — она вдруг оказалась прижатой спиной к вышитому покрывалу, и вывернуться никак не получалось. В блестящих серых глазах над нею дрожал смех. — О, значит, водичка? От которой ты путаешь меня с Вилом? Пусти.

— Освободись. Для чего я целый год учу тебя драться?

— Вино плохо действует на тебя, мальчик. Уймись и попроси прощенья у леди… а-ах!

Вил, вроде бы задремавший в уютном кресле, обеспокоенно сдвинул брови:

— Энт! Ей больно.

— Нет, она притворяется. Не волн… — юноша охнул и откинул голову: подбородок украсился следами зубов. Пленница, которую он от неожиданности выпустил, с хохотом вскочила, отбежала к креслу и, пристроившись рядом с Вилом на подлокотнике, торжествующе показала оттуда Энту язык.

— Пить опасно, милый. Попался на такую простую уловку! Возьми меч, и я сделаю тебя за минуту.

— Ты бредишь от усталости, принцесса. Скажи, непременно было кусать так сильно? Тебе не хватило ужина? — он зевнул, морщась, и мечтательно улыбнулся: — А вышло здорово, верно? Вам понравилось?

— Ещё бы! — засмеялась Аль, небрежно взяв руку Вила и играя его пальцами. — Ждёшь похвал? Вот — ты гений и держался блестяще. А как же твоя нелюбовь к безумствам? Ты говорил, Рыцари не рискуют.

— Не рискуют глупо, а тут другое, тут был расчёт и… хм, чувство… знание. Я не мог проиграть. — Он искоса глянул на Вила, не совсем понимая настроение друга. — Потом — да. Я только этого и боялся.

— Второй партии? Ну, я думаю. Такие ставки с ветром в карманах! Но никто не догадался, я следила. Ты был потрясающе убедителен. Парень решил порисоваться перед подружкой, всё ясно-понятно. По-моему, они только в конце заметили минелу. Вы оба были неподражаемы. Как великолепно он упал! — девушка с ласковой усмешкой потянула Вила за мокрый локон. — А ты ожидал, Энт? Я, честно, нет. Я готовилась проделать этот фокус сама. Спорим, у меня получилось бы не хуже?

— Не скажи. Вил дёргался с самого начала, многие видели. А ты выглядела уверенной и оживлённой.

— И это — вместо спасибо за помощь?! — воскликнула Аль. — Неблагодарный, я знала, его ты любишь больше! Раз так, не жди, что я с тобой останусь! Сладкой ночи вдвоём! — и со смехом вылетела за дверь. За стеной звякнул засов, скрипнули пружины, и девичий голос насмешливо пропел: «Приятных снов!».

— Ну вот, — фыркнул Энт. — Очень тихо и незаметно! Если утром на нас будут коситься, не удивляйся.

— Ерунда, она такая красивая и так на тебя глядела, что никто ничего подобного сроду не подумает.

И в воздухе застыло молчание — столь натянутое и неуютное, что сон, несмотря на вино, испарился напрочь, и Энт почти пожалел о щедрости игрока: без него всем троим пришлось бы ночевать в одной комнате, и хотя тут были свои неудобства — зато не оставаться наедине с таким молчаньем!

— Знаешь, я почти не обманывал. — Вил сел на кровать возле него и обнял руками колени. — Ты понял?

— Да. С тобой и в дороге творилось что-то странное. Падал два раза… Это точно, что Вэй не болеют?

— Точно. Просто поскользнулся. Устал. Я всегда устаю от дождя. — Он помедлил. — Ты меня напугал.

Энтис перекатился на спину и пристально поглядел на друга. Тот кривовато усмехнулся.

— Я говорил, моя невиданная смелость — всего лишь одна из твоих иллюзий.

— А вторая, видимо, — что за неполных три года можно узнать человека достаточно, чтобы доверять!

Он искренне удивился, услышав в своём голосе гнев. В усмешке Вила проскользнул оттенок печали.

— Не злись. Я доверяю, но… Вообще-то, за неполных три года ты тоже мог бы привыкнуть.

— Всегда есть «но»? О, я привык. Только обычно я представляю, куда иду, а не лезу вслепую, верно?

— Ну, на этот счёт у меня давно уже своё мнение.

Сейчас то был прежний Вил, из первых их знаков вдвоём: прохладный и язвительный. По не вполне ясной причине это подействовало на Энта успокаивающе, и он снова зевнул, от души надеясь, что его сонный вид соблазнит и друга вместо упрёков лечь и поспать, а утром всё разрешится.

— Доверие тут совершенно ни при чём. Три хода я видел не хуже тебя, но с камнями-то наверняка не скажешь! И потом, кто-то мог попросить тебя показать деньги — и всё. Таких шуток в шэне не прощают.

— Поэтому, — промурлыкал Энт, — я поднял ставку и поспешил занять их игрой, а не моими деньгами.

— Которых не было. Тебе объяснить, что бы с тобою сделали, если бы промазал?

— Ложись. Ещё б ты не потерял сознание, если ночью не спал, а пытался нас согреть, не трогая Поле.

Озабоченные глаза его друга вдруг повеселели и лукаво блеснули.

— А ты заметил? И твоя уверенность, и тот удар камня о камень… мило для того, кто Чар не владеет!

Энт стащил обмотанное вокруг бёдер влажное полотенце, кинул на спинку кресла и забрался под хрустящее от чистоты одеяло, наслаждаясь этой позабытой за последние три знака роскошью.

— Рыцарям, мой вейлин, не Чар, а забота богов дарит удачу. Может, боги тебя в обморок и уложили?

— Уж лучше так, чем со страху. А ты, Рыцарь, поостерёгся бы над богами смеяться. Обидятся — и конец заботам! — Вил слабо улыбнулся. — Хорошо хоть она не поняла. Спасибо. Я боялся, что ты скажешь.

— Нет, ты определённо меня с кем-то путаешь сегодня. Когда это я выбалтывал то, о чём ты молчал?

— Ей — постоянно. — Он вздохнул. — Ну, иногда. Пару раз. Вначале. Не говори, ладно?

— Да, — готов поспорить, думал Энт, она знает. — Но почему? Тут нет никакого позора. Ты был голоден, устал, тревожился, и Чар делает чувства острее, а там хватало волнений. Любой Вэй не выдержит!

— И дальше пойдёшь один: она умрёт со смеху, а я от стыда. По твоей милости. А Первая заповедь?

Первая что, вот Слова и Истины…. Энт взглянул в лицо друга, — во сне, как всегда, ставшее совсем юным и незащищённым, — и привычно выбросил эти мысли из головы. Не сейчас. Замок ещё нескоро…