Глава 3. Долг вейлина

Кусты миалы тесно сцепились ветвями, окружив подобием стен крошечную полянку. Вил уложил Крэвина на свой старенький плащ, сел рядом, закрыл глаза и замер — не слышно было даже дыхания. Молчали и они, хотя Вил говорить не запрещал… Энт развёл огонь, согрел котелок воды из журчащего рядом ручья и сразу костёр затушил: нечего привлекать внимание. Хет подремал часок и исчез — сторожить. Молодец, одобрила Аль, ещё прилезут всякие путники отдохнуть-перекусить, а ты прогонишь. И оба, Хет и она, прекрасно понимали: того, кто по-настоящему опасен, собачьи зубы не остановят.

Хотя она с первых дней успешно создавала впечатление, что считает силу Чар не столь полезной, сколь опасной и отлично бы обошлась без общества вейлина, — следить, как незнакомое лицо прямо на глазах теряет сходство с сырой котлетой и делается даже красивым, было интересно. Но представлять при этом, что через миг на голову свалится Луч, известный отнюдь не милым характером, — а то и вовсе преступник, которого тут ждёт сюрприз: вполне живая и проснувшаяся жертва… Без Хета было лучше. Дружба дружбой, доверие доверием, но иногда совсем не здорово, если кто-то слышит твои мысли.

Неведомо что наделавший мальчишка, бледный и худющий, будто знак не ел, зато уже без синяков, мирно спал, закутанный в оба одеяла; его одёжки, с которых Энт так и не сумел отстирать бурые пятна, сохли на берёзе. Подал голос Вил: велел снова разжечь огонь, «а то тихо». Холодно, допустим, или темно (дело шло к вечеру) — Аль поняла бы, а «тихо» звучало диковато, но на бесстрастном лице Энта даже намёка на вопрос не появилось, и она с той же миной «всё-нормально-и-удивляться-абсолютно-нечему» вытащила спички. Точнее, одну — последнюю. Вот тут его Чар и правда нужна — ну и где она?!

Прискакал, повизгивая и талантливо изображая Просто Обычную Псину, но с полным хаосом в чувствах, Хет и передал: ниже по ручью пруд, а вокруг высокий камыш с мыльным соком — удобно, чтобы помыться. Аль встала и без единого слова ушла. Вил переплёл пальцы домиком и прижал ко лбу.

— Вот и всё.

— Не глупи. Её одежда здесь, и фляжка вон, в траве… и куда вообще она уйдёт? К твоему Каэрину?

— Он уж скорее твой. Замок ваш — в его Поле. Кстати, это ты хотел меня утешить?

— Я ведь не сказал, что она вернётся только из-за тряпок и фляжки.

— Не только. Ещё из-за Каэрина. И дома, которого мы ей не отыскали. Не сказал, зато думаешь!

— О чём я думаю, — спокойно возразил Энт, — ты не знаешь.

— Тоже мне тайна! Ты и она, полагаю, об одном. Может, и тебе убежать, чтоб случайно не проболтаться?

Энт подложил веток в костёр, немного постоял, следя, как одна за одной они тают в пламени, потом зашёл другу за спину, снял плащ и набросил ему на плечи. Вил не обернулся.

— Оставь себе. Я не мёрзну.

— Если сюда пожалуют гости, Рыцарь нам понадобится. Но не тот, кто не может лгать. Ты — можешь.

— Благодарю.

— Послушай, нет времени на детские обиды. Ты понимаешь, что я не хотел тебя оскорбить. Завяжи.

Казалось, он касается камня… и сейчас тот оживёт, разрезая острыми гранями и плащ, и его ладони.

— Вил. Завяжи шнуры. Или мне завязать самому?

— Забери. И. Отойди, — раздельно процедил Вил. — И не смей — больше никогда — предлагать такое!

Рыцарь опустился на колени и грубым рывком повернул товарища лицом к себе.

— Сьер в гневе? А мои сапоги ты помнишь? «Дороге плевать на гордость», и ещё там было кое-что о пути вдвоём? Обрати внимание, ты тоже не один, и позаботься чуточку о нас, а не о своём самолюбии! Я могу давать неточные ответы, но если скажу «нет» вместо «да» — мне просто не поверят. Во всём нужно мастерство, а у меня нет опыта лжи. Вообще-то Рыцаря вряд ли станут расспрашивать о Чар, но на всякий случай лучше, чтоб для расспросов выбрали не меня. Надеюсь, этот случай не наступит. Ну?

Сощурясь и не разжимая застывшей линии губ, Вил медленно стянул у ворота завязки плаща.

— У меня опыт лжи, безусловно, имеется. И всё-таки поверь: самолюбие тут совершенно ни при чём.

— Я всегда тебе верю. — Энт встал, пересёк полянку, гадая, сумеет ли после этой ночи даже вспомнить без дрожи запах миалы, и снова сел возле друга, в той же каменной неподвижности не отрывающего взгляд от огня. — Тут как в шэне: я не могу обещать точных бросков, только прикинуть ходы, а дальше блефовать и просить у богов удачи. Но ждать беды, не пытаясь найти выход, я не согласен. Извини.

Полусгоревшая ветка маленьким факелом взмыла из углей и, кружась на ветру, повисла в воздухе.

— Ты в ярости? Считаешь меня идиотом? Она считает наверняка… Энт, ну что ещё я мог сделать?!

— Не знаю, эджейан. — Энтис вздохнул. — Ничего, похоже. Вовсе я не в ярости. Просто боюсь за тебя.

— Я тоже. — Язычок пламени алым цветком заплясал на его ладони. — Но я не молчу. И не убегаю.

— Ты долго молчал. — Энт наклонился — жаркие отсветы странно меняли его лицо, делая то старше, то незнакомым, почти пугающим, с кровавыми искрами в блестящих глазах, — и сдул лоскуток огня в золу.

— Мне не больно. — Вил наконец-то глянул искоса и даже чуть улыбнулся: — Он меня не обжигает. А вот ты зря так близко полез. Только в сказке не-Вэй целует Огонь-Цветок и встречает губы принцессы.

— Не-Вэй, — с насмешливой ноткой согласился Энт, — в сказке. Но я, хм, несколько иное дело, правда?

— Обладать Даром и быть Вэй — совсем разное. Океан и лужица, эджейан.

— Ты сама скромность. И сколько почёта лужице — великий океан держится со мною на равных!

Вил не обманул его ожиданий, засмеялся, но смех прозвенел неубедительно и печально.

— Она не простит. Я ведь рискнул и её судьбой тоже. Мне кажется, я не задел Поле. Но она права.

— Не рискнуть, — отрезал Энт, — значило бросить человека умирать! Она сама бы не согласилась! — но хотя он очень старался уверить друга и, в общем, верил сам, слова вышли не убедительнее того смеха...

С приближением вечера тучи всё плотнее затягивали небо, а едва стемнело, усилился ветер, и костёр из островка уютного тепла превратился в кучку едва тлевших углей и вездесущую смесь едкого дыма и горячей золы. Почему, с какой стороны от костра ни сядь, смесь всё равно летит в лицо — ни Энт, после пяти лет изученья наук, разбиравших по косточкам тайны природы, ни Вил, Вэй, которому полагалось жить с этой природой в полном согласии и знать разгадку любой тайны, — понятия не имели. Вероятно, тут был особый секрет — доступный по меньшей мере Магистру… Правда, защитить их от дыма Вил мог бы, да и без огня согреть тоже, — но если вылечить он, кажется, сумел, не нашумев, то даже ничтожное изменение погоды тотчас вспыхнет в Поле ярким сигналом тревоги. Лучше уж всю ночь дышать дымом!

Аль тихо встала поодаль, почти растаяв в пятнах теней. Ребята о чём-то шептались; вслушиваться ей не хотелось. Хотелось ей одного: увидеть «находку» в добром здравии и немедленно распрощаться, но поскольку радостного события явно не предвиделось, а игры Вила с Чар продолжались, она молча легла и тесно прижалась к горячему боку Хета. «Если их нет до сих пор, уже не придут». Или… или? Одно она знала наверняка: этой ночью ей не заснуть. Доводы рассудка выглядят не слишком-то убедительно, когда дрожишь, как в ловушке, среди кустов в беззвёздной темноте, — и лишь истрёпанный, давным-давно уже не «белый» плащ отделяет тебя от неведомой опасности, если вдруг доводы эти ошибочны!

— Если их нет до сих пор, уже не придут. — Энт поворошил ножом корни ласии, шипящие на сковородке. От запаха уже текли слюнки, но вот вкус… в общем, и впрямь надо было здорово проголодаться.

— Может, они просто никак не решат, кто услышал первый и кому тащить меня в Башню.

— Очень смешно.

— А я серьёзно. — Вил пальцами выловил корешок, надкусил и грустно сказал: — Всегда думаю: сроду больше в рот не возьму эту штуку. Всё равно как тряпку жуёшь. И вот, снова...

— Они полезные. Считай, что это лекарство. И положи назад, ещё не готово.

— Ага. Для лекарства вкус ещё недостаточно противный. И от чего помогает — от Звезды? От пыток?

— От глупых вопросов, — пробормотал Энт, выразительно взглядывая на пса и девушку. — Эджейан, в чём дело? Ты Вэй больше года, и часто лечил — и ведь не попался. А сейчас что не так?

Вил со странным смешком бросил огрызок корня на сковородку.

— Год, день… травинка в степи! Зато затянуть пару ссадин, сидя в дикой земле, или под носом у Луча спасать того, кто уже ступил в Мерцание, — тут большая разница. Всё живое, когда ранено и исцеляется, звенит. Растения, звери… люди громче, но всё равно тихо. А если лечит Вэй… сливается и добавляет силы, живое с живым, Кружево с Кружевом… тогда всё иначе. Шёпот и песня. Вроде того.

— А ты можешь, ну, звенеть потише?

— О… я плохо объяснил. Говорить можно громко, тихо или молчать, но если не дышишь — значит, не живёшь. Или взять дождь: он всегда шумит. Нет шума — нет дождя, верно? Хотя и это всё не то… Звук — лишь способ описать то, что мы ощущаем. Кружева не слышны и лишены цвета, но более правильных слов не существует. В смысле, их придумали, но если я скажу не «звук», а кэль, тебе станет понятнее?

— Кэль шэнен сарис, айэвелан, — негромко произнёс Энт. — Это из старой поэмы, третий век от Озарения. «И трепет звёзд, и смех огня, и свежесть ветреного дня, и лета аромат». Похоже?

— Трепет звёзд и смех огня. — Вил словно подержал слова во рту, пробуя на вкус, и задумчиво улыбнулся. — Да… немножко. В Сумраке такого просто нет. Знаешь, а мне нравится. И это перевод Рыцаря?

— Моего дедушки. — Энт осторожно перенёс сковороду на камень. — Он любил с хиан-эле переводить.

— А теперь? Бросил?

— Он умер.

— Ох. — Вил по старой детской привычке сильно прикусил губу. — Прости.

— Да я его и не знал. Его уже лет десять не было, когда я родился. Он для меня только имя на книгах.

— Ясно, — протянул Вил, и его глаза приобрели выражение, очень хорошо Энту знакомое: хочет что-то сказать, но по неким причинам говорить опасается. — Интересно, о чём он думал, когда переводил. И о чём вообще эта поэма, если обычный человек смог хотя бы примерно понять значение кэль?

— Ну… ни о чём, по сути. Там нет событий. Чувства, образы… Я знаю и ещё такие стихи на хиан-эле.

— Расскажешь? Лучшие стихи — где хотели выразить суть, душу красоты… Я всегда мечтал это уметь.

— Ты умеешь, — серьёзно заверил Энтис.

— Чуть-чуть. Музыкой, голосом… и всякий раз — лишь почти верно. Рядом — а не то. Как кэль у твоего дедушки. — Вил печально вздохнул. — Но он молодец. Найти смысл в грёзах Вэй, не касаясь Кружев!

— Почему «грёзы Вэй»? Это не Вэй написал.

— А биры белые и солнце ледяное. Сам сказал — чувства! Кэль никто, кроме Вэй, не чувствует. А что такого? Черта только в войну появилась, а до неё и Вэй вполне могли с Орденом стихами делиться.

— Не помню, чтобы я рассказывал тебе про Черту.

— Не ты.

Вил с досадой проследил взгляд друга: тот не раз уже советовал при спящей Аль Книгу не упоминать. Будто он не в силах отличить, спит она или притворяется!

— Черта тоже в списке секретов?

— Хороший вопрос. — Энт подкинул нож на ладони и внезапным броском всадил в землю. — Я читал — но не в тех книгах, которые дают детям на уроках. Поздравляю, ты знаешь больше многих Рыцарей.

Вил поражённо уставился на него.

— Ты шутишь? Черта — совсем не тайна, я от мамы о ней узнал… Рыцарям про Орден неизвестно то, о чём поют менестрели?! Не верю.

— Рыцарю? — поднял брови Энт. И ехидно усмехнулся: — Ты никогда не задумывался, отчего тебя так заботит выбор слов? Будь Рыцарем ты, никому подобной фразы не спустил бы. Нам сильно повезло.

— Что я не Рыцарь? Да, несомненно.

Энт потянулся, забросив руки за голову, и лёг в траву, используя ноги друга вместо подушки.

— Нет, что я и вполовину не такой обидчивый.

— И чудесно умеешь менять тему, — проворковал Вил. — Нет, всё-таки верю. Если почти Посвящённый Рыцарь о Войне Чар знает лишь, что она была, то естественно, мелкие детали вроде создания Черты и подавно не всем известны. — На его губах засветилась лучезарная улыбка. — Надеюсь, я тебя не обидел?

Энт зевнул, пряча неподходящий к случаю смех: Вил мог до сих пор — после двух лет дружбы, дорог и Книги! — пугаться, нечаянно бросив «врёшь» или «не верю», но и вправду никогда не спускал ударов.

— Почти Посвящённому Рыцарю и песни не больше книг рассказали. — Он вдруг понял, что расхотел смеяться. Вил с обычной проницательностью посерьёзнел и внимательно вгляделся в его лицо.

— Почему ты сердишься?

— Этого мало? — Энт кивнул на Крэвина: тот дрожал во сне, под соскользнувшим одеялом виднелись следы побоев. — Думаешь, он врал? Он очень искренне говорил… о тех, кому «просто не понравилось».

— А ты на это очень искренне молчал. Я уж боялся, ты сразу кинешься разбираться.

— Вслепую кидаться глупо. Вот он проснётся, я расспрошу и решу… к кому и зачем кидаться.

— Не вздумай туда идти! Если тебе завидно, как он смотрится в синяках и ранах, одолжи меч и давай станцуем с Чар. Своё удовольствие ты получишь. Рёбра тебе ломать я не стану, но с виду будет так же.

— Тебе редко удаётся задеть меня дважды. — Энтис вылядел столь заинтригованным, что Вил всерьёз запаниковал, понятия не имея, как быть, если он примет вызов. — Хм, а интересно проверить… в другой раз и в дикой земле… только, ради нашей дружбы, не надо ловить меня на слове!

— Отдаёшь победу без боя? — не удержался Вил.

— Доверяю мнению знатока. А по Канонам уменье избежать боя иногда и означает победу. Или, может, я просто хочу спасти друга, который даже траву жалеет, от необходимости причинять боль…

Вил кивнул, любуясь устремлённым на него взором — невинным и прямо-таки ослепительно ясным.

— Ну да. В точности по Канонам. И, разумеется, против силы Чар никто тут ничего не имеет. Тебе бы родиться рыбой, эджейан, — с твоим талантом выскальзывать из ладоней! Как в Тени терпели тебя?

— С трудом. Я ведь здесь, а не там. И кто меняет тему теперь? Всё-таки ты ему не поверил?

— Почему? Я знаю ту деревню. Гляди-ка, а с соком миалы и правда вкуснее...

Практиковаться в ответах, призванных, не будучи ложью, истину всё же утаить, Энт начал лет с пяти, справедливо полагал себя в этом деле мастером и ответы такого рода распознавал сразу… Здесь, среди унылой травяной пустоты — будто на островке жизни, отрезанном от мира стеной из миалы, — как нигде остро он ощущал огромность пространства, истинные размеры своей ухоженной страны. Реки в сотни таров длиной, поля до горизонта, леса «не для людей», сказал ему Вил когда-то… ему ли? Что осталось от мальчика, робевшего перед вязами-великанами, шёпотом ночей и дерзостью менестреля, в бродяге с ледком в душе — как и тело его сейчас, открытой и пронзаемой насквозь кинжалами осеннего ветра, — в душе, полной вопросов, и тайн, и обрывков старых песен? Давние сомнения — ах, но в чём он уверен теперь? Давняя мечта — белые паруса… Отсутствие плаща и одеял нравилось ему всё меньше, но он, следуя невольной философии менестреля — «терпи и надейся на лучшее», — старался о холоде не думать. Беседы отвлекали, а эта (не простая и для него, и Вил вёл себя странновато) — особенно, и ради неё он охотно отложил бы на часок плод своих кулинарных усилий: уже вполне съедобную ласию. Однако Вила, от «звенящего» леченья ставшего прозрачно-бледным и осунувшимся, прямо как в памятные дни в степи, явно следовало накормить поскорее, пока не свалился от потери сил. Или вконец не разозлился — и то, и другое одинаково неприятно.

Аль он позвал (и она, конечно, слышала, поскольку не спала, даже Луч его не разубедил бы!), но она не ответила и ужинать не стала. Вил с несчастным видом пробормотал: ну вот, она из-за него и есть не может, чудесно. Энт чуть не сказал, что она вполне может, но жутко злится и играет в молчанку, чтоб не наговорить ему, Вилу, гадостей, а посему её молчанию не печалиться стоит, а радоваться. Но не сказал, разумеется. Вот уж чего им сейчас вовсе не нужно, так это новой порции обид и скандалов.

___

Мы сжевали половину корешков — зря Вил фырчал, вовсе они не были такие уж невкусные. Из коры и лепестков всё той же миалы я приготовил шин, и мы тихонько пили его в компании костра, сверчков, звёзд в редких просветах меж дождевых осенних облаков, погруженного в тяжёлый сон менестреля и успешно притворяющихся спящими Аль и Хета. Впрочем, Хет не притворялся: я видел золото его глаз, странно ярких в ночной темноте.

Из всей этой компании костёр казался наиболее живым и дружелюбным. Включая и Вила, который вот уже с полчаса неотрывно смотрел в этот самый костёр немигающим взглядом расширенных глаз.

Он прекрасно знал, что долго я не выдержу. Хватит с меня и одной Аль с её молчаливым протестом.

— Вил?

— Со мной что-то происходит, — тихонько обронил он. — Смотри.

Я вгляделся: там, где секунду назад его рука касалась вылезшего из-под земли замшелого корня дерева, засохшего так давно, что лишь этот корень от него и остался, зеленел крохотный свежий побег.

— Здорово, — с уважением кивнул я. — Ты раньше так не умел. А ничего, что ты сейчас, ну… звенишь?

Он коротко усмехнулся.

— А я не звеню. И кстати, я не умею.

Я растерянно уставился на него, ожидая разъяснений.

— Ну что ты так смотришь? Оно само. Понятия не имею, почему. То есть, да, я представляю, как это делается, но никогда не пробовал… и это в самом деле был бы звон порядочный, — я снова услышал его неясный смешок. — Нет, Энт, я не стал бы. Опасно и незачем.

Меня тянуло прибавить, что «опасно и незачем» — это подозрительно похоже на всё, чем мы тут занимаемся, потому что парень уже умирать не намерен, зато нам теперь только и остаётся, что трястись от страха в ожидании разгневанного Магистра, — но я ничего говорить не стал. Всё и так понятно.

— Ничего тебе не понятно, — негромко сказал он, и я в сотый раз задался вопросом, то ли он читает мысли, то ли я их слишком громко думаю. — Ведь такого не должно быть, Энт. Нет, драки случаются, куда без них. Но мы же его не на месте драки нашли. Он до тракта долго добирался. Его боль где-то с час, не меньше, слышалась в Поле. Не просто боль — умирание. И ни один Вэй не услышал? А сам Луч? А как вообще вышло, что вейлин в деревне состарился и дело своё уже делать не может, а нового там нету? И мы тут сидим уже долго… и никто нас не находит…

— Тебя это огорчает?

— Не неси ерунды. Просто это неправильно. Конечно, я старался не шуметь, но боль на грани, страх — это слышится, это привлекает. Но не здесь. Здесь что-то странное. Словно все звуки заглушены. Я почувствовал, когда его лечил. Что-то очень лёгкое, едва ощутимое, но оно есть. Повсюду вокруг нас.

— Может, это из-за Замка? — осторожно предположил я. — Тут рядом наш Замок. Ведь ты сам говорил, что вокруг Замков Кружева другие, а Поля и вовсе нет…

— Кружева всюду одинаковые, — раздражённо фыркнул Вил. — Да, вокруг Замков узкие полосочки диких земель, но совсем рядом, по Черте. Ты что, у Черты сидишь? Нет, тут что-то другое… слабенько, но если заметил я, то должны заметить все Магистры Джалайна, и в первую очередь Луч. Разве что оно появилось совсем недавно. Я… — Вил потряс головой и прижал руку к виску, — по-моему, я знал… предощущал. Помнишь, мне было плохо вчера, словно я заболел? У Вэй иногда бывают такие ощущения… заранее.

— Какие ощущения? — я встревожился уже всерьёз, но старался этого не показывать… и совершенно не представлял, что, собственно, он имеет в виду и как вести себя мне.

— Волнение, предчувствие разных пакостей… крупных и не особенно… — пробормотал он рассеянно, и зная его далеко не первый знак, я отлично понимал: подробностей из него не вытянешь никакими расспросами, и продолжать разговор он не собирается.

Я закрыл глаза и слушал бездонную ночь: сверчки, ветер, потрескивание костра, три тихих дыхания. Не в первый уже раз огонь постепенно и сильно завладевал мною: даже не надо было смотреть на него, чтоб видеть, он проникал яркими цветными пятнами и изломами молний под веки, обволакивал, качал, как вода… и легче, чем в воде, было в нём утонуть. Но пока, пока эти алые волны ещё держали меня… Отчего-то я знал, что никто опасный нас тут не найдёт; разве только сырой осенний холод — вот его я боялся. А Магистров — совсем нет. Зато, кажется, всё-таки боялся Вил: он не спал тоже, так и сидел у костра, кутаясь в мой плащ, мрачный, настороженный. Ждал… и, конечно, без толку было ему говорить о моей непонятной уверенности. Как тогда, с камушками шэна. Просто поглядит с сожалением или разозлится.